Стрекоза на зрачке-1

Стрекоза на зрачке

Из цикла «Волжское ретро-1980»


Повесть


Стрекоза опустилась на шалаш, и ты увидел пребледное лицо девы. Стенки шалаша вмиг рассыпались, и тебя поглотила ватная и жаркая истома. Почувствовав на груди влажный кровящий поцелуй, ты провел рукой по атласной спине невесть откуда взявшейся женщины. Глаза испуганно втягивали паутинки расплывчатой белизны, пока та не соткалась в очаровательное лицо. Затаив дыхание, ты тянешься губами к ее губам. Она послушно склоняется к тебе. Но в эпический миг встречи его губы пробуравила страшная боль: я цапнула их зубами и рванула кверху. Он зажмурился. А, открыв глаза, увидел над собой орлицу, терзавшую мое лицо когтями. Прикрывая глаза, вздернутый за губу, ты беспомощно барахтался и слабо отбивался, покуда нежная плоть не лопнула. Алая соль пропитала мой язык. Орлица взмыла и резко спикировала по новой. Не щадя левой руки, он сжал мои лапы и стал бить свободным кулаком по голове, бил до тех пор, пока та не отвалилась. Но когти крылатого трупа застряли в мякоти ладони, и ты изумленным ребенком смотрел на розово-голубой холодец, пульсионно вулканирующий из раны. Раздался зловещий клекот и свистящий крылохлоп. Сверху неумолимо приближаются сотни птиц. Он в ужасе закрывает глаза. И кричит…



Глава 1. Через тернии к деньгам

1.
...За окном скрежетала, выла, хлопала стройка. Андрей долго не мог забыть сон. Уткнув лицо в подушку и вытянув руки вдоль тела, он просто лежал. У ног сбился комом плед. Было тошно. Тошно от двоякости впечатлений, оставленных там и в том, возвращения куда и чего не будет… не будет… не будет… если бы… если бы… так… так…
Еще струились токи наслаждения от тепла женского тела, слабоосязаемой прелести ее прикосновений. Еще внятней напоминала о себе боль в губе. Потрясенный, Андрей долго не мог избавиться от сумбурной мешанины переживаний, дарованных "чудным" сновиденьем.
Живот набит щебнем, грудь теснит страхом, в паху тоскливо подсасывает. Левая рука онемела, сделавшись сарделькой, напиханной ледяными колючками. Приходится растирать ее непослушной правой… 
Перевернувшись на спину Андрей, уткнулся в потолок.
Слава богу, развелся. Еще не выветрилась мерзость ритуального любезничания с женой, когда послесонная муть не выпускает из тисков невозврата в реальность.
А она была так навязчива…

Во дворе бурлила жизнь. И лишь теперь до него дошло: сегодня – стартовая полоса счастья.
Первое утро отпуска!
Спустив ступни к тапкам, поежился. Сейчас бы как встать! Да как прибить ленцу, стреножить зябь… брр, - лучше убейте меня…
Закутался в плед и, уже сидя, нажал кнопку в изголовье.
Тренированно забормотал телевизор. На уровне ламповых рефлексов и пока вслепую. А это значит, что до первых признаков изображения у нас есть шанс отогреться.
Всё, теперь пора. Андрей зевнул и, прикончив сибаритские поползновения: лень, и атрибуты: покрывало, - потрусил свежеходом в ванную.
Зря разогнался. Туточки занято. Простодырый звукоряд в жанре «хрю-хрю» на фоне Ниагары однозначно уличал празднично пыхтящего дядю Жору. Ежеутренний обряд. Тьфу…

Вернулся к себе.
Постучалось зло. Что-то ты нынче раненько.
У, вонючая скорлупка! У, паршивые 10 квадратных метров! После  оккупации шикарной двухкомнатки вы вызываете агонические  содрогания. Привычка – вторая натура. Только отчего же ты, кума, никак не задвинешь натуру № 1 (2 комнаты) за натуру № 2 (10 метров)? Даже спустя… сколько, кстати?.. Совсем, кстати, некстати…
Ванный плеск окончательно деформировался в скотный рев.
Не выдержав акустической пытки, Андрей вышел в прихожку. Дверь ванной распахнулась. С пылу-жару, весь пурпурный от пара дядя Жора вытолкнул вперед живот.
- Доброе утро, - сказал Андрей животу.
- Хреном по коленке! Скоко раз повторять: прибей долбанную вешалку. - Мирно оповестил дядя Жора и протиснулся на кухню.
С покаянным ликом переждав процесс исторжения, Андрей нырнул в пьяную от пара ванную.
Чутко, с досадой, но не без иронии сквозь журчание и плеск он выуживал кухонные протёки:
- Вселили пижона... Сопливые переучки...
Доброхотным излияниям дяди Жоры гармонизировала сочувственная трель вдовушки Мариши - третьей соседки, аккомпаниаторши из оперы и балета.

Побрившись, Андрей прошел к себе и включил проигрыватель. Ровно семь секунд спустя в дверь беспардонно замолотили.
- В чем дело, дядя Жора? - ласково поинтересовался Андрей у вакхического пуза, что ударно протаранило дверь и удачно скрыло в сумраке тыквенный набалдашник.
- О, йитит… разъедрит… Япона мама! Чемо?! – в моменты душевного сокрушения дядя Жора безбожно калечит местоимения. - Одним живешь? – а местоимениями - свою образную японскую речь. - Япона тетя! Да? Одним, япона в рот, спрашиваю? А ну, убавь свою хреньку-треньку!
- С утра хоть дайте. Это же Россини.

- С утра... Рот синий! Ишь, дрищ японский… Смотри-ка - хрен оботри-ка. Не один, япона козел, живешь… - уживчивый сосед не нападал, он просто обожал утренние благовещенья.
- А если б один жил, так можно б и с утра? – подначил Андрей.
- Дык можно бы и с утра.
- Разрешил бы, стало быть?
-  Разрешил бы, стало быть.
- Угу. Тогда так. Все претензии - тому, кто раздает квартиры. – Тыква в тумане напряженно застыла в ожидании пояснений. - Партии и Верховному Совету. Совмину тоже не возбраняется. У нас все равны? – как всегда робея перед апелляцией к верхам, дядя Жора настороженно, но кивнул. – Угу, равны! Тогда что же получается? – от непонятки дядюшка тыква полиловел и затрясся. - Господам из двадцать четвертой, над нами, все позволено. А у нас коммуналка, и нам - ничего, даже музыки по утрам. Двадцать четвертые, значит, полноправные хозяева жизни. А я кто - негр?

- Хер ты в мыле! - патетически просветил дядя Жора и распустил по надщечьям уютные морщинки.
- Вы про своего папу? - осклабился Андрей и свирепо прибавил. - А ну-ка сблюнул в унитаз!
Дверь хлопнула. Дядя Жора мог смело предаться чувству выполненного долга: утренний аутотренинг удался.
Желчный гейзер… Да, такой перспективки мы не учли. Прелесть, а не отпуск получается. Хорошо еще, что с утра не сел за печатную машинку. Андрей с силой щелкнул по черной клавише "Ортеха" и предельно «заземлил» регулятор звука радиолы.
Коммунальное сосуществование немыслимо без компромиссов.

2.
Миша Червий флегматично пинал своего лучшего и старейшего друга. Андрей долго наблюдал за ним со спины. Во всяком случае, горделивый  старичок в необъятном трико на поджаром скелетике успел уже дважды прошакалить по беговой дорожке мимо и вокруг.
- Твою мать, хвать мятъ мяч. Отечественная шина не для таких перегрузок. – Намеренно огундосив тембр, выдал Андрей и тоскующе присел на лавку в первом ряду.
Миша, не дрогнув, покосился в его сторону, высоко подпиннул мяч и левою точно зафиндилил в далекие ворота. Лишь после этого он величественно отряхнул оранжевый лампас правой штанины и неспешно двинулся к Андрею.

- Ну, здорово, Жерлов, сколько лет, столько бы и не видеть. – Снисходительный кивок,  приценивающийся взгляд.
В фокусе его модного «адидаса» Жерлову хвастать абсолютно нечем: белая футболка от «Большевички» и серые брюки местного пошива.
Мишин путь пересек сухопарый бегун с лицом из комикса ужасов. Червий тормознул, пропустил и проводил его безразличным взглядом.
Надлежит заметить, мишины взгляды, и в прямом и фигуральном смысле, менялись с быстротой футбольного мяча. Поэтому Андрей никогда не искал скрытого смысла ни в них, ни в нем.
 
В этот момент старый "марафонец" споткнулся, присел на колено и, шумно дыша носом, завозился над шнурками.
- У тебя как со временем? - полюбопытствовал Андрей.
- Как у Маргарет Тэтчер: подъем, чай, бритье. Прием, чай, битье. Чай, бой, семья, отбой.
- С дамским бритьем ты явно погорячился…
- А ноги? У леди есть ноги… – не смутился футболист.
- …а насчет семьи, - продолжил я как бы не замечая, - чего-то не просёк. Ты это серьезно?
- Хоть и курьезно. – Червий траурно скрестил руки.
- И давно?
- Вечность. Три дня. После суток знакомства.
- По меркам ускорения, пожалуй. - Согласился Жерлов. - А бой за кого?

- Да, харчуюсь тут по мелкой - за заводик один.
- Не завязал, значит? - Андрей искренне удивился.
- Генофонд Пеле. Зачахнуть не дадут. Золотые костыли для спартакиады племен Антарктиды! - Он с достоинством подпрыгнул и подрыгнул. - У тебя дело?
- Ваше время не для бездельников.
- Да-да. - Миша скучающе оглядел все еще копошащегося со шнурками старпера. - Пошли ко мне.
На склад то есть. Прапорщик Червий служил завскладом при военной части. Но почему-то на стадионе.
И они пошли. Напоследок обернувшись, Андрей увидел, как старец в "кроссовках", хищно оседлав место его недавнего припопления, с жадностью уплетает нэпманский бутерброд, прихлебывая бутылочным кефиром. Вот, значит, что: под тою лавкой у дедушки схрон с хавкой и т.п.
Андрей усмехнулся и покачал головой…

- Да, обмельчала твоя супермаркетина. - соболезнующе заметил он, шествуя по запустелому складу.
- Прошу выбирать выражения. Не пивнушка. - Проинструктировал Миша и отворил свою "каморку". Там тоже все было бледнее.
- А куда девался наш "панасоник" и… - Андрей не сводил серых разочарованных глаз со светлых четырехугольников на закопченной, пропаутиненной стене… - и красотки из французского буклета?
Покерный стол был крыт «изразцами» из пыли и крошек.
- Перестройка. - Лаконично ответил Михаил, обустраивая сурьезом свое конопушное лицо в жиденьком шалашике гнедых патл. - Только чай и домино, изживаем метастазы мещанства. Присаживайся. - Он кивнул на тщедушный табурет, прислоненный к ржавому сугревочному «козлику».

- Верим двоим, но своим. – Сдержанно и с иллюстративной присядкой отозвался Андрей.
- Чайку?
- Не любитель...
- Пузырькового?! – с манким недоумением не отставал Мишель.
Андрей не догонял и длил свои глупости:
- Слушай, у тебя вроде вентиляционной трубы не было. На кой тебе это барахло?
Миша вяло пошевелился: мол, конченный тип вразумлению не подлежит. Но из вежливости все-таки сделал последнюю попытку. Не омрачая интимного благочиния словесным баналитетом, он медленно протянул руку к трубе и резко просунул ее с тылу.
 
Скрипнуло, звякнуло, булькнуло.
Унырнула лапища плебея. Вернулась долонь аристократа. На ней зеленовато поблескивает величавый пузырь, чья толстостёклость обличает «Шампанское». Самый блатной из спиртосодержащих дефицитов!
- Так как насчет чая… пузырькового? – непринужденно повторяет Миша и пакостливо нацеливает буравчатые зрачки сквозь зеленый фильтр.
- Так же, как в школе на выпускном.
До института Андрей был трезвенником.
- Перестроился, - с пониманием улыбается Червий.
- Просто, дел – во! – Андреева ладонь отсекает голову от туловища.

Бабахнула пробка. Жестяная исскобленная кружка напузырилась золотистым «чаем».
- А мы, что графья у Петра: шампанское прямо с утра, и отметь: перестройке в унисон лишь "сухое" признаём!
- Как у Петра, да без осетра, - съехидничал Жерлов. – Да и какой он по счету ваш Петр?
- А нам и третий… сорт не брак. В то время как ваш осетр пока еще не стал типичным признаком ускоренного благосостояния. - Важно лепил Миша, мастерски крутя кружку на кончике указательного пальца.
- Червяк, я уклонюсь от этой деликатной темы. Ладно?
- А вот пугливость...
- Брось, Миша. Лучше долей и замочи по новой. – Андрей промокнул ладонью пот со лба. Духота добивала.

- Пуг… пук… пук… бхху… - На помощь Андрею пришли газы, что бурно поперли сквозь калиновые губы футбольного пенсионера.
- Понимаешь, у меня обидно получилось, – пользуясь заминкой, Андрей впрягся в монолог. - Взял отпуск. Думал дома проведу, да совсем вылетело: кантуюсь-то, брат, в коммуналке.
- Дальше можешь не… бхху... не грязнить эфир... бхху… ху… Дурацкий дуоденит!  Тебе чего надо-то: путевку?
- На льготную не претендую...

- Шер ами! Думайте, чего... бхху... буробите. Да ради самого атташе Сан-Марино, чтобы я родной профсоюз такому беспринципию подверг?!
Опасаясь, как бы Червяк не увлекся новым юмор-клише а ля «перестройка-гласность», Жерлов отступил к окну, стер ногтем пыль с  щеколды и ветхой бумажной оклейки. Попытка приоткрыть окно не удалась: похоже, щеколда примертвела еще до «культа личности».
Маневр Андрея оправдался: лишившись зрительских глаз, Миша сразу отпустил  вдохновение.
- Все по гостаксе. – сухо молвил он.

Андрей с признательностью приклонил голову, но не повернулся.
- А куда… вот, ей богу, не в курсе.
- На юга не рвусь. Финансы. - Андрей зацепил пальцем изнанку щеки и с хлопком отпустил. - Не готовился к бытовым пертурбациям.
- Это существенно облегчает дело. Я даже подниму за это бокал… Бхху. Так… - с жестянкою в левой и невидимой из-за спины правой рукой он что-то перебирал то ли в памяти, то ли в угловой конторке. – Короче, завтра в четырнадцать нул-нул в нашей старой таверне. Жду.
- Взносы сейчас?
- Кассу, дорогуша, с собой не возим. Всё - на завтра. Оль ряйт?
Уже у самой двери Андрей вкопался, как стукнутый: на него таращилось редкостное чудовище… пригляделся… тьфу-тьфу… с ростовой фотографии.
- Хоббей не меням? - подивился Андрей, унимая дрожь.

- Окстись, как можно?! Да и какое там хобби? Моя духовная, можно сказать, планида. Травма моя душевная, неизлечимая. Среди дебилов и дегенератов оно и жить как-то вольготней: начинаешь верить в свою красоту, а уж мыслей - космос!.. Снимаются все рефлексии, все условности. Это, - горделиво-любовный кивок на плакат, - между прочим, однотысячный экземпляр моей коллекции. Думаешь, где выловил красавца? На "Канатчиковой даче"? Хрен! У Третьяковки. Я ему рупь дал за позитуру. – (Э, Миша, хобби влетает тебе в копеечку). - Так он меня чуть на трояк не раскрутил. Дай, говорит, мне трёху, я тебе сорок тысяч таких уродов добуду! С места не сходя… И это имбецил?! Испортился народец. Свою корысть со спины просекает. Когда попотеть, - мы губиться не дура, зато на холяву – не дура губа, завсегда готов! Сплошная выгода и ни грамма искусства.

- Перестроечное мЫшление. – Суммирую я. – Все в темпе ускорения. Красота не в моде. Спрос на уродов. В общем, страшнота - страшная сила.
- Опасный тип. – Миша апеллировал к дверному миляге.
- Обнищал, вот и озлобел. А кто-то пупеет от жлобства. Великий советский рубль за векование убожества.
- Духовное, оно, выше матерьяльного, мини хер.  – С назидательным укором молвил Миша. – А векование убожества – это хорошо. – Он даже на язык попробовал, смачно сглотнул слюну. - Обязательно запишу, - и булькнул шампанским. - Да, в связи, Леху Брызжухина из "Светлячка" турнули.
- Да? - бесстрастно произнес Андрей.

- Ага. Там история такая. Бар переименовали в "Ретро". Ну, а Леха, шутник известный, решил извратиться и состряпал красочное меню. Там написал типа: Ассортимент напитков трактира "Ретро": сок айвовый - "бывшее бургундское", фирменный коктейль из сока гранат/шиповник - "мнимое мозельское", вода с ткемалевым сиропом - "фалернское-фальсификат", минералка - "водка смурновская"... Ну, и в том же жанре. А в обед журперы нагрянь из молодежной передачи. Невинную шуточку раздули в агитку, в контру, в компромат...
Андрей поднял кулак до уровня виска и резко покинул перестроившегося "бессребреника". Иначе от такого не уйдешь: всегда найдет повод не отпустить.
А ведь когда-то был неплохой полузащитник.
Глаза исколола и прищурила обжигающая "щетина" солнца.

3.
Пепельный глянец металлических ворот. Белый кирпичный гараж. Они  издали магнитят взоры.
Андрей стукнул ключом по гулкому железу и, в кой раз изумясь хитрым наворотам могучих замков, толкнул дверцу.
Рослый, по пояс обнаженный культурист с ослепляющей важностью развернул породистое, аномально румяное лицо с парой неглубоких морщин.
- Здравствуй, фатер. - Андрей расквасился в улыбке, полярной жести связок.
Медленно повернувшись по оси, атлет оперся гипсовым пятиперстием о матово-черную крышу "форда".

- А, сыну? Кому век не сгинуть. - Сверкнув первосортной рекламой отечественной стоматологии, он протянул 4 дециметра мышц, чудным образом увенчанных "дамской" ладошкой. – Что ж ты, безобразник, к отцу дорогу забыл? Ну, как жизнь, жена, жито, жемчуга?
Папа нынче тяготеет к словесной орнаменталистике. Не лучший знак.
- На "ж" остался дядя Жора и сам знаешь что.
- Во как сальтИруем! C'est la vie. Что тут нарисуешь?
- Дулю. - Мрачно усмехнулся Андрей.
- А что, интересная композиция! – родительствующий балабол уже критически разглядывал свой миниатюрный кукиш. - И куда деться? Все мы - чумовые тушканчики в циркуляции пинков и поцелуев клушечки Фортуны.
- А ты всё метафоры ваяешь.

- Так что еще остается бедненькому Гофману двадцатого века?
- Мульку мУрочкам мурлыкать.
- Из МУРа?
- Да. Мурманского университета разврата, - расшифровал сын.
- Умх, Умх... - Отец по-собачьи водил ноздрями над каштановым чубом Андрея, ему даже не требовалось пригибаться. - Фу, да ты флюидируешь, как мерзкий объедок. Что еще за чудо сортирной парфюмерии?
- Если и скажу, все равно обзовешь помойной вонью.
- Вонь помойная, - отец с красивой нежностью потрепал его вихры, после чего нырнул в салон «форда». Оттуда торчал «Монтаной» его тугой оджинсованный зад и сочились поисковые шорохи.

- Вот тебе на первичный педикюр для пяточных мозолей. - Он вынырнул не один: с маленьким, позолоченного декора, флакончиком и страшными словами. - Франция. «Диор». Было еще посвящение на коробочке. Да вот потерял... Ну да ты знаешь фг’анцузов: вычурная смесь милой шизы с интимной пошлятиной. Только у них получается невинно и трогательно совмещать такие вещи. - Жерлов-старший вздохнул, зачерпнул озону и аффектированно затворил глаза. - Втирай в "шпоры".
«А это уже ты, папа, повторяешься», - мысленно поддразнил Андрей и:
- Как скажешь, - без показушных споров сунул пузырек в брючный карман. - Только у нас: начал благо дело – рви последние трусы?
- Тоже дело, - с вымученной благосклонностью и тяжелейшим вздохом пробормотал отец, тогда как что-то в его челе чало морщилось отдельными участками, ровно подпалинами, - только не проси сей ржавый драндулет, – он небрежно хлопнул по капоту и ласково щекотнул ветровое стекло…

- Что ты?! Нам на тот свет не к спеху, – успокоил сын.
- Да, в связи... Ты насчет "светлого" как? – с заметным облегчением вскричал отец и манием кудесника сотворил бутылку итальянской «Бьянки».
Второй раз за утро Андрея соблазняли запретным "плодово-ягодным".
- Только чай.
- Моветон. Не держим. А насчет "Пеле"?
- Добрый фатер, я не для заполнения мочевого пузыря сюда… сальтировал. У меня путевка горит. Круиз по Волге. Надо рублей сто, причем, в срочном порядке.
Жерлов-отец снова, на этот раз мелко-мелко повздыхал и пустился в долгие поиски по своим, увы, лишь двум карманам:
- Черт... И куда подевалась... Вот ведь оказия... Только что тут была...
Все ясно. Андрей с усмешкой следил за неуклюжими рывками искателя.
– Да-да… деньги, деньги... Мани, мани... И куда ж она задевалась-то?... Все зло от них... - напевал папаша. – Деньги - статья суръезная. Галопом не возьмешь… Рысцой не заберешься...
- Языком не доплюнешь, - вставил Андрей.

- Я тебя умоляю, сыну, не язви. Да, в связи... анекдот про язык...
- Фадейчик. - Прокралось по гаражу. Дискантно, томно, хрипловато.
Андрей импульсивно вздрогнул. Неужели тут объявились дети? Тотчас на спинке заднего сиденья проявился отнюдь не детский силуэт.
- Так у нас гости? - Андрей мгновенно перещелкнул программу  «имидж» с волны выразительного недоумения на "канал" чуть развязной пресыщухи.
Отец смущенно потупился, но голос пока что не утратил первичной раскованности:
- Черттт... Эх, я старый склеротик... От радости встречи с чадом позабыл о поле... Прекрасном… Светлом… Светочка, познакомься с моим э... чилдреном. - Он запнулся, но после храбро выделил. - Анд-рюша.

Дама с детским голоском уже успела сориентироваться и собраться. Ёе стеклянные черные глаза расширились на миг и сузились на вечность. Фигура Андрея, утратив всякий интерес, сделалась для них прозрачнее стекла. Голос зазвучал суше и без оттенков:
- Весьма счастлива.
- Взаимно. - Ответил Андрей и тоже ояпонил глаза.
В сердце капнули эфира.
- Светулек, Андрюша прибыл посетовать на жизненные невзгоды. Вот и я ему говорю: C'est la vie. Ведь и у нас тоже отпадает продуманный автопробег к Аю-Дагу.
Мятные слова, заискивающий тон и программирующий дискурс резанули так, что Андрей лишь молча двигал в кармане Диором. Миндальность батиного подобострастия жгла, гнела, унижала.
 
- Финансы - это такая скучная тема. Тем более, для одинокого советского пенсионера, у которого их просто нет. Я иной раз думаю: чертовски жаль, что я не был депутатом Верховного Совета. Иначе, непременно бы выдвинул законопроект. У всех рабочих и служащих среднего и ниже среднего интеллекта: вычитывать из ЗП мизерный налог в один-два ре. А из этих вычетов формировать фонд пособий, ну или дотаций там, - за ум. Чтоб все умные люди получали, - он артистично свел глаза на трущихся один о другой пальцах, - за наличие столь редкого природного дара. Тогда умные, не калеча патину своих извилин физикой грубого труда, будут получать маломальский прибыток для худо-бедной подпитки…
- А хватит? - устало спросил Андрей.
- По маковку. - Восторженно выкрикнул отец. - Не меньше генеральского оклада выйдет...
- Ну, привет Митридату. - Отчетливо заключил Андрей и прихлопнул ворота.
Вот, значит, тут как насчет "светлого"!
А ведь отпускных на путевку плюс-минус издержки точно не хватит...

"Отпускных точно на путевку не хватит..." - думал Андрей, продвигаясь к кассе со скоростью геологического породообразования…
...Но есть и высшая справедливость: он впихнул-таки в окошечко свою фамилию...
- А вам ничаво нет. - Компьютерный голосок вывел его из задумчивости.
- Как нет? - Андрей пронаждачил глазами известку на щечках  кассирши - новенькой и неотдаленно роскошной. Он отпрянул на локоть: отдаленно тоже.
- Ничаво нет. Не задерживай…Йте очередь. Проконсультируй…Йтесь в буГГалтерИи.
- Хе-хе, знать, деньжатки твои в Фонд мира переЧШЫслили. От коллектива института. В каЧШестве избранного козла отпуШения, значшит. - Палачески зашекали со спины. - СледуШий месяц другого козла назначшут. И пошлют на букву «Х». Хурал называется. Такое твое щель-лови, значшит. Все мы тут козлы отпуШения. – Умно шутил доцент Сократ Васильевич Долбилин и покровительственно хлопал Андрея по плечу…

Буркнув: «Понасажали тут козлиц», - не склонный к юмору Андрей рванул в бухгалтерию.
- Жерлов, привет! Сегодня обязательное собрание с ответственным присутствием. – Обдало его, сигающего через три ступени, жарким слюнофонтаном.
На локте висело тяжелое и потливое. Не разглядывая, Жерлов вычислил всеуспевающего редактора «Комсомольского Прожектора» - Славу Прожектера.
- Какое собрание? Я что? - коммунист?.. - У дважды лауреата  строгих выговоров и анти-активиста Жерлова активно заныло под совестью: до возрастного самовыключения из комсомолии оставалось менее трех месяцев, и вот вам нате...
- И не надо. Оно общее - трудового коллектива. Для коммунистов, комсомольцев и профсоюзов, для всех без исключения. Наш энтузиатический порыв!
- Не могу по увприч. – Андрей был лапидарен.
- Какие ув, какие прич? – залихорадило Славу.
- Разночисленные… Привет Коля… И многообразные… До встречи, Мила… Надеюсь, очень нескорой… Понятно, Слав? Так что отгребись!
- Весьма аморфно, товарищ «моя хата с краю».
- В отпуске я, понял! – грубо гаркнул Андрей, стряхивая бюрократическую присоску.

Смято, но убедительно изложив причины своего визита и неудовольствия, он выжидательно уставился па бухгалтера Зою. Наведя на него очки-бинокли, она извинительно сообщила:
- Знаете, Жерлов, вообще-то, табель на вас был, но... это... потерялся... куда-то…
- Да?! - возликовал Андрей. - Чесслово, я очень рад. Вы, ради бога, не подумайте, что я не рад тому, что он был, хотя мне чуточку грустно, что я не могу получить деньги за свой гарантированный, в смысле оплаты, труд. Очень вовремя потерялся табелёчек...
И понеслось!
 
...Все же и табель, и деньги ему обещали найти.
И нашли.
Часа через четыре.
Правда, ради ускорения пришлось много чего сделать. И еще потом - уже для торможения: Андрей вполне гласно посулил кассирше Оленьке ручку Мицубиси, «если бы вы согласились», переждав бухгалтерские проволочки, отслюнить «мне законные отпускные в уже нерабочее, для вас, время».
И плевать, что он убил на это остаток уже не рабочего – отпускного – дня.
Зато обширный сей люфт между началом мытарств и их упоительным завершением в кассе Андрей заполнил по комсомольски сознательно. К вящему экстазу Славы Прожектера он честно, мужественно, хоть и пассивно, высидел общее собрание коллектива…

Продолжение следует

Все главы: http://www.proza.ru/avtor/plotsam1963&book=21#21