Пятая графа

Сибирская деревня Хортицы была наполовину русской, наполовину – немецкой. Немецкая половина выгодно отличалась от русской своей чистотой и ухоженностью. Каждая половина соблюдала свои обычаи и традиции, но это не мешало немцам и русским, если не дружить, то мирно сосуществовать. Вместе работали, вместе отдыхали. Ссор на национальной почве не было, но обидные для немцев слова «немчура» и «фрицы» можно было услышать часто. Молодежь вместе собиралась вечером в сельском клубе, танцевали, развлекались. Немецкие парни «гуляли» с русскими девушками, но неписаный закон, негласно принятый обеими половинами, нарушался очень редко: «гулять» можно с кем хочешь, но жениться только на своих. Смешанные браки не приветствовались ни русскими, ни немцами.

В этот поход Саня Миллер попал случайно. В туристической группе только он был новичком. Некоторых ребят Саня знал, но с большинством знаком не был, хотя все и учились в одном институте. Эту девушку он заметил сразу. Красавицей ее нельзя было назвать. Симпатичная, привлекательная, но не красавица. А вот глаза… Когда Аня, так звали девушка, посмотрела на Саню в ответ на его приветствие, он даже обмер: такие глаза он видел впервые. Синие, распахнутые, бездонные, они сияли навстречу миру. Взгляд был лукавым и озорным, но за этим лукавством Саня увидел беззащитность и ранимость. Он с интересом наблюдал, как она укладывала свой рюкзак. Одно из главных правил любого похода заключается в том, что каждый участник должен нести часть общего снаряжения. Поход был зимний, с «холодными» ночевками, поэтому снаряжения было много. На каждые девичьи плечи пришлось по двадцать пять кг, а на мужские -40. Ане, помимо продуктов, досталась палатка. И вот эта палатка никак не хотела помещаться в ее рюкзак. Девушка уже в сотый раз перекладывала вещи, но ничего не получалось. Саня сам не смог бы объяснить, почему он подошел к Ане, взял из ее рук злосчастную палатку и пристегнул ее под клапан своего рюкзака. Аня попыталась воспротивиться, говоря, что каждый должен сам нести свой груз, но это говорили губы, а глаза светились благодарностью.

Как-то само собой получилось, что в походе он взял девушку под свою опеку: брал на себя часть ее ноши, на «холодных» ночевках занимал ей место поближе к печке, сам укладывался рядом и, если ночью в палатке становилось холодно, бережно укрывал ее поверх спальника своей курткой. Однажды маршрут группы пересекла небольшая, еще не замершая речка. Ширина речки была метров семь. Она была неглубокой, поэтому решили не делать переправы, а преодолеть ее вброд. Чтобы не промочить ноги, речку надо было быстро перебежать. Все парни сделали это очень лихо и теперь, стоя на противоположном берегу, ждали, когда девчонки осмелятся переправиться. Посмотрев на Аню, Саня увидел в ее глазах страх и поэтому, сбросив свой рюкзак, опять перебежал на противоположный берег, подхватил на руки Аню вместе с рюкзаком и лыжами и теперь уже очень осторожно, под восхищенные возгласы товарищей, перешел на тот берег. Да, ноги, конечно, промочил, но зато как смотрели на него эти синие бездонные глаза! Было очень смешно, когда она, достав из рюкзака пуховые носки собственноручной вязки, предлагала ему надеть их. Смешно, но приятно.

То, что между юношей и девушкой зарождалась взаимная симпатия, было видно невооруженным взглядом. К своим двадцати двум годам Саня уже имел достаточный опыт в общении с женщинами. И хотя он чувствовал, что его симпатия взаимна, в отношениях с Аней «привычке милой не дал хода». Почему вел себя так сдержанно, не мог объяснить даже самому себе: то ли боялся обидеть, то ли просто не хотел торопить события, ведь знакомы-то были всего несколько дней, хотя ему казалось, что он знает Аню давным–давно и ему было легко и радостно рядом с ней.

 Наступил последний день похода. На последнюю ночевку остановились в спортивном зале школы шахтерского поселка. Вечером был прощальный ужин, а потом пели под гитару. Гитара переходила из рук в руки, и каждый, кто умел, пел какую-то песню, а остальные ему подпевали. Когда очередь дошла до Сани, он негромко запел «Здесь лапы у елей дрожат на ветру». Когда пел последний куплет, посмотрел в Анины глаза так, что было понятно, что он поет только для нее:

Украду, если кража тебе по душе,-
Зря ли я столько сил разбазарил?
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
Если терем с дворцом кто-то занял!

Закончив петь, передал гитару Володе Турышеву и сел рядом с Аней. Кто-то выключил свет, и сразу стало как-то уютнее и теплее. Ему захотелось обнять девушку, но он не решился, а только осторожно взял ее руку в свою. В ответ Анюта сама доверчиво положила голову ему на плечо. Воодушевленный и вдруг осмелевший, Саня  коснулся губами ее губ и почувствовал, что Аня ответила на поцелуй.

Домой приехали в субботу. Для Сани это было очень хорошо. Сразу после окончания каникул студенты четвертого курса уходили на организационную практику на три месяца, и Сане надо было хоть на денек съездить домой. Подходя к дому, он почувствовал, что случилось что-то недоброе, так как около их калитки стояла машина "скорой помощи". На скамейке около бани курил старший брат Павел. Саня присел рядом. От брата узнал, что "скорая" приехала к отцу: сердечный приступ. А виновник приступа он, Пашка. Между сыном и отцом состоялся серьезный разговор: сын против воли отца хотел жениться на русской девушке.

Немного посидели молча. Потом Паша посмотрел на младшего брата:
- Осуждаешь?
Саня долго молчал. Он только сейчас вдруг подумал о том, что Аня тоже русская. Почему-то в походе эта мысль ни разу не пришла ему в голову. Докурив, ответил:
- Да я сам, кажется, влюбился в русскую.
Старший брат, присвистнув, спросил:
- А она?
- Кажется, и она.
- Я не об этом. А она знает, что ты немец?
- По фамилии должна бы догадаться.
В ответ Павел усмехнулся, а потом сказал:
- Но если тебе пока только кажется, беги от нее. Я-то ведь тоже думал, что только погуляю с Татьяной, а женюсь на ком-нибудь из своих. А теперь мне никто, кроме нее, не нужен. Полюбишь серьезно - проблем не избежать. И не только с отцом. Сейчас у моей Татьяны в доме вся семья в истерике бьется. Пытаются отговорить выходить замуж за "фрица". А мать ее в голос кричала, что внуков-"немчуру" нянчить не будет.

Ночь Саня провел без сна, думал о разговоре с братом. Он-то понимал, что с такими девушками, как Аня «не гуляют», на них женятся. Утром, глядя на лежащего в постели и тяжело дышащего отца, на мать, убитую горем, Саня понял, что второго удара старики не выдержат. И он принял решение.
В воскресенье, вернувшись в город, он не поехал к Ане, как обещал, а в понедельник, так и не попрощавшись с ней, уехал на практику. В женском коллективе деревенской школы, куда приехал Саня, молодого симпатичного парня сразу заметили. Молодых незамужних дам было достаточно, и он, чтобы выбить клин клином, закрутил роман с местной учительницей Эммой Романовной. Но это не помогло: он постоянно думал об Ане и видел перед собой синие, сияющие, распахнутые, бездонные глаза.

 Аня прождала весь воскресный вечер. В понедельник, придя в институт, спросила про Саню у мальчишек, живущих в общежитии. Они сказали, что он, живой и здоровый, утром уехал на практику. Аня терялась в догадках. Не найдя объяснения столь странной метаморфозе в поведении Сани, она решила сходить к своей любимой школьной подруге Соне Гуревич. Сейчас они стали общаться реже, так как учились в разных местах, но теплоту отношений сохранили прежнюю. Двери открыл Сонин отец, Лев Соломоныч. Он радостно встретил гостью, помог снять пальто и, проводив ее в комнату к дочери, сказал:
- Сейчас я вам чайку организую.
Умная Соня по Аниным глазам поняла, что у подруги что-то случилось, и после нескольких традиционных вопросов спросила:
- Анька, что произошло?
Аня на одном выдохе поведала подруге о случившемся.
- Ну и дура же ты, Анька! Да у него типичный комплекс пятой графы.
Аня, перестав плакать, спросила:
- А если то же самое, но по-русски?
Немного помолчав, Соня снисходительно спросила подругу:
- Ты когда-нибудь анкету заполняла?
- Конечно.
- Что писала в пятой графе?
- Именно пятую я не помню.
- Правильно, не помнишь. Это потому, что ты – русская, а я знаю, что. Национальность.

В это время Лев Соломоныч позвал пить чай, но, увидев слезы на глазах у Ани, вдруг предложил:
- Девчонки, а может понемногу винца? У меня есть замечательное.
Пока накрывали стол, Соня, опуская подробности, рассказала отцу Анину историю. Лев Соломоныч разлил по красивым фужерам вино, предложил выпить. А потом, помолчав немного, посмотрел на Аню мудрыми глазами и сказал:
- Думаю, что моя дочь права. Твой Саня понял, что серьезных отношений у вас не будет: его родители не позволят. И ушел. Да и твои, думаю, были бы против.
- Почему?- как-то обреченно спросила Аня.
- На этот вопрос тебе, пожалуй,  никто не ответит,- заключил он.
А потом добавил:
- Анюта, ты поверь мне, все будет в твоей жизни: и любовь, и свадьба, и семья, и деток ты нарожаешь. Но его отпусти. Поверь, брак, не освященный родительским благословением, редко бывает счастливым.

Потом Аня не раз с благодарностью вспоминала эти мудрые слова. Прав оказался Сонин отец и в отношении ее родителей. Но сейчас, опьянев от выпитого вина, она горько плакала. Соня оставила ее ночевать. Утром, когда девушки проснулись, Соня, поглядев на подругу, сказала:
- Слушай, мать, а у тебя выражение глаз изменилось. Раньше в них был телячий восторг, а теперь мудрость женщины, пережившей утрату.

За учебными и житейскими хлопотами быстро пролетели четыре месяца. Аня помаленьку успокаивалась. Видимо, тогда, у Сони, вместе со слезами излила она свое девичье горе. Саню за это время не видела ни разу. Девушка даже не догадывалась о том, что он, вернувшись в город, часто ждал на ее автобусной остановке, наблюдая за ней издали, провожал до подъезда, не решаясь подойти. И все-таки они встретились.
Случайно. На парковой аллее около института.

Аня шла с подругами. И вдруг навстречу он. Разминуться было невозможно. Остановились, поздоровались. Тактичные девчонки прошли мимо, бросив на ходу:
- Догоняй! 
Чтобы скрыть смущение, говорили о каких-то пустяках. Он сказал, что у него завтра последний экзамен, а потом ГОСы. Она сказала, что летнюю сессию сдала досрочно и через три дня уезжает с подругами на пионерскую практику в Крым. Говорила очень спокойно и размеренно, но в ее синих бездонных глазах застыли боль и упрек. Они уже попрощались и пошли каждый своей дорогой, но Аня, вдруг обернувшись, окликнула его:
- Сань, ты знаешь, я сейчас подумала, что мы, скорее всего, видимся с тобой в последний раз. Когда я вернусь из Крыма, ты уже уедешь. Судьба больше не подарит нам случайной встречи. Поэтому я хочу спросить тебя. Помнишь там, в походе, ты хотел украсть меня, если я "согласна на рай в шалаше"? Я согласна, кради. Или мама с папой не разрешают?
Резко развернулась и побежала догонять подруг.

Для Сани эти слова были как пощечина. До него вдруг дошло, что сейчас может потерять ее навсегда, и он испугался этого. Подумал, что, может,надо, как Пашка, нарушить табу? На следующий день, первым сдав экзамен, Саня поехал домой. Всю дорогу он настраивался на трудный разговор с отцом. Войдя в дом, увидел родителей и …Эмму Романовну, его вынужденное увлечение на практике. Увидев немой вопрос в глазах сына, мать сказала:
- Сынок, а у нас гостья. Эммочка приехала познакомиться с нами, говорит, что к Новому году внучка нам подарит. Теперь сватов засылать надо...
Ничего не сказав, Саня вышел из дома: теперь с отцом говорить было не о чем.

Свадьбу сыграли в августе. И потянулись монотонные, безрадостные семейные будни. За шесть лет супружеской жизни Эмма родила троих сыновей, крепких и здоровых. Но даже такие важные в жизни каждого человека события не скрашивали серости их супружеских взаимоотношений. Но судьба еще раз сделала Сане, теперь уже Александру Альфредовичу, подарок. На железнодорожном вокзале он случайно встретился с Аней. Саня смотрел на нее издали и не мог понять, что в ней изменилось: то ли сильно поправилась, то ли ниже ростом стала? Она первой подошла к нему и протянула правую руку для приветствия. Увидев на безымянном пальце обручальное кольцо, он догадался: не просто располнела, а беременна. Аня рассказала, что работает, замужем, ждет второго ребенка. А Саня смотрел в ее синие бездонные глаза. В них были покой и радость будущего материнства. Но сияния прежнего не было.

Вернувшись домой, Александр «задурил»: часто не ночевал дома, стал выпивать лишнего, семейная жизнь разваливалась на глазах. Александр Альфредович уже серьезно задумался об уходе из семьи, но как-то вечером Эмма сказала, что опять ждет ребенка. И он остался. Трудно объяснить почему, но эта беременность жены была для Сани желанной. Родилась девочка. Впервые взглянув на дочь, Александр увидел, что у нее синие глаза… У него зеленые, у Эммы карие, а у девочки – синие. Саня твердо заявил жене, что дочку назовут Анной. Мать с женой говорили, что с возрастом цвет глаз изменится, но этого не произошло. Позднее Эмма родила еще троих детей: двоих сыновей и дочь, но ни к кому из них Александр не испытывал такой нежности, как к Анютке.

Прошли годы. В страну пришла перестройка, рухнула Берлинская стена, за нею развалился Советский Союз. Многие покидали страну: кто-то уезжал на Ближний Восток, кто-то на Запад. Семья Миллер тоже решила уехать, отказался от переезда только Павел, потому что не захотела уезжать его Татьяна. На новой родине устроились благополучно, и время потекло еще не заметнее, так как не надо было преодолевать никаких бытовых трудностей. За годы жизни в Германии в Россию не приезжали ни разу. Но в этом году Павлу исполнялось 60 лет и он пригласил семью на юбилей.

В поездку отправился только Александр Альфредович со своей любимицей Анюткой, которая, повзрослев, стала очень красивой женщиной. Для обоих братьев встреча была радостной и долгожданной. Саня видел, что жизнь в России по-прежнему сложна и семье брата живется очень нелегко. Но, видя, как светятся глаза Павла и Татьяны, когда они смотрят друг на друга, он не только им не сочувствовал, он им завидовал. Они жили трудно, но были счастливы в окружении своей "немчуры": трех дочерей и шести внуков. В отличие от него, обеспеченного и благополучного, но несчастливого в семейной жизни.

Женщины заканчивали уборку после юбилейного застолья, а братья, просматривая старые семейные альбомы, разговаривали. Неожиданно для Сани в одном из альбомов оказалось несколько его старых фотографий из того, единственного в его жизни похода. На одном снимке счастливо улыбающиеся Саня и Аня уплетали за обе щеки кашу из одного котелка.
Поздно вечером Александр, оставшись один, достал эту фотографию. Глядя на нее, он вдруг понял, что именно в тот момент был счастлив и очень отчетливо ощутил на своих губах вкус того, единственного их поцелуя.Не заметил, как сзади подошла дочь и вместе с ним рассматривает снимок. Она спросила:
- Па, а кто эта девушка?
Помолчав, ответил с глубоким вздохом:
- Просто однокурсница.
- Па, на «просто однокурсниц» такими глазам не смотрят. Расскажи мне о ней. Пожалуйста!
- Да рассказывать-то, дочка, в общем, нечего,- ответил отец.

Уже сидя в самолете, Александр Альфредович думал о том, что невозможно нынешней молодежи, живущей по принципу «секс еще не повод для знакомства», рассказать о том, как неистово бьется сердце, когда впервые прикасаешься к руке любимой, как хрипнет голос в разговоре с ней, как трудно решиться поцеловать ее в первый раз. Теперь, после встречи с братом, он постоянно думал о том, а правильный ли выбор он сделал, убежав тогда от своей любви?
Анютка мирно дремала, положив голову на плечо отца, а Саня смотрел в иллюминатор и видел там небо, синее, бездонное, сияющее…