Сырость

плоть от плоти
кости земли
ложатся удобно в грудную клетку
заменяя собой сердце легкие и душу
кость от кости
[...]
в зеркале морщины
немного седины
и чужие глаза
ставшие твоими

"Канцлер" © nezloyc



Где-то там начинался дождь.

Я поёжился, что-то внутри меня булькнуло.

Представил, как там, наверху, прохладные капли бьют по зелёным листьям дерева, которое я ещё помнил. Бьют и булькают, собираются в лужи и ручейки. Сыро.

Сегодня ко мне придёт она. Я отдам ей немного своих опарышей. Она всегда говорит, что мои жирнее и прожорливей. Как будто я в этом виноват...

Непостоянная и неприступная когда-то, сейчас она приходит ко мне регулярно. И не капризничая принимает моих опарышей. Я не знаю, любит ли она меня. Я любил. Я люблю.

У неё есть дар. И осколок зеркала. Из-за него мы здесь. Не из-за дара — из-за зеркала.

Тогда, в машине, она смотрелась в него, потом решила показать мне себя в нём, а я не справился с управлением. Знал, что не справлюсь. И не справился. Осколок так и остался у неё в руке. Зажатый. Но у неё есть дар: смотрясь в него, мы видим себя таких, как прежде. Правда, у меня стала проявляться седина.

Пришла.

- Там дождь, кажется.

- Да, сыро.

Я поёжился, внутри меня опять что-то булькнуло. Я смутился и быстро протянул ей опарышей. Она предоставила им заниматься её плечами и разжала ладонь. Зеркало.

- У тебя седина.

- А ты не меняешься.

- У меня морщины вокруг глаз. И вот тут, видишь?

- Нет, не вижу.

- Отдать тебе мои глаза?

- Мне не идёт зелёный цвет.

- Сыро.

- Сыро.

Мы смотрелись в зеркало. Она на себя, я на неё. У неё были рыжие волосы, и я любил её.

Где-то там начинался дождь. Где-то там, над крышкой моего гроба.