Мы - мутанты, продолжение шестое

Начнем с известного – мы знаем, что характерным для всей биосферы является то, что взаимоотношения индивидуумов разных видов одного и того же ботанического или зоологического рода конкурентны и антагонистичны. Совместное же существование видов одного и того же рода, например – ботанического, возможно только при распределении индивидуумов каждого вида куртинами или гнездами, чем обеспечивается территориальный захват данного ареала, вытеснение растения-антагониста и удобные условия для размножения. Отдельно взятая травинка во враждебном окружении выжить не может. Такую же картину мы, как правило, наблюдаем и в зоологической среде. Животные одного и того же вида живут не разрозненно, но стадами или стаями и зачастую от поколения к поколению не меняют облюбованной местности, ибо приспособились к ней и от нее зависят. Отсюда мы можем сделать заключение, что сплоченность и территориальная привязанность является одним из непременных условий существования всего живого, в том числе и человека. «Каждый тотем, – говорит Леви-Брюль, – мистически связан с какой-нибудь местностью, с какой-нибудь частью пространства, границы которой точно очерчены». Каждая родовая группа, из соседствующих, занимала свой участок, где жила собирательством, охотой или рыболовством. Последующее объединение родовых групп в племена, оставляло за каждой из них принадлежащий ей ранее участок, ибо каждая родовая группа была к нему тотемически привязана. Время от времени на долю того или иного племени выпадало тяжелое испытание – приходилось то ли по причине продолжительной засухи, то ли по причине сильных вулканических извержений мигрировать в поисках нового обиталища и там оседать. Таким образом, очевидно, произошло расселение человека по всем материкам. Однако, при всем при этом, стремление племен к территориальной обособленности и тот факт, что каждая местность имела свои климатические особенности, растительный и животный мир, присущие только ей; привели к тому, что каждое племя выработало свои традиции – свой язык, свой стиль одежды и прочие всевозможные различия. «Арабы, тибетцы, ирокезы – все имеют свою исходную территорию, определяемую неповторимым сочетанием ландшафта, – говорит Гумилев, – и как таковая «родина» является одним из компонентов системы, именуемой «этнос». Но главной особенностью каждого исторически достаточно долго существующего этнического образования является накопление такого генетического признака, который придает этому этносу черты, характерные только для него, как внешние – анатомические, так и внутренние – психологические.


Подобное многообразие можно наблюдать и в животном мире. К роду собачьих относятся и песец, и шакал, и волк, и обыкновенная лисица. Очевидно, что все эти виды имеют одного общего предка, которого миграционное распространение окунуло в различающиеся природные условия и этим самым привело к соответствующим метаморфозам биологического характера. И после того, как это произошло, индивидуумы разных видов из рода собачьих (за исключением домашних собак), несмотря на некоторое внешнее сходство, в обычных для них условиях их дикой жизни не совокупляются или же не дают после совокупления нормального плодовитого потомства, т. е. они физиологически несовместимы. Это происходит, вероятно, потому что в природе наблюдается закономерность, согласно которой взаимоотношения видов одного и того же рода являются инстинктивно конкурентными и взаимоисключающими и, благодаря этому отчуждению, эти виды с течением времени приобретают настолько глубокие генетические различия, что межвидовое совокупление, если бы и было физически осуществлено, не могло бы привести к образованию зиготы.

То же самое случилось и с приматами, в число которых мы включаем полуобезьян и обезьян – обычных и человекообразных (существующих и ископаемых), древнейших человекоподобных (питекантропов, синантропов и неандертальцев), а также и современного человека. Все эти виды имели, очевидно, одного общего предка, который, благодаря приспособительным преимуществам, приобретенным в процессе предшествующего эволюционного развития, мигрировал в различные географические зоны и успешно их освоил. Дальнейший филогенез осуществлялся в разных географических зонах. Климатические, растительные, рельефные особенности этих зон привели к соответствующему ходу дальнейших генетических изменений и в итоге – к известному нам видовому обособлению. Отсюда следует, что человек никакого отношения ко всем близким ему видам не имеет и ни от какого из них не произошел. Генеалогия его, как и всех прочих приматов, напрямую восходит к общему предку. Временное расстояние от этого предка к современному человеку насчитывает миллионы лет. Но тут возникает вопрос – почему филогенетическое развитие предка приматов в одной из географических зон по линии человека и дальнейшее расселение получившегося в этой географической зоне промежуточного продукта филогенеза по всей территории земного шара не привело в итоге к дроблению homo sapiens на физиологически несовместимые виды?

Произошло это только потому, что промежуточный продукт филогенеза (назовем его предчеловеком) к начальному моменту расселения из исходной географической зоны был на грани эволюционного рубежа, отделяющего его от царства животных – от всего того, что живет само того не зная. Накопление как фенотипических так и генотипических изменений было необыкновенно медленным, поскольку предшественник человека разумного являлся во всех отношениях однородным видом. Преодоление рубежа ощутимо обозначилось в тот период, когда этот дикарь, расселившись по всему земному шару, в результате приноравливания к климатическим, рельефным, и прочим вариациям начал приобретать расовые и племенные различия. Увеличение словарного запаса, как средства смыслового общения, зарождение тотемических традиций, камнеобработка и прочие существенные достижения хотя и породили вначале только то, что Леви-Брюль назвал пра-логическим мышлением, но это уже был тот интеллектуальный уровень, который все дальше и дальше уводил человека от инстинкта, как от единственно возможной формы приспособления. С этих пор животности человека, не имеющей физиологической возможности уйти от сосуществования с эволюционирующим разумом, пришлось притаиться и там, в бессознательном обособлении своем, занять воинственно-оборонительную позицию. И если инстинкт принуждал одно племя по отношению к другому занимать непримиримую позицию – конкурентную и антагонистическую (аристотелевское исключение третьего – или только А или только не-А – победа или поражение, то разум, помогая этой борьбе в то же время ей противодействовал, способствуя процессу примирения племен и даже, хотя и в исключительных случаях, если не полному, то частичному их слиянию, что оказывало немедленное мутагенное воздействие как на фенотипические так и на генотипические стороны эволюции – расширяло наследственные основы, повышало жизненность и приспособленность к условиям внешней среды. Новое племя, получившееся в результате слияния, в течение нескольких последующих поколений приобретало, в сравнении с исходными двумя, лучшее умственное развитие, большую конституциональную крепость и превосходство в плодовитости, что уже само по себе, даже при достижении реликтовой фазы, давало более качественный материал для возможности дальнейшего эволюционно-генетического преобразования. Но если даже слияния и не происходило, то различного рода мирные соглашения, как результат разумного выхода из конфликтных ситуаций, приводили к тому, что юноши одного племени находили себе невест в другом и таким образом происходило наследственно-генетическое омоложение племен. При этом следует отметить положительное влияние на ход этногенеза и насильственных захватов, так как и здесь сказывалось в итоге разумное начало – женскую половину покоренного племени и детей обычно не истребляли.

______________
Ссылки на переходы:

http://proza.ru/2009/12/01/742 < к продолжению пятому

к продолжению седьмому > http://proza.ru/2009/12/01/786