Желание убить

«Когда чего-то очень сильно хочешь,
то вся Вселенная способствует
исполнению твоего желания»
П. Коэльо


1
Дрожали руки. Боже, как хочется… Как хочется… Но нельзя. Нельзя! Это неправильно, это паршиво… Паршиво? Но почему – паршиво? Значит, то, из-за чего мне хочется, не паршиво, а это – паршиво? Нет, нет, нет! То – еще паршивее, еще хуже, отвратительно, до боли в груди при одном воспоминании… Ох, как хочется, чтобы эта мука прекратилась, чтобы все стало как прежде, но нет. Нет! Пока он жив – нет. Убить… Убить? Звучит не так уж страшно. Убить. Руки снова задрожали. Лишить жизни другого человека. Человека? Разве? Нет, он не человек, он… Он, он… не человек! Грязная свинья, урод с вывалившимся из-под брюк пузом. Боже, как хочется! Квартира поплыла в каком-то странном тумане; расплывались шкафы, столы, кресла, стулья, вся мебель… В голове одна мучительная мысль, в груди одна мучительная боль, сердце бешено бьется, замирает на три секунды и снова продолжает свою быструю работу. Закладывает уши, хочется кричать, потому что больше уже нет ничего – ничего, кроме  муки и боли. И страха. Страха? Да, страха. Перед подлостью людей и их «всемогуществом». Боже мой, как хочется… Но в сущности, ничего не хочется – ни есть, ни спать, ни веселиться. Только бы исчезнуть, испариться, умереть – все, что угодно, лишь бы не чувствовать этого, лишь бы не мучиться. Продать душу дьяволу, лишь бы не горела она так… Умереть… А почему Я должна умереть? Почему Я? Нет, не я, не я – причина этой боли. Что ж тогда, получается, я – умру, а он так и будет, так и будет жить? Мучить других? Бить детей? Нет, нет, погоди, урод! Я убью тебя. И не просто убью – ты будешь мучиться, гореть в адском пламени, я увижу боль в твоих глазах, страх и муку – все то, что видела я в глазах своей сестры, когда ты бил ее. Я убью тебя! Я не боюсь ничего, ни твоей жалкой заевшейся фигуры, ни твоих связей в суде, то же мне, нашелся герой… Бить тех, кто не может ответить! Бить собак и кошек, проходящих мимо тебя, бить детей. Герой, как же! Силенок только на них-то и хватает, ты, жалкий трус! Таким, как ты, - смерть – слишком просто, слишком мягкое наказание. Надо видеть, чтобы ты отмучился, ведь смерть – это не так уж и плохо. Это – конец жизни, конец муки, это – всего лишь мгновение. Интересно, ты боишься смерти? Глупый вопрос. Ты – трус, ты всего боишься. Тем лучше для меня и хуже для тебя.
Боже, как болит голова, стонет сердце… Все в тумане… Высохли губы. Я, шатаясь и сталкиваясь с мебелью, иду на кухню, чтобы глотнуть воды, обмочить губы. Вода льется в горло непонятной жидкостью, не способной утолить откуда-то появившуюся жажду. Как будто это и не вода вовсе: она не увлажняет ни горло, ни губы… Беру дрожащими руками нож и хлеб. Руки не слушаются, и я режу себе кожу чуть ниже запястья… И не чувствую боли… Не чувствую… Ой, как много крови – и это все моя кровь… Моя. Моя?!  Так надо что-то делать, надо… Сознание куда-то уплывает и теряется в черной, тягучей бездне. Слышу чьи-то голоса, вроде знакомые и чужие… Все пропадает… Кроме желания…убить. Как странно…

2
Что-то холодное заставило придти в себя. Вода… Вода? Да, вода. Холодная, свежая… Она освежила и меня. Мысли путались, сновали туда-сюда и постепенно превращались во что-то связанное и упорядоченное. Логическая вереница проплыла у меня в голове. Я моргнула и прислушалась к голосам.
   - Ты в порядке? – спрашивал один.
   - Что случилось? – вторил другой.
   - Я… - так, теперь нужно, чтобы и язык меня послушался и прекратил заплетаться. – Поранилась – хотела отрезать кусок хлеба.
   - Это мы видим. А сознание от чего потеряла?
   - Душно.
   - Окна бы открыла, - улыбнулся говорящий. – А то действительно дышать нечем.
Свежий ветерок ворвался в комнату, остужая горячую кожу и  голову, окончательно привел в себя. Однако голова все еще казалось тяжелой и чугунной. Поспать, что ли?
   - Идем, поедим, - позвали меня.
   - Нет, не хочется, - есть хотелось, но как-то отдаленно, приглушенно, если бы мне не напомнили про еду, я бы и не почувствовала голода.
   - Идем, идем, - более настойчиво.
Изголодавшийся организм наслаждался едой. Он, оказывается, был настолько голоден… А я и не знала… Все физические желания отодвинулись на задний план. Но раз уж такое дело… Вернулись.
Хотелось спать. Наверное потому, что казалось, что вместе со сном все пройдет. Возвращался страх – страх перед жизнью, людьми и вообще перед всем. И никто, я знаю, не мог бы унять его. Мысли прояснились окончательно. Поев, я распрощалась с остальными и отправилась на покой.

Это утро было таким же, как и все предыдущие. Ничем не лучше, ничем не хуже. Но… Но для меня оно было другим. И, возможно, последним. А для всех… Для всех таким же неотличимым. Так же пели птицы, так же мяукали кошки и гавкали собаки. Так же? Да, так. Но сегодня. Сегодня его не станет.  Прошел вчерашний панический страх, необузданная ненависть, невыносимая боль. Остался лишь холодный ум и желание. Желание убить. Желание, которое сегодня сбудется. Я позавтракала, наслаждаясь, как в последний раз, вкусом еды, воды, шумом города. Меня посадят? Да, конечно. Я сама приду и все расскажу. Я знаю законы своей страны, жестокие и беспощадные, законы не только писанные, но и исполняемые, те, которых нет  на бумаге. Я иду, зная, что нарушаю их и готова платить за это нужную цену. Плату за убийство. Если не умру сама, что будет вероятнее всего. Да, это был бы лучший вариант… Посмотрим, посмотрим. Взглянув на часы, я оделась, закрыла квартиру и вышла на улицу. Моя машина ждала меня на привычном и для нее, и для меня месте. Я села, но заводить не стала – ждала, когда он спустится к своей. Это должно было случиться скоро, вряд ли он изменит свой распорядок.
Да. Да, вот и он. Машина вздрогнула и едва слышно зашумела. Мне будет жаль ее, если мы разобьемся. Но нож я на всякий случай с собой прихватила. Он сел (интересно, как он со своим пузом помещается в автомобиль?), подождал чуть, пока машина согреется и тронулся в путь. В свой последний путь. Я проехала за ним. И хоть было утро, машин на улице было не так много, как следовало бы ожидать. Я ехала недалеко от него, стараясь не упустить из виду и попасть на тот же сигнал светофора, что мне вполне удавалось. Он так всегда дрожит за свою машину… Хотя она и не такая дорогая, как могла бы быть – денег у его семьи куры не клюют. Странно. Нет, они, конечно говорят, что небогаты, но… Но какой глупец поверит им? Недавно затеяли ремонт. Ой, да что о них говорить? Ничего, кроме презрительной жалости к их малюсенькой жадной (если, конечно, она вообще имеется) душонке я не испытываю. В принципе, даже ненависти они не заслуживают, да и вообще каких-либо сильных чувств. Кстати, зло – это не так уж и плохо по сравнению с подлостью и низостью души. Уж лучше столкнуться с первым, чем со вторым. И редко, к слову говоря, или даже никогда зло может ужиться с подлостью. Зло не прячется и не скрывается, нападая; не отнекивается после, лишь изредка прячется под маской добра. А подлость… Да что о ней?..
Эй, эй, куда так прибавил скорость? Неужели, заметил? Прямо едешь? А, нет, поворачиваешь. Поворачивай, я разрешаю тебе… Эти дороги все равно соединяются; я поеду прямо. Заметил? Нет, вряд ли. Ты же слеп! Или только так слеп? Не думаю, однако, что в твоих крохотных мозгах проскользнула версия слежки. В них-то и есть только знание матерных слов. А вдруг? Ой, да мне плевать!
А, вот и ты! Надеялся скрыться? Или проверить что-то. Или просто. Ладно, не имеет значения. Долго еще ехать? Ой, Боже, с кем я разговариваю! Скажи мне года два назад, что я буду преследовать его, чтобы испачкать свои руки, что буду готова СВОЮ жизнь отдать, лишь бы его не было… Я бы вся отплевалась. А сейчас меня это даже забавляет.
…Подожди-ка, не торопись так! Мы выехали на дорогу, ведущую от города к садам. Машин здесь было меньше, но все равно они были. Он все прибавлял скорость. Может, испугался? Я не помню, угрожала ли ему. Я вообще весь вчерашний день толком не помню. Но что он заметил меня, это очевидно: стал часто оглядываться. Мда… Не заметить машину, мельтешащую около него от самого подъезда было бы невозможно, тем более, что мне пару раз приходилось ехать перед ним. Что ж, час расплаты близок. А всего лишь пару дней назад мысль об убийстве мне была даже противна… Не я давала жизнь - не мне ее и отбирать. Я всегда считала, что смерть – это лучшее, что может случиться с человеком в этом мире и не понимала, почему, желая отомстить врагам, убивали их. Смерть близких – тяжелее. Муки – больнее. Но он… Он просто мешает. Мешает жить счастливо детям. Теперь я думаю не о нем – о сестре. Если его не будет, она будет жить спокойно и не будет бояться всяких подонков и уродов. Редко какая собака нападет на ребенка. И будь на месте моей сестры любой другой беззащитный – я бы тоже отомстила. Может, и не так радикально, но все же. Я вижу, ты серьезно боишься – слишком превысил скорость. Страх сильнее правил? Да что и говорить, ты их никогда  не соблюдал. Мне нравится, что ты боишься, пусть преследовать тебя стало труднее. Жаль, здесь много машин – не хочется трогать невиноватых. Ничего, скоро, за переездом, мы отделимся от них, верно? Я прекрасно чувствую человеческие чувства. И машину вожу неплохо – тебе не оторваться от  меня, как бы не хотел ты этого. Хочу увидеть твое лицо… Прибавляю скорость и подъезжаю к нему слева. Лицо искривил страх; оно и так было не красивым, далеко не красивым, а теперь смотреть страшно. Ух ты! Встречная машина. За дорогой следить лучше нужно, а то разобьюсь до того, как исполню свое обещание. Теперь я еду следом за тобой. Страшно? Бойся, бойся!
Мы уже не ехали, а мчались по дороге, когда показался переезд. Рядом мчалась еще пара автомобилей, но так, из желания скорости или не опоздать куда-то. Шлагбаума не было – его каждый раз кто-то ломал, выдирал и т.д. Камеры видеонаблюдения постигала та же участь. А потому как за дорогой следили, то раз в год переезд обновляли. Лишняя трата времени, сказать честно. Обновления исчезали через пару дней. Здесь по вечерам и иногда утром собирались очереди машин в несколько сот метров, а то и больше – горел светофор, часто просто так. Или шли поезда, один за другим, по пять-шесть штук. Вот и приходилось ждать. Да никто бы и не ждал – законы в моей стране редко чтут и слушаются их, если бы не стояли ДПС-ники почти каждый день в обоих направлениях дороги. И сейчас горел красный. Интересно, ты подождешь? Нет, не хочешь. Что ж, я за тобой… К твоим услугам. Ха-ха-ха.
Мы были уже у самого переезда, метрах в пятнадцати. Он ехал чуть впереди, я отставала чуть больше, чем на метр. Ехать близко было опасно, но что ж? Впереди показалась яма, я притормозила, он – нет. Правда, снова нажала на газ. Вдруг что-то промелькнуло справа и загудело. Я обернулась и увидела поезд. Инстинктивно ударила по тормозам; машина на неподвижных колесах проскользила еще пару метров под горку и остановилась в шаге от поезда. За секунду до этого послышался резкий удар. Две машины, ехавшие около нас, остановились в нескольких сантиметрах от меня и от рельс. Сознание еще не поняло, что же произошло и что это был за удар. Потихоньку до меня дошло… Я вздрогнула и, не торопясь, вышла из машины.

3
Поезд замедлял ход и останавливался. Он был короткий – не больше 30-40 вагонов почему-то…
Не отъезжая (а остановились они очень близко от меня и от путей), вышли водители соседних автомобилей. Все опять потеряло реальность, все опять было как во сне. Поезд остановился. Мы обошли последние вагоны и перешли пути: его автомобиль отбросило в ту сторону. Он, кувыркаясь в воздухе, перелетел через рельсы и упал в стороне от шоссе, проскользив немного на боку. Мы подошли к машине. Она была вся поцарапана, измята, стекла разбиты… А он так дорожил ею…
Он был еще жив. Стекло врезалось ему в кожу, проткнуло руку, сиденье прижало к рулю, на лице остались царапины от осколков. Один глаз был рассечен по веку, с виска текла тоненькая струйка крови. Да и вообще, все внутри машины было в крови. Я заглянула ему в глаза. Он видел меня, но не мог ничего сказать. В глазах его светилась мука, боль, страх, страдание, - он все понимал и чувствовал боль. И боялся. Он знал, что умрет. Он видел подходящую к нему тихой походкой смерть.
Я увидела то, что хотела. Пусть как во сне, но увидела. Отвернувшись, я отошла и вызвала скорую. Вернулась к своей машине, огляделась. Свидетелей аварии достаточно, будет кому рассказать милиции. Бросила взгляд в ту сторону, где лежал раскореженный автомобиль. Сделав вид, что у меня срочный звонок, села в машину и сорвалась с места. Дрожали руки. Общество испорченно, оно не подумает  разыскивать меня, сочтя, что мне просто плевать на потерпевшего… По моей вине… Но они этого не знают.

4
   - Алло! С тобой все в порядке?
   - Да, не беспокойся.
   - Я тебе звонил, ты трубку не брала. И голос у тебя дрожит.
   - Я ходила… ездила в магазин. А сейчас у подъезда собаки напугали.
   - Хорошо, хорошо. Мне приехать вечером?
   - Да, я буду ждать.
   - Тогда до встречи.
Ему можно было бы все рассказать, но не хочется тревожить. Мне кажется, он и сам догадается.

Вечером горел телевизор, мы сидели за столом. Я, родители, сестренка, он. В новостях стали рассказывать об аварии на N-ском переезде. Все, услышав знакомое название, прислушались и прибавили звук. Я едва вздрогнула. Родители смотрели молча, сестренка внимательно, он, поглядывая на меня. «…Скончался через два часа после аварии в реанимации такой-то больницы», - договорила журналистка. В другое время, не от меня все завись, я бы едва сдержала улыбку, а сейчас улыбаться не хотелось. Родители так ничего и не сказали. После ужина он отозвал меня в другую комнату.
   - Ты? – коротко спросил он.
   - Да.
   - Ты права, - он говорил то, что думал. – Он не стоит угрызений совести. Нечего ничего бояться, - он притянул меня к себе и обнял. – Все хорошо.

Перед сном сестренка забралась ко мне в постель и тихо прошептала:
   - Он ведь не из-за меня умер?
   - Может, из-за тебя – он обидел тебя, а судьба наказала его.
   - Не надо из-за меня, - прошептала она. – Я не хотела, чтобы он погиб. Он только ударил меня, это заживет, а смерть не вернет никого.
   -И не надо. Раз он умер, значит, так надо было. Ты не виновата, что есть такие люди. Мир хотел, чтобы его не стало, и его не стало. Все просто. Ты не причем.
   - Тогда ладно. Но все равно… Смерть – это плохо…
   - Вовсе нет… Ведь ты не знаешь, что будет после. Вдруг нас ждет рай?
   - Правда! Спокойной ночи…
   - Спи спокойно, сестренка…
Как здорово получилось: мир хотел, чтобы его не стало, и его не стало. И пусть, что мир – это я.