Обнубиляция

ОБНУБИЛЯЦИЯ
Человек лет сорока, невысокий, плотного телосложения, с крестообразным рубцом на правой стороне подбородка, покрытый с головы до пят белым порошком, лежал на подстилке из газет. От его шумного дыхания порошок распылялся с лица и создавал в воздухе предельно допустимую концентрацию, после превышения которой, тараканы начинали падать со стен. Он что-то непрерывно бормотал и, прислушавшись, можно было разобрать: «зоман, зарин, табун...» В свете включенной с вечера ультрафиолетовой лампы на его штанах опалесцировало небольшое пятно. На широкой, обшарпанной двери, служившей, судя по всему, кроватью валялось небрежно скомканное грязное одеяло. От скатерти под одеялом шел сырой мускусный запах. В руках человек держал пачку украинской соли и, время от времени, втирал её себе в тело.
«Наш фельдшер самый главный Богдан Иваныч Славный...»— вертелось у него в голове как заевшая пластинка и раздражало, как чужой зубной протез, порой доводя до остервенения. Он тщетно пытался заглушить это своим бурчанием.
Вдруг он вскочил с диким криком: «ЗОМАН, ЗАРИН, ТАБУН!!!» и задел головой, подвешенный к потолку чайник. На него выплеснулась собранная за ночь моча. Он взвыл от отчаяния и вытер голову грязным, засаленным полотенцем (его дочь вытирала им сковородку). Это напомнило ему о ней (сковороде). Повинуясь внутреннему голосу, он схватил чугунную сковороду и наотмашь ударил себя по лицу...
От гула в ушах распухала голова, в спину впивался гвоздь, торчавший из пола, на котором он распластался, силясь вспомнить, что произошло. Он открыл глаза. Перевернутая сковородка лежала на его старых солдатских трусах на подтяжках. Разваренные макароны, в палец толщиной, разлетелись по всей комнате, крышка закатилась под просиженный стул с подпиленными ножками. С трудом он приподнялся на локти и прогнул спину, но, когда осознал, что оказался в колено-локтевом положении, скорчил гримасу и уставился на спрятанную под кровать коробку из-под детской молочной смеси «Крепыш». В конце концов, ему удалось встать на ноги. Пошатываясь, он оглядел все вокруг. Его острый аналитический ум мгновенно оценил ситуацию, поэтому он, немедля упал на колени и, взяв крышку, начал сгребать макароны обратно в сковородку. Когда этот неприятный для него процесс закончился (он лентяй), он с облегчением вздохнул и поставил ее на застеленный чертежами подоконник. Давно не мытые окна практически не пропускали солнечный свет. Он внимательно осмотрел подоконник и только сейчас заметил бутылку с перебродившими дрожжами, взял ее, вытер о бедро горлышко и отпил. С некоторым опозданием он ощутил тошнотворный вкус и тут же испытал острую потребность его устранить. Спешно открыл первую попавшуюся под руку кастрюлю, опустил в нее лицо и глубоко вдохнул, после чего он обнаружил, что уже больше никогда не выдохнет. Он заглянул в кастрюлю. Перед его глазами предстало гадкое зрелище: комковатая масса с оттенком глины, покрытая слоем плесени и издававшая анестезирующий полость носа запах. Он отстранил от себя кастрюлю и заскочил на подоконник, наступив по пути босой ногой в тарелку с сухарями, распахнул форточку и высунулся на улицу. От холодного, загрязненного трубами ТЭЦ, воздуха ему стало значительно лучше. Человек спрыгнул на пол, вытер руки о майку и принялся безучастно бродить по комнате. Плешивый паркет зловеще, как ему казалось, блестел и передавал окружающим его мысли, поэтому он безуспешно старался не думать. Но неуловимых мыслей от этого становилось все больше и больше. Наткнувшись на встроенный во входную дверь почтовый ящик, он открыл его, и оттуда высыпались: два стакана песка, дохлый кот и прошлогодняя газета «ЗАПОЛЯРЬЕ». Из газеты торчал край вложенного обрывка бумаги. Человек вынул записку.
 Еынражоп тущи яицилим тещи
 От-огокак янрап
 Ит-02 тел
 Ацрыс кечосук
 Идург ан оген у
 Но лировтан отч
 Но тавонив меч в
 Ацрыс кечосук
 Идург ан оген у
 Тулп йикьнелам но
 Как етижакс
 Тувоз оге
 !!!ЭВ —
 !!!0 —
 !!!РЭ —
Человек сразу догадался прочесть это справа налево, но от обдумывания смысла его отвлек донесшийся из открытой форточки подлый выкрик его молодой соседки, которая назвала его онанистом. Он обхватил голову руками и отошел от окна.
Из валявшейся на полу телефонной трубки вибрирующий голос настойчиво утверждал, что он гомосексуалист и приводил убедительные доказательства. Человеку показалось, что у него в мозгу лопнул сосуд и бесцветная кровь начала растекаться по организму, затопив все полости в теле. Надев на голову горшок, он принялся кругами носиться по комнате, пока не врезался в косяк двери, которую так некстати открыла вернувшаяся из школы дочь. Человек прекратил свой бег, руки у него опустились, и он упал на спину рядом с подстилкой. Коренастый человек с черным от сажи горшком на голове с распростертыми руками неподвижно лежал на полу. Он контужен. Десятилетняя девочка сидела на стуле спиной к нему и, не разжевывая, глотала макароны.
Этот человек был не кто иной, как Богдан Иванович, бывший фельдшер, который лет десять назад ушел с работы и приступил к преподавательской деятельности. Богдан Иванович всегда злоупотреблял спиртными напитками, но не это стало причиной его недавних расстройств. Эти нарушения социальной адаптации и психической деятельности начались восемь лет назад с того, что ему начало казаться, будто все люди могут свободно читать его мысли. Его старый друг Владимир Власович Борде-Жангу стал казаться ему сифилитиком и педерастом, который страстно хочет его жену. Однажды Богдан Иванович даже бросился на него с топором, оглашая окрестности воплем, что Владимир Власович моральный урод, когда тот проживал с женой на правах преподавателя массажа. Но, к счастью, выпрыгивая с крыльца, он споткнулся, и упал лицом на топор, который предательски развалился. Владимир Власович быстрым шагом направился к нему и Богдан Иванович понял, что Борде-Жангу идет его добивать. Схватив топорище, он неожиданно ударил Владимира Власовича Борде-Жангу в нижнюю челюсть, когда тот наклонился, Владимир Власович растянулся на земле и попытался закричать, но Богдан Иванович рыча бил его по голове пока Борде-Жангу не умер. Спрятав труп друга, он вдруг ощутил постыдный страх, снял одежду и побежал домой. В одних армейских трусах и тельняшке. Несмотря на продолжавшиеся угрозы со стороны Богдана Ивановича, Владимир Власович не стал никуда жаловаться, но дружеские отношения с тех пор прекратились. И вообще Владимир Власович, к облегчению Богдана Ивановича, через некоторое время уехал на другой конец света – в богатый традициями старинный русский город Ковров во Владимирской области. Теперь только ужасный шрам на подбородке напоминал о былом.
Слабо освещая помещение, горела лампочка. Она одиноко висела на проводе, на фоне небеленого потолка. Вокруг лампы ловко вертелась моль на пару с огромным комаром. Углы комнаты скрывали многие слои паутины. Полосатый паук с наглым спокойствием сидел на одной из них.
Шум двигателя проехавшего под окнами автомобиля проник в комнату и тут же бесследно исчез. На улице только что кончился дождь.
Девочка мирно спала в картонной коробке из-под сигарет, отец заботливо укрыл ее старым пуховым платком. В углу лежали боксерские перчатки, сделанные Богданом Ивановичем в детстве из двух волейбольных мячей. Рядом, в коробке с песком, был зарыт мертвый кот. Серая мышь быстро и незаметно пробежала вдоль стены и скрылась в своей норе под ржавой батареей с проступившими каплями воды. Большой осколок зеркала был прикреплен изолентой к стене. В раковине под ним лежала зазубренная опасная бритва. Работал только кран с мутной холодной водой, которая постоянно из него капала, постепенно перекрашивая раковину в рыжий цвет. Под раковиной стоял полуразвалившийся баян с поеденными молью мехами. Тараканы врассыпную бегали по полу.
Из лишенного пластмассового корпуса радио хриплый голос тихо рассказывал басни о каком-то клерке. Возле двери дочь собрала на газету небольшую горку мусора, остальная его часть была равномерно размазана по паркету. Богдан Иванович лежал на двери, подложив под голову журнал «Наука и Жизнь». Его большое, как его голова, больное воображение рисовало картину, как он, адмирал флота землян, со штурвалом в руке, пытает космических пиратов, которые когда-то пытали его и спрашивали: «Где Mealophonum HCL–CNS8675934?». Он накаливал на свече плоскогубцы и засовывал их себе в ноздри, чтобы сильнее распалить чувство мести. Доведя себя до неистовства, он, зажмурившись, набрасывался на них и свирепо избивал мозолистыми кулаками по бессовестным, глумливым мордам, потом спрашивал, зачем им Mealophonum HCL—CNS8675934, но те лишь бесстыдно глазели на тусклый свет таких близких, но недостижимых сейчас звезд. Тогда он повалил одного из них на металлический пол, задрал нейлоново-титановую рубаху скафандра, прильнул холодными губами к лоснящейся спине пирата и принялся покрывать ее похотливыми, трепетными, сластолюбивыми, липкими и непристойными поцелуями. Пират прогнулся и застонал в сладостной истоме. Но тут над Богданом Ивановичем нависла новая, доселе неведомая опасность.
Взглянув в иллюминатор, он увидел обнаженного, блестящего от пота негра, корчившего рожи и тревожно махавшего руками перед лицом.
 —Б...дь, сука такой!— цинично сказал негр и исчез в космическом пространстве. В тот же момент Богдан Иванович со смятением почувствовал, что в организме остался всего один стакан крови и понял, что нужно срочно вернуться на Землю. Там его ждала дочурка. Он даже представил, как они вместе будут варить борщ из украденного у соседей набора костей по руб-двадцать.
Он открыл глаза и встретил дружеский восьмиглазый взгляд паука. От ужаса он провалился в беспамятство — состояние, в котором он ничего не помнил, кроме того, что под паркетом спрятан листок, вырванный из большой медицинской энциклопедии со статьей «ОБНУБИЛЯЦИЯ» и если будет обыск, то он будет защищать этот листок, пока не сломается позвоночник и он с парализованной волей не выпадет из окна.
Неожиданно для себя он схватился за копулятивный орган и обнаружил, что тот уменьшился в восемь с половиной раз и неожиданно вспомнил, что необходимо срочно выпить обязательную утреннюю кружку бария и пройти флюорографию. Ему на лицо посыпалась штукатурка — это его ниже живущая с мужем и детьми соседка решила заняться йогой, греблей на байдарках, стрельбой из лука, бобслеем, прыжками с трамплина и хоккеем на траве. Едва лишь шум перекатываемых каменных кубов прекратился, начался спектакль о маркизе Д’Саде, сопровождаемый показом слайдов по венерологии и санитарно-просветительной лекцией о вреде курения.
Отряхнувшись от штукатурки, Богдан Иванович тоже решил заняться своим любимым видом спорта – боксом. Сдув пыль с перчаток, он громко чихнул, вызвав тем самым у дочери опистотонус. Она изогнулась дугой, опираясь на затылок и пятки и разорвала спальную коробку, одновременно судорожно стиснув в руках пакетик со своими молочными зубами. Богдан Иванович с помощью банта закрепил на голове подушку и положил в рот севшую батарейку «ПЛУТОН-101» (чтобы не высыпались зубы от могучего удара противника). Теперь он не видел и не слышал ничего кроме яркого света направленных на него прожекторов и бушевания толпы поклонников. С яростью бросившись с закрытыми глазами в бой, он начал со своей коронной комбинации ударов.
 — Прямой! Хук! Нырок! Блок! Апперкот! Блок! Прямой! Боковой! Нырок! Пря... (он врезался в стену) ...мой!
Он не заметил, как в это время из стены вылезла огромная волосатая рука, грубо сорвала с головы «шлем» и ударила его кулаком по макушке. У Богдана Ивановича подкосились ноги, он схватился за сердце и тяжело обрушился на банку из-под компота.
Спустя минуту Надя, дочь Богдана Ивановича, пришла в сознание, подошла к бесчувственному отцу и поскользнулась на выпавших из его волос макаронах. Потеряв равновесие, она схватилась рукой за оранжевую в цветочках штору, но это не помогло – штора вместе с карнизом оборвалась, и Надя рухнула на свою кровать, раздавив ее всмятку.
Следующее утро снова началось с безумной зарядки нижних соседей. Они создавали вокруг совершенно невыносимый грохот, вызывающий такое потрясающее чувство угнетения и потери мирового порядка, что привели сначала в бодрствующее состояние, а потом и в беспокойство, одного из обитателей выше расположенной комнаты.
Богдан Иванович почувствовал едва сдерживаемое чувство голода, и желание отомстить ненавистным соседям. Взяв в углу самодельный спиннинг, он задел сломанные лыжи, и они грохнулись рядом с головой его дочери. На мгновение он замер и, подумав, оценил состояние как удовлетворительное. Скинув на пол всю посуду, кульки и пакеты, лежавшие на подоконнике, он открыл окно и глубоко вдохнул воздух, насыщенный угольной пылью, осевшей у него глубоко в легких. Богдан Иванович привычно спустил блесну за окно, потом поднял и вытряхнул из подцепленной авоськи на паркет три бумажных свертка. «Завтрак, обед и ужин», - обрадовался он. Сама же авоська, вышвырнутая на улицу, плавно опустилась на торчавшую рыбьим скелетом из соседского окна телевизионную антенну.
Богдан Иванович поднял с пола одну из кастрюль и, не задумываясь, выплеснул ее содержимое в оконный проем. Дети, игравшие во дворе, с визгом разбежались по домам отмываться.
Поставив кастрюлю в раковину, он открыл кран и стал любоваться на себя в зеркало. Поплевал на руки и пригладил сбившиеся колтуном волосы, почистил специальной щеточкой шрам, побрызгал в лицо водой из кастрюли и утерся маслянистым полотенцем. После этого Богдан Иванович высыпал все кости из свертка в кастрюлю и установил ее на импровизированную печку из консервной банки. Довольно урча, он подошел к входной двери и достал из кармана, висевшего на ней плаща коробок спичек. Богдан Иванович потряс коробком над ухом, сложил спички горкой в печку и зажег их. Спичек в печке хватало ровно на две минуты непрерывного горения, и он решил, что еще до пробуждения дочери успеет что-нибудь найти на улице. Промчавшись, что было сил, по лестнице, он вывалился из подъезда и, поправляя поддерживающие трусы подтяжки, через секунду уже подвернул тельняшку и вывалил в образовавшийся карман содержимое единственной во дворе урны.
Прибежав домой, он обнаружил, что печь уже не горит, а огонь перекинулся на волосы его дочери. Богдан Иванович вместе с тельняшкой бросил содержимое урны в кастрюлю и немедля бросился затаптывать огонь. Вид пламени и запах гари словно разбудили в нем дикого зверя и в своем притопывании он дошел до полного неистовства. Он то начинал подыгрывать себе веселую мелодию на губной гармошке, то зажимал ее в кулаке и принимался топать обеими ногами, высоко подпрыгивая и вкладывая в удар обутых в резиновые сапоги ног всю силу на какую только был способен. Но вдруг по грубой неосторожности, нечаянно приземлился на голову любимой дочери. Раздался мерзкий, сжимающий слабое сердце, хруст. На стену брызнули капли крови. Вокруг него с огромной скоростью нарастала темно-багровая лужа. Что-то хлюпнуло у него под ногой, и он заскользил по полу как фигурист от одной стены к другой. Где-то посреди комнаты ноги стали его заметно опережать, он успел рефлекторно выполнить несколько быстрых взмахов руками и упал. Падая, Богдан Иванович перевернул на себя кастрюлю с супом и больно ударился головой о подоконник, но тут же вскочил и стал собирать красную желеобразную массу с фрагментами костей на место бывшей головы, накрыв в конце все это печкой. «Для формы», — подумал он.
Он нежно охватил ее руку и принялся конвульсивно трясти, истошно выкрикивая: «Надя! Надя! Наденька!»
Тут до него, наконец, дошло страшное. От ужаса он всхлипнул, слезы хлынули по щекам, он только и смог произнести:
 — О Боже! Этого не может быть, — его глаза сошлись к переносице, он зашатался и упал в обморок.
Серое небо в окне нагоняло неимоверную тоску на Богдана Ивановича. Он неподвижно сидел, поджав коленки и обхватив их руками. Его пассивный взгляд замер на одном из секторов батареи под окном. Перед ним лежал труп его дочери с целлофановым пакетом на голове, который он решил завернуть в газету. Он ждал наступления темноты.
Приглушенно хлопнув, перегорела лампочка, но, будучи человеком очень храбрым, он нисколько не смутился. Расправив бумажный мешок с надписью: «НЕ КАНТОВАТЬ», Богдан Иванович взял труп за ноги и осторожно опустил его в довольно большую для такого маленького тельца емкость. Он приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Там никого не было.
Выбрав из стопки ящиков один с пометкой «Од.3», он вынул из него старый вельветовый пиджак, галстук, брюки и носки и, стараясь не шуметь, стал одеваться. Богдан Иванович крепко обвязал мешок изолентой, снял с двери серый плащ и выволок упакованный труп в коридор. Вернувшись в комнату за ключом, он прихватил попавшийся ему на глаза топор.
Осторожно спускаясь по лестнице к запасному выходу, он то и дело останавливался и вслушивался в тишину. Ему постоянно казалось, что за ним кто-то крадется, но убеждаясь в обратном, Богдан Иванович продолжал свой нелегкий путь. На улице было так же пусто, только ветер гонял по двору перекати-поле.
До мусорного контейнера он добежал за полминуты и аккуратно опустил в него мешок. Туда же он бросил ставшую уже ненужной бескозырку. Совсем рядом скрипнула форточка, и Богдан Иванович чуть не умер от страха, тем более, что, оглядевшись по сторонам, он разглядел в потемках на пожарной лестнице дома напротив висящего вверх ногами человека. Но, к счастью, оказалось, что это всего лишь чьи-то штаны. Ветер хлопнул форточкой на этот раз так, что стекла жалобно задребезжали, но остались целы. Богдан Иванович совсем сдрейфил и поспешил подальше от этого мрачного места. Возвращаясь, он встретил стаю бездомных собак, которые поджав хвосты, бежали по направлению к помойке. «Тем лучше», — подумал Богдан Иванович и захлопнул за собой двери центрального входа.      
На лестничной площадке он столкнулся лицом к лицу со своей до отвращения шумной соседкой. Ее глаза с инъецированными склерами с подозрением уставились на него. Вежливо поздоровавшись, Богдан Иванович уступил ей дорогу. Но она не сдвинулась с места, ее взгляд выражал сильное удивление и, будучи по своей природе человеком крайне любопытным и не воспитанным, она, ткнув в его сторону коротким толстым пальцем, спросила:
 — Что у вас с лицом?
Богдан Иванович ничего не отвечал, а только пристально смотрел в лицо своей соседки, удивление которой начинало переходить в страх. Он без труда заметил эту перемену. «Сейчас она заорет и поднимет весь дом на ноги»— подумал Богдан Иванович и нащупал заткнутый за пояс топор. Он одним движением вытащил его наружу и молниеносным ударом разрубил нос этой женщины пополам. Кровь брызнула ему в лицо, на какое-то время, ослепив его, и он, ничего не видя, еще раз махнул топором в ее сторону. От удара топор вырвался из его руки. Богдан Иванович вытер глаза рукавом и увидел, как тучное тело скатывалось на лестничную площадку, орудие преступления валялось у него под ногами. Он поднял топор и быстро побежал вверх по лестнице, выкрутив по дороге в коридоре раскаленную лампочку. Дрожащими, обожженными руками он открыл дверь, заскочил в комнату. Закрывшись, Богдан Иванович первым делом вкрутил новую лампу вместо перегоревшей, затем, не в силах переносить боль, он сунул свои покрывшиеся пузырями пальцы под струю холодной воды, подвывая и прищуриваясь.
К лезвию, выкрашенному багровой краской пожарного топора, прилип кусочек скальпа с длинными русыми волосами. Богдан Иванович крепко сжимал его в руке. Он спал с запрокинутой назад головой. Ему снился страшный сон, как противная волосатая рука вылезла из стены и гоняется за ним по всему зданию. Она хотела схватить его за горло и задушить.
Он проснулся от переполненного мочевого пузыря. Отложив в сторону топор, Богдан Иванович поискал глазами дочь, но, вспомнив об утреннем происшествии, он содрогнулся. Воспоминание ожило у него в памяти, вытеснив реальный мир. В детском саду четырехлетний Богдан скакал на деревянной лошади среди гомонящих детей. Он представлял себе конный парад. Богдан скакал впереди кавалерии, рассекая воздух саблей. Но громко жужжавшая муха, пытавшаяся пролететь сквозь стекло, возвращала своей непосредственностью в третью группу детского сада. Маленький Богдан подскочил к окну и, пришлепнув ее ладошкой, размазал по стеклу.
 —Зачем ты это сделал? — спросила девочка с пластмассовой балалайкой в руках, нахмурившись и сыграв пару резких аккордов. — А если бы тебя так?
Острые боли внизу живота помогли ему вернуться в реальность, но старый образ девочки, так похожей на юную Надю все еще стоял перед глазами. Богдан Иванович докрутил лампочку в патрон и, зажмурившись от вспыхнувшего света, подошел к раковине. Прицелился в сток и помочился, поглядывая на свое отражение, в зеркале. Вдруг, ему почудилось движение за спиной. Присмотревшись в зеркало повнимательнее, он разглядел руку, которая, как змея, обвивается вокруг его шеи. Богдан Иванович тщательно осмотрел себя со всех сторон – никакой руки не оказалось. Он понял, что перенервничал и опять лег спать. Ему вновь пригрезилось, как он с дочерью ходит по луна-парку. Покупает ей мороженое, газированные напитки со всеми видами сиропов, сахарную вату и воздушные шары. Посадив девочку на колени, он катал ее на автомобильчике. Неожиданно он увидел себя, в костюме матроса, продающего детям билетики на аттракционы. Богдан Иванович резко встал на сидении и тут же в него врезался другой автомобиль и он, потеряв равновесие, вывалился на площадку. Не замечая его, электромобили сбивали Богдана Ивановича, бросая корчившееся на металлической поверхности тело из стороны в сторону. Люди на автомобилях бесчувственно улыбались, и шедший непонятно откуда хохот заглушал его крик «ПОМОГИТЕ!».
Проснувшись, он обнаружил, что его катает по полу рука. А потом, вытянувшись, зажала его нос между большим и указательным пальцами. Из носа хлынула кровь, и он заорал от боли. Богдан Иванович попытался освободиться, но тщетно, рука обладала неодолимой силой, да еще и стала быстро втягиваться в стену, увлекая его за собой. Исчезнув в стене, рука, едва не проломив Богдану Ивановичу лоб, впечатала его в зеленоватые обои.
Когда он очнулся и с трудом поднял веки, приглушенные грязью окон, солнечные лучи показались ему нестерпимо слепящими. Постепенно неясный шум в голове стал интерпретироваться его нервной системой как топот и громкие озабоченные голоса, доносившиеся из коридора.
В дверь своей комнаты Богдан Иванович когда-то врезал глазок. Но наоборот - смотреть можно было только снаружи. Переставлять стало уже лень, пришлось замазать глазок коричневой краской для плинтусов. Он вынул из замка ключ и посмотрел в скважину. Трое милиционеров разговаривали с соседями в коридоре. Закончив беседу, двое из них отошли к лестнице, а оставшийся, немного поколебавшись, спрятал блокнот в папку и направился к его двери. Богдан Иванович прислонился к двери спиной и закрыл глаза, но тут же от нее отскочил, как только раздался требовательный стук.
 — Открыто! — крикнул Богдан Иванович и отбежал в дальний конец комнаты, повязывая вокруг головы полотенце.
Молодой милиционер открыл дверь. На него пахнуло густым воздухом комнаты. На глазах выступили слезы, он с омерзением отшатнулся от невыносимого смрада и достал из кармана носовой платок.
 — Как вас зовут? — задал вопрос милиционер, не представившись.
 — Богдан Иванович Славный. — Некоторое время он переминался с ноги на ногу, порываясь предъявить инспектору удостоверение донора, но, видя, что тот ему верит, передумал.
 — Где вы были вчера вечером?
 — Дома.
Новый порыв сквозняка на этот раз обдал милиционера запахом чеснока. Он скривился и закашлялся, но взял себя в руки и продолжил сбор данных:
 — Никуда не выходили?
 — Нет.
 — Ничего подозрительного вчера не видели?         
 — Нет.            
 — Где вы работаете? — спросил милиционер, сморщив нос и брезгливо покосившись на окружающий его бардак. Интерьер комнаты больше всего напоминал ему забитый мусором гараж.         
 — В медицинском пункте университета, — С дрожью в голосе ответил Богдан Иванович, стараясь не думать о справедливом возмездии со стороны милиционера.
 — Кем?
 — Фельдшером. — Богдан Иванович с ужасом представил, как его сейчас арестуют, а пока будут допрашивать, начнут копаться в комнате и наверняка обнаружат все его тайники.
 «Неужели он даже не поинтересуется, что произошло?»— подумал служитель закона и, попрощавшись, удалился, счастливый оттого, что теперь можно оказаться подальше от этой комнаты.
Богдан Иванович вздохнул и сел на пол. Что-то тяжелое опустилось ему на плечо. Он вздрогнул и вскочил. Это была рука. Она ухватила его за локоть и рывком свалила на пол. Богдан Иванович откатился в сторону, быстро поднялся на ноги и стал носиться по комнате, уворачиваясь от старающейся его поймать руки. Одновременно он искал топор, который, как назло, куда-то запропастился. Удача, все же, улыбнулась руке, она настигла его, дернула за ногу, и он повалился на пол. Увидев перед собой топор, он судорожно вцепился в него, а рука, тем временем, подняла его к потолку, встряхивая как тряпичную куклу. Богдан Иванович извернулся, рубанул по руке и тут же рухнул на спину. Топор выскочил у него из рук и глухо вонзился в паркет.
Богдан Иванович стал пятиться к выходу, одновременно наблюдая за рукой. Его глазам предстало шокирующее зрелище: из обрубка пульсируя, хлестала кровь, заливая все вокруг, рука, извиваясь, как брандспойт, ударяла по стенам, сбивая штукатурку. Неожиданно она замерла, словно прислушиваясь к шороху ног и рук Богдана Ивановича. Со звуком трескающейся кожи на обрубке росло напоминающее цветочный бутон образование. Почка с шелестом раскрылась в потрясающей красоты цветок, с ярко-розовыми продолговатыми лепестками. На них завораживающе сверкали капли росы. Комната наполнилась дурманяще-приятным ароматом. Тычинки на цветке двигались гипнотически синхронно, втягивая внутрь, к пестику облачко золотистой пыльцы. Вокруг них вспыхнуло оранжевое пламя и на цветке выросло еще три маленьких желтых лепестка. Внезапно, из пестика вырвалась окровавленная рука с растопыренными пальцами. Богдан Иванович стряхнул с себя навеянное цветком оцепенение, выдернул из пола топор и выбежал в коридор.
Спускаясь по лестнице, он наткнулся на убитую им вчера соседку. Она шла по воздуху ему навстречу с пачкой крекеров в руках. Ее разрубленное пополам лицо сочувственно улыбалось.
 — Фто ф фами? —так же как и вчера спросила она.
Богдан Иванович неловко перевернулся через перила и покатился по ступенькам вниз. Широкими прыжками, сбежав с крыльца, он остановился посреди двора. Только сейчас Богдан Иванович ощутил что-то мертвой хваткой сжимающее его голень. Посмотрев вниз, он увидел вцепившуюся в ногу отрубленную по локоть руку. Ее кожа напоминала древесную кору. Черная жидкость капала из раны, застывая жутким рисунком в трещинах асфальта. Богдан Иванович наклонился, сорвал руку и отшвырнул ее в сторону.
Приняв твердое решение никогда больше домой не возвращаться, Богдан Иванович сидел на лавке у подъезда нежилого пятиэтажного дома. Он думал, что делать дальше и не замечал, как тучи сгустились над его головой, и пошел проливной дождь. Как только первые капли радиоактивных, перемешанных с сажей и убийственно ядовитыми парами ртути осадков коснулись его головы, он вздрогнул и натянул на волосы пиджак, так как не хотел промокнуть и заболеть воспалением легких. Зажав подмышкой топор, он побрел прочь. Богдан Иванович чувствовал себя всеми брошенным самым одиноким существом во вселенной. Он шел дворами, привлекая внимание редких прохожих и жителей окрестных домов, умиленно глазевших во двор. Их носы упирались в стекла, придавая им сходство со свиньями.
Слесарь в подвале, закручивая болт на стыке труб, услышал шум дождя и подумал: «Что я тут буду под землей весь вечер торчать, как последнее дерьмо». Поднялся с коленей, отряхнул с замызганного комбинезона лохмотья пакли и, разразившись потоком брани, направился к выходу, но вспомнил, что забыл саквояж с инструментами. Это его еще сильнее разозлило. За подвальным окном на улице валялись инструменты, саквояж стоял рядом. Слесарь, бормоча проклятия, подошел к окну и протянул руку...
Отрешенный от всего Богдан Иванович шел, уставившись на растрескавшиеся носки своих ботинок. Краем глаза он заметил какое-то шевеление слева от себя. РУКА высунулась из расположенного на уровне земли окна и взяла разводной ключ.
Богдан Иванович не позволил ей больше застать себя врасплох. Раздув ноздри он поднял вверх топор и бросился на руку. Он весь превратился в одно направленное движение, из груди рвался боевой клич его далеких предков. Но во время замаха лезвие соскочило, и удар был нанесен топорищем. Предплечье хрустнуло. Раздался пронзительный крик, и рука попыталась уползти обратно, но Богдан Иванович вовремя наступил на нее ногой. Он отобрал у нее ключ и стал яростно наносить им один за другим удары. Вскоре только небольшой лоскут кожи не позволял руке отделиться. Богдан Иванович вцепился в руку и, что было сил, дернул ее на себя. Рука очень легко оторвалась и, не рассчитавший силы, он вместе с ней покатился в сторону. Он с трудом поднялся. Сознание его затуманивалось. Богдан Иванович открыл глаза и увидел, как из окон окружавших его со всех сторон домов к нему тянутся руки. Чьи-то жалобные стоны, крики, смех, плач и игра органа сливались в леденящую кровь какофонию. Никогда в жизни ему не было так страшно, как сейчас. Он прошептал:
 —Я схожу с ума. Безумие пожирает меня.
Шум стал еще громче и Богдан Иванович побежал. Безумный, почти животный ужас придавал ему сил. Он бежал долго, пока не споткнулся и упал на заляпанный машинным маслом желтоватый газон.
В глазах у него потемнело, появился звон в ушах, переходящий в странный тревожный вой. Сознание постепенно покидало его. Наконец, он провалился в забытье, растворившись в блаженном пространстве, лишенном каких бы то ни было чувств.
В следующее мгновение Богдан Иванович очнулся от болезненной инъекции в области локтевого сгиба. Все поле зрения занимала обнаженная грудь молодой медсестры, видимая в вырезе халата, медсестра убрала шприц в лоток и бесшумно исчезла. Внимание Богдана Ивановича привлек массивный лоб врача лет тридцати, сидевшего за столом. На нагрудном кармане халата тушью были написаны инициалы «К.М.А.»
 — Где я? — тихо спросил Богдан Иванович, только сейчас заметив, что лежит на кушетке и одет в какую-то странную полосатую пижаму.
 — Как вы себя чувствуете? — ответил вопросом на вопрос хитрый психиатр.
 — Где рука?
 — А как вы сами думаете?
Богдан Иванович промолчал. В это время зазвонил телефон. Врач поднял трубку и жестом пригласил его сесть на привинченный к полу стул. Богдан Иванович медленно поднялся и подошел к столу, решив не обувать стоявшие рядом с кушеткой тапочки. Закончив разговор, психиатр закурил сигарету.
 — Садитесь.
 «Он пытается скрыть, что служит руке»— догадался Богдан Иванович, но внешне вида не подал, чтобы не вызывать подозрения.
 — Так все же, как вы себя чувствуете? — ехидно улыбаясь, спросил доктор. Он со скрипом выдвинул ящик и положил на стол тонометр.
 — Закатайте рукав, — вежливо, с плохо скрываемой улыбкой на лице, попросил он.
Закатывая рукав пижамы, Богдан Иванович подумал: «С ним хорошо играть в лычку — и лоб большой и пальцы тонкие».
Молча измерив давление, психиатр протянул руку, чтобы подсчитать пульс, поднес к глазам командирские часы...
Богдан Иванович только и ждал этого момента. Он рывком притянул к себе руку врача, и, придавив сверху коленом, прижал к углу стола. С невероятной силой он принялся отрывать кисть от руки. От боли и неожиданности, психиатр потерял сознание. Его глаза закатились, и он стал заваливаться в сторону.
Оторвав кисть, Богдан Иванович изо всех сил бросил ее в лицо врача. Тот с грохотом опрокинулся вместе со стулом, стукнувшись затылком о батарею.
Выбежав в коридор, Богдан Иванович озирался по сторонам в поисках выхода. За дверью с табличкой «КОМНАТА ОТДЫХА МЕДСЕСТЁР» кто-то охал. По возможности бесшумно ступая и пригибаясь, он пробежал мимо разгадывавшей ребусы вахтерши, открыл дверь и выскользнул на улицу.
Во дворе больницы никого не было. «До сих пор не объявили тревогу и не организовали погони. Да чем они там занимаются?»— без сожаления подумал Богдан Иванович, подходя к высокой ограде, окружающей больницу со всех сторон. Решетчатые ворота были закрыты, но он без труда перелез через них и спрыгнул вниз. Какой-то идиот разбил под самыми воротами бутылку кефира, и Богдан Иванович приземлился босыми ногами прямо в белую лужу с осколками.
От боли он крепко сжал зубы и тяжело засопел, чтобы не закричать и не привлекать лишнего внимания. Но на подъездной дороге также никого не оказалось, лишь мрачные дети, молча и сосредоточенно, играли на стоянке для грузовиков в футбол украденной из школьной столовой алюминиевой ложкой без ручки. Сама же, скрученная штопором, ручка тускло поблескивала в луже неподалеку.
Сопровождаемый звоном перемещаемой по асфальту ударами ног ложки и тихим шелестом намотанной на сук молодой березы магнитофонной ленты, Богдан Иванович, прихрамывая на обе ноги, припустил к пустырю.
За его спиной одиноко возвышалось унылое серое четырехэтажное здание областного психоневрологического центра.
Двое мужчин стояли рядом с зарослями на краю пустыря и возбужденно о чем-то спорили. Занятые обсуждением важных деловых вопросов, они не видели, как к ним приближается человек. Он шел пошатываясь, под его ногами похрустывали сухие ветки. Вскоре они заметили, что напротив стоит силуэт.               
Один из них грубо спросил:
 —Ты кто?
Силуэт подошел поближе и тихо произнес:
 —Это ты – пэдор, я знаю.
Парень в косухе и черных обтягивающих джинсах подбежал и, подпрыгнув, ударил силуэт ногой по лицу. Того завертело, и он рухнул на колени. Громко охнув, человек схватился за голову и попытался подняться. Второй, откинув в сторону сигарету, взял валявшуюся на земле дубину и не спеша направился к пытавшемуся подняться человеку. Подняться ему так и не удалось. Сокрушительный удар дубины опустился ему на голову. Обладатель полосатой пижамы последний раз в жизни вздохнул и упал на спину. Его глаза неподвижно смотрели на звёздное небо. Двое переглянулись. Они внимательно прислушались. Вокруг была мертвая тишина, даже ветер не шумел мусором в траве. Вдруг за их спиной в кустах что-то треснуло. Они обернулись, подошли ближе и сразу же заметили неясное движение за ближайшим кустом. Сомнений не оставалось — там кто-то был, а значит, кто-то всё видел.            
Одетый в черное пальто вытащил из кармана кольт «ПИТОН» и выпустил весь барабан в направлении шума. Ответом была вопиющая тишина. Только порыв ветра прошелестел листьями. Они застыли в ожидании. И тут:
Длинная РУКА, извиваясь, вылезла из земли, сделала молниеносный выпад, схватила человека в косухе за горло, подняла его вверх и тряхнула. Что-то хрустнуло и, дико вопивший парень внезапно замолк и прекратил попытки освободиться. Рука разжала пальцы, и он полетел вниз. Второй в это время, спотыкаясь и оглядываясь, бежал к машине. Но рука уже потянулась за ним.