воспитание

   В некотором царстве-государстве жил жестокий царь, основатель правящей династии господин Барбаросс. Своего предшественника на занимаемом троне, образованного демократичного дистрофика, он раздавил своими огромными сапожищами на глазах всей Большой боярской думы.

   Когда тот очередной раз собрал высокое государственное собрание и ягнячьим голосом третий час блеял что-то про будущую конституцию, господин Барбаросс чисто по-человечески не справился со своим вспыльчивым нравом. Он вскочил с боярского места - косматая бородища, горящие от бешенства глаза, развевающаяся шуба. Бросился к трону и, разметав шестерых рынд с бердышами, голыми руками свернул цыплячью шею выродку из увядшей династии, а потом сапогами превратил его труп в кровавую лепешку при полной тишине в палате.

   А когда, отведя душу, он сошел с изуродованного тела, подобрал с пола разбросанные державу, скипетр, шапку Мономаха и в изнеможении сам уселся на трон, то послышались сначала робкие аплодисменты, потом все громче, отчетливее, и, наконец, все думские бояре повскакивали со своих мест и бросились целовать измазанные сапоги новоявленного царя.

   Очень скоро после миропомазания проявился крутой нрав господина Барбаросса, который получил теперь возможность предстать во всей своей необузданности.

   Первыми от новых порядков пострадали взяточники-милиционеры, которых господин Барбаросс развешивал на фонарях своей столицы, вместе с их семьями. Вороватых чиновников он заливал в бетонные блоки по самую шею, и складывал в длинные штабеля. Диссидентов и всяких там критиканов он заколачивал в гробы и живьем зарывал в землю.

   Не подарок был царь, что и говорить. Зато справедлив. Никто пикнуть у него не смел. Самые родовитые бояре за счастье считали, если он позволял им вылизать его сапоги, а о биржевых махинациях и думать забыли.

   Войско свое он содержал в полном повиновении и боевом порядке. Но, надо сказать, что сами солдаты любили его за ум, лихость и небывалую жестокость. Всех неприятелей разбила славная армия царя Барбаросса, и все короли, ханы, президенты и султаны соседних государств по очереди униженно приезжали подписывать капитуляцию в его столицу, возлагая к его стопам собственные ампутированные уши на бархатной подушечке.

   И был у великого господина Барбаросса единственный сын, уже взрослый, двадцатипятилетний, красивый молодой человек, царевич и наследник престола, который абсолютно ни чем не походил на своего бешеного отца.

   Мать царевича, тихая добрая женщина, была посажена на кол, когда ему было всего семь лет от роду.

   Как и следовало ожидать, отец и сын ненавидели друг друга. Но если Барбаросс-младший испытывал к своему папаше осознанное и понятное отвращение интеллигентного человека к озверелому чудовищу, пожирающему людей, то старшему Барбароссу были не чужды отцовские чувства, и он проклинал тот день, когда сам, по своей воле, отправил сына учиться в Кембридж, где из него сделали сопляка и ничтожество.

   Когда он узнал, что в двадцать два года царевич собирает коллекцию бабочек, пишет стихи, и помогает нищим сифилитикам в странноприимном доме, он впервые плюнул сыну в лицо и велел палачу ободрать его кнутом на дыбе.
 
   Он разорвал университетский диплом сына и обрил его наголо. Вырвал ноздри за то, что тот написал проект упразднения крепостного права, и на два года сослал в Нерченскую каторгу, чтобы в золотых копях на реке Каре мозги царевича пришли в порядок.

   Но царевич оказался необычайно упрям. Он куртуазно обращался с женщинами, поощрял науки и искусства, и никакими батогами из него эту дурь нельзя было выбить. Каждый день он носил цветы на могилку своей казненной невесты, плакал и, когда Барбаросс-старший, подстерегая его на кладбище, выскакивал из-за дерева и начинал хлестать его по щекам, упорно говорил:
   - Я, конечно, почитаю вас как отца, но вы кровопийца, папенька, и вы совершенно не правы. Если я вас переживу, то буду добрым и гуманным правителем.

   - Придурок неполноценный - говорили бояре вслед царевичу, нимало не смущаясь, что тот их услышит
   Они прекрасно понимали, что в их волчьем государстве такой барашек не выживет.

   Главный думский боярин господин Робертс однажды, проходя по длинному коридору в окружении других бояр навстречу царевичу, из озорства и презрения так больно пнул его ногой в пах, что тот скрючился и завертелся на полу как земляной червяк, перерубленный лопатой. Бояре захохотали и пошли дальше по своим делам.

   Узнав об этом случае и о том, что царевич так и не зарезал господина Робертса, господин Барбаросс-старший на очередном заседании боярской думы приказал сыну выйти на середину палаты.

   - Ну что, скот шелудивый? - сказал он, развалясь на своем бархатном троне, с гадливостью глядя в глаза стоящему перед ним царевичу - Что, слюнявая баба, ты все еще считаешь, что у тебя есть честь и собственное достоинство?

   Бояре вокруг заулыбались, послышались смешки.

   Тут царь заметил особенный, прямо-таки звериный взгляд из-под бровей царевича, но не придал этому значения.
   - Ну-ка, бояре, - расслабленно сказал он - Схватите его, и пусть господин Робертс отсношает его в задницу.

   При этих словах царевич со звоном выхватил из золотых ножен саблю и, не помня себя от бешенства, ринулся на господина Барбаросса.

   - Взять его!
   Бояре и стража не двигались.

   Старый господин Барбаросс вырвал из рук рынды секиру, и они с царевичем стали рубиться посреди Грановитой палаты.

   Старый господин Барбаросс, сидя на спине царевича, правой рукой пытался вывернуть ему голову, стараясь сломать шею, левая рука была перерублена ударом дамасской сабли, но силы были уже не те. Царевич поднялся на колени, скинул отца со спины, и они вскочили на ноги, снова оказавшись лицом к лицу. По правой щеке царевича из страшной раны вытекал глаз, и алая кровь капала за ворот кафтана. Старый Барбаросс, тяжело дыша, зажимал обрубок руки и скрипел зубами от ярости.

   Они вновь бросились друг на друга, покатились по полу, и царевич, схватик валявшийся на ковре кинжал, вспорол брюхо своему престарелому папаше от паха до грудины.

   Когда царевич, качаясь от усталости, поднялся и обвел единственным горящим глазом ряды молчаливых бояр, над из собольими шапками со свистом сверкнули две сабли и Главный думский боярин господин Робертс, шагнув вперед, рухнул с разрубленным черепом, загадив розовыми мозгами дорогой персидский ковер.

   Все еще тяжело дыша, молодой господин Барбаросс поставил ногу на труп старого царя и хриплым голосом продиктовал свой первый указ:
   - Немедленно... в двадцать четыре часа... бабам всем... задницы пообрезать.