Остановка - метро Чернышевская

    Город Ленинград, улица Чайковского, дом 38 – если у меня неожиданно спросят адрес,  я назову свой старый дом, единственный мой дом. Всё остальное – просто места обитания. До сих пор помню ощущение лёгкости, когда я сбегала летом в босоножках по широким мраморным ступеням. Раз-два – и я на улице, сейчас встречусь с подружками. Дождь не имеет никакого значения. Если это ливень, то под большим железным козырьком дома соберётся небольшая толпа, а дождь будет гулко барабанить по железу.Я часто прижималась к резным деревянным дверям и трогала деревянные  морды львов с кольцами в пасти. Теперь бедных старых львов кто-то срезал. Там, под козырьком, мы часто стояли с отцом, собираясь на прогулку. Прогулки наши всегда имели какую-нибудь цель – чаще всего мы искали витражи, сохранившиеся тогда во многих парадных на улице Чайковского. Теперь их нет. Иногда мы шли в гости к знакомым  - на Кирочную или на Литейный, или ходили посмотреть на Дворец «Малютка» и Дворец бракосочетаний на улице Петра Лаврова, теперь Фурштатской. Все эти улицы – старейшие в Петербурге и построены ещё в 1711 году по проекту Доменико Трезини.
   По Кирочной и мимо неё мы ходили и с бабушкой - на Некрасовский рынок. Бабушка – элегантная, в нарядном старомодном платье. Мы идём с рынка домой мимо станции метро «Чернышевская», мимо всегда гудящего хлебозавода, от которого идёт приятный булочный запах. Хлебозавод стоит на углу  улиц Петра Лаврова и Чернышевской. На бульварах по центру обеих улиц идут ряды деревьев, стоят широкие белые скамейки, а рядом снуют, воркуя, голуби. Так, иногда останавливаясь для разговоров, когда бабушка встречает знакомых, мы подходим к нашей улице Чайковского. На ней всё, что нужно для жизни – детский сад – прямо под нашей квартирой, на первом этаже, школа, кинотеатр «Ленинград» и в конце, выходя фасадом на Потёмкинскую улицу - любимый Таврический сад, разбитый английским мастером Уильямом Гульдом ещё в ХVIII веке.
   Таврический сад до последней реконструкции оставался настолько густым, что о существовании города вокруг него можно было позабыть. Тенистые аллеи – дубовые, кленовые, липовые - вели к круглым детским площадкам. Была там и каштановая аллея. Множество покрытых зелёной ряской каналов, к которым спускались плакучие ивы, пригорки, качели, карусели и барабаны, зелёная деревянная игротека на берегу озера, представления, которые разыгрывались для детей  на каменной крытой полукругом эстраде  – всё это привлекало в сад целые толпы. Теперь сад малолюднее и скучнее. Деревянную игротеку снесли и построили каменную, но она оказалась слишком хороша для детей, и в ней  теперь какой-то косметологический центр, а само здание пришло в запустение.
Деревья стали редки, и прозрачный сад кажется израненным и беззащитным. И всё-таки это по-прежнему мой самый любимый сад. Наверно, при моей жизни он не станет таким же густым, как прежде, но те деревья, которых теперь нет в нём, в моей памяти остались на прежних местах; на большой площадке, как и раньше, собираются шахматисты, в озере плавают утки, а за озером виднеется Таврический дворец.