Дым

Палач любил свою работу. Он обожал находиться в этих стенах – равнодушных, немых свидетелях людских страданий. Здесь он чувствовал себя мифическим повелителем царства мертвых. Они все были в его власти – те, кому не посчастливилось оказаться в окружении этих толстых стен из бетона. И только он, Палач, решал, когда и как каждый из них умрет.
Он вошел в помещение с низким потолком и крохотным зарешеченным окном. Свою жертву Палач застал за разгадыванием кроссворда.
– Ты по-прежнему делаешь вид, что собственная судьба тебе безразлична? – Обратился к своей жертве Палач. – Что изменится от того, что ты разгадаешь этот кроссворд? Ведь ты все равно умрешь, независимо от того, разгадаешь его или нет.
Будто не замечая присутствия Палача, узник продолжал свое занятие.
– Мне искренне жаль, что наша игра закончилась, – продолжал Палач. – Ты был достойным противником. Но... ты проиграл.
Палач сказал это так, будто искал подтверждения своих слов у жертвы.
Да, их бесконечный поединок закончился, и вот теперь его самый опасный противник надежно заперт в этих стенах, где все подвластно воле Палача и Судьи в одном лице.
Но почему-то в глубине души у него не было уверености в полной победе.
– Когда-то я любил тебя как брата, – снова сказал Палач, обращаясь к узнику, – и мне бы хотелось сделать твою смерть как можно более приятной, – продолжал он. – Скажи, может быть у тебя есть предсмертное желание? Что-нибудь, что сделает твою казнь более веселым мероприятием. Проси что хочешь: женщину, любимые блюда, напитки на любой вкус...
Молчание узника тяготило Палача – ощущение триумфа было неполным.
Наконец узник оторвался от своего кроссворда и заговорил:
– Женщина – это жизнь, а я умираю, – отозвался он, – изысканные блюда не вызовут у меня ничего, кроме отвращения, а алкоголь мне ни к чему – я хочу умереть по человечески- на трезвую голову. – Он сделал небольшую паузу и добавил: – Но от сигареты я не откажусь.
– Сигареты?! – Удивился палач. – Неужели одной сигареты тебе достаточно, чтобы легко умереть?
– Это единственное, что я могу принять от палача, – спокойно ответил приговоренный. Палач нахмурился.
– Помнишь как мы прятались от взрослых, когда детьми, украдкой, курили?– Спросил узник.
По лицу Палача пробежало что-то вроде полоски света.
– Конечно помню. Нас тогда еще кто-то выдал, – сказал Палач. И помолчав, добавил: – Это был я.
– Я знаю, – спокойно отозвался узник.
– Ты был достойным противником, но ты проиграл, – сказал Палач, пристально глядя на узника.
– Но и ты не победил, – ответил узник.
Палач снова нахмурил брови, потом достал из кармана пачку сигарет, ловким щелчком вытолкнул одну из них и протянул узнику. Тот взял сигарету, прикурил от услужливо протянутой палачом дорогой зажигалки и с удовольствием затянулся. Втягивая табачный дым и задумчиво глядя на мерцающий в полумраке огонек и поднимающуюся к потолку синеватую полоску дыма, узник снова заговорил:
– Они теперь равны в цене – эта сигарета и моя жизнь. Смотри, как много у них общего – и моя жизнь, и эта сигарета погаснут почти одновременно. У них будет общая судьба: сигарета закончит свое существование в виде изжеванного окурка на тюремном полу. Увы, мое тело ждет та же участь. Он вдруг оживился:
– Ты помнишь, как в детстве мы наслаждались горьким дымом, который заполнял наши легкие? Ты помнишь этот горьковатый привкус? Ты ведь давно не куришь и принес сигареты специально для меня, зная о моем пристрастии. Смотри, как стремительно сгорает сигарета в моей руке, но ее огонь – единственный свет в этой мрачной обители.
– Ты замучил меня своей философией, – поморщился Палач, – К чему ты все это говоришь?
– Ты победил, но мрачные мысли, подобно этому горькому дыму наполняют твое сознание, а глубоко в твоей душе таится страх, который ты с трудом сдерживаешь....
– Довольно! – Разозлился Палач. – Тебе пора умирать, ты готов?
– Посмотри внимательно на этот угасающий окурок и... запомни эту минуту. – Сказав это, узник сделал последнюю затяжку, затем раздавил окурок в самодельной пепельнице, поднялся и направился к выходу.
Здесь его ждали пятеро охранников – на случай, если он станет сопротивляться. Но узник ничем не выказывал беспокойства или страха. Лица охранников скрывались за какой-то плотной материей, Лишь глаза были открыты и зорко следили за каждым движением жертвы.
– Я готов, – спокойно сказал узник, глядя прямо в глаза своим палачам. – Приступайте! – Подбодрил он их.
– Э, нет! – вдруг крикнул главный Палач, все это время следивший за жертвой. – Казнь – дело серьезное, и прежде чем умереть, ты должен пройти специальный инструктаж, – важно добавил он.
– Инструктаж? – Удивился узник. – Ну что за церемонии, зачем?
– Порядок есть порядок, – заявил главный Палач и дал команду своим подручным: – Ведите его!
– Руки! – Скомандовал один из подручных Палача.
Будто издеваясь над своими стражниками, узник подставил им локти, как дамам на каком-нибудь светском рауте. Сдерживая злобу, один из охраников надел ему наручники, двое других схватили его с обеих сторон и потащили по коридору.
Наконец один из подручных, шедший впереди, открыл дверь и двое других ввели узника в небольшую, хорошо освещенную комнату.
– Через несколько минут мы начнем! – Торжественно объявил главный Палач и начал «инструктаж».
– Тебе нужно будет стать здесь. – он указал на место посреди комнаты, над которым возвышалась виселица. И чем меньше ты будешь сопротивляться, тем менее мучительной будет твоя смерть.
Он любил такие инструктажи. Одни жертвы при этом дрожали от страха, плакали, молили о пощаде. Другие дергались, как загнанное животное, обезумев от ужаса. Нередко жертв из этой категории приходилось казнить в мокрых и вонючих от страха штанах… Они теряли сознание и тогда палач останавливался, заставлял привести жертву в чувство и лишь после этого инструктаж продолжался. Палач, будто огромный паук, поймавший жертву в свои сети, казалось, подпитывался страхом этих несчастных.
Были среди его жертв и такие, кто изо всех сил старался не выдать своего страха. Однако по напряженным до судороги мышцам лица он легко угадывал их страх и внутренне торжествовал, пытаясь при этом придать голосу полную бесстрастность.
Но сегодня, на лице узника, он не увидел страха.
– Сейчас тебе завяжут глаза, – сказал Палач, завершая свой ритуал.
– Я хочу смотреть в глаза своей смерти, – спокойно произнес узник, перебивая Палача.
«А я не хочу видеть глаза Смерти в твоем взгляде!» – Чуть не вырвалось у Палача. Он служил смерти и при этом смертельно ее боялся.
– Порядок есть порядок, – скрывая раздражение, ответил Палач.
Узник оставался совершенно спокоен.
– Может еще по сигарете? – с надеждой в голосе спросил Палач. Его мучила досада на спокойствие Узника.
– Оставь себе, они тебе еще пригодятся, – ответил узник. – Ты ведь только что убедился, что жизнь порой становится как раскуренная сигарета, которая вот-вот погаснет…
Это были его последние слова.
– Приступайте! – Нетерпеливо скомандовал Палач...
Узнику завязали глаза, затянули на шее петлю, пол под ним вдруг открылся и его телo повисло над открывшейся ямой. Какое-то время тело еще билось в конвульсиях… Казнь завершилась как и всегда – свидетельством о смерти, которое оформил тюремный врач.
«Сигарета… Почему он придавал ей такое значение?» – Все недоумевал Палач.
Спустя какое-то время он уже не думал об этом, и вспомнил лишь через десять лет, оказавшись в той самой камере, где ждал смерти его бывший друг.
На одном из допросов он, дождавшись, когда следователь отвернется, высыпал себе в карман все окурки из пепельницы. Вернувшись в камеру, он долго разглядывал добытые сокровища и все шептал торжествующе: «Вот удача, вот удача!» Попав сюда, он стал страстным курильщиком. Ему казалось, что пока он курит сигарету, его не казнят. Откуда у него взялась такая уверенность? Жизнь он мерил теперь затяжками дыма: каждая затяжка – это еще одно мгновение жизни. «Теперь у меня будет целая вечность этих мгновений!», – Торжествовал бывший палач, разглядыая свои трофеи. Он подкуривал окурки, жадно затягивался, с наслаждением втягивая облако горького дыма. Казалось, каждая затяжка отдаляет его от смерти.
Ночью он теперь часто просыпался, и, холодея от страха, тревожно вслушивался в мертвую тишину за дверью, вспоминал молитвы, которые когда-то по настоянию матери учил в детстве. Но потолки в камере были очень низкими и тяжелыми, и он подумывал о том, что едва ли его молитва дойдет до Бога. И стены здесь были настолько толстыми, что едва ли его кто-то слышал, кроме охранников. Да и сам бывший палач себя уже не слышал от страха. Поэтому, проснувшись ночью, он делал очередную затяжку и затем снова забывался тяжелым сном без сновидений.
Наблюдение за бывшим палачом доставляло его преемнику живейшее удовольствие. Новый Палач видел страх прежнего, и то, как тот судорожно прикуривает окурки. Курить в камере было запрещено, но ради собственного удовольствия новый Палач делал вид, что не замечает, позволял жертве украсть все окурки из своей пепельницы вместе с корбкой спичек. Позабавившись зрелищем, новый палач покидал стены тюрьмы, на прощание затягиваясь сигаретой. Закуривал он неторопливо, с удовольствием затягиваясь и не спеша выпуская облачко дыма. Он курил как человек, собравшийся жить очень долго.


Редакция Алекса Ершова