Функционер

     "Moscow never sleeps!"- поется в популярной песне, и действительно, никогда не спит столица огромной страны. Торопливо бегут куда-то по тротуарам десятки миллионов жителей и гостей города, несутся или, отравляя атмосферу, терпеливо стоят в бесконечных пробках миллионы автомобилей, сотрясают подземную твердь неутомимые поезда метро. Ни на минуту не останавливаясь, выплескивает из себя на вокзалах бесчисленных пассажиров железная дорога и столько же поглощает обратно. Когда же ночь опускается на землю, циклопический город озаряется миллиардами огней и все так же шумит и грохочет, не желая отдыхать.
     Высятся вдоль старых проспектов грязновато-серо-коричневые многоэтажные дома в стиле «Сталинский ампир» с лепниной на небольших балконах, изящными колонками и башенками на фронтонах. На фасадах многих из них прикручены потемневшие от времени памятные таблички о проживании в не столь давние времена государственных деятелей и руководителей коммунистического движения. Входы в обширные, заставленные автомобилями, внутренние дворы преграждают кованные решетчатые ворота. Дорого, безумно дорого стоят здесь квартиры, но пластиковых окон очень немного. Подавляющее большинство оконных рам видели еще, наверное, проезды по проспекту в черном лимузине человека, давшего название архитектурному стилю домов. Давно некрашеные, полусгнившие, черные эти рамы уже с трудом удерживают в себе грязные запыленные, дребезжащие от несмолкаемого грохота стекла, скрывающие в глубине квартир таинственных хозяев.   
     На Кутузовском проспекте, под памятной табличкой на углу дома возле входа в аптеку «36.6» бессменно дежурит старик, давно уже проживающий в одной из квартир, на испрещенном глубокими морщинами лице печати восьмидесяти двух лет и одной пагубной привычки, еще не до конца пленившей душу владельца. Зовут старика Семёныч. Дежурит Семеныч возле аптеки не просто так - он побирается. Его суховатая фигура появляется на этом месте каждый день часов в шесть вечера, заканчивает же он свой нехитрый бизнес около девяти. Не сказать, что ему не на что жить, пенсия, как говорится, дай бог каждому, но нужно же в этой жизни что-то делать, и Семеныч выбрал себе именно это занятие. В доме полно таких же стариков, медленно прогуливающихся по ровному тротуару с палочкой или без, или мирно сидящих на лавочках во внутреннем дворе, но Семеныч раз и навсегда решил для себя, что такой способ убивания времени не для него, и прогулки на свежем воздухе просто необходимо наполнить важным, ответственным, а, главное,  доходным делом.
     Нормальному человеку свойственно периодически болеть, пить лекарства и глотать таблетки, и в этом олигархи ничем не отличаются от простых смертных и даже от бомжей. Семеныч с детства запомнил призыв доктора Айболита – «Приходи ко мне лечиться и корова и волчица, и жучек и паучок, и медведица», но мудро рассудил, что, с «жучками и паучками», навара не будет, и лучше держаться поближе к тому месту, где бродят «волчица и медведица», тем более, что и искать такое место не нужно, есть же в доме аптека. Основной контингент посетителей этого заведения по нынешним временам чрезвычайно крут, не проходит дня, чтобы в дверях не мелькнуло знакомое всей стране лицо. Здесь и артисты и члены правительства и олигархи с свинозагривной и кирпичемордой охраной и их длинноногие ухоженные пассии. Для того чтобы его не отгоняли от заветных дверей, Семеныч применяет особый способ мимикрии и старается внешне соответствовать пассажирам, охранникам и водителям причаливающих к бордюру тротуара Бентли, Хаммеров, Майбахов и прочей разной мелочевки, поэтому он всегда опрятно одет, и при галстуке. Вот и сегодня на нем белая рубашка, темный галстук, а в связи с  холодной промозглой погодой черное теплое полупальто, такие же брюки и полуботинки, голову от замерзания защищает шерстяная темная кепка с опущенными ушами.
     Главное в тактике Семеныча – сбить торопливого клиента с темпа и заставить замешкаться, а дальше уже статус и нежелание прослыть скрягой не позволят ему жадничать и расстегнут застежку заветного кошелька. Если перед ним женщина, Семеныч не постесняется и дорогу ей перегородить, когда же объектом атаки является крепкий мужичок, тем более с охраной, он занимает позицию рядом с траекторией его движения. Слегка потряхивая седой головой и вытянув перед собой подрагивающую морщинистую, но чисто вымытую ладонь, глядя исподлобья и нагло в глаза, пренебрежительно выпятив нижнюю губу, старик противно гнусавит:- Подайте, пожалуйста, на пропитание бедному пенсионеру! Взгляд и манера говорить, да и вся его фигура просто излучают смешанное с ненавистью презрение к людям, и, казалось, должны были бы стать непреодолимым препятствием к достижению заветной цели, но, вопреки всякой разумной логике именно здесь ему и подают!
     Вот спешащий куда-то небедный с виду государственный служащий выскочил из стеклянных дверей и тут же, наткнувшись на Семеныча, засуетился, зашарил по карманам, достал красивый кожаный бумажник и, вручив старику десятирублевку, побежал к машине. Семеныч, так же презрительно выпятив нижнюю губу, неразборчиво пробубнил несколько слов, толи «Дай Вам Бог!», толи «Чтоб ты сдох!», потом, деловито покрутив купюру перед глазами, аккуратно убирает ее в карман, шевеля губами, произносит, уже про себя, несколько явно не хвалебных фраз в адрес уже отъезжающего благодетеля и возвращается на пост.
     К тротуару плавно подрулил массивный черный Бентли, водитель выскочил и услужливо открыл заднюю дверь, из которой вышла пожилая, но подтянутая дама в стильном полушубке и, не спеша, направилась к входу. Семеныч, быстро оценив обстановку, подтягивая ногу и постукивая тростью, бодро потащился наперерез, протянул руку, но дама, не снижая скорости, чуть наморщив нос, прошла мимо. Старик на секунду замер, с ненавистью глядя ей вслед, и бесшумно, но выразительно, шевеля губами, потом моментально переключился на выскочившую из сараеподобного, никелированного от колес до крыши Хаммера подбегающую к дверям молодую девицу. В этот раз без осечек, на наглый нундеж перегородившего дорогу Семеныча девица, замедлив шаг, сунула тонкую руку в сумочку и быстро протянула ему сторублевую банкноту. Старик бесшумно промямлил ей вслед опять что-то нелицеприятное, потом все так же по-деловому спрятал деньги, и, изгибаясь всем телом, поскребывая ногой, прошелся перед окнами, наблюдая за клиентами внутри и справедливо рассуждая, что дама в шубе рано или поздно выйдет с покупками и мелкой сдачей, давая ему вторую попытку и, возможно, шанс.
     Прошло немного времени, и подковыливая обратно к двери аптеки, Семеныч перехватил вышедшую на улицу пару, далеко не олигархического сословия, направившуюся к стоящим чуть в стороне замызганным Жигулям десятой модели. Старик смело преградил дорогу и сунул трясущуюся ладонь чуть не в лицо женщине, от неожиданности едва не выронившей зеленый пакетик с только что приобретенными лекарствами. Ее спутник хотел было оттеснить наглого попрошайку и, судя по жестикуляции и выражению лица, попытался убедить женщину в бесполезности подаяния, но та, явно смутившись и не слушая его, уже расстегнула кошелек, и, достав несколько монет, положила на протянутую ладонь. Почувствовав мелочь, Семеныч вздрогнул, как от удара электрошоком, и парализовано замер, дав возможность людям благополучно добраться до автомобиля и отъехать. Через несколько мгновений лицо его злобно перекосилось, он сжал пальцы в кулак, сунул руку в карман, высыпал мелочь, после чего с омерзением вытер ладонь платком и от нестерпимого оскорбления даже притопнул здоровой ногой. Но, долго обижаться – без денег остаться, вытирая руку, старик краем глаза заметил подходящую к выходу все ту же даму в полушубке, следя боковым зрением за крепким водителем, подполз поближе к черному Бентли и занял привычную позицию. Теперь дама оказалась значительно благосклоннее, подходя к машине, она уже держала в руке сторублевую бумажку, которая тут же сменила хозяина. Семеныч, получив деньги, не оборачиваясь,  поковылял к стеклянным дверям…
     …Прошло около часа, традиционная вечерняя пробка Кутузовского проспекта значительно поредела, переместившись своей самой плотной частью за Триумфальные ворота, машины бодро неслись мимо, асфальт маслянисто заблестел от начинающего подкрапывать дождя. Старик, несмотря на теплую одежду, закоченел, он оглянулся на уменьшившийся строй припаркованных у тротуара автомобилей, и решил ненадолго прерваться. Семеныч, поглядывая по сторонам, подошел к урне, стоящей у подъезда, убедился, что на него никто не смотрит, потом сунул руку в карман и, вытащив ее обратно, высыпал горсть скопившейся за трудовой вечер мелочи. Несколько монет, звякнув, покатились по тротуару. Старик, презрительно сплюнув, опять тщательно вытер платком руки и потащился за угол с памятной табличкой. Там, достав из другого кармана ворох бумажных денег, он аккуратно разобрал их по достоинству и бережно положил в хороший кожаный портмоне.  Через несколько шагов Семеныч, постукивая палочкой, спустился в подвал местного магазинчика; в заветную аптеку его никогда не пускали, а здесь всегда можно согреться телом и душой. Купив стаканчик водки, он аккуратно снял крышечку, так же аккуратно, не проронив ни капли и не поморщившись, выпил и бросил уже опорожненный в стоящее в углу мусорное ведро. Водка быстро разбежалась по старым жилам, вызвав после трудов на холоде приятный прилив тепла и улучшив настроение. Семеныч уже без ненависти посмотрел на не обращающих на него никакого внимания продавщиц, перешел в угол у бакалейного отдела и встал возле батареи отопления, давая себе несколько минут заслуженного отдыха.
     Он еще раз оглядел магазин и вдруг вспомнил, а ведь здесь когда-то была прачечная, в которую жившая в его квартире домработница Варвара таскала в стирку белье. Тогда во внутреннем дворе был уютный скверик, а возле запертых чугунных ворот стояла зеленая будка с часовым, пропускающим во двор только по пропускам. В чистом подъезде за столом с бардовой лампой и черным эбонитовым телефоном сидела подтянутая строгая дежурная, а на отмытой до блеска лестнице  Семеныч иногда встречал очень вежливых и приветливых жену и детей человека, памятная доска о котором прикручена на углу дома. Они всегда здоровались с ним, и он здоровался с ними. По утрам к подъезду подкатывала черная Волга, Семеныч садился в мягкое кресло, водитель Валерий Павлович захлопывал за ним дверь, и, плавно покачиваясь, он уносился по полупустым улицам в обставленный дубовой мебелью кабинет на Старой площади. Там, на этой площади решались судьбы страны и мира, и он в этом механизме решений был не последней деталью. Да, было, все было – и Кремлевка и отличная дача и отдых с семьей в Карловых Варах, а теперь..., жены давно уже нет, дети и внуки за границей, забыли о нем, а дачу купил за бесценок какой-то бандюган, построил там себе дворец наподобие князей Юсуповых.   
     Старик прерывисто вздохнул. Можно было бы пойти домой, но в пустую квартиру не тянуло, и он, постукивая тростью, вышел на улицу и опять потащился к аптеке. Подойдя к дверям, Семеныч запахнул плотнее воротник полупальто и осмотрелся, оценивая потенциальную стоимость пассажиров припаркованных машин.
– Здравствуйте, Николай Семенович!- вдруг раздалось сзади, он обернулся, рядом стоял такой же старик в старом велюровом берете и коричневой куртке. Присмотревшись, Семеныч узнал начальника отдела, сидевшего в соседнем кабинете.
- А! Здравствуйте! Петр Никанорович, кажется?- совсем не приветливо проскрипел Семеныч, пустые разговоры совсем не входили в его планы на сегодняшний вечер.
- Рад встрече с вами, Николай Семенович, вижу, прогуливаетесь, и правильно, что еще нам старикам надо, свежий воздух и покой, - радостно затараторил старый знакомый.
-Да, да, вы правы, покой самое главное,- пробубнил Семеныч, тревожно оглядываясь на подъезжающий Майбах.
- А я тут к внучке заезжал, живет в соседнем доме,- бывший коллега явно был настроен на долгую беседу, и с этим нужно было срочно что-то делать, тем более пассажир Майбаха уже прошел в аптеку. Семеныч засопел, два раза стукнул тростью в тротуар и с неприязнью взглянул на непрошенного собеседника.
-Извините, Петр Никанорович,- проскрипел он,- Поговорил бы с вами, но дел невпроворот, меня ждут, приезжайте в другой раз, побеседуем, а сейчас никак не могу. Вам куда?
-На метро.
-Ну, это рядом,- Семеныч еще раз тревожно оглянулся,- Через переход и на троллейбус. До свидания, Петр Никанорович.
     Он повернулся и поковылял прочь, пройдя несколько шагов, оглянулся, его знакомый уже скрылся в подземном переходе. Старик сплюнул и, как мог быстро, потащился к заветной двери, но не успел, Майбах, лениво замигав поворотником, плавно отчалил от бордюра. Старик остановился, огорченно затряс головой, осуждающе посмотрел в сторону подземного перехода и, чуть покачиваясь и шевеля губами, стал ждать следующую жертву.
     А рядом ревели и завывали на все голоса, несущиеся по асфальту сверкающие фарами автомобили. Растерянно метался в вихрях между ними, периодически взмывая вверх, брошенный кем-то черный целлофановый пакет. Вдруг неудержимый железный поток стал мелеть, автомобильная стая с каждой секундой все реже и реже, вот уже только одиночные машины проносятся мимо, прошло две или три минуты и проспект окончательно замер. Наступила кажущаяся с непривычки почти мертвой тишина, прерываемая лишь шорохом проезжающих машин ГИБДД. Потом в отдалении на Калининском мосту, красиво переливаясь, появились гирлянды разноцветных проблесковых огней, и через минуту, низко и упруго гудя моторами, мимо стремительно пронесся, президентский, а может премьерский кортеж черных длинных тонированных лимузинов с трехцветными гербастыми флажками на капотах, сопровождаемый  микроавтобусами охраны. Улегшийся было на опустевший асфальт целлофановый пакет опять взмыл вверх, шмякнулся об крышу машины сопровождения и, удачно зацепившись за взблескивающий фонарь, умчался прочь. 
     Семеныч, мелко постукивая тростью по декоративной брусчатке тротуара, проводил кортеж долгим ненавидящим взглядом бесцветных слезящихся глаз, и, качая головой, чуть подрагивая сгорбленной перекошенной спиной, презрительно выпятив нижнюю губу, неразборчиво пробубнил вслед толи «Дай Вам Бог!», а может …