Страх перед грозой

Сколько удивительных историй знала моя бабушка! Как здорово было гулять с ней по парку. Она держит тебя за руку, ты идешь с гордо поднятой головой, чувствуешь себя счастливым.  Но, однажды нам не повезло, среди ясного неба раздался гром. Я ни когда не забуду, как странно для меня маленькой повела себя бабушка. Она обхватили меня двумя руками прижала к себе и шепотом стала говорить как заклинание: «не бойся, не бойся, все будет хорошо вот увидишь».

Шурочка плясунья, ах какая она была плясунья.  Как она отбивала камаринского, с какой лихостью она играла на губной гармошке. Веселая, жизнерадостная она всегда была душой компании. Не высокого роста с пшеничной кассой и  глазами необычайного василькового цвета, в которых можно было утонуть.

Городская.  В село на родину мужа она приехала не так давно. Ей нравилось здесь!  Чистый воздух, лес, речка,  любимый муж и маленькая дочка, радость всей семьи.
Вот только последние две недели мужа практически  не было дома. Шура не расстраивалась, она понимала он военный и такова его служба. Время было тревожное, поэтому, когда муж приходил, то строил убежище недалеко от дома, обложенное брусом.  Прикрыл  стогом соломы вход в него, объяснив, что это для того, что бы не бросалось в глаза.

Жили они в доме на две половины. В одной половине жила  свекровь и сестра мужа, во второй половине жили они. С родственниками мужа Шурочка была в дружеских отношениях. Легкая на подъем, в ее руках спорилось любое дело, а уж как она лепила сибирские пельмени, все село ходило полюбоваться. Руки Шурочки буквально летали над тестом, за пару часов она могла налепить целое ведро аккуратных залихватски закрученных по углам пельменей.  Был у Шурочки еще один талант, она единственная в селе умела вязать настоящие оренбургские платки. Она их не просто вязала, а еще и сама  сучила пряжу для них. Веретено в ее маленьких руках набирало такую невероятную скорость, что казалось, сейчас оно выпрыгнет из ее рук и пуститься в пляс. Многие пытались повторить  -  но не у кого не получалось.

Та ночь запомнилась на всю жизнь. Ночь, изменившая жизнь. Уже светало, когда  кто-то беспокойно и требовательно застучал в окно. Стук испугал Шурку.
Муж вышел к стучавшему, а когда вернулся,  Шурке он не понравился.
- Шурочка, - быстро проговорил он собираясь.
- Что случилось?
- Разбуди наших, соберите из дома все теплые вещи,  всю еду которую найдете.
- Зачем, - испугано спросила Шурка.
- Радость моя все, что найдете, перенесите в убежище и будьте готовы спрятаться там.
Он поцеловал  дочь, прижал Шурку к груди и шепотом проговорил.
- Шурка война! Понимаешь, уже началась,  у меня нет времени, мне надо бежать. Я постараюсь еще прийти. Он выскочил из дома и исчез в темноте.

Мужа своего Шурочка никогда больше не увидит, только повестку «пропал без вести».
Они успели занести в убежище последнюю кастрюлю с жиром, когда немцы вошли в село. 
Страшно, как же страшно было им в тот первый день! Просидели они в убежище весь день и только к ночи решились выйти. Село горело. Немцы, пройдя по деревне, ушли дальше.
Были первые погибшие, слезы и завывание баб. Их дом не пострадал. В селе было не так уж и много кирпичных домов. Теперь их жизнь разделилась на до и после.

После - сплошной кошмар!
Выживших коров и остатки живности жители села  угнали в лес. Женщины каждый день по очереди пасли их, другие приходили к ним за молоком, яйцами. Относили все это в деревню, так и выживали. Немцы шли через село, которое находилось на самой границе, волна за волной. Каждая такая волна была как нашествие саранчи. Еды в селе уже не осталось, многие коровы погибли при бомбежках, люди страдали от голода.

В тот  день была очередь Шурки идти искать спрятанных коров и приносить в село молоко. Они с дочерью только успели дойти до села, как с противоположной стороны вошли немцы. Не такие как обычно. Другие в другой форме, ухоженные холенные и потому еще более страшные. Никто не успел спрятаться. Всех жителей согнали в поле к амбарам, в которых до войны хранился хлеб.  И стали сортировать.
В толпе прополз слух, что будут угонять в Германию на работы, но тех, кто скажется больным, трогать не будут. Вот многие и стали говорить плохо говорящему на русском офицеру: «болен, болен»
Всех кто был болен немцы отправляли в правый барак, здоровых в левый. Совсем молодых девчат сажали в грузовые машины. У молодых женщин  детей отбирали, отдавали первой попавшейся бабке, а женщин отправляли в тот же грузовик.

Подходила очередь Шурочки, она тряслась как осиновой листок. В это время мимо нее проходил офицер высокого ранга. Его взгляд остановился на Шурке. Он  стоял и смотрел  долгим, тяжелым взглядом. А потом вдруг схватил ее за руку и потащил из очереди вместе с дочкой.  Толкая  в спину,  в сторону леса он кричал : «пошла отсюда, быстро, быстро». Шурка побрела к лесу на негнущихся ногах. А в спину летело раздраженное: «быстрее свинья, быстрее»

Она  шла, крепко прижимая дочку к груди.  Сколько раз она слышала рассказ о том, как вот так же  говорили - беги, а сами стреляли в спину. Шурка была уверенна, сейчас ее расстреляют.  В ее голове крутилась одна мысль: если будут стрелять, то что бы  сразу вместе. Она не хотела, что бы ее ребенок сидел над трупом и умирал с голоду.
А в спину  все неслось: «быстрее свинья, быстрее» - треск от огня, страшные крики людей и запах.  Запах, будет преследовать ее долгие годы. Она не решалась оглянуться, что бы посмотреть, что там творится.

Ее душа неслась к лесу со скоростью мысли, а ноги, предательские ноги наливались свинцом и становились все тяжелее и тяжелее. Казалось, что она не идет, а ползет по земле, неся на себе самый ценный груз. Ей удалось дойти до леса и ее не расстреляли. Только под сенью леса пружина, сжимающаяся до этого внутри нее, разжалась, и слезы градом покатились с глаз.

Так до конца жизни она и не смогла понять, почему он их отпустил. Пожалел?  Может быть, она напомнила ему его семью?
Шурка слышала, как немцы ушли из села. Но только спустя день решилась выйти из лесу и вернулась к амбарам. Один амбар, где были так называемые больные, сгорел. Сгорел вместе со стариками и детьми. Второй амбар стоял целый, ставни плотно закрыты, двери подперты толстыми бревнами. В амбаре слышался шорох.  Ей с большим трудом удалось отодвинуть бревна и открыть дверь. Амбар был полон людьми. Немцы не стали сжигать их, а  просто оставили умирать от жажды и голода.   Война только началась, а она уже потеряла всю семью мужа.

Шурочка шла по селу, неся уснувшую дочь на руках. Смотрела на сожженные дома, на трупы, которые соседи наспех старались захоронить.  Ее дом был разрушен, в убежище попала бомба. Шурка села на чудом уцелевшую скамейку и заплакала, заскулила: «боже милостивый как же выжить, как?»
 Тогда она не знала, что ей удастся не только выжить в этом горниле ужаса и смерти, но и сохранить жизнь своему ребенку. Правда больше она не будет играть на губной гармошке, никогда и ни при каких условиях.
Она выживет и проживет долгую, долгую жизнь.  И только въевшийся как угольная пыль страх, давал о себе знать каждый раз, когда начиналась гроза. Так до конца своей долгой жизни  при раскатах грома теперь уже не Шурочка, а Васильевна, съеживалась, становилась маленькой и какой-то незаметной. Шла в комнату и укрывалась  с головой.
Мы бросались к ней под одеяло, не понимая, какой ужас от звука переживает наша бабушка. Мы просто чувствовали, что ей очень плохо и защищали ее как могли. Сидели с ней под одеялом и гладили ее, а она рассказывала нам сказки.
Вздрагивая всем телом при каждом раскате грома.