На поле Ефроновом продолжение

Йахве остановил свои полки в цветущей долине в шести парасангах от крепости, царь которой Мелхиседек когда-то встретил Авраама хлебом  и вином и принял десятину от его военной добычи. От нынешнего царя Ирушалема Йахве такой почести не ожидал, забыт за 500 лет исход сутиев из Вавилонии, только гробница патриарха в "пещере поля в Махпеле", напоминала живым о каком-то богатом скотоводе, упокоившимся здесь. В поминаемой древности, не поделённой земли, на пути из Индии в Европу, уже не встречалось, поэтому из ближайшего городка Хеврона в долину Рефаим прибыла делегация от месткома (местного командира). Тутовая роща белела палатками, дымилась кострами, блеяли овцы, и с бараньих туш на вертелах капал жир и вспыхивал, рассыпая искры на углях. Это соплеменники Йахве, которых он вывел тропою Авраама, мажут губы бараньим жиром и наполняют мошонки производительной силой, чтобы наплодить воинов способных взять штурмом город Мелхиседека.

В начале тропы они назывались сутиями, а окунувшись в воды Евфрата и перейдя на правый берег, назвались иберим, что значило «перешедшие» то есть – евреи. Когда семиты превратились в сутиев, я не знаю, так как забыла за давностью. Возможно, сразу после потопа, при племенном вожде Ное. Тогда семиты вполне мирно ели шашлыки с шумерами у своих мангалов севернее их городов. Но как только их садовник Саргон стал Саргоном Древним, на семитском языке заговорил весь Шумер и Аккад.

Как могло случиться, что народы забыли язык отцов? Загадка. Язык остался, но его понимали только жрецы и люди науки, кастовый язык, значит, элитный. Дальше и без науки ясно, что все семиты полезли в армию на командные должности, в сановники и чиновники, вытеснили старую шумерскую родовую знать, и сами уже стали класть ноги на стол при разговоре с шумерами. Саргониды присвоили крепкие храмовые хозяйства, поскольку стали жрецами-царями. Попробую соединить их должность в одно слово: жрям, или цажрец. Ну и зажрались. Горцы смели семитское государство. Но семиты не лыком шиты. Они восстановили в Уре, откуда Авраам, свою деспотию и придумали учение о предназначении людей быть рабами богов и царей. Ни единого частного хозяйства, все царские. Ну и крах! И снова: земля – рабовладельцам, золото – ростовщикам, власть – царям. Куда семитам деваться, если не уйти?

Это был второй исход сутиев из Вавилонии, когда очередной Кадашман  решил причесать их против шерсти с юга на север. Кадашман Первый изводил семитское племя с востока на запад, и Йахве вывел сутиев в страну городов и земледельцев. Там они продали свой воинственный пыл хеттам, которые их вооружили и вместе с хапиру, этими босяками сирийской степи, подвигнули на правителя Амурру. Службу Йахве грозные хетты век не забудут, да и Йахве запомнил, как Хаттусили  бросил евреев на растерзание египтянам. До-лина Рефаим с городами и опорой Иршалемом не гнула спину ни перед хеттами, ни перед египтянами. Правда, когда-то, 500 лет тому, Ефрон из Сихема, хет по крови, продал поле с пещерой Аврааму, чтобы тот похоронил там Сарру.

Глава делегации Хеврона смотрел с печалью на десятки тысяч верблюдов, быков, баранов и ослов, которые с прожорливостью саранчи пожирали травяной покров.

Потомков Мелхиседека Йахве встретил за столиком под тутовым деревом с предметами для письма.

– Кто твои родители, и зачем пришел в нашу землю? – осведомился с высоты верблюда глава хевронского магистрата.

Пришелец взял глиняную табличку, мокнул палочку в  раствор сажи и вывел аккадской скорописью: «Йахве, сын Саваофа, вернулся в дом отца своего. Отныне ты раб мой, слезай с верблюда и поцелуй стопы ног моих». Безъязыкий Йахве по другому не мог общаться с делегатом. Дыру в подбородке ему заштопали, а язык надставит после египетский хирург. Главы семитских племён, вынужденные вести кочевую жизнь, не читавшие еще Санхуниатона, но о Гильгамеше слыхавшие, так как являлись выходцами из Халдеи, были жестоки, как египтяне, и равно милосердны, как самаритяне. Их милосердие заключалось в мгновенном прекращении мук взмахом меча.

Верные меченосцы, озолочённые награбленными талантами, стянули магистра с высокого кресла между верблюжьих горбов,  приволокли к предводителю своему и нагнули выю к его сандалиям.  Оцепенев от ужаса скорой расправы, магистр, тем не менее, пролепетал, что царь Иршалема не оставит Хеврон без защиты. Так как посол не давался коснуться губами сандалий, а только лбом, воины опрокинули его навзничь, и отделённая от туловища голова поцеловала ногу Йахве.

На другой день рать еврейская вошла в Хеврон. Хотя стояла сухая погода, ноги воинов скользили по грязным улицам. Хевронцы вылили запасы вина, засыпали колодцы, сожгли ячмень и ушли со скотом в вечный город. Этот патрио-тический поступок привёл в ярость мужей йахвовых. Бунтующее в собственных бурдюках семя, не найдя сосудов для переливания, погнало гостей по каменистой египетско-сирийской дороге вдогонку за хевронцами. Без команды, без начальников, побросав панцири, щиты и шлемы, йахвийцы, как племенные тельцы, высунув языки, с рёвом бежали налегке за двуногими телицами. И что бы было, и как мне (здесь Астарте) рассказать об этом людям, если бы быки догнали коров, но Анат, воительница и стрелок, которая благодаря Йахве стала уже богиней, расставила в засаде женихов и любовников хевронских дев. Как только коротко взвизгнули стрелы и запели песни тетивы, возбуждённые рога преследователей обвисли, и они показали спины.

Йахве успокоил бычков по-другому, а именно тем, чем успокаивают быков настоящих – ярмом и кнутом. Ярма поместили внутри огромных бочек из-под вина, вышибив днища. Поставили их на каталки, внутрь, на устроенные полки, стали стрелки, и «бычки», не излившие семья, и потому еще норовистые, покатили бочкотару к Иршалему. На всё войско племенных быков не хватило, поэтому остальные дежи тащили кастрированные быки, или волы.

На конце стрелы Адониседек, нынешний царь Иршалема,  прислал слово, которым разрешал евреям умереть на своем поле, а жить на нём не положено, ибо там кладбище, но бочки послание не остановило.

Когда несколько засад было пройдено, суженую долину перегородил развернутый строй иршалемцев. Вдали на холме каменела башнями и стенами их цитадель. Слева и справа холм обрывался ущельями, и его окружали более высокие горы. Постояв на этом месте в ожидании дани, египетские фараоны сворачивали влево, оставляя пехоту для длительной и бесполезной осады. Зачем Адониседек вышел в поле, Йахве было не понятно, брать такие крепости у евреев опыта не было. Меченосцы вылезли из бочек и потекли многочисленными ручейками на племя, с которым были в далёком родстве, раскрыв руки для объятий, и размыли строй, нарезали его, как сычужный сыр, на куски и, поковыряв в них копьями и порубив мечами на мелкие дольки, обратили родню в бегство.

Царь Иршалема остался для беседы со свояком, но так как предводитель меченосцев был немым, а писать на черепках ему было лень, то он написал одно лишь слово «Иршалем» и разбил черепок о голову Адониседека, что по древнему пове-рью самих иршалемцев означало, что город расколется подобно глиняному черепку. Однако городу предстояло пасть перед иевусеями (тоже братья семиты), которые пришли с севера, когда Йахве уже стал богом.