Танька

Трудно жить людям не таким, как все. Так Танька не понимала, почему именно ей всё дается тяжело и с напрягом. Со стороны могло показаться, что  Танька – человек добрый и счастливый.  Но это было неверное представление, далекое от действительности. То, что она добрый, никто не сомневался, но  счастливый – вряд ли.   Кто  думал о Татьяне как о счастливом человеке, тот сильно ошибался. Если посмотришь  на её лицо, с правильными чертами,  то увидишь   отрешенный взгляд куда-то внутрь своей души, в которой     постоянно шла какая-то внутренняя работа. Иногда она забывала, что находится среди чужих людей, и начинала говорить о чём-то понятном только ей. Всё в ней было странным: поступки, смирение, желание угодить, невнимание к себе, безропотность к судьбе.  Это говорило лишь  то, что она глубоко верующий человек, готовый отдать последнее, что у неё есть.  К сожалению,  люди относились к ней без уважения. Называли без отчества, а так просто - «Танька».  А женщина прожила долгую, трудную, полную испытаний жизнь…
        Родилась Таня сразу после войны, была в семье старшей. Отец, уверовавший в то, что на войне его уберёг от смерти  только Бог, несмотря на повальный атеизм советского послевоенного времени, фанатично насаждал в своей семье веру и любовь к Богу. Таня верила всему, что ей говорили, потому что   умела впитывать в свою душу  те небольшие крохи  светлой радости, которые могли быть у неё.  Училась она без интереса, потому была медлительна по своей натуре, не успевала не только за учителем, но и за своими одноклассниками. С горем закончила восьмилетку, после школы пошла работать нянечкой в детский садик: она любила очень маленьких, считала их ангелочками. Не успела расцвести в своей девичьей красе, как её родители сбагрили с рук за первого посватавшегося молодца, им оказался человек намного старше её, тридцатилетний детина, любивший сначала просто выпивать, а затем - пить запоем. Сколько слёз она пролила, когда муж приходил пьяным домой после работы и начинал швырять всё, что попадало под руки. Вначале он её только запугивал, но однажды  ударил.  Человек безропотный может растеряться от наглости и грубости, захочется ему скрыться в укрытии, убежать, спрятаться. Но куда бежать? Конечно, к матери и отцу.   Взяла она у соседей подводу, положила небольшой свой скарб на телегу и отправилась в отчий дом. Встретили дома настороженно. Хотя отец открыл ворота, чувствовалось напряжение. Родители молчали. Танюша расплакалась: « Тятя, он…он…он бьет меня…он по животу…»  Молодая женщина была беременна, живот уже округлился, оставалось совсем немного времени, чтобы она, эта ещё девочка, дождалась своего, именно своего, ангелочка.  Отец строго поглядел на дочь и глухо сказал, как ударил: « Сама виновата. Муж и жена – одна сатана,- тяжело, медленно поднимая руку, вытер тыльной стороной пот с лица. – Мне лишний рот не нужен». Потом, глядя на несчастную дочь, уже мягче: «Ну, ничего…ничего. Ладно, слезай с телеги».  И, обращаясь к мальчишкам, которые стояли  здесь же во дворе, крикнул: « Рты что раззявили? Зенки вылупили! А, ну, быстро сымайте всё с телеги да в дом несите!»
 Протрезвевший горе-муж явился на следующий день каяться. Он недолго стоял у порога в доме   тестя.  Отец с пониманием встретил зятя (мужская солидарность) и пригласил сесть за стол. Таня понимала, что остаться дома никто не позволит и возвращаться придется, и поэтому без слов, когда тот появился в дверях, встала из-за стола и быстро начала собираться.   Со стороны казалось, что это она сама придумала этот спектакль, чтобы наказать нерадивого выпивоху, своего мужа.  Соседки посмеивались над незадачливой женой: «Все так живут, от мужей побои терпят, а она что придумала – мужа переделать. Да их, собак, уже никак не переделать,  безотцовщин».  Война осиротила многих мальчишек, которые ещё не успели понять, что значит быть настоящими мужчинами, какая на них ложится ответственность, если они стали главой семьи. Не было для них хорошего примера мужа-семьянина. Те немногие мужчины, которые вернулись с войны, были не лучшим примером ответственности.   Кто-то от пережитого стал сильно выпивать, кто-то, видя рядом ещё молодых, хорошеньких вдовых соседушек, как говорили в народе, гулял направо и налево.  А эти мальчишки, которые из-за войны  рано повзрослели, потому что работали  наравне с взрослыми, видели  всё это.   Её Леонид рано узнал бремя  тяжёлой работы. Чтобы как-то прокормиться, ещё подростком  он ездил в областной центр и продавал ворованную известь. Ехать до центра было далеко, около шестидесяти верст; хорошо, что по железной дороге стал ходить утром и вечером поезд, в народе прозвали его  передачей. У передачи были  деревянные двери, свободно открывающимися, так что  можно было без билета пролезть, а потом  думать, как спрятаться под  сидениями. Пока был маленьким, проблем было меньше. Ведь мальчишку никто не поймает, затем эстафету передал младшей сестре. В шестнадцать лет, работая на лесосплаве, случайно чуть не погиб, когда неожиданно соскользнул с бревна в ледяную весеннюю воду, а над его головой сдвинулись плывущие стволы сосен.   Что в его душе тогда произошло, никто не знает, но стал Леонид злым, нелюдимым, замкнутым человеком.  Тане с ним было нехорошо, некомфортно, а просто - холодно.  Что нужно женщине? Немного ласки, заботы,  внимания, уважения.  Но он не знал, что это такое. Угрюмый, неразговорчивый, он часто пугал жену диким всплеском пьяного безудержного веселья, которое постоянно заканчивалось такими же дикими, необъяснимыми слезами или неожиданным разгромом домашней утвари.  Таня сразу поняла, что муж для неё никогда не станет близким и родным человеком. А жизнь продолжается, и каждому в этом мире приходится испить полную чашу  испытаний. Она тогда ещё не знала, какую чашу приготовила для неё судьба. 
Вернувшись домой, она стала замечать, что её ребенок, ещё не рожденный, всё меньше её беспокоит.  Блаженные волны  реже пробегали по её чреву, где рос  малыш. Танюше казалось, что он перестал расти – живот не увеличивался. Она с тревогой подходила к маленькому осколку зеркала, висевшему на стенке самодельного шкафа,  обхватывала руками легкое ситцевое платье, заводя его складки за спину, и округляла свой живот. Ответа она не могла получить, оставалось только ждать, но тревога нарастала.  Подошёл срок рожать. Все муки, которые испытывает при этом таинстве каждая женщина, она вынесла стойко.   При схватках  молодая женщина сжимала губы так, что они белели и вытягивались в тонкую ниточку, руки искали упор и находили: локти врезались в старый больничный матрац.  Первенец появился на свет,  как положено всем детям, разрывая материнское чрево  тысячами острых иголок.   Физическая боль, которую она вот-вот только что испытывала, вдруг сразу превратилась в душевную, когда акушерка произнесла короткую, но страшную фразу:  « Во-о, ещё дебил родился…» Плацента, материнская колыбель, после удара стала твердой, как камень, от кислородного голодания ребенок перестал расти, а нервные клетки постепенно стали умирать. Родился на свет ребенок-растение, которому никогда  и ничто уже не нужно будет, кроме естественных потребностей: еды, сна, оправления нужды.   С этого момента жизнь Тани была связана с присутствием ребенка. Потянулись долгие дни, ночи, годы, десятилетия однообразного   бытия матери ребёнка-растения. Жизнь остановилась на какой-то пронзительно высокой  дребезжащей ноте постоянного детского крика. Сашенька, так назвали родители сына, рос только физически, психически он оставался в однообразно младенческом возрасте. Тупой взгляд вечно бегающих глаз, кривой изгиб губ с большим языком, который не хотел помещаться во рту и не прятался за зубами. Страшный вид младенца не отталкивал взор матери. Татьяна любила сына. Хотя изменений никаких не наступало, женщина смирилась с тем, что происходило в её жизни. Зло стали шутить родственники мужа над её жизнью, которая была привязана к естественным потребностям сына: « Поели, покакали, легли спать, заплакали».  Жизнь продолжалась, надо было не только смириться, но  снова подумать над тем, как сделать  жизнь более  полной, для того чтобы её существование стало осмысленным. Счастье женщины, если у неё нет любимого,  нет желания и стремления добиться чего-то в жизни,  гнездится  в материнской любви, в желании передать свой опыт, своё мироощущение  следующему поколению, чтобы связь между родителями и детьми  не прерывалась.  Так случилось, что решение этой проблемы пришло неожиданно:  она снова забеременела. Хотя эта беременность протекала не так благополучно, как первая, но ребёнок родился нормальным, только левая ручка у малыша была короче и меньше, таких людей называют сухорукими. Женщина физически не могла ухаживать за сыновьями. Надо было решать. Не могла она уследить за физически сильным подростком с умом младенца, да  и не хотела отдавать Сашу в больницу, потому что понимала: он там погибнет. Младший подрастал, она решилась отдать старшего в больницу.  Там не было должного ухода, и не секрет, что государству такие дети были не нужны, поэтому   через два года женщина похоронила Сашу. Сердце зачерствело, губы сомкнулись, превращаясь в совсем тонкую, слегка изогнутую ниточку.  Мир для неё не спешил раскрывать свои объятья: профессии не было, не было и счастья, женского счастья, о котором мечтает с детства, с юности каждая женщина. Муж пил запоем. Ребёнок не спасал от внутреннего одиночества, от неприкаянности её души.  Она продолжала жить по инерции, по необходимости жить для ребёнка, отдавая ему всю свою любовь, все мысли, свою материнскую заботу.         
Незаметно подрос сын,  он учился плохо, сказывалась родительская наследственность. Мальчик был тихим, незаметным среди сверстников, одним словом, тихий омут. Глаза его, голубые, как у матери, были пусты.  Он ничем не интересовался, готов был работать без дум, без размышлений, как его родители. Закончил восьмилетку, пошёл работать на завод.  Тем временем муж стал неожиданно для всех, а в первую очередь для себя, тяжело болеть. Отказывали почки, пришлось    уйти с работы. Инвалидность – бремя  непосильное, тем более, ненужное в  смутный период постперестроечной России.  Безденежье унижало, давило на людей, терзало сердце, душу…    Здоровые, сильные люди были не нужны государству, а зачем беспокоиться о таких инвалидах, как Леонид. Впервые в постсоветской  России за своё лечение надо было платить. Конечно, были  федеральные льготы  для инвалидов, но государство само  было бедным, лекарства бесплатные доставали с трудом. Если хотел жить - платил свои кровные, которых в то время не было. Деньги сгорели в сбербанках, работы не было, или была, но за нее не платили…   
Болезнь сделала Леонида, напротив, лучше, терпимее, светлее. Он вдруг увидел вокруг себя родных и близких людей,   и, кажется, впервые Татьяна почувствовала себя женщиной, которую уважали, и если не любили, то ценили как мать и жену.  Каждый день Леонид угасал,  но ему  не хотелось умирать. Он понимал,  глядя на сына,  что  чего-то не сделал важного для Юрки, не научил его быть счастливым, не научил мудрости жизни.   В последние дни Леонид  всё больше убеждался, что тот повторит его судьбу, судьбу работяги и  неудачника, у которого жизнь прошла без полета и без ощущения  того, что  правильно прожил свою малозаметную и ничем непримечательную жизнь.
   В морозное январское утро Леонида не стало. Родственники помогли Татьяне  похоронить  мужа.  Беда  может  ненадолго объединить людей, формально являющимися родственниками.  Кровные узы со временем  становятся менее крепкими, чем узы, основанные на дружбе, взаимной симпатии и уважении, то есть духовные.   Татьяна ощущала в то время   свою значимость,  заботу и внимание. Всю жизнь она старалась подарить другим то, в чём сама больше всего нуждалась. Душа её светилась добротой,  искры которой она постоянно дарила людям. Внимание к другим, доброта во всех её поступках притягивали к ней людей более слабых, не умеющих самим справляться со своими неприятностями.   Женщина  умела слушать, редко говорила о своих проблемах, чаще помощь её была деятельной.  Она  могла отдать последние деньги, если вдруг у неё кто-то их попросил, или  посидеть с  маленькими детьми, или просто поговорить со стариками о жизни, или пустить бродягу переночевать. Она не понимала, что жалость к людям  и всепрощение не сделают её счастливой, но   считала, что так должна жить...
         Похоронив мужа,  незаметно она  осталась одна.  Юрий повторил судьбу отца.  Чтобы как-нибудь  в голодные девяностые прожить, он,  как многие,  стал воровать:  брал цветной металл, который считал, что плохо лежит, и сдавал в пункты приёма   цветного и чёрного металла.  Молодой и неопытный, он вскоре попал в тюрьму, оттуда  он вернулся к матери  уже запойным алкоголиком. Жизненный цикл повторился, Татьяна снова осталась одна со своей бедой: совестила сына, уговаривала, призывала к ответственности. Всё оказалось бесполезным.  Вскоре   Юрка женился и  привел жить к матери в однокомнатную квартиру  девушку грубую, вульгарную, с большими претензиями на жизнь. Женщина, смирившись, приняла сноху как родную дочь.  Помогала  Татьяна молодым,  нянчила внучку, продавала газеты на улице, лишь бы лишнюю копеечку можно было выручить к своей небольшой пенсии. Доброта свекрови только раздражала невестку, не могла молодая женщина простить старую, больную только потому, что не воспитала та в  сыне черты настоящего мужчины. Не понимала дурёха, что воспитывать должна она, создавая  вокруг  себя пространство любви. Никто не научил её любить, прощать, радоваться, быть счастливой,   и потому вновь незаметно для самой Татьяны на плечах у неё вдруг  оказалась всё семья сына. Сноха стала пить наравне с сыном, а внучку пришлось  воспитывать самой.   И  жизнь с напрягом, жизнь по замкнутому кругу  продолжалась…  Русская терпеливая женщина, жена, мать, дочь, сестра,  вечная мученица,  не смогла  и сейчас понять, что взбунтуйся она хотя бы раз в жизни, то  и жизнь её стала светлее.