Running Up That Hill

О чем ты думаешь, старый, безумный полковник, приходя в эту церковь, на пересечении двух улочек. Где бродят твои мысли, когда ты бредешь, шаркая подошвами кожаных туфлей, загребая ими кучи сухих, осенних листьев. О чем ты размышляешь, сидя на третьей от алтаря скамье, с такой неудобной, жесткой спинкой, вытертой до блеска сотнями спин до тебя. О чем ты думаешь, глядя на распятие. Твои глаза, как и глаза бродяги из Назарета полны покорностью своей судьбе. Ведь ты тоже пришел к своей Голгофе. И если он умирал целый день, то ты умираешь много лет. И если ты бежишь от своей Голгофы, то он взошел на неё, как на трон. Безропотно, гордо… Это была первая ступень на лестнице в небо. Твоя лестница ведет лишь вниз…

- Я давно хотела тебе сказать, милый, - девушка глядела тебе прямо в глаза. Ты улыбнулся, кромсая ножом жаркое, ожидая очередного признания в любви. Вот только салфетку она комкает остервенело. Зачем же так нервничать? – У нас будет ребенок!
Вот теперь занервничал ты. Ты помнишь, как однажды, когда ты с друзьями покорял очередной горный маршрут на вас обрушился буран. Всё вокруг выло, гудело, лицо секли острые бритвы ветра, и ты думал, что хуже уже не будет. Это было в десятки раз страшнее бурана. Тебе говорили, что рождение ребенка – чудо. Что дети – цветы жизни. Вот только ты испугался… Почему-то цветы казались тебе ядовитым плющом… Ты боялся ответственности больше, чем сгинуть под тем бураном. Ты готов был поменяться местами с любым  человеком на земле, лишь бы не нести это бремя. Ты улыбнулся, доел свой ужин, а на слудующее подал рапорт о направлении в зону боевых действий, хотя отец давно похлопотал за то, чтобы ты остался служить при штабе.

Ты испил чашу войны до дна. Ты думал, что умереть на войне – легко. Но оказалось, что легче жить, ибо страх преследовал тебя везде. Ты проклинал книги, которые читал в юношестве, где бравые офицеры отдавали жизнь за Родину. Ты не готов был отдать за нее жизнь. А потерянны  правый глаз и левое ухо ты считал слишком высокой ценой за верность Родине. Ты и по сей день с криком просыпаешься на потных, скомканных простынях, вспоминая глаза того солдата, которого приволокли в траншею без  ног. Он умирал, крепко вцепившись в твой рукав, пытаясь заглянуть в глаза окружающим людям, еще живым, провожающим его в царство теней…
И тогда, лежа на дне полузатопленного окопа, в вязкой, бурой жиже ты мечтал поменяться местами с тем солдатом, который умер на твоих руках…  А вокруг рвались мины, и гулко ухали за пригорком минометы противника.
Тебе хотелось оказаться на месте тех парней, которых расстреливали по твоему приказу из крупнокалиберных орудий, вместе с противником, прорвавшимся в окопы. Тебе было больно смотреть на море огня и гари там, вдалеке. Тебе хотелось под танки… Ты хотел героически умереть по приказу других, но вместо этого сам посылал умирать. О твоей безжалостности ходили легенды. Но те, кто рассказывал эти легенды, не знал, что ты просто не хотел смотреть в глаза тем, кто должен был умереть по мановению твоей руки.

Ты вернулся героем. Несколько медалей, три ордена, десяток боевых ран, один глаз и пять лет, потраченных впустую. Иногда, заводя машину, в глазах у тебя темнело и ты видел себя на броне танка. Глухо рокотал двигатель, траки месили землю, там, за лесом ждал враг…
А открыв глаза ты видел перед собой тихую, зеленую улочку. И тогда ты плакал. Единственным своим глазом.

А однажды ты увидел её. Она шла по улице, а рядом, вприпрыжку бежал белобрысый мальчуган в бриджах и ветровке. И ты понял, что это твой сын. Ты подскочил со своего места, чтобы выбежать на улицу и подхватить его на руки, но внезапно дверь соседнего магазина распахнулась и оттуда вышел высокий, статный мужчина. «Папа, папа!» - закричал мальчик и бросился в его объятия, заливисто хохоча. И ты отдал бы второй свой глаз, что бы поменяться местами с тем мужчиной…
Ведь ты так и не нашел смелости в себе, чтобы появится на пороге их дома. На пороге их жизни.
Которая могла бы быть твоей…

Однажды, сидя в парке, на скамейке, ты как обычно крошил хлеб в серую гладь пруда, а гордые, белые лебеди надменно опускали клювы в воду, глотая крошки… Ты так и не обзавелся женой, жил на свою пенсию в старой квартире давно умерших родителей. По вечерам ходил в соседний бар выпить кружку пива, а потом долго сидел перед телевизором, щелкая каналы. А днем ты сидел в этом парке, крошил булочки лебедям и смотрел на рябь озера.
А сегодня к тебе подбежала девочка лет трех, прыгнула на колени и заглянув  в твой единственный глаз своими небесно-голубыми глазками, улыбнулась и сказала: «Здравствуй, дедушка!» И ты, проглотив комок в горле ответил: «Здравствуй, внучка!». Первый и последний раз в соей жизни.

Теперь ты часто бываешь здесь. Из под высоких, расписных сводов церкви на тебя смотрят святые. Они печально склоняются над тобой, грустно глядя исподлобья, а ты смотришь на Христа и мечтаешь поменяться местами с ним. Ты хочешь бежать на Голгофу, спотыкаясь, роняя крест, снова взваливая его на спину, и бежать дальше.
Ты готов поменяться местами с Ним… В любой момент. Дабы обрести покой, отдав жизнь за свои идеалы. И больше никуда не убегать. И больше никем не становиться. И быть просто собой. Умирая на кресте за тех, кого любишь. За всех, кого любишь. Ты наконец избавился от страха, с которым жил всю жизнь. Как и Он, бесстрашно идя на последнее в своей земной жизни возвышение.
Ты сидишь, смотришь на него, сжимая в сухих руках трость, а потом встаешь и бредешь прочь отсюда, чтобы завтра вернуться вновь и день за днем бежать вверх. На вершину холма…