Отчуждение

Ангел мой заболел. Он скрылся в утреннем белом тумане, сложив свои тонкие крылья и уйдя в полосу горизонта. Знаешь, он больше мне не верен: он больше мне не верит. Знаешь, я хотела его убить ножом, но ничего не вышло: ангелы бессмертны. Я хотела взять его за плечи, чтобы сделать вид, как бы проститься, но на самом деле никогда не расставаться, но на них выросли острые шипы и иголки. Он стал неприкасаем. Вот что делает с людьми святость. Ангел мой заболел. И ни одна собака не хочет его лечить. Потому что никто не знает, от чего его лечить, он ведь стал совершенно недоступен.Мы не видим даже края его одежд., когда он пролетает над нами в спешке. И все думают, что он выше всего этого. Выше болезни, выше горечи, выше обиды. Но я-то знаю, что он - такой же как и мы, только нельзя ему летать ниже. Иначе ещё ниже опустимся мы. О, милый, милый! Но он стал лгать - из спешки, из суеты, из бесстрастия, которые переросли в равнодушие. И огненный глаз Солнца не смог сдержать своих слёз. Жгучим дождём ярости от бессилия пролился он. От бессилия сделать что-либо ещё. Капли падали и обжигали, как раскалённое железо, только вот боль эта была невидимой для смертных. Эта боль прожигала ангела насквозь, но никто не видел слёз и крови, да и, собственно, никому не было дела до почти слепого и почти бессловесного существа, незримое присутствие которого для многих стало уже нормой.Его не любили и не презирали - его ощущали как данность. А легко ли быть бессловесной совестью-хранителем там, где правдивость считается бестактностью, неподдельная радость и любовь - сумасшествием? И ангел ушёл. Молчит волшебная флейта. Некому играть на ней. Никто уже не различит слишком тонких для восприятия звуков тишины. Слишком много шума. Слишком много шума, убивающего нас. Ангел мой заболел. Но ведь так просто - не убивать - хотя бы тех ангелов, что живут рядом, - если их всего лишь заметить.