На рыбалке

               

     Григорий вырос высоким и крепким парнем, словно молодой дубок, посаженный его отцом в палисаднике под окном, когда писклявый белокурый малыш появился на свет. Жёсткие нити жёлтых, цвета дозревшей соломы, волос, обрезанных на уровне плеч под «горшок», и курносый нос придавали простоватому выражению его лица определённое своеобразие. На него заглядывались девчонки, но, сойдясь с ним поближе, живо соображали, что он из компании молодых людей, которые бездумно прожигают свою жизнь. Живут, как провернётся на душе, купаясь в тягомотине серых своих будней, выработав, как ответную реакцию на них заскорузлую житейскую философию, что счастья в жизни нет.

     И дружба, не успев перерасти в сёрьёзное увлечение, быстро таяла. Однако Григорий, расставаясь с очередной подружкой, не обременял себя излишними мыслями, почему так случилось, презрительно полагая, что «все бабы - шлюхи», и на его век подружек хватит, а счастливые годы в любви - это только выдумка для простаков.

     О счастье так много мечтают в молодости, искренне надеясь его встретить, но с возрастом с неприятным удивлением кто-то вдруг обнаруживает, что счастье в жизни не состоялось. Может, оно и было где-то рядом: протянул руки - и хватай свою «птицу счастья»! Но не тут-то сталось: эту капризную и своевольную птицу «унёс чёрт». «Счастье было - чёрт унес». Такие слова, выколотые крупными неровными буквами, красовались на правом предплечье у Гришиного приятеля, который был значительно старше его и добрую половину своей сознательной жизни провёл, по известному выражению, в «местах не столь отдалённых».

     Так уж устроилась судьба Григория, что, повзрослев, внешний мир он стал воспринимать через призму неблаговидных поступков, двусмысленных улыбок и скабрезных шуток своих дворовых дружков. И с юношеским радикализмом обвинив весь мир в несправедливости, он от него отстранился, прочно задёрнув свою душу глухой шторой недоверия и недоброжелательства к людям. Наподобие той тяжёлой бордовой жаккардовой с рельефным тканым рисунком портьеры, что закрывала дверной проём в его комнату и отделяла её от комнаты матери.

     А мать уже выбилась из сил, стараясь наставить своё единственное и уже взрослое чадо - армию он успел отслужить - на истинный путь, ведь он был у неё поздним ребёнком, в котором она души не чаяла и много лет растила одна. Вечно забитая нуждой женщина, денег в доме не хватало даже на самое необходимое, она надрывалась сразу на двух работах: убирала подъезды и обшивала знакомых. Всё старалась вывести своего «сыночка» в люди.

     «Но вот проглядела, - в горестные минуты думалось ей, - сынок ударился в пьянку».

     Дома она его нещадно ругала: «Чёрный алкаш. От веку в нашем роду таких не водилось. Спутался с шантрапой, и о чём ты только думаешь? Не доведут они тебя ни до чего путного. Работу бросил».

      А на людях, на замечание соседей «Опять твой Гришка напился!», она, стыдливо отведя глаза в сторону, оправдывалась: «Да что вы, мой Гришенька такой ласковый и добрый…»

     А Григорий от ставшего уже привычным беспомощного бухтения «старой» (так он называл свою мать на людях), отмахивался как от навязчивой мухи. И, наскоро перехватив в кухне что-нибудь из съестного, приготовленного для него заботливыми руками матери, торопливо выскакивал из квартиры во двор к поджидавшей его компании.

     Но в последнее время его стали донимать укоры совести. Сокровенным, глубоко потаённым уголком души он чувствовал, что в жизни его творится что-то неладное, что пошла она, бедовая, наперекосяк. Ему опостылело каждый день прозябать в хмельном безделье, и в минуты душевного просветления он с чувством вины слушал упрёки матери, задёрганной бесконечными пьяными его приключениями. По-своему он любил её, считал самым близким себе человеком, однако в такой любви, эгоистичной, ущербной по сути, сквозила не по возрасту детская, а потому жестокая мысль, что вот пустила меня на свет, так теперь и заботься обо мне. И хотя глубоко в душе он чувствовал несправедливость своих претензий к матери, но всем своим видом старался этого не показывать.

     И вот пришло понимание, что так жить дальше нельзя - надобно остановиться, осмыслить случившееся и поставить где нужно жирную точку. Но для этого нужно было собрать воедино все свои мысли, давно понёсшиеся вразброд галопом, словно табун смертельно испуганных невесть чем лошадей. И, пытаясь воспрянуть духом, Григорий вдруг вспомнил о рыбалке, на которую так любил ходить в детстве с отцом. Это тёплое воспоминание сразу согрело сердце, и он засобирался на Днепр.

     "А ведь при удачном улове можно и рыбу продать", - невольно ввернулась в раздумья мысль.
                ***
     В жидком сумраке полупустого вагона царили неуют и прохлада. Проход загромоздили велосипеды с притороченными на рамах и выступающими далеко за багажник удилищами. Кое-кто уже развалился на скамьях, обитых затёртым, порванным дерматином, подложив под голову рюкзак и вытянув в проход обутые в рыбацкие сапоги ноги.

     Что-то неясно пробормотал по внутренней связи машинист электрички. Двери вагона мягко захлопнулись, и он плавно пошёл вдоль перрона. Заполошливо махнул рукой вслед опоздавший рыбак.

     Состав прогромыхал среди побледневших огней просыпающего города, оставил позади нарядные дачи окраины и, пробежав по мостку через узкий мелководный Белоус, вырвался из тесноты городских лабиринтов на простор полей, лугов и перелесков. В полудрёме под мерное перестукивание колёс покачивался в электричке рыбацкий люд.

     А на проснувшемся горизонте неукротимо разрумянивалась заря. По серому небосводу нестройной вереницей тянулись редкие курчавые облака. Вот над темнеющей полосой далёкого соснового бора величественно показался краешек жёлтого диска. Стремительно и неуловимо для глаз он вспухал, поднимаясь всё выше и растворяя мглу над землёю, незаметно оторвался от тёмной полоски леса и покатился ввысь. И багряным ослепительным шаром заблистал в потеплевшем небе, щедро одаряя землю жизнерадостными лучами.

     Неясные в предрассветном свете таинственные силуэты за окном вагона живо приобрели знакомые очертания. Цвёл картофель, белые, красно-синие и фиолетовые его цветы бойко, как в детском калейдоскопе, чередовались с низкими светло-зелёными полосками жита и молодыми, неоперившимися посевами кукурузы. Среди мелких цветов картофеля тут и там загорались большие оранжевые звёзды тыквы. Стремительно набегали и исчезали за окном придорожные шеренги тополей и берёз. В роскошном обрамлении садов мелькали нарядные белые домики. На умытых росою полях курилась светлая дымка, свиваясь в причудливые белёсые узоры в низинах.

     Не успела электричка остановиться в Неданчичах, как из вагонов с шутками и прибаутками высыпалась неугомонная толпа рыбаков, и, быстро вскочив на велосипеды, умчалась на свои насиженные, заветные места на Днепре. Григорий же, разминая затекшие в электричке ноги, привычно забросил рюкзак за плечи и, с удовольствием втянув ноздрями дым от закуренной сигареты, подхватив удочки, неторопливо направился через всё село к рукаву Днепра, именуемому Кривой речкой.

     - Дай закурить, - пристально всматриваясь в лицо Григория, обратился к нему попутчик.

     - Свои надо иметь, - буркнул тот, однако достал из нагрудного кармана рубашки распечатанную пачку «Примы» и нехотя протянул незнакомцу.

     - Далеко лезть за своими, – мужчина ловко выдернул сигарету из пачки и прикурил от дымящегося окурка Григория.

     И они молча пошли вместе, но путь предстоял неблизкий, и чтобы как-то развеять неловкую тишину, осторожно нащупывая контакты, первым заговорил Григорий.

     - Давай знакомиться, Гриша, друзья зовут Гриня.

     - Александр, можно просто Саша.

     - Куда путь держим, Саша?

     - Да вот, решил на Кривую. Только давно уже не был в этих местах. Как-то будет сейчас?

     - Тоже рогулятник? – покосившись на подсак попутчика, спросил Гриша. Длинную деревянную рукоять подсака вершил металлический, изогнутый треугольником прут, к нему был прикручен сетчатый мешок из-под картофеля. Такая внушительная самодельная снасть служила не столько для подхвата попавшейся на крючок рыбы, сколько для сбора на дне реки рогуля. Поэтому Гриша, как бывалый рыбак, сразу безошибочно определил, к какому рыбацкому роду-племени принадлежал его новый знакомый.

     - Пойдём со мною, - великодушно предложил он, - жалеть не будешь. Я знаю хорошее место, обещаю отличный клёв, язи там ловятся вот такие!

     И он для наглядности, положив удочки на землю, развёл ладони на ширину плеч.

     - Что ж, я не против, вдвоём идти веселее, а если там ещё ловятся этакие язи-и! – мечтательно протянул Александр.

     Здесь уместно сказать, что рогуль на местном рыбацком жаргоне – это некрупная витая ракушка. В наших реках водится она в изобилии. Но ловить на хлипкую слизь, находящуюся в самом кончике завитка ракушки, занятие кропотливое, очень нудное, и терпения заниматься такой ловлей хватает далеко не у каждого рыбака.

     - Лицо мне твоё, блин, что-то знакомо, - всмотрелся в попутчика Гриша, - может быть, я ошибаюсь?

     -Думаю, что нет. Ведь я не просто так стрельнул у тебя сигарету. Я тебя часто вижу в нашем дворе.

     После коротких реплик выяснили, что жили почти рядом, вот только общаться раньше как-то не приходилось. И, искренне удивляясь, почему же так получилось, тут же нашли этому разумное объяснение, обвинив во всём возраст. Александр оказался старше Григория на добрый десяток лет.

     - То-то и оно, у меня память на фэйсы хорошая,- удовлетворённо промолвил Гриша.

     И улыбаясь, вспоминая общих знакомых, они, как закадычные друзья, пошли с прибаутками по неширокой сельской улице. Асфальтированная дорога, вся в выбоинах, заляпанная свежим конским и коровьим навозом, петляла среди старых хат, проглядывавших через листву фруктовых деревьев. За разговорами о прелестях летней рыбалки минули центральную усадьбу с сельсоветом и вышли на околицу села. Прошли мимо кладбища, приютившегося на взгорке среди сосновой рощи.

     А сразу же за селом начинались дачи, принадлежащие жителям небольшого уютного городка Славутич, построенного авангардной ударной стройкой всеми республики Советского Союза после аварии на Чернобыльской АЭС. Располагалась она всего в каких-то сорока километрах от этих мест.
               
                ***
     И Григорий припомнил, как весною вместе отцом ездил на атомную на рыбалку, как раз за месяц до взрыва. В тёплом канале, что протекал между ядерными реакторами, рыба стояла стеной, а рыбаков на берегах теснилось больше чем рыбы в канале. Тогда многие из города ездили туда за богатым уловом.

     Шла стройка, достраивали очередной, шестой по счёту реактор, грязный редкий снег был укатан колёсами машин в раскисшую дорожную колею. На мосту, из-под которого шумно вырывался теплый бурный поток, стояли работяги-строители в форменных рабочих бушлатах и в серых ушастых головных уборах. Они ловили рыбу, азартно закидывая на длинных верёвках в канал пауки-сети. А внизу, по обеим сторонам моста, теснились рыбаки с удилищами, оснащёнными небольшими, для ловли в проводку, катушками, и с размахом забрасывали далеко в воду свои поплавки, нередко перепутывая друг другу лесу.

     Рыбы в тот раз они наловили много, но остался в душе неприятный осадок от увиденного. Его поразило большое скопление людей на территории станции. «А ведь это режимное предприятие, - подумалось тогда ему, - и такой здесь бардак». И хотя каждый блок атомной был ограждён высоким бетонным забором и охранялся, но между реакторами ходить можно было свободно. И своим «совковым» мышлением, которому склонно было видеть всюду врагов и шпионов, он подумал, что среди рыбаков может затесаться «враг народа» и совершить любую диверсию, например, подложить бомбу под ограду любого реактора. И кто это проконтролирует, если между ними и днём, и ночью может бродить любой желающий? Мы вот приехали, ловим рыбу, и никто нас не остановил, не спросил: «Кто такие, что вы здесь делаете?»

     Но всё-таки такое предположение ему самому показалось абсурдным, а когда он поделился своими сомнениями с отцом, тот только посмеялся: «Выбрось дурь из головы, здесь есть кому думать, а наше дело - рыбку ловить, без тебя разберутся…»

     А через месяц на станции рвануло… И только после аварии он сообразил, что уже тогда в воздухе было разлито тревожное её предчувствие, которое внешне проявлялось в недопустимой беспечности, царящей на станции, когда на её территории могло находиться сразу такое множество посторонних людей.

     Вот и «разобрались…» А ведь в то утро, когда рванул четвёртый реактор, на канале были рыбаки, а кто-то отдыхал в своих дачных домиках неподалёку…

     Последствия той страшной катастрофы теперь известны всему миру.

                ***
     Дачи, многие ещё недостроенные, вплотную приближались к высокой каменистой излуке протоки. По всей изогнутой тетиве берега в беспорядке был навален крупный и мелкий булыжник. Но этот на первый взгляд хаос на самом деле был хорошо продуман, потому что служил надёжной преградой весеннему половодью, методично размывающему глинистые берега реки каждый год.

     Течение здесь было сильное и глубина большая, а там, в неведомой глубине, стояла такая желанная рыба. И настырные рыбаки старались взять её на рогуля, плотно облепившего прибрежные камни в воде.

     - Можешь тормознуться здесь, тут хорошо клюёт, - Гриша показал на груду камней у самой воды, - а я упаду немного ниже.

     И он махнул рукою в сторону мыса, вперившего своё узкое каменное лезвие в реку. Быстрое течение здесь разбивалось о камни, замедляло свой бег и плавно кружило в обратном направлении.

     - Поверим на слово, - Александр скинул с плеч рюкзак.

     Началось рутинное приготовление к рыбалке. Следовало набрать в подходящем месте на дне реки рогуля, потом набить его для наживки и потолочь на прикормку…

     Солнце поднялось высоко и уже начало припекать, когда приятели приступили, наконец, к ловле. Свежее дуновение ветерка замерло, а вместе с ним исчезла утренняя прохлада. Они разделись до трусов, прикрыв голову от палящего солнца белыми матерчатыми кепками. Рыба клевала отменно, но часто подсечки случались пустые, мелочь жадно сбивала водянистую слизь с крючка. Ловилась некрупная густера и плотва, изредка попадались подлещики.

     Когда ближе к полудню приятели изрядно подустали, а рыбацкое рвение угомонилось, удочка у Гриши вдруг изогнулась в дугу! Он двумя руками вцепился в удилище и, сопя от напряжения, долго вываживал огромную рыбину, стараясь поднять её из глубины на поверхность. Она же, упорно сопротивляясь, ошалело металась по сторонам с широко раскрытым ртом, всё старалась освободиться от крючка. Шумно била хвостом по воде и упорно тянула на глубину.

     - Вот он, родимый! Я же тебе прикалывался, что здесь стоит крупняк, - держа в дрожащей руке под жабры большущего язя, с гордостью проговорил Гриша.

     - Какой краснопёрый красавец! – позавидовал Александр. - Это дело надо обмыть! Да и времечко уже обеденное.

     - Вообще-то я подвязал, устал от проклятой! - обречённо вздохнул Гриша. - Хоть здесь хотел оттопыриться и перевести дух.

     - Что значит "подвязал"? Поменьше грусти, за удачу и за знакомство не грех пропустить по сто грамм!

     - Ну разве что так... - неуверенно произнёс Гриша.

     С разговорами о рыбацкой удаче разложили на подходящем камне свою немудрёную снедь: хлеб-соль, сало, лук, вареные яйца и огурцы. Александр достал из рюкзака бутылку «Столичной», плеснул в раскладной пластмассовый стаканчик и протянул его сотоварищу. С лёгким сожалением - «и тут, окаянная, достала, а ведь он сегодня бежал от неё» - Гриша взял стакан, только для того, как ему подумалось, чтобы не оказаться в глазах нового знакомого некомпанейским товарищем.

     «И собственно, какое дело ему до моих проблем, нечего их выпячивать перед малознакомым человеком, да и что там бутылка для двух здоровых парней! А за рыбацкое счастье, как сегодня, не грех и выпить».

     Он глубоко вздохнул и, круто запрокинув голову, привычно осушил стакан. Резко ударил в нос запах тёплой водки, скривившись, Гриша занюхал её зелёными пёрьями лука и, потирая удовлетворённо руки, закусил салом. Следом приложился Александр, потом, провёдя тыльной стороной ладони по губам и поглаживая живот, прислушался, как медленно побежало тепло по желудку. И, нажимая на букву «о», самодовольно произнёс:

     - Хорошо пошла влага, чреву угодная, по всей периферии телесной, аминь!

     - Ты случайно не поп? – подковырнул его Гриша.

     -Да просто вспомнилась старая присказка. В детстве я ходил в музыкальную школу, а эти слова кто-то написал на столе в классе сольфеджио. Тогда они меня поразили, надо же, тут дети теорию музыки изучают, а кто-то уже о водке думает! А может, того, кто написал, тоже поразила эта где-то услышанная фраза, и таким образом он решил её увековечить? Кто его знает?

     Некоторое время они молча жевали.

     - А ты, Гриня, где работаешь? – нарушил тишину Саша.

     - Ты работа нас не бойся, мы тебя не тронем! – хмыкнул Гриня.

     - Что же ты её «не трогаешь», боишься, что ли?

     - Да понимаешь, какой случай - бугор попался гад! Достал он меня своим: «Что-то от тебя часто запашок нехороший стоит. Подвязывай, а если не можешь остановиться – иди, лечись, но на работе должен быть трезвым!» Ну, и послал я его подальше, потом пришлось увольняться.

     - Плохо, нового я тебе ничего не скажу, но пить надо с разумом. Помнишь песенку: «Делу время, делу время, а потехе – час»? Да-а. Не пойму я вас, молодёжь. Ну, выпил, ну, погулял. А утром подъём, как Ванька-встанька,и на работу. Ведь жить за что-то надо, а? Как ты считаешь? А может, ты подворовываешь?- прямо спросил Саша.

     - Пока Бог миловал.
   
     - Вот именно, пока… А пить, как в том анекдоте про выносливого и застенчивого? Выносливый лакает, пока не вынесут, а застенчивый пьёт, а потом за стенку держится? Хоть убей, никак не возьму этого в толк. Да-а…

     И с дуринкой в голосе:

     - Знаешь, был в Индии такой Джавахарлал Неру, так он сказал, что пить надо в меру!

     - А в Союзе генсек Хрущёв сказал: «Давай дерябнем ещё!» – заулыбался в ответ Гриня и потянулся к бутылке.

     - А вот торопиться не стоит! Сало сначала прожуй, а водка, вот она, никуда не денется!

     И, немного помолчав, опять спросил Гриню:

     - А как же ты кормишь семью?

     - Да никак! Мать получает пенсию да ещё подрабатывает, а я при ней. Только вот менты, гады, цепляются. Лето перебьюсь, рыбку половлю, а там видно будет.

     - Так ты, Гриня, неженатый? Смотри, женилка засохнет, да и девки за простой могут спросить. Они такие!

     - Прикольный ты мужик, Саня! Мне, как говорится, не до жиру – быть бы живу! А насчёт девок… с моим-то энтузиазмом между ног этого добра хватает!

     - Хватает… Жить нужно в "рекламе реального счастья". А что такое реальное счастье, по-твоему?

     И не дожидаясь ответа, разливая по второй, стал разглагольствовать:

     - Девок много, а по жизни нужна одна-единственная, которая была бы тебе надёжной опорой в жизни, чтобы ты мог на неё положиться во всём – и в радости, и в беде. Вот у меня такая есть... Как сказал поэт: «Жена, квартира и счёт текущий…» А счёт текущий зависит от хорошей работы и надёжного тыла - семьи. Что же ещё, по-твоему, простому человеку нужно? Да-а… «Жена, квартира и счёт текущий». А я без иронии… Да-а… К этой триаде нужно ещё добавить деток, и вот тогда будет полный ажур в твоей жизни. У меня их двое, старший в третий класс перешёл, а младшая в садик ходит. В нашем деле главное - всё делать вовремя, ведь каждому фрукту свой сезон! А когда твоё время пройдёт, подхватишься, а уже будет поздно, крали всё твои разбежались, выскочили замуж, надоело им ждать тебя, такого хорошего, и что же тогда? Кому потом ты, одинокий и немощный, нужен будешь со своим прелым энтузиазмом между ног? Да-а… Может, он и не оставит тебя, но сам ты безнадёжно отстанешь от жизни, останешься в прошлом, не одной, а обеими ногами. И будешь потом хныкать, что жизнь не удалась, и в слезливом одиночестве или в компании таких же, как ты, неудах, будешь тяжко волочиться к могиле. Это понимать надо…

     - Да-а, жить нужно в "рекламе реального счастья", - повторил задумчиво Саша.

     После такой пространной тирады Александра выпили по второй, Гриня закусывать не стал, слова приятеля зацепили его за живое, и он взъерепенился:

     - Да что ты, Саня, заканителил нудную проповедь, отец, что ли родной? Так он нас давно уже бросил, у него, видите ли, - любовь, счастье, а с нами, оказывается, он не был счастлив! А счастье - вот оно! - он жадно прищурился на остаток в бутылке. - Наливай! И жизнь вмиг покажется большой и красивой, как этот язь!

     «Всё дуракам счастье... А парень действительно заводной», - подумал Саша, но вслух произнёс:

     - Если хочешь – пей! А мне уже хватит, - и мирным тоном, как бы в раздумье, - а может, у тебя действительно проблема с оковитой, тогда её нужно решать. Ведь не успеешь оглянуться, как засосёт… Да-а…

     - Обижаешь, мужик, - зло ощерился Гриня, - разве я похож на алкоголика? В любой момент могу завязать и советы твои мне ни к чему, сам разберусь с собой!

     - Ну, ладно, ладно, не ерепенься. Не хотел тебя обидеть.

     Но Гриню уже понесло.

     - Меня участковый уже сдавал на дурку, и я хорошо знаю, что это такое. О каком лечении может идти разговор? Разве это врачи? Пристроились, суки, в жизни. Не получилось из них в своё время путёвых докторов, так подались в наркологи. А что? Ответственности никакой! Даже если несчастный алкаш сдохнет. «А мы предупреждали его о последствиях, и он давал расписку, если попробует - возможен летальный исход». А какие деньги лупят за своё лечение! И платят несчастные жёны и родители «алика» - авось, бедолага бросит пить. А он походит трезвым неделю - миновала опасность в семье и на работе - и опять за старое. А дальше – хуже. После каждого лечения запои становятся ещё страшней. Один знакомый с подначкой сказал мне: «Зачем нести им деньги? Всё равно запьёшь. Лучше отдай мне. Я тоже руками повожу над твоей дурной башкой - и месяц пить не будешь». Вот такие, брат, дела. Вот тебе и лечение!

     «А парень, оказывается, лечился», - с сожалением, что подбил парня на выпивку, подумал Саша. - «Да кто ж его знал!»
    
     - Так имей царя в башке, и не будет она у тебя дурная! Молодой здоровый парень, не доводи себя до того, чтобы твою жизнь за тебя решали чужие дяди.

     - Я дам себе ладу, только не нужно мне на мозги капать, ладно, Санёк!

     - Ну, хорошо, хорошо, это я уже слышал. Остынь и не дуйся … Пора уже нам с тобой собирать снасти, чтобы не опоздать на электричку.

      Но Гриня уже не слышал товарища, допив остатки в бутылке, он стал возбуждённо, жестикулируя руками, доказывать, какая несправедливая жизнь, что счастья в ней нет и как достали его менты.

     - Вышел в воскресенье утречком я во двор. Скинулись с друганами по рваному и вмазали по стакашке винца. А тут участковый нарисовался. Все в рассыпную, а я – вот он, стою, а чего мне бояться? Выпил ведь за свои кровные, я тогда ещё работал. Стою трезвый, от стакана вина что сделается? А этот деятель за меня - и в опорный пункт. Я стал возмущаться, а он, сволочь, ударил меня по лицу. «За что бьёшь, гад?» Ментяра увидел, что я не испугался, не стал лебезить перед ним и проситься, мол, отпусти, а наоборот, встал на дыбы, и, чтобы не создавать себе лишних проблем, отпустил меня. Но я-то знаю ментовские штучки, рано утром придёт забирать, надо пораньше сваливать с дому. И что же ты думаешь? Утром я замешкался, только из подъезда, а они, голубцы, тут как тут: «Здравствуй, приехали!» Запихнули в воронок, а там уже сидит тёплая гоп-компания, и повезли нас в дурдом. А в психушке от меня отказались, потому что недавно выписали. Даже у них совесть заговорила. Так он, сволочь, запёр меня на трипдачу. Вот сижу я там среди сифилитиков и трипперных и думаю: «Вот это влип, как же отсюда выскочить?» И надоумил меня сосед по койке: «Пойди к заведующему и скажи, что тебя взяли пьяного, ты не успел опохмелиться, и тебя хватает белка. Лечить алкашей - не их профиль, чтобы не было неприятностей, он тебя выпишет». И что ты думаешь? Прошёл этот номер. Участковый, когда увидел меня во дворе – скривился, но отстал, больше не трогал… Нет справедливости в жизни, и не говори мне о ней! Сколько я переносил им денег! «Зайди в опорный пункт, там тебе штраф выписали на 20 рублей». Я-то знаю, что всё это ложь, п… и провокация. Ну, думаю, зайду, чтобы лишний раз не трогали. «Вот, только десятка, больше нет, остальные уж как-нибудь потом занесу». Деньги-то у меня есть, но я ведь понимаю, что это просто вымогательство. Сидят, хари красные, попивают водочку за наш счёт. «Ну ладно, давай хоть десятку, сами за тебя заплатим». Где же так платили… крохоборы, совестью не мучаются и руки не отсохнут!

     Прокалившаяся на солнце земля исходила горячей истомой. Всё вокруг замерло, даже потревоженные приятелями ужи неохотно уползали в свои щели. В воде среди камней ленивыми стайками едва шевелился малёк. Недалеко раздавался размеренный стук топора, несмотря на жару, кто-то спешил, достраивал дачу. Из прибрежной берёзовой рощи донёсся размеренный голос кукушки, гулко стелясь вдоль берега, он мирно замирал в необъятных днепровских далях. И Гриня, услышав знакомые звуки, радостно встрепенулся, взялся считать свои года, но быстро сбился со счёта. А чеканный, будто вылитый из чистого звонкого серебра голос птицы-вещуньи всё не умолкал. И у Грини сладостно замерло сердце, и он начал считать сначала, а в пьяной голове затеплилась робкая мысль о долгой и счастливой жизни, ожидавшей его впереди…

     Усталые и довольные удачной рыбалкой, они добрались домой только к полуночи и распрощались в родном дворе.

     - Может, осенью рванём на озёра за щукой? – предложил Гриша.

     - До осени ещё дожить нужно, - уклончиво ответил Саша.

                ***
     В ярком сполохе погожих дней пролетело лето. Александр долго не встречал Григория, а когда случайно встретил во дворе, неприятно поразился его обличью. Лицо парня опухло и заросло бурой, давно не бритой щетиной, а потухший взор мутных глаз тупо вперился в Александра.

     - Дай трояк на опохмелку! - только и сумел произнести он.

     Но Александр ему отказал, хотя деньги были, и поспешил закончить неприятный для него разговор...

      И вот наступила осень. От лёгкого дуновения ветра опадала с веток желтеющая листва и тонким ржавым слоем затягивала землю. Сквозь поредевшую крону деревьев ярче блестело солнце. Дни стали заметно короче, а ночные заморозки серебрили траву. По утрам уже было довольно свежо, но днём ещё припекало. Тончайшая паутина повсеместно летала в воздухе, длинные белые нити реяли на проводах, окутывали деревья, цеплялись за лицо и одежду. Подоспела незабываемая пора «бабьего лета», вызывая в сердцах людей лёгкий налёт грусти о теплых последних днях в уходящем году.

     И Александра вновь потянуло на рыбалку, опять захотелось побыть одному среди звенящей в ушах тишины, захотелось вдохнуть полной грудью яркие, но уже остывающие краски осени.

     И сразу вспомнился Гриша, его приглашение поблеснить осенью хищника. «Как-то он сейчас? Что-то давно не стало его видно ни во дворе, ни у магазина, где обычно собирается тёплая компания дворовых выпивох. Может устроился, наконец, на работу, и с облегчением вздохнула его старенькая мать?»

     А спустя несколько дней, он ненароком столкнулся во дворе со старым знакомым, соседом Гриши по дому. Знакомый угостил его виноградом со своей дачи и сказал:

     - Ты что, разве не знаешь? Гриша повесился! Вбил три толстых гвоздя в стену, мать как раз ушла на базар, и на ремне от брюк задёрнулся. А жаль его, был тихий, спокойный парень.

     «Эх Гриша, ты, Гриша! - подумалось Александру. - Безмозглый и тихий алкаш. Мать пожалел хотя бы!.. Вот и всё твоё счастье, весь твой энтузиазм между ног… Разобрался с собой, называется…

     И, сплюнув в сердцах под ноги виноградную косточку, промолвил:

     - Такую рыбалку испортил, дурак!