Категория счастья

       Никто не описывает счастливые семьи.
Еще со времен Льва Николаевича, заявившего в «Анне Карениной», что все они одинаковы.
Считается, что в них ничего не происходит,  стало бытъ, и описывать нечего.
Или начинается  другая песня: Семья – это великий каждодневный труд
Кому же захочется после трудового дня стоять еще одну смену?
В рассказе Михаила Веллера « Испытатели счастья» целая лаборатория НИИ занимается означенной проблемой.
Но – ничего не получается. Счастье не выходит как конечный продукт.
А ведь у этой категории есть свои составляющие, стало быть, можно, имея их в наличии,  составить научную основу для овладения счастьем.
 В конце концов, существуют же просто счастливые люди.  Так, может быть, подойти к проблеме с другой стороны: как им удалось стать таковыми?
.

                1
  После войны Ольга Яновна с родителями и сыном поехала жить в Прибалтику, в Ригу.
Туда перевели по работе ее отца – специалиста молочной промышленности. Когда-то в юности он был красным латышским стрелком, но родную Латвию полжизни не видел, язык – за ненадобностью – давно забыл, женился на русской, и от всего его латышского наследства остались только имя да фамилия.
На родину предков он не рвался, но  советская Родина приказала – и он должен был выполнять.
Промозглая сырая Рига ему не больно-то понравилась после солнечного Северного Кавказа, Пятигорска и Кисловодска, - мест его последней дислокации (он все продолжал считать себя военным, и после недавней войны, и по революционной своей молодости).
А вот жена была в восторге: бегала по магазинам, выстаивала очереди в ателье. Никогда  не виданные роскошь и изящество захватили ее воображение.   
Ольга,  недавняя выпускница пединститута, была в равной мере дочерью обоих родителей: как и отец, она решила вступить в партию, а пока  выдерживала кандидатский стаж. Как и мать, ее стали занимать наряды, но не  для себя, не для собственного тщеславия – ей хотелось быть примером во всем своим ученицам  в техникуме. Она преподавала историю и считала своим  долгом рассказывать этим, поначалу чужим ей людям, правду о войне и о великой стране Советов, которой она гордилась. С таким же энтузиазмом она занялась и общественной работой, так что директор не мог нарадоваться на нее, и когда, спустя год,  нужно было выбрать от техникума делегата на городскую партийную конференцию, на ее кандидатуре единодушно остановилось  все партбюро.
Незадолго до конференции к ним в техникум приехал второй секретарь Горкома партии.
Важный, надутый как индюк, он ходил по классным комнатам и надменно тыкал в стенды наглядной агитации, делая  замечания. Директор, завуч и несколько учителей шли за ним, как свита за королем.
- Где он был во время войны? – невольно подумалось Ольге Яновне. – Не старый еще…
Но не похоже, чтоб воевал.
Мать дома была озабочена другим:
 - Ты выбрана делегатом! Так ведь будут такие люди! Что ты собираешься надеть?
Нарядов было не так много, но все продуманные. Строгие,  элегантные.  Добавить бы какой-то изюминки…
- Или это будет плохо воспринято? Какой там порядок?
 - О форме одежды нам ничего не было сказано.
 - Тогда давай сами подумаем.
Ольга  примерила к строгому костюму женственную блузку с роскошным бантом.
Мать одобрила ее выбор. 
 Вот только пальтецо жиденькое, «на рыбьем меху», для теплых кавказских зим вполне пригодное,  а для здешней сырой промозглости пока ничего не успели «справить», выражаясь  маминым любимым  словечком.
Это была их первая зима  в Риге. Шел январь 1948 года                2

Огромное фойе Дома офицеров, где должна была проходить партийная конференция, заполнялось делегатами.
Вдоль стен выставлены столы. На них – таблички с начальными буквами фамилий. Нужно подойти и зарегистрироваться.
Ольга Яновна заняла очередь к своему столу. Перед нею  стояла группа из трех человек. Мужчины были, очевидно, знакомы и раньше, они что-то оживленно, но негромко обсуждали. Ольга Яновна спросила, кто последний. Прислушиваться к чужому разговору не принято, и она стояла в очереди подчеркнуто-отдельно, разглядывая прибывающих на конференцию.
 Фойе пересекал по диагонали высокий мужчина в военной форме, вся грудь в орденах.
Он бросил взгляд на таблички, потом на Ольгу Яновну, подошел к ней и деловито осведомился:
- Скажите, пожалуйста, на букву «М» - этот столик?
- Да, -  произнесла она  одно короткое слово. Ей показалось, что надо бы еще что-то сказать, но что - она не знала.
- Тогда я – за Вами. Моя фамилия – Матвеев.
- Очень приятно, - произнесла Ольга Яновна и опять не знала, что еще сказать.
- Давайте знакомиться, - он коротко, по-военному, кивнул головой, - Александр Анатольевич.
-  Моя фамилия Клауриня.
- А имя?
- Ольга Яновна.
- И за кого же, Ольга Яновна, Вы будете голосовать?
- Пока  знаю только, за кого голосовать я не буду.
- И кто же он, можно узнать?
- Второй секретарь  горкома. Приезжал к нам на работу и всем очень не понравился.
Показал себя заносчивым. А ведь это люди, к которым обращаются за советом и помощью.
- Тогда возьмите и мой бюллетень. Голосуйте, вычеркивайте по своему усмотрению. Я полагаюсь на Вас.
И он вручил ей свой.
Они прошли в зал и сели рядом.
Когда наступил перерыв, он, извинившись, сказал, что ему необходимо выйти по делам.
Однако вернулся он очень быстро и, словно отвечая на удивленный взгляд Ольги, произнес:
- Пришлось торопиться:  иду и боюсь, что место возле Вас займут!
   Все второе отделение они просидели вместе, а когда вышли, Ольгу Яновну ждал приятный сюрприз: у выхода стояла машина!
- Я вызвал служебную, - скромно объяснил ей Матвеев, - куда Вас везти?
- На улицу Кирова.
Хорошо было сидеть с ним рядом на заднем сидении автомобиля в тепле и полутьме салона и медленно ехать в сгущающихся сумерках по торжественно-прекрасным улицам Риги, где в окнах уютно загорались огни, а с высокого неба летели, кружась, легкие снежинки.
 Они повернули на Кирова и проехали несколько домов.
- Следующий – мой. Второй подъезд.
Шофер вышел, открыл для нее дверцу.  Матвеев вышел тоже, протянул ей руку.
- Спасибо, - сказала она.
- Всего Вам доброго.
Он открыл для нее тяжелую дверь подъезда, и Ольга Яновна нашла в себе силы кивнуть ему на прощанье.
Дверь закрылась. Она услыхала  звук отъезжающей машины.
Вот и всё.
Он не спросил ни номер ее квартиры, ни телефон. Телефона, впрочем, у них не было, но он ведь не знал об этом.
Она постояла еще немного и тяжело пошла на свой этаж.

                3
Утром она пришла на работу в техникум. Ее спрашивали  о конференции. Она что-то отвечала. Директор велел сделать небольшой доклад.
Прошел еще день, еще…
  Однажды на перемене в учительскую заглянула секретарша. Вид у нее был торжественный и загадочный:
- Ольга Яновна, Вас к телефону.
Они пошли по коридору.
- Какой-то мужчина звонил с утра, я сказала, что Вы на уроке и просила перезвонить во время перемены.
Ольга взяла трубку:
- Да.
- Ольга Яновна?
- Да, это я.
- Вам что-нибудь говорит фамилия Матвеев?
- Да, мы познакомились на конференции.
- Рад, что Вы меня помните. Я уезжал на несколько дней на охоту и, если позволите, заеду сейчас к Вам в техникум. Когда Вы освободитесь?
В указанное время в дверях приемной показалась знакомая высокая фигура.
- Ольга Яновна, а я с охоты привез Вам двух зайцев.
- Каких зайцев? Спасибо, но простите, я это принять не могу.
Секретарша слышала разговор и тут же громко сказала:
- Давайте возьму я!
Но Матвеев только хитро улыбнулся в ответ:
- Вам, боюсь, они не подойдут.
Он открыл дверь, приглашая Ольгу выйти, но она остановилась на пороге.
Он понял и предложил:
- Я подожду Вас на улице, пока Вы оденетесь.
Опять ее ждала служебная машина. Ольга Яновна опасливо заняла  в ней место, ожидая увидеть несчастных мертвых зверушек.  Матвеев молчал. Так они доехали до ее дома, вышли  из машины.
- А как Вы меня нашли? – спросила Ольга.
- Я служу в Военной прокуратуре. Найти телефон Вашего техникума – задача для меня посильная.
Он сунул руку во внутренний карман пальто и достал маленькую изящную коробочку, обтянутую кожей.
  - Это – Вам.
  - Что это?
- Обещанные зайцы, - улыбнулся он.
Она нажала замочек и открыла крышку. На синей бархатной подушечке сидели два маленьких  зайчика из слоновой кости, а над ними возвышалась такая же маленькая  костяная елочка.
- Прелесть!
- Рад, что угодил.
Он взглянул на часы:
- К сожалению, мне пора на службу. Завтра… мм…нет, послезавтра Вы свободны? Я бы Вас пригласил куда-нибудь.
- У нас начинаются каникулы, и послезавтра я собираюсь в Ленинград. Никогда там не была.
- А в какой гостинице Вы остановитесь?
- У меня там есть подруга. Она меня встретит. Остановлюсь, скорее всего, у нее.
- В таком случае, позвольте Вас проводить.
-  Пожалуйста.
Через день Матвеев подвез  Ольгу Яновну к ее поезду.
 Она подъезжала к Балтийскому вокзалу Ленинграда, выглядывая в окно вагона подругу. Елена стояла на перроне, но не одна. Рядом возвышалась мужская фигура.
- Замуж вышла? А я  и не знаю об этой новости. Как теперь у нее жить? – промелькнуло в голове.
Она вышла на перрон. Возле Елены стоял Матвеев.
- На самолете оказалось быстрее, - весело сказал он. И пояснил – А у меня тут командировка. Вот так совпала с Вашей поездкой.
Он не старался быть особенно убедительным насчет этого совпадения.
- А подругу Вашу я точно определил: думаю, примерно такого же возраста, такая же по манере одеваться и держать себя. И не ошибся! Подхожу, спрашиваю: « Вы такую-то встречаете? Ну, значит, будем встречать вместе».
Ленинград запомнился как сплошной праздник. Они ходили по музеям, театрам, выставкам, и праздник этот не могла испортить даже промозглая ленинградская зима. 
К сожалению, его командировка закончилась раньше, чем ее каникулы. Возвращаться  в  Ригу Ольге пришлось одной.
                4

 В первый же день занятий ее опять позвали к телефону. Знакомый голос спросил:
- Ольга Яновна?  С приездом! Когда у Вас сегодня заканчиваются уроки?  Я буду ждать Вас у выхода.
Он пришел пешком. Предложил Ольге руку, и они пошли под руку. Она поначалу стеснялась своего жиденького пальтеца. Они прошли квартал, второй, и Ольга  вдруг поняла, что он  шагает рядом, явно ею гордясь.
Он  начал рассказывать, как в 30-годы боролся в Средней Азии с басмачами. Ольга Яновна с удивлением взглянула на него.
- Я думал, Вы, Ольга Яновна, уже догадались, что я старше Вас. Боюсь, что намного…
- Нет, не догадалась и даже об этом не думала. А когда Вы об этом сказали – признаться, удивилась.
- Спасибо, - нахмурился он.-  Так как Вам мое признанье?
- Я ведь тоже взрослый человек. У меня есть сын. Ему шесть лет.
- А муж? – тревожно спросил он.
- Погиб на фронте.
- Да, - печально покачал он головой.- Мне повезло больше. Я был только однажды  ранен и три раза контужен. Как видите, на здоровье не отразилось.
 Они помолчали, думая каждый о своем. А потом Матвеев продолжил:
- В начале 30-х  я был молодым лейтенантом, недавним выпускником
Иркутского военного училища. Нашу Седьмую отдельную кавалерийскую бригаду направили охранять южные границы, в Туркестан.
Ох и свирепствовали там басмачи! Отчаянный народ, головорезы.
А знаете, кто нас поддержал из местных? -  Женщины больше всего обрадовались, почувствовали себя тоже людьми. Ведь до советской власти что они видели? Завернутые в паранджу, без права выбора и слова. Отдавали их замуж совсем девочками,  третьей или  четвертой по счету  женой  к какому – нибудь старику – каково?
Юрфак я закончил в Ташкенте, уже взрослым человеком… А Вы где?
-  Я окончила Пятигорский пединститут.
-  С будущим мужем вместе учились?
- Нет, мы познакомились на скачках. Да, не смейтесь! У нас в Пятигорске огромный ипподром, соревнования устраивают… Я на них никогда не ходила, а тут подружки-однокурсницы позвали, ну и пошли мы. Я только первый курс закончила, от новых подруг решила не отставать. Это были скачки терских казаков, такой праздник джигитов окрестных станиц…
Она замолчала, видя, как он насторожился. Да, неприятная получилась для него тема: знакомство с будущим мужем, пусть ныне и покойным. Однако он попросил:
- Продолжайте, пожалуйста. Мне интересно, я сам был кавалерист.
- Праздник начался конным парадом. Это было  так красиво! Походный строй,  и когда они проходят, над каждой сотней качается свой бунчук и  поют свою любимую походную песню.  Потом началась джигитовка:  в седло вставали на полном скаку, папаху с земли подбирали…   
Он задумчиво и строго взглянул на нее. Ольга Яновна поежилась под его взглядом.
-  А Вы только окончили первый курс?
- Да, - испуганно призналась Ольга, как в чем-то нехорошем.
- Какой это был год?
- Тридцать девятый.
- А месяц?
- Июнь.
Он замолчал, чем-то подавленный. Несколько шагов они прошли молча. Ольга Яновна
 хотела сказать, что не сразу вышла замуж, а только через год. Впрочем, какое это теперь имеет значение. Она еще раз взглянула на него украдкой. Да он не о ней сейчас думает, о чем-то своем…
Наконец  он глухо произнес:
- Как же я Вас не видел. Ходил в толпе, слушал старинные песни. Помню, что мне, несмотря на праздник, было почему-то грустно. Я скучал.
- Вы о чем? – почти шепотом спросила Ольга Яновна.
- В июне 1939 я отдыхал в военном санатории в Кисловодске, и мы целой группой приехали на этот  конный праздник. Среди нас, пограничников, было немало  таких, кто владел и клинком, и конем… Я мог тогда познакомиться с Вами! Почему этого не произошло? Кто-то опередил меня тогда. Я не хочу, чтоб это случилось еще раз. Считайте, что я сделал Вам предложение.
Ольга Яновна серьезно посмотрела на него и сказала:
- Я бы ответила Вам «Да», если бы не одно «Но».

               
                5
Это был самый страшный день ее жизни.
Ее раздели, накрыли простыней, уложили на каталку и повезли на операцию.
Диагноз звучал как приговор.
Но самому страшному дню предшествовала  целая череда других страшных дней.
  Ей было тогда 15 лет. Она стала превращаться в прелестную девушку. Стройная, гибкая как тростинка,  Оля была необыкновенно хороша. В ней чудесным образом сочетались комсомольский задор и девичья романтичность. А когда она поднимала на случайного визави свои огромные зеленые глаза, отрывая взгляд от книги – своей неизменной спутницы – осчастливленный этим взглядом терял дар речи.
 Однажды в пригородном поезде она подняла так глаза на мужчину, севшего напротив.
Мужчина был старше ее и понимал, что на роль ее кавалера не годится, но устоять пред чарами не смог. Он вскочил и побежал куда-то в тамбур, где курили его спутники.
- Нет! Вы только посмотрите, какие необыкновенные глаза! – восторженно кричал он, таща в вагон товарищей.-  Никогда таких не видел!
Мужчины таращились на смущенную Олю, пока какая-то женщина их не осадила:
- Русские, а цокаете как нацмены кавказские, совсем девку в краску вогнали.
Тогда  они галантно извинились и ушли в другой конец вагона,  а женщина хитровато-сочувственно улыбнулась Ольге.
Оля больше не cкакала по аллейке, идя из школы. Она была теперь старшеклассница.
У нее оформилась грудь, и ходить нужно было теперь плавно, ровно держа спину.
Но потом правая грудь стала расти как-то очень быстро, левая не поспевала за ней.
Оля пересела на другую парту, поближе к дверям класса, чтобы этот дефект был не так заметен, а в бане, куда они всегда ходили  с мамой по субботам, старалась прикрыться правой рукой, и ее тайна долго оставалась нераскрытой;  лишь перед самыми каникулами, в конце весны, мать  обратила внимание на ее нарочитый жест, и спросила:
- Что ты там прячешь?
 Ольга и тут не призналась, и только в субботу, когда они с мамой отправились в баню, та наконец разглядела свою дочь и спросила тревожно:
- Давно у тебя так? Не болит?
- Нет.
Но маму это не утешило, и она повела Олю к врачу. Старый доктор внимательно осмотрел пациентку, а  затем безапелляционно заявил:
 - В Ростов. В онкодиспансер. Вот направление.
Мать так и охнула, но потом взяла себя в руки и, выставив дочь в коридор, еще долго  что-то обсуждала с ним за закрытой дверью.
 Родители постановили, что окончания учебного года они ждать не будут, а немедленно, как и велел врач, отправят Олю на лечение. Отец купил два билета, проводил их до вокзала и долго махал вслед. В глазах его стояли слезы.
    В Ростове их приняли в тот же день, огромной иголкой взяли ткань на биопсию.
 Результата нужно было ждать один день, но день этот показался самым длинным  в жизни.
 Уже с раннего утра они стояли у дверей кабинета. Вышла медсестра и подала им бумажку. Когда Оля прочитала латинские буквы « C-r mamma», она только и смогла  прошептать:
- Это ведь значит: cancer?
- Какой еще карцер? – нарочито- грубовато попыталась пошутить медсестра. – Чего еще придумали? Ждите пока доктора.
 Они покорно сели на грубую деревянную скамейку у дверей и принялись ждать.
 Явился  доктор, поздоровался с ожидающими его и прошел в кабинет. Они с мамой были первыми в очереди.
- Краулиня, - выглянув из дверей, позвала медсестра.
И недоуменно добавила:
- Почему одно только имя?
- Это фамилия, - пояснила мама, - А имя – Ольга.
Оля вошла, поздоровалась.
- Где Ваши родители? – это был первый вопрос доктора.
-  Мама со мной.
- Пусть войдет.
Мама, стоявшая под дверью, не стала дожидаться приглашения и приоткрыла дверь:
- Можно?
- Нужно. Готовьтесь к операции.
- Как? – только и смогла выдавить несчастная мать.
- Да не переживайте Вы так! Все будет хорошо. Опухоль удалим, и все будет прекрасно.
Олю положили в палату, а маме разрешили остаться там же.
Только день продержалась у них иллюзия, что  удалят лишь опухоль. Затем доктор уточнил, что удалить придется всю правую грудь.
Этого нельзя было постичь, нельзя было принять. За что? За что такое наказание юной девушке? Как жить после такой операции?
Мать старалась не плакать и утешала как могла. Оля смотрела сухими глазами и молчала.
Но когда явился  хирург,  присел на ее кровать и объявил, что операция назначена на завтра, что-то сломалось в ней, и она горько зарыдала.
- Ты такая красивая, - неожиданно сказал ей  доктор, - Тебя обязательно кто-то полюбит. А это, ненужное, мы просто выкинем, чтоб у тебя все было хорошо, поняла?
- Поняла, - прошептала она.
- Лучше не обедать, а ужинать – ни в коем случае! Вытерпишь?
- Конечно.
Неужели кто-то думает об ужине в такой день!
А утром ее положили на каталку и повезли…
 Так захлопнулась счастливая страница жизни.

                6

Осенью она пошла в школу, стараясь нести портфель в левой руке.
Из подмышки до середины груди пролег шрам.
Больше не будет легких сарафанчиков, купания в речке, походов с друзьями. Ей казалось, что больше вообще ничего в ее жизни не будет…
Как еще мало она знала жизнь!
Уже к  Новому году ее занимали другие вопросы: какой наряд подобрать к праздничному вечеру, а к  концу третьей четверти – на какой факультет ей лучше идти: на филологический или исторический? Ее хвалили оба учителя – и по литературе, и по истории.
К весне правая рука восстановилась совершенно, она писала конспекты, даже пробовала снова играть в волейбол.
 Экзамены   в средней трудовой школе были успешно сданы и получен аттестат зрелости.
Дома на семейном совете отец высказался за поступление на исторический факультет.
- Всю историю человечества пройдешь и узнаешь, почему наш строй – самый правильный и передовой.
 Отец был членом партии большевиков с 1917года.
Так Оля стала студенткой истфака.
В первые каникулы они с подружками пошли на конный праздник на городском ипподроме.
Никогда раньше она не бывала здесь, казалось, что это место для взрослых мужчин и, может быть, для азартных игроков.
Но оказалось, что это очень интересно, напоминает детство, похоже на цирк.
Рядом сидели какие-то парни.
Сначала они не решались заговаривать с незнакомыми серьезными девушками, но потом общая праздничная атмосфера захватила всех. Они вместе  переживали за джигитов, выполнявших особенно сложные трюки, а к концу первого отделения было понятно, что  и перерыв они проведут не расставаясь. Они узнали, как кого  зовут, кто где учится.
Когда праздник закончился, расходились парами.
Ольгу провожал Миша, студент железнодорожного техникума.
Они понравились друг другу. Начали  встречаться. Потом он уехал на практику.
Осенью, когда начались занятия в институте,  он встречал ее  после лекций, и они вместе шли до ее дома.
Однажды их заприметил в окно Олин отец.
- Кто такой?
- Знакомый.
- Чей?
- Мой.
- Так не бывает: мой. А мы тебе кто? Если твой, то должен быть и наш.
И добавил, усмехнувшись в усы:
- Чтоб тебе не ошибиться.
- Я поняла. Прости, папа.
Знакомство состоялось через несколько дней. Потом Миша познакомил Ольгу со своей матерью.
Свадьбу  решили справить после окончания Мишиного техникума, в конце учебного года.
Это было последнее довоенное лето.
Их сын родился  в среду 25 июня 1941 года.
Миша стоял под окнами роддома. Ему пришла повестка на фронт, а его не пускали увидеть новорожденного сына.
Он стоял и что-то говорил. Оля открыла окно.
- Я приду вечером. 
Это была конспиративная фраза, лишь бы не услышали врачи и бдительные медсестры.
На вечер надо будет договориться с  нянечкой, чтобы разрешила выйти на заднее крыльцо.
День прошел в каком-то отупении. Повседневные заботы  отодвинули то главное, ради чего они и затевались.  После кормления и ужина Оля искала  нянечку, потом умоляла выпустить ее на крыльцо:
- Здесь нас  никто не увидит. Окна ординаторской – на другую сторону, да и врач всего один останется на ночь дежурить. Сегодня воскресенье, а в понедельник его уже  забирают!
Но та все не соглашалась:
- Ох, девка, с работы меня выгонят из-за тебя.
- Он на фронт уходит! – чуть не плакала Оля. – Пусть сына увидит.
И  уговорила-таки!
Она несла сына по гулким пустым коридорам  и уговаривала его:
- Не плачь! Еще чуть-чуть потерпи.
Он и не плакал, только тихонько посапывал у нее на руках.
Вот и  дверь. Толкнуть – и ты на крыльце заднего двора. Оля приоткрыла дверь, выглянула наружу. Никого.
Миша был хитрее, он просто спрятался за углом.      
- Оля, - шепотом позвал он.
- Миша, - выдохнула она с облегчением, - слава богу, свиделись. Когда вас отправляют?
- Завтра  в 8 уже быть у военкомата.
- Значит, не увидимся.
- Увидимся после войны.
Она осторожно развернула одеяльце, и он наклонился к сыну.
- Спит. Хоть бы глазки открыл.
- Миша, как назвать его?  Ты выбрал имя?
- Как сама-то хочешь?
- Скажи,  как назвать. У нас мало времени.
Миша вдруг так отчаянно посмотрел на нее и на сына, как будто последняя фраза
объяснила ему всё. Он взял малыша на руки, осторожно подул на него, желая его разбудить, и действительно, глазки на мгновенье открылись.
- Он увидел меня! Увидел! Только я не понял, какого цвета у него глаза.
- Голубые, как у тебя.
- Оля, назови его в честь деда Андреем. Я Михаил Андреевич, а он будет Андрей Михайлович. Ты не против?
- Как я могу быть против!
Дверь открылась, на пороге показалась нянечка.
- Вы меня под монастырь подведете! Прощайтесь уже.
Они обнялись. Миша медленно пошел прочь. Она смотрела в его спину и уговаривала себя не бежать за ним, не рыдать. Он оглянулся. Этот взгляд она будет вспоминать потом дни, недели, годы...
Он погиб  через месяц. Уже после смерти пришло единственное письмо.
 
                7

Как объяснять всё  с ней случившееся этому строгому, хотя и вполне  благополучному человеку, сумевшему вернуться живым и  почти невредимым...
- Какое же «но»? – спросил он. В его голосе она услышала тревогу.
- Я должна Вам признаться, что в юности перенесла очень неприятную операцию, - она замялась, -  Мне  отняли одну грудь.
 В страхе замолчала, ожидая ответа. Но этот суровый человек посмотрел на нее с  нежностью и произнес простые слова:
-  Зачем Вы мне это сказали? Если бы у Вас не было руки или ноги,  то даже  это не остановило бы меня.
-  Но о руке можно было бы не говорить – это и так видно.
- Ну, а зачем говорить о том, чего никому не видно и чего никто не должен знать?
 - Я обязана была  Вас предупредить.
- Я Вас полюбил такой, какая Вы есть и такой буду любить всегда.
Звучала музыка в словах!
Но верят не словам – человеку.
Этому человеку она поверила.
К 8 марта он сделал ей удивительный подарок: принес огромную дорогую вазу, а в ней, когда она ее развернула, оказались... три ветки сирени! В  холодной, почти еще зимней Риге!
- Откуда такие цветы? – только и смогла прошептать Ольга.
- А Вы забыли про мой родной Ташкент?
- Как, должно быть, там хорошо! У нас еще лед на Даугаве не пошел, а в Ташкенте уже сирень цветет, как в июне! Так хорошо было только на Кавказе, в нашем  родном Пятигорске…
- А здесь? Здесь Вам не нравится? Вы же наполовину латышка.
- Какая из меня латышка… И отец всю жизнь прожил в России, и мама -  русская. Но коллеги- латыши об этом не думают, и поэтому при мне не стесняются заявлять: « Самые лучшие нации – немцы и латыши». И громко  высказывать свое недовольство: « Какое безобразие – пришел в магазин  купить сахара, а песка при советской власти нет, только колотый».
- Их бы  - в наши разоренные деревни, где и колотого нет. 
Он, однако, не стал спрашивать, кто именно ведет такие разговоры, и это Ольге  почему-то тоже в нем понравилось. Она тогда и сама не могла объяснить себе, почему. Просто почувствовала, что это хорошо.
                8

 Ольга не спрашивала Матвеева, почему они не готовятся к свадьбе или хотя бы не идут в ЗАГС. Он сам начал однажды неприятный разговор:
- Ольга Яновна, я тоже обязан Вам кое-что рассказать.
Я уже говорил о пограничной службе  в Туркестане. Из женщин там были только местные. А потом в нашей офицерской столовой появилась подавальщица… - он так же, как недавно Ольга, замялся на минуту, - Вы только  поймите меня правильно! Я уже подал рапорт…
- Я, кажется, поняла правильно. Вы женаты?
- Я разведусь, чего бы мне это ни стоило. Ольга, - он первый раз назвал ее по имени, -  поймите, это очень серьезно…ну, все что я Вам говорил о своей любви и мечте назвать Вас своею женой.
- А Ваша теперешняя жена?
- Я расскажу, и Вы все поймете! Я верю, что поймете… Мне было чуть за 20, а она приехала к нам в часть. У нее был уже ребенок. Девочка 5 лет. Женщин у нас там не было, так мне мои товарищи  тогда даже завидовали! Прошло 20 лет, мы совершенно чужие люди,  давно чужие. Дочку я ей вырастил, выучил. Сама-то она почти совсем неграмотная, два класса кончила, едва писать умеет. Я не в укор ей это говорю. Просто с ней  мне  тяжело, как бывает тяжело с совершенно чужим тебе человеком. Мы уже давно живем каждый своей жизнью. Я в нашей квартире даже к ним в комнаты не хожу. Отдаю часть денег, и все…
Ольга Яновна почувствовала, что внутри у нее  что-то оборвалось.
- Я начал с ней разговор о разводе. Она знает, как мне будет тяжело это оформить, ведь военных у нас редко разводят . Я предложил ей, что так и буду платить им  и дальше по тысяче рублей в месяц, если она не станет устраивать никаких скандалов. Она согласилась. Теперь я только жду ответа на свой рапорт. Он, я уверен,  будет положительным! Это просто вопрос времени. Нужно немного подождать…
 Она почувствовала, как много значит для нее этот человек.
- Я буду ждать, -  тихо пообещала она
                9

Однажды Матвеев пришел довольный и сияющий встречать ее после работы. Возле техникума стояли сослуживцы и даже они, не посвященные  в подробности, догадались, что это значит только одно: скоро, совсем скоро их коллега объявит им о переменах в своей жизни.
- Я свободен! – объявил ей Матвеев.
Она улыбнулась. Как сдержанны были женщины тех лет! 
- А  паспорт у Вас с собой?
Она произнесла: «Да» как признание.
С момента их памятного разговора она носила его в своей сумочке каждый день.
Он  торжественно взял ее под руку.
В ЗАГСе их расписали за полчаса. Они вышли, и он сказал:
- А теперь в фотографию.
Так они и смотрят с того давнего снимка: он – в военной форме со  знаками ранений,  строгий, серьезный и одновременно – распираемый гордостью, что рядом – она, Ольга, не только красивая, но и изумительно хорошенькая. Да, да, так бывает! И одно дополняет и оттеняет другое. Густые темные волосы с короткой стрижкой и завивкой по моде тех лет украшены белой шляпкой-ток, белый жакетик, а под ним – черная блузка с мелкими пуговками. Взгляд счастливый и чуть удивленный, что легко объяснить стремительностью событий.
- А теперь – к Вам.
И махнул рукой таксисту:
- На Кирова.
Но он не пошел сразу к их дому, а зашел в соседний гастроном, попросив подождать его у входа, а вышел, нагруженный покупками.
Так прошла их маленькая свадьба.
Олины родители приняли  его как родного и никогда не упрекали, что несколько месяцев им пришлось прожить у них, пока на работе ему не дали небольшую, но отдельную квартиру. Свою он оставил бывшей жене. Но и бывшая жена сдержала обещание и не устраивала сцен и скандалов, понимая, что может лишиться оговоренной и регулярно присылаемой ей суммы.

                10
 Чтобы жить счастливо, нужно сразу завести к этому привычку.
Поясню эту простую, только на первый взгляд парадоксальную мысль.
Жизнь состоит из привычек, жизнь катится по колее.
Не надо думать, что счастье вдруг откуда-то свалится на вас. Жизнь может всего лишь подарить вам счастливый случай.
Воспользуйтесь им! Свято помня, что судьба не делает подарки дважды.
Не позволяйте говорить друг другу гадости и оскорбления в глупой надежде, что «Милые бранятся - только тешатся».
Каждая ссора ложится камнем на ваше счастье, и оно может вскоре оказаться погребенным под этой грудой.
Вы скажете:
- Это трудно. Что же, все время играть роль? Все время  следить за собой? Но ведь это и получается та самая вторая смена после работы, о которой мы  уже говорили в самом  начале!
Согласна! Тяжело, почти невыполнимо следить и дома за каждым своим словом и действием.
Чтобы не следить – приучайте себя с самого детства к хорошим жестам и словам, и тогда вам будет легко, ибо всегда легко то, что сделалось привычкой.
У Ольги в семье  никто никогда не кричал друг на друга, и для нее было таким же естественным не повышать голос, не бить и не ругать сына.
Матвеев оказался человеком той же породы. Он был спокоен, выдержан, дисциплинирован, умел сам себя обслуживать, не требуя от жены чистых носков и платков и не устраивая скандалов из-за пересоленного супа.
  Она следила за его костюмами, сорочками, но более всего - за его здоровьем. Ему было с кем поделиться своими сомнениями и проблемами, так же как и ей. И оба знали, что никогда эти сомнения и проблемы не станут при случае аргументами против них.
 Ни он, ни Ольга не считали отныне себя отдельными существами и мало того, что понимали –  они чувствовали, что если будет плохо одному, неизбежно будет плохо и другому. Чужое поражение еще не значит Ваша победа.
 Вечно повторяющийся плач: страсть уходит, остается привычка.
А что в этом плохого? Кто бы смог выдержать вечное оркестровое tutt , постоянное fortissimo!  Привычное – значит предсказуемое. Самое ужасное – не знать, что тебя ждет завтра, а предсказуемость – это надежность. Наполеон гордился этим своим качеством, когда говорил:
- Я не добр, но я надежен (je suis sur).
А как выстраивается ряд в переводе с французского: sur – безопасный, верный, надежный. Перечислено главное, чего мы ждем!
Второй компонент счастья: когда ты сумел сделать свое hobby тем, за что тебе деньги платят. Это называется -  любимая работа.
Есть только один компонент, от нас, к сожалению,  почти не зависящий: чтобы быть уж совсем счастливым, нужно иметь и счастливую родину.
Но тогда им казалось, что у них есть все. В бесконечном счастье сквозило удивление, такое же, как бывает в горе: за что мне все это? Чем я заслужил?
Суровый военный прокурор заговорил после свадьбы стихами, и каждый раз в них повторялся лейтмотив:
«Ах, эта радость, это счастье не знаю сам, за что дано!»
Но здесь он был явно не прав.   
В нас живет вера в справедливость. Вера эта не зависит от религии, она естественна, как
«нравственность в природе вещей» Руссо, из нее вытекает убеждение, что
счастье должно даваться как награда. А счастливые, стало быть, получили свое
счастье не зря, значит, заслужили его. Потому, наверное, мы больше любим счастливых.
Ольга же говорила просто: мне повезло. Такой как он - один из миллиона.
Удивительно, как счастливые сами не верят в свое право на счастье.
Хотя, возможно, именно их скромность является  маленьким компонентом в большом счастье.
Как знать!