Черный день

Серое осеннее небо, длинные холодные дни и еще более длинные ночи.
Мой бесконечный отпуск…отпуск безработного. Отпуск безнадежного.
Ночью до этого дня я проснулся от того, что кто-то скулил. Не включая свет, я прошел в большую комнату загородного дома. На улице шел дождь, а в отблесках уличного фонаря стаял мой старый пес и тихо подвывал от боли. Я подошел к нему и чуть обнял, начал шептать что-то, зная, что он уже почти ничего не слышит. Мой старый пес и мой единственный друг.
Он успокоился и скоро пошел спать, как и я. Утром я сидел, и как всегда, думал. Он опять пришел. Встал напротив меня, словно просил что-то. То ли ему было больно жить и наверное, как и нам, слишком страшно умирать. Я погладил его и взял свой сотовый телефон, чтобы сфотографировать его, чего никогда не делал и в момент, когда прозвучал электронный звук затвора мой, телефон сгорел. Экран просто перестал показывать цвета, как они были и эту фотографию я увидел гораздо позднее и смог выдавить из себя только: «Чимчик», именно так я называл его в минуты постоянной нежности.
И вот этот день. Когда я сидел в пустом доме вместе с ним, поглощая одну банку пива за другой, но никак не мог выключить свою голову, и судорожно, с ужасом о оцепенением ждал и не ждал звонка от доктора.
Телефон прозвенел около семи. На улице вечерние сумерки медленно становились ночью. Я сел в свою машину и поехал к мосту встречать его. Человека, ставшего орудием только моего выбора. Ничто не радовало. Я уже судил себя за то, что только собираюсь сделать. Я не могу вспомнить лица этого человека, но отчетливо помню гремящую машину, на которой он приехал.
Я привел его в дом и Тим уже знал, для чего я это сделал. Из глаз моего друга на меня смотрела только тоска и желание остаться со мной навсегда…
***
Весь день до этого я кормил его самым лучшим что только у меня было. Я смотрел на него и не мог поверить, что по прошествии восемнадцати лет, придет день который начнется в этом мире без него. Мне было страшно смотреть в его глаза. То и дело я проваливался в воспоминания о том, каким он был, о том, какую часть нашей жизни он занял. Тем миром, которым он стал рядом со мной. И момент когда я внезапно остался один, он просто пришел и сел рядом и смотрел на меня, успокаивая меня своими глазами.
А однажды он убежал, когда на него напала большая собака. Я обошел весь район, все парадные, все закоулки, но так и не нашел. Я поздно лег и думал, что никогда больше его не увижу, как утром он появился под окнами в сопровождении, наспех собранной, маленькой стаи бродячих псов… Его маленькие черные дрэды обросли льдом и он был главным. Так быстро я никогда не собирался ни до не после, чуть ли ни в одном ботинке и одетой на голое тело куртки, я сбежал, пролет за пролетом, вниз, на улицу с одним словом… «Тим!». Он сразу узнал меня. Схватив его за гриву, я отвел его домой. Уложил у самой батареи и стал кормить с тарелки разными вкусностями. Бедняга был так истощен, что ел нехотя, даже не вставая и остальное время спал. Я тихо сидел рядом с ним и смотрел. Он опять же все знал. Как говорил папа, цитируя одну книжную фразу: «Пудель – это уже не собака, но еще не человек».
Я зарекся, что никогда больше не допущу этого и отныне, когда я вызывал лифт, он стоял на ступеньках лестничного пролета первого этажа, чтобы в случае появления кавказца имел возможность, следуя давней пиратской традиции, убежать.
Я вспомнил то лето, когда папа привез его, вернувшись с рейса, в день рождения мамы. Я залез в кабину его Камаза, но в коробке собаки не было. Оказалось за время пути, он выполз и спрятался между двумя подушками спального места и уснул. На веранде дедушкиного дома, в окружении огромной семьи. Не могу сказать, что наше общество ему было нужно. Он медленно прошелся на своих щенячьих неуклюжих лапках , обнюхивая все, потом сделал крохотную лужицу и, демонстративно повернувшись ко всем попой с маленьким хвостиком, уснул в позе лягушки. Это было сороколетие моей мамы. В то лето наша семья была чем-то похожа на род Буэндиа, до всего, что произошло с ними. Все были живы и у каждого было свое маленькое счастье.
Восемнадцать лет это долгий срок для собаки, это долгий срок для человека и ничто для вселенной. Что здесь вечность, там одна световая вспышка. Миллиарды лет проходят с рождения планеты до ее смерти и в этом миллиарде происходят ужасные и прекрасные вещи. Все, что пришло в этот мир рано или поздно его покидает. Статуи каменных великанов, огромные горы одним лучом света превращаются в пыль. Бессмертно только то, у чего нет тела. Свет никогда не станет ничем и тьма никогда не станет светом. Хотя тьма – это всего лишь отсутствие света. А свет это всего лишь освещенная тьма. Иногда мне кажется, что голова вот-вот взорвется от этих пустых разговоров с самим собой и бесплотных мыслей о том, чего на самом деле нет, но я живу этим. Я всегда этим жил.
Вселенская миллисекунда в восемнадцать земных лет прошла. За это время изменилось так много, а я стал взрослым. Настолько, чтобы принять на себя эту ответственность.
***
…человек вошел следом за мной в мой дом. Мой друг, как и прежде лежал в кресле. Он открыл глаза, когда я нежно погладил его по огромным ушкам-крыльям. Я смотрел на него и не мог наглядеться… Ну как же так??? Но я уже решил…
Мои глаза уже не могут видеть. Я уже не могу держать себя в руках и что-то ужасное рядом..
Один укол. Ему не будет больно. Так сказал доктор.
Засыпает. А я прижимаюсь к нему всем телом и уже молю только о прощении. Я держу его лапу и чувствую, что самое ценное ускользает у меня из под носа. Тим в последний раз закрывает глаза, под веками его карие глазки еще какое-то время движутся и потом стихают… Но он еще дышит. Он все еще здесь…со мной.
Еще укол… Мне уже не понятно, что происходит… Моя реальность и мир моих кошмаров слились воедино. Дыхание становится реже и постепенно стихает.
Ветеринар просит отойти. Он щупает пульс. Его нет. Его больше нет…
Я не могу отдать ему в руки деньги. Просто кладу их на кресло и прошу уйти.
Мой кошмар… Он сбылся и я все еще на ногах.
Я снимаю с себя военную куртку и накрываю покинувшего меня друга. И я ненавижу себя. Так презирать я больше никого и никогда не смогу. За это я никогда не смогу не оправдать себя ни простить, но я никогда больше так не поступлю. Как хочется все вернуть и попросить сделать такие же два укола мне, чтобы нам уйти вместе… Но это гребаная человеческая гуманность…как де она негуманна. Как же я без него скучаю. Но я верю…
Когда меня не станет, он придет…
И на закат уйдем мы вместе…
К далеким звездам, вне вселенных и времен,
Два светлых лучика с печальной песней…
Следы его лап и творения рук моих
Останутся навечно на Земле
А через год уже никто не вспомнит обо мне.
И был ли я когда-то?
А наши бренные тела отныне горстка пыли,
Что дождь своей слезой прижмет навек,
Но нас отныне нет…
Мы навсегда уплыли.
***
Я похоронил его в тот же вечер. Сняв с Тимки ошейник, я положил его рядом с ним. Я хотел, чтобы он знал, что отныне свободен, и чтобы там…на той стороне знали, что он не одинок, что он не один…
И так мы простились.
Так я остался посреди Земли один…