Роман глава тридцать седьмая

   
1
Четвёртая рота шла на обед, и ничто не могло предотвратить её встречу с дежурным по училищу, ибо дежурный - подполковник Жарович стоял на крыльце столовой как статуя. Вышагивали курсанты ни шатко, ни валко – как положено последнему курсу, и Жаровичу такой подход не понравился. К тому же неприятности, что перепали ему за злосчастную надпись, были внесены в долгую память. И пусть имя пакостника осталось тайной, слухи, что к трубе приложились отчаянные хлопцы Резко, сомнений не оставляли.

«А-а! Верхолазы, маляры и неблагодарные негодяи!» - пробурчал Жарович после слов Забиулина «Четвёртая рота прибыла!», а затем из неведомых глубин гигантской головы необычайно низко раздалось: - Что вы как варёные селёдки! Шага нет! Интервал, дистанция – сбиты! Старшина, подвести роту как полагается!
Забиулин повернулся к роте, состроил утомлённое выражение – чья бы лошадь насчёт строевого шага заикалась, да только не партийно-политическая! Но деваться некуда – приказ есть приказ!

- Кру-гом! – скомандовал он, и самые последние ряды оказались первыми. Отмотав назад метров сорок, старшина вновь направил роту к крыльцу. Не успел он поднести руку к фуражке, как Жарович осадил его криком: «Стой! Стой»!
- За сорок шагов рота на слаженный строевой шаг не перейдёт, - нравоучительно выложил подполковник. - Чёткий строевой шаг требует умственного осознания, проникновения! Если хотите – настройки! Как у оркестра! А вы идёте с одним желанием - пожрать! И вообще, что это за пехота, для которой лишние десять метров не в счастье?

По строю пронеслось недовольство. Мало того, что тонкости парадного хождения Жарович выкладывал не от себя, а почти слово в слово вспоминая приёмчки канувшего в лету строевых дел мастера Кружечкина. Старшекурсникам, понятное дело, не пришлись по нутру и гонки за счёт обеденного времени.
- Исходная позиция – ограждение стройки, - Жарович ткнул рукой в забор вокруг нового общежития. - Оттуда чётким строевым шагом.

Рота повторила манёвр с указанного места, но лишние пятьдесят метров вновь были преодолены без должного осознания и проникновения. «Никакого прогресса, - мрачно заключил офицер. – Начнём от самой казармы»! Этим предложением подполковник совершенно опрометчиво переполнил чашу терпения.

- Жрать охота, Лошадь! – громкий выкрик из-за спин словно бичом хлестнул офицера. С другого края парочка курсантов по-партизански испустила лошадиное ржание. Все втихомолку заулыбались, но старшине было не до смеха. Он побелел от негодования - чем закончатся глупые шуточки предсказать было пара пустяков.
- Вот что! – сурово сказал Жарович. - Вы у меня вместе с командиром роты маршировать будете! И вприсядку скакать! И ржать! Только не из-за спины, как некоторые, а перед всеми - как на сцене!

2
Прискалов случившимся был взбешён. В первую очередь получил Забиулин, но по тому, как виновато молчал старшина, стало ясно - крикунов тот и вправду не определил. Тогда Прискалов перешёл к второму этапу воспитания. С секундомером встал в центре казармы, и пуская отсчёт, взмахнул рукой: - Отбой!

Курсанты метнулись к кроватям, снимая ремни, куртки, толкаясь и переругиваясь. «Отставить»! – рявкнул Прискалов. «Отставить»! - эхом повторили взводные. Все недоумённо выстроились в проходе, привели себя в порядок.
- Полная тишина, - объяснил причину возврата капитан. – Никаких криков, никаких звуков! – и тут же скомандовал, – отбой!
Строй беззвучно рассыпался, через минуту сотня курсантов лежала под одеялами и таращила по сторонам глаза: давненько с ними не «баюкались»!
- Командирам взводов проверить заправку обмундирования!

Уложить одежду - целое искусство: аккуратно, однообразно, красиво. Сапогам полагалось ровненько стоять у табуретов, с голенищами, обёрнутыми портянками. Брюки и куртки должны быть сложены по швам и уложены на табуреты. Поверх всего - место ремня и фуражки. Всё строго по линеечке. Как иначе? Одёжка военного человека и на ночь остаётся в полном порядке!

Офицеры осматривали укладку, делали замечания. В ответ курсанты выпрыгивали из-под одеял, суетились над своими вещами. «Подъём»! – вновь щёлкнул секундомером Прискалов. Словно в обратной съёмке курсанты повскакивали с коек, бросились просовывать ноги в брюки, сапоги, хватать форму и одеваться. Через минуту строй стоял в полном безмолвии.
Лицо ротного не выражало ни огорчения результатом, ни радости.
- Три минуты заправить постели! – скомандовал он. Приказ несколько удивил - обычно заправка постелей завершала тренировку, но что-то подсказывало курсантам, что дрючка даже и не началась.

- Подъём - пятьдесят пять секунд, отбой – минута, – подвёл итог Прискалов. – Норматив - сорок секунд. Повторяю: со-рок! – он задумчиво посмотрел на секундомер. - Будем укладываться!
Команды «Отбой», «Подъём», «Заправить постели» следовали по кругу. Когда количество заходов перевалило за семь, молодые люди раскраснелись как на кроссе. «Не поверил бы, что можно вспотеть на подъёме-отбое» - удивился Тураев, вдруг осознав, что рука тянется смахнуть со лба пот. Впрочем, полезное дело делалось: результат с очередным кругом улучшался.

Все курсанты были переполнены злостью на ротного – оттого двигались резко, остервенело, взирая вокруг красными, ненавидящими глазами. Когда от размашистого движения из куртки Тураева вылетел кожаный коричневый кошелёк, он даже не заметил потерю. И приземлиться кошелёк тоже имел несчастье в полном хозяйском неведении - под соседнюю кровать.

Подъёмом-отбоем Прискалов воспитание не закончил. Скоро рота с оружием и противогазами стояла на стадионе. «В лошадки поиграем, - зловеще изрёк капитан и его ровно подстриженные усики взъерошились над упрямо сжатыми губами. – Спрашиваю последний раз – кто кричал «Лошадь»?
Строй молчал. Курсанты на командира не смотрели.
- Марш, жеребцы!

После трёх километров Прискалов скомандовал: «Газы»!
- Теперь слоники! – усмехнулся он.
Забиулин бегал со всеми, чего с ним давно не было, рядовым загнанным кроликом выглядывал из круглых очков противогаза и по мере сил матерился. Когда ему приказали вести роту обратно, то он повернулся к строю – потный, злой, и прошипел: - Не дай бог, какая падла ещё заржёт!

Пропажу кошелька Тураев обнаружил вечером, когда Прискалов оставил в покое замученных курсантов. По закону подлости кошелёк сгинул в самый неподходящий момент – с большими деньгами. Сто восемьдесят рублей, что Антон выручил за магнитофон и должен был поделить на троих, так и не дошли до нужных рук.

Картина для Тураева выходила крайне дрянная: как возвращать такой немалый долг?! Он кинулся искать пропажу ещё раз: вывернул форму, прошарил под всеми кроватями и под собственным одеялом; сбегал до стадиона, полагая, что мог выронить на кроссе - ничего. В надежде на счастливый исход доложил о потере Худякову. Тот про беду Тураева объявил всем, попросил при нахождении вернуть.

Рота дружно молчала - никто ничего не видел.

Глава 38
http://www.proza.ru/2009/12/02/1160