Краски всякие важны. Черный

Судьба одарила ее странным свойством ясно видеть чужие слабости и недостатки. И не только видеть, но и умело использовать. Еще в детском саду она, не осознавая явно, разделяла окружающих сверстников и прикладывала к каждому его собственный ключик. Этот – трус, его достаточно припугнуть. Этот – сорви-голова, надо сказать ему, что так поступать нельзя и воспитательница строго-настрого запретила. А этот – всем хорош, но глуповат и доверчив, стоит предложить ему дружбу, подставить, а потом отойти в сторонку и с наслаждением наблюдать, как ревущего «друга» волочет в темный штрафной чулан разгневанная воспиталка. С годами это странное мастерство развивалось, не принося ей особых выгод, но доставляя изрядное удовольствие. В сущности, она была бескорыстным человеком. Ни разу, за всю свою жизнь не использовала она свой дар для какой-то  личной выгоды. Ей это казалось не спортивным, что ль… не  справедливым какой-то особой высшей справедливостью. Другое дело, если кто-то пытался достать ее. О, тут совсем другой разговор! Тут ярость ее не имела предела и палила все вокруг, оставляя за собой уволенных, брошенных любимыми и друзьями, пьющих таблетки после нервных срывов!  При этом характер у нее был сравнительно легкий и отходчивый. «Уничтожив» человека, она никогда не возвращалась к нему: зачем, если вокруг столько «работы»? Годам к тридцати она стала испытывать определенные трудности с мужчинами. Если раньше ей ничего не стоило вскружить голову любому, благо внешние данные плюс мозги вполне позволяли, то с возрастом любимый  трюк с завлечением симпатичного лопоухого красавца, желательно женатого, и последующим публичным разоблачением стал прокатывать все реже и реже. Слава, знаете ли, вещь не всегда полезная. А простой механический секс можно получить и значительно легче. Таким образом, к сорока годам Старина Вибратор стал ее единственным наперсником и свидетелем яростных ночных оргазмов. К шестидесяти она, ранее никогда не болевшая, стала страдать частыми бронхитами и непрерывными залпами сухого металлического кашля. Но не обращала на это внимание, относя на привычку выкуривать по три пачки сигарет в день. Да и к чему обращать внимание на какие-то пустяки, когда после выхода на пенсию у нее освободилось столько времени для деятельности?  Она затерроризировала жильцов дома, в котором жила, местная шпана за глаза дразнила ее Шапокляк, уважала и старалась не связываться. Частенько она появлялась на митингах и собраниях особого толка, а, получив слово, с удовольствием кляла «хачей с рынка, насилующих ваших девчонок». И со сладостным упоением впитывала мутную черную злобу, которая закипала в толпе, бурлила у ее ног, поднималась выше, обнимала бедра, вливалась в нее…  Какой там секс, ребята! Это в миллион раз круче!
Но всему хорошему всегда приходит конец. Скорая увезла ее прямо с митинга, а в больнице определили рак легких. Четвертой степени. И, как сказала сучка-врачиха, дело зашло так далеко, что существовала бы в медицине десятая степень, поставили бы десятую. Но и тут ей повезло – она попала под благотворительную программу и была переведена в хоспис. Последние ее десять дней там не пропали даром, и привыкшие ко всему медсестры потом вспоминали ее годами. Однако силы стремительно оставляли ее, и однажды вечером она почувствовала, что клокотавшая в ней всю жизнь ярость к людям внезапно утихла. Под действием болеутоляющего укола она забылась и, удивительная для нее вещь, увидала сон.
Снилось ей, что ее тело, скрученное болезнью, снова стало стройным и гладким, а поседевшие волосы – черными и густыми. И что она, вместе с десятком других, стоит в большом стеклянном стакане, напротив огромной, написанной маслом картины. А гигантская рука, вынимая из стакана то одного человека, то другого, наносит им на картину мазки. И картина меняется, плывет, живет…. И слышит она разговор,  который, как она неведомо откуда знает, непосредственно касается ее.
- Папа, а зачем нужна черная краска? Она же такая грязная, некрасивая, злая!
- Сынок, черная – очень важная краска. Земля черная, кошка черная бывает, ночь, тень тоже черная. А, кроме того, без черной краски другие бы не сияли так ярко. Контраст, понимаешь?
- Понимаю…   А ты этой кисточкой будешь черное рисовать?
- Нет, сынок, эта кисточка хорошо служила, но теперь она запачкалась и слиплась, и больше не годится.
- А ты помой ее в растворителе, как другие.
- Нет, сынок, черный не отмоешь. Слишком глубоко въедается…  Все равно проступать будет, сколько не мой. Принеси мне, пожалуйста, новую из коробки. А эту, на вот, отнеси в костер, где мы листья сжигаем.