Монолог 18

18.

На бирюзовых островах рисую чаек снежных,
Чем дальше острова – тем больше нежных
Тонов в медовых акварелях
И тем смутней в моих Карелиях
Воспоминания. Из памяти безбрежной
Рисую острова и чаек снежных...
                *****

Рассказывают, что по Реке шла ладья из варягов в греки и один из воинов случайно выпал за борт. Очевидно, тяжелые доспехи помешали догнать товарищей и он был выброшен волнами на песчаный берег. Отлежавшись немного, молодой варяг вошел в Город, настороженно оглядываясь по сторонам, то и дело хватаясь за меч, но скоро понял, что ему ничего не угрожает, поскольку шедшие навстречу горожанки мило улыбались, скромно опуская глаза и не очень скромно поглядывая из-под ресниц. Одна из них, видя что чужеземец промок и замерз, взяла его за руку и привела в свой дом, где обсушила, обогрела и приласкала... Там он и остался.
Вот такая легенда ( если хотите – версия)  о появлении в моем Городе Викинга, - молодого человека с ясными голубыми глазами, высоким лбом и хохолком на макушке, взъерошенном горячим степным ветерком, как гребешок у боевого петуха.
Поначалу, Викинг пел варяжские песни, бросая из-под лобья косые взгляды, рисовал картины северных просторов с таким проникновенно  звучащим чувством ностальгии и трепетной любовью, что казалось, недолго задержится в Городе.

По карельской старой тропке,
  бывшей волоком когда-то,
Мы на озеро добрались,
где в глуши елей лохматых
Кержаки скрывали веру
от царя в лихие годы
И свои скрывали лица
в неостриженых  бородах .
На   болотистом  прибрежье
Долго мы  ночлег искали –
Там, на корнях древних сосен
среди мхов заночевали.
Утром – выдры и ондатры
  спин еще не разогнули, -
А мы лодку с нашим скарбом
в воды озера столкнули.
На холмы таежных сопок
нам открылся вид чудесный:
Сопки грозные темнели,
подпирая свод небесный.
И настолько были мелки
плесы озера, что в гребле
Весла были бесполезны,
зарываясь в ил и стебли.
С этих мест и начинает
мелкой речкой в узком бреге
Бег свой мощный и спокойный
Илекса-река к Онеге.
              *****

Но постепенно его лицо покрылось загаром, в глазах загорелись солнечные зайчики и всем обликом он стал напоминать огненного льва; в песнях появились мелодии, характерные для знойного юга, со сладостью спелых абрикосов и легкой горчинкой полыни, а в картинах все чаще загорались краски, переливающиеся всеми богатствами нашей яркой палитры, рождающие на полотнах самые невероятные по фанатазии образы.

Нас всех уносит в Черную дыру,
Где исчезает Мир (в обычном смысле).
Планеты, солнца в звездном коромысле
Трепещут, будто свечи на ветру.

Мы смертны – и Вселенная не вечна,
Хоть и короче наш намного путь,
Кто может это время повернуть,
Чтобы избегнуть смерти бесконечной?

Никто... Влача по жизни дни,
Идем и мы – от смерти до рожденья,
Века считая, годы и мгновенья,
Незримые Вселенной муравьи.

Ночное небо смотрит нам в лицо,
Мы видим отражение друг в друге,
Оно в волшебном непрестанном круге
Хранит для нас Властителей кольцо.
                *****

И Город, пришедший в восторг от такого преображения, поглаживал  его вихрастую голову, признавши своим и поощрял к полетам все выше и выше. А Викинг далеко зашвырнул свои доспехи и меч, полюбил Город, Реку и молодую горожанку, приютившую его, и с тех пор, часто сидя на берегу и закрыв глаза, пел песни, одну краше другой.