Ягуся

- Бабуся-Ягуся, сделай оладушки,- просит семилетняя Милка.
Анна Петровна с радостью кидается выполнять просьбу внучки: наконец-то Милка оклемалась от тяжелой простуды, пропал нездоровый румянец, второй день нет температуры, а теперь еще и аппетит появился. Достала муку, молоко, яйца и принялась колдовать на кухне. Сама она была маленькой, сухой, опрятной, со смешливыми морщинками около кукольных синих глаз. Эдакий типичный божий одуванчик. Нравом Анна Петровна отличалась веселым и задорным, за что не бралась – все у нее в руках горело. Вот и сейчас росла ароматная горка оладьев на тарелке и были они один в один – румяные, аккуратные, нигде ничего не пригорело и сырым не осталось.
Из-за болезни Анна Петровна оставила внучку у себя на неделю. Ну, в смысле не оставила, а отвоевала это право у невестки. Та и без того в вечных командировках, чего больному ребенку с отцом сидеть? Ей, пенсионерке, в радость, а сыну бегать за больничным, к чему это? Невестка неохотно согласилась, не любила она свекровь, как-то раз в запале назвала ведьмой и бабой Ягой, Милка это случайно услышала, когда родители на кухне ругались. С тех пор обожаемую бабушку звала не иначе как Ягуся. Взрослые посмеялись, да забыли, а прозвище осталось.
- Ой, цветет калинааа в поле у ручья,- мурлыкала Анна Петровна,- Милка! Кушать иди, я чаю заварю на травах, потом сходим в аптеку вместе, тебе из пижамы да постели вылезать пора. Смотри какая красота на улице, ты так никогда не поправишься если постоянно в постели валяться будешь.

Милка послушно кивает, ей самой надоело „валяться”. Лечение ребенка было одной из причин разлада между Анной Петровной и невесткой: бабушка упрямо не признавала никаких лекарств кроме травяных отваров и меда. Молодая невестка же по любому случаю кидалась пичкать ребенка антибиотиками. „Идиотиками” – так их называла Ягуся. Сын Анны Петровны помирить жену с матерью так и не смог, наконец просто плюнул на их бабью вражду и прекратил ездить к матери с женой. Заходили с Милкой, оставлял ей ребенка с ночевкой и как-то постепенно все уладилось.
А Милке бабушкины отвары нравятся, это не то что какие-то там лекарства, только бабушка умеет самые разные травы собрать так, что даже чаем напиток не назовешь. Настоящая живая вода, про которую бабушка столько раз в сказках ей рассказывала. Сказок бабушка знает целое море, и не читает лишь бы отвязаться, сама рассказывает, да такие длинные у нее сказки, что на одну сказку по два вечера уходит. Нет, Милке у бабушки очень нравится!

- Ты чего это последний кусок не доела? А ну доедай сейчас же, а не то...- Анна Петровна делает строгое лицо.
- А не то – что? – хохочет Милка, зная ответ.
- А не тоооо я тебя каааак съем! Баба Яга ест маленьких детей! Забыла??? АМ! – бабушка уморительно корчит свирепую мину, идет на Милку с поднятыми руками и вдруг нарочито начинает шамкать, хотя зубы у нее белые, ровные, и проблем с шамканьем нет в помине,- Вот шейчаш как шьем девоцку, как жажарю в пецке!

Милка с визгом и хохотом уносится одеваться, дразнясь:
- Бабуся Ягуся, я тебя не боюся!!!
- Вот дети пошли,- деланно сокрушается Анна Петровна, убирая со стола,- Никакого страха перед старшими. Мил, шапку не забудь, рано тебе еще без шапки красоваться. Теплынь теплынью, а здоровье здоровьем, не окрепла ты еще.


Чистенькая седая старушка семенит в аптеку, держа за руку семилетнюю девочку. Милка радостно вдыхает прохладный ноябрьский воздух, скачет рядом с бабушкой козленком, трещит без умолку. Хорошо на улице! Хорошо!
Выходя из аптеки, купив витаминов, в которые Анна Петровна верила, не то что в „идиотиков”, столкнулись в дверях с двумя парнями лет семнадцати.
- Смотри куда идешь,- рявкнул прыщавый юнец,- Карга старая.

Людей в аптеке не было, молоденькая аптекарша брезгливо поджала губы, но промолчала.
- Подожди на улице, внучка,- ласково попросила Анна Петровна и загородила парнишкам дорогу,- Ну-ка, повтори, милок, а то я слышу плохо.

Другой парнишка, выше ростом и лучше одетый, досадливо поморщился:
- Неуважаемая, слушайте, дайте пройти, нас ждут.
Обошел Анну Петровну, стараясь не задеть, презрительно хмыкнул. Она проследила за взглядом аптекарши, на улице зябли две девушки в колготках и мини.
- Ааа, так это же Машенька из второго подъезда,- ласково пропела старушка,- Вы, детки, за презервативами пришли? На ночь у подружек останетесь али как?
- Не твое дело,- побагровел вдруг ее обидчик и добавил дленное грязное ругательство.

Вечером Милку забирал папа.
- Не хочу, не хочу, не хочу,- рыдала совершенно выздоровевшая Милка,- Я еще останусь! Бабуся Ягуся, ну пожалуйста!
- Останешься в другой раз,- твердо ответила бабушка, целуя зареванные щеки своего сокровища. – Мы попросим разрешения у мамы, она же тебя целую неделю не видела, волновалась в другом городе, переживала, скучала по тебе. И потом, мне тоже надо заняться своими делами.
- А какие у тебя дела? – несчастно всхлипывала Милка,- Ну бабулееечка, ну Ягулечкаааа...
- Как какие? – удивилась Анна Петровна,- Я же должна шьешть детишек! АМ!!!! – и пошла на Милку, с поднятыми руками, корча уморительные свирепые рожи.

Милка расхохоталась, смирилась, уехала, заполучив от отца обещание что в скором времени она снова останется у бабушки „долго-долго” и „обязательно с ночевкой”.

Прислушавшись к тому, как хлопнула дверь лифта, Анна Петровна посмотрела на часы, достала из-за холодильника огромную потрепанную метлу, открыла окно на кухне, ступив на подоконник. В окно вместо вечернего холодка золотой осени вдруг потянуло запахом таежного дремучего леса. Откуда-то появился огромный филин, закаркал зловеще ворон.
- Машенька из второго подъезда,- кивнула Анна Ивановна филину,- Дорогу знаешь? Показывай.

Легко оттолкнувшись ногой от подоконника, Ягуся взмыла в небо.