Розовый снег, фиолетовый дождь. 7. мать

Клуб «Богема» находился, как и положено престижному культурному заведению, в глубоких задворках. Мы с Машкой миновали все виды отхожих мест – от махровых российских помоек до элегантных европейских мусорных контейнеров и остановились перед вполне цивильным входом в подъезд, забранным декоративной кованой решёткой. Признаков разложения вокруг не читалось, если не брать в расчет стайку девочек-подростков, покуривавших на детской площадке недалеко от подъезда.
  - Ступай! – я без церемоний пихнула Машку вперёд. – Иди и без адресов и телефонов не возвращайся.
  Машка длинно, театрально вздохнув, поплелась. Я смотрела ей в спину безжалостным, как пистолетное дуло, взглядом. Машка шла душераздирающе жалкой походкой, сгорбившись, еле волоча ноги и шаркая подошвами. Не девушка – старушонка-побирушка. И вовсе не потому, что идти неохота, наоборот, это для неё приключение. Такой стиль. Коленки от холода синие, нос красный, но без шапки. Зима в Париже. И Юлька такая же. Когда я жалуюсь своим знакомым на её походку и осанку, мне говорят: «Скажи спасибо, что не обритая наголо и не с кольцом в носу». Что ж, спасибо…
  Машка тем временем, потыркавшись в запертую дверь, направилась к детской площадке. Курящая команда встретила её сочувственно. Две девочки поднялись, жестикулируя. Все в этих ужасных, колом стоящих кожанках, с тоненькими голыми шеями, с выпирающими коленками. Носы у всех красные, сами сутулые, скрюченные. Зимние парижанки.
  Машка возвращалась, переваливаясь, старательно загребая ногами. Я не выдержала:
  - Маш, ну как ты ходишь? Это ужас! Хочешь, покажу?
Я показала. Машка закатилась.
 - Клёво!
- Тебе что, нравится? Ведь некрасиво!
 - А мне по фигу! Пошли, мне сказали адрес.
 Мы пошли. Опять дворы, помойки, мёртвые осенние деревья, мёртвые, осенние, пустые лавочки. От серых стен домов, от серого асфальта веет сухим мёртвым холодом. Господи, всегото минус один. А ощущается, как минус двадцать один.
 - Маш, подними капюшон!
 - Да ну! Мне не холодно!
 - Маш, простудишься ведь!
 - А мне по фигу!
 - Тебе болеть охота?
 - Клёво! В школу не пойду!
 Машка поднимает закоченевшую руку и подтирает тыльной стороной нос. Господи! Была чинная, благовоспитанная девочка. Родители – научные работники. Бабушка – хореограф. Ребёнок обучался музыке,фигурному катанию, французскому языку. Белые воротнички, чистенькие ноготки, вежливые  глазки. Девочка из хорошей семьи. Куда всё делось? Только и осталось, что причёска под Миррей Матье, бабушкина гордость. Да и та, того гляди, превратится скоро в какой-нибудь разудалый, разнопёрый ирокез.
  - Пришли! – с размаху встала Машка.
  Я остановилась рядом. Дом. Обыкновенная пятиэтажка. А я что собиралась увидеть? Замок Синей Бороды? Машка потопала в подъезд, я за ней. Лестница. Всё обыкновенное, как у людей. Туда ли мы идём? Там ведь шабаш, богема… И дверь обыкновенная, и даже без глазка. Тем лучше. Тем неожиданнее напасть, когда откроют.
  Быстро войти, строго, спокойно, пока не опомнились. «Я – мама Юли Титаренко». Эх, жаль, что со мной одна Машка! Свидетелей бы побольше, шесть бы, семь человек, и с вилами, с вилами…
  Я морально собралась. Дала звонок. Сейчас всё будет ясно. Сейчас откроется дверь –  там малина, дым.  Выйдет Юлька, пьяная, глаза в разные стороны… А если нам никто не откроет? Если не вернулись они со своих загородных прогулок? Значит, пойду к соседям, буду выспрашивать. Одна-единственная ниточка это Синг, то есть Стинг, о котором и Машка ничего толком не знает, кроме охов и ахов: ах, приходил, ах, пел, играл на гитаре да на рояле, ах, читал стихи… В общем, весь в белом. То есть, наоборот, в чёрном, как Машка описывала. Ну, ладно, стихи, пение, прекрасно, но чем занимается, где работает? Как фамилия? Кстати, как его зовут по-настоящему?
 Я оглянулась за помощью к Машке, и ничего, кроме пустой лестничной площадки не увидела. Исчезла Машка. Смылась. Незаметно и бесшумно. Профессионально, как ниндзя.

http://www.proza.ru/2009/11/28/1310