Ночи Неморы. Пророчество. Ночь седьмая

Потерявшего сознание старика перенесли из хранилища в покои, и Заир просидел у его постели  весь остаток ночи и весь день. Последние, сказанные Халимом слова, взволновали юношу  и внесли смятение в его душу. Остальные его спутники удалились в отведённые им покои, чтобы немного отдохнуть, так как они провели в хранилище долгое время.  Лишь когда сумерки окутали мягким полумраком дверец, старик  очнулся. К тому моменту все вновь собрались вместе. В небольшой покой, в котором на мягком ложе уложили старика, собрались и Маркус, и Мегован и Дионель. Пришли даже  Эль-Малик и сам правитель города, Семараг. Заир, не сводивший внимательного взора с лица Халима, первый заметил, что тот очнулся. Когда незрячие глаза старца открылись, он взял его за руку и негромко спросил:
- Как ты чувствуешь себя, почтенный Халим?
- Это ты, - старик сжал тонкими сухими пальцами руку юноши, и по губам его скользнула лёгкая улыбка. – Мой сын. Наконец-то я нашёл тебя.
- Почему ты называешь меня сыном? – Заир старался говорить спокойно, но волнение его невольно прорывалось во взгляде и трепетании густых ресниц.
- Потому что это так и есть, - ответил Халим. – Сейчас я расскажу вас всё.
- Постойте, - вмешался Эль-Малик. - Мне кажется, что нужно подкрепить силы, а после разговаривать. Ты, почтеннейший, провёл в беспамятстве много часов, и нуждаешься в пище и питье.
- Верно, - отозвался Халим. Поддерживаемый Заиром, он, вместе с остальными присутствующими, перешёл в просторное округлое помещение, где слуги правителя приготовили ужин. Все торопливо поели, стремясь завершить трапезу и услышать рассказ старца. Тот же, едва притронувшись к пище, в основном, пил горячий ароматный травяной настой, что приготовили по настоянию Дионель. Настой это вернул силы старику, и на щеках его выступил слабый румянец. После того, как слуги унесли остатки трапезы, Семараг спросил:
- Удалось вам понять смысл пророчества? – он уже знал от своего прорицателя о том, как удалось открыть шкатулку, о находках, которые сделали собравшиеся здесь чужестранцы.
- Пока не до конца, о, повелитель, - Эль-Малик склонился к Семарагу.  Но мы на пути к истине. И рассказ этого старца поможет нам. – Затем он обратился к Халиму. – Мы готовы выслушать тебя, почтеннейший.
Старик протянул руку, и Заир тут же вложил свою ладонь в его ладони. Казалось, незримые узы связали юношу и старика.
- Слушайте же мою историю, - начал Халим.

Купец и его жена.

Много лет назад, когда я был молод, силён и зряч, отцу моему принадлежали богатые лавки в далёком городе Трелисе. Сам я помогал отцу, управляя одной из его лавок, особенно богатой товарами, привозимыми с далёкого востока. Отец мой часто отправлял караваны в разные концы мира, и оттуда стекались в город разнообразные товары. Отца моего знали многие торговцы и севера и юга и запада и востока, и торговать с ним считали за честь. Но, несмотря на это, отец мой оставался самым приветливым и доброжелательным человеком из всех, кого я знал. Если он находился в какой-либо из лавок в тот момент, когда туда являлся покупатель, он старался сам услужить ему, помогал выбрать лучший товар любому, пусть то была даже беднейшая старушка, или какой-нибудь горемыка, целый год копивший по грошику на подарок жене. За это его любили и уважали все жители Трелиса. Я же, избалованный богатством и высоким положением отца, вёл себя надменно и напыщенно. Сидеть целыми днями в лавке, угождать всем покупателям, даже самым бедным и незначительным, казалось мне ниже моего достоинства. Я завёл себе друзей, таких же избалованных сынков богатых родителей, и старался при любой возможности улизнуть из лавки и отправиться с ними на пирушку. Мы с приятелями объедались самыми вкусными блюдами, упивались роскошными винами, услаждали свой слух игрой музыкантов, а зрение – движениями танцовщиц. При этом я даже не задумывался о том, что каждый раз друзья мои предоставляли мне возможность оплачивать все эти удовольствия.
- Пусть Халим сегодня заплатит, - говаривали они. – К отцу его снова прибыл караван с юга, и он, наверняка, выручил кучу денег за товары.
И я, глупец, с радостью выкладывал денежки, гордясь тем, что могу угодить своим приятелям, многие из которых были сыновьями знатных сановников из свиты наместника Трелиса.
Отца моего чрезвычайно огорчало такое моё поведение, он часто бранил меня, и я, после очередной его взбучки, усевшись в ненавистной лавке, мечтал о том времени, когда смогу сам распоряжаться деньгами, не давая отчёта отцу. В такие моменты мне и в голову не приходило, что такое случится лишь в случае смерти моего родителя. Я искренне полагал, что деньги сами собой найдутся.
В надежде отвлечь меня от праздного времяпрепровождения, отец мой задумал женить меня. Один из его компаньонов имел дочь, Ноэль. Она была очень красива и прекрасно воспитана. Состоялась помолвка, и я с молодой женой поселился в отдельном домике недалеко от торговой площади. Некоторое время я наслаждался семейной жизнью, после вернулся к прежнему образу жизни. Ничто, ни увещеванья моего отца, ни слёзы моей молодой жены, не могли отвлечь меня от пирушек и развлечений. Своим бездумным поведением я вызвал такой гнев родителя, что он отказал мне в содержании, оставив мне лишь ту лавку, в которой я торговал. Средства мои сделались столь малы, что я не мог уже устраивать пиров и празднеств, и друзья мои покинули меня. Обозлённый, я срывал зло на Ноэль, и жене моей, в ту пору ждущей нашего первенца, приходилось несладко. Часто я доводил её до слёз несправедливыми упрёками. От постоянных огорчений Ноэль заболела и разрешилась от бремени мёртвым младенцем. Это несколько отрезвило меня, и, раскаиваясь  в своих поступках, я стал нежен и заботлив с женой. Некоторое время в доме нашем царил мир.
Затем в Трелис пришла беда. Страшное поветрие косило горожан, унося жизни и старых и малых. Отец мой тяжко заболел, и, как ни старались мы вылечить его, он скончался. После смерти его я долго горевал, но потом, когда болезни надоело опустошать наш город, принялся заниматься торговлей, распоряжаясь немалым отцовским имуществом. Я сделался одним из богатейших людей города, и у меня вновь появились многочисленные друзья. Словно обезумев, принялся я предаваться веселью. Пиры следовали за пирами. Тонкие вина, изысканные яства, лучшие музыканты и танцовщицы – на всё это я с удовольствием тратил доставшиеся мне деньги. Жена моя тщетно молила меня остановиться. Я не слушал её, и отношения наши совсем ухудшились. Я уже даже подумывал о том, чтобы развестись с Ноэль, отправить её в родительский дом, и взять себе другую жену, или же оставаться одному, довольствуясь милостями продажных женщин.
Прошло немного времени, как я обнаружил, что богатства, оставленные мне отцом, не столь безграничны, как мне представлялось. Наличные средства иссякли, пойдя в уплату заказываемых развлечений, к тому же, увлёкшись празднествами, я совершенно забросил торговые дела, не посылал караваны в другие страны. Друзья мои брали в лавках моих любые, приглянувшиеся им товары, обещая заплатить позже. Но я, по щедрости моей, разрешал им оставить у себя отобранное, не требуя платы.
И вот, проснувшись однажды утром с гудящей от хмеля головой, я обнаружил, что разорён. От всего доставшегося мне наследства осталась лишь та лавка, в которой я торговал до смерти отца, и небольшой караван. Я кинулся к моим друзьям, напоминая им о том, что они брали у меня товары, но те напомнили мне о моей щедрости и отказались платить. Более того, многие заявили:
- Нам не следует больше знаться с тобой, Халим. Ты слишком беден для нас.
Уязвлённый, я отправился домой, где Ноэль, эта благороднейшая, преданнейшая женщина, долго утешала меня. Мы с ней долго совещались, и я решил, что с этого момента начну совершенно новую жизнь. Первым делом, я продал другим купцам все лавки отца, за исключением одной. На вырученные деньги я закупил товаров и снарядил последний оставшийся у меня караван. Сам отправился с ним далеко на север, где выгодно продал мои товары, и вернулся с деньгами и новыми товарами. Неустанно работая, я смог в четыре года добиться того, что снова стал уважаемым торговцем Трелиса, пусть не столь богатым, как прежде, но всё же достаточно состоятельным. С пирушками и развлечениями было покончено. К тому же, жена моя вновь ждала ребёнка.
Но вот однажды в город наш прибыл богатый караван с юга. Люди, приведшие его, удивлял горожан цветом кожи и волос. Смуглые, почти чёрные, с завитыми в тугие кольца волосами, с бородами, заплетёнными в косички, они привлекали внимание не только ребятишек, но и взрослых. Товары, что они доставили в город, поражали. Тонкие, почти прозрачные ткани, благовония, специи, сверкающие самоцветы, округлый жемчуг. Подобные богатства редко оказывались в Трелисе. Все купцы города стремились купить эти товары, и мне удалось приобрести несколько тюков тканей и мешочки со специями, которые я собирался отвезти дальше, на север, где, как я знал, я мог бы выручить за них огромные деньги. В благодарность за удачную торговлю я пригласил нескольких чужеземных купцов в свой дом и устроил для них пир. Предводитель их, свирепого вида высокий мужчина по имени Кафир, увидев в доме моём Ноэль, преподнёс ей подарок, нитку розового жемчуга, и не сводил с неё глаз весь вечер. Ночью жена сказала мне:
- Ты видел, как этот страшный человек смотрел на меня?
Я заметил, что жена моя необыкновенно бледна, и постарался успокоить её.
- Тебе показалось. Он просто не привык к тому, что женщины появляются в обществе мужчин с открытым лицом. На его родине женщины проводят дни свои в отдельных покоях, и никому, кроме мужа, не дозволяется видеть их лица.
Жена моя была уже на сносях, и я решил, что страхи её – просто плод воображения. Поднявшись утром, я направился в лавку, а по дороге видел, как чужеземный караван готовится покинуть город. Просидев целый день в лавке, я вернулся домой, где меня встретила странная тишина и темнота. Войдя в дом, я увидел тела двух слуг и служанки моей жены, лежащие у порога нашей спальни. Горла их были перерезаны, и кровь заливала пол. Кинувшись в спальню, я обнаружил, что всё в ней перевёрнуто, а жена моя бесследно исчезла. Вне себя от горя, принялся я искать Ноэль, выкрикивая её имя. На вопли мои сбежались соседи, но никто из них не мог объяснить мне, что произошло в моём доме. Я побежал к наместнику, и тот послал предводителя городской стражи к моему дому вместе с дюжиной воинов. Вместе мы обыскали все улицы и городскую площадь, но моей жены нигде не было. Опросили всех купцов и торговцев, но ничего не смогли узнать. Наконец, один из стражников предложил опросить нищих, что сидят на торговой площади. Взрослые ничем не смогли нам помочь, а вот ободранный, одетый в лохмотья мальчишка сказал, что видел, как в караване чужеземцев, покинувших город поутру, был подозрительный тюк, который шевелился и издавал странные звуки.
Услышав это, я, словно безумный, помчался к дому, оседлал своего коня и поскакал следом за караваном. Мне и в голову не пришло взять с собой стражу или нанять воина-телохранителя. Вооружённый лишь лёгкой булавой, я скакал вслед чужестранцам, и к полуночи достиг места, где караван остановился на ночлег. Оставив коня, я подкрался поближе, и у костра увидел связанную Ноэль. Она была бледна, и на щеках её я заметил следы слёз. Должно быть, я невольно выдал себя каким-нибудь шорохом, потому что позади меня из темноты бесшумно вынырнули двое чужеземцев. Они схватили меня и связали. Доставив меня к начальнику каравана, они бросили меня к его ногам.
- Ты глупо сделал, что последовал за нами, - сказал мне Кафир, - и поступил ещё глупее, так как последовал один. Теперь же мне придётся либо убить тебя, либо сделать рабом, так, как я сделаю своей рабыней и наложницей твою жену, едва она избавится от бремени, - и он кивнул в сторону Ноэль, чьи полные ужаса глаза были прикованы ко мне.
- Как мог ты отплатить мне так жестоко за моё гостеприимство? – гневно вскричал я. – Ведь ты был гостем в моём доме.
- Я увидел твою жену и захотел её. Я всегда получаю то, чего хочу.
- Но где же твоя честь? Ведь ты нарушил все законы, божеские и человеческие?
- Никакие законы не сдержат меня, если речь идёт о таких неверных собаках, как ты, - Кафир презрительно плюнул. – У вас, неверных, нет ни совести, ни чести,  и я е считаю зазорным забрать у тебя то, что мне приглянулось.
Я был бессилен, и лишь с яростью смотрел на него. Связанный, я провёл ночь на голой земле у костра, а утром меня усадили верхом на моего коня, пойманного охраной каравана неподалёку, прикрутили к седлу, а повод коня привязали к одной из повозок. Сидя в седле, я мог видеть весь караван, впереди которого на тонконогом гнедом жеребце гарцевал Кафир. На одной из повозок сидела Ноэль, которая то и дело оборачивалась и бросала на меня полные боли взгляды. Караван двигался быстро, прошло всего несколько дней, как мы покинули пределы моей страны. Дни тянулись однообразно, я проводил их, привязанный к седлу, ночи же у костра, под наблюдением бдительных стражей. Путы мои ни на миг не ослаблялись, и даже есть, и справлять нужду, я вынужден был связанный.  К жене своей я не мог и приблизиться, но с тревогой замечал, как силы покидают её, и как болезненные тени залегают вокруг прекрасных глаз, а со щёк исчезает румянец. Тяготы пути были непосильны для Ноэль в её положении.
За пределами моей страны, густо поросшей лесами, простирались бескрайние степи, покрытые высокими травами, уже отцветшими и клонящими к земле отягощённые плодами стебли. Травы эти достигали брюха коня, и, если бы не дорога, вьющаяся по степи, путешествие по ней было бы затруднено. По ночам нас сопровождали стаи каких-то хищников, грозно завывающих во тьме, но не решающихся приблизиться к людям. Постепенно становилось суше, и сочные травы стали сменяться небольшими колючими кустиками, почва стала песчаной, кое-где её прерывали глинистые участки, на которых выступала соль. Караван достиг пустыни. Здесь, на краю песков, располагался город, в котором торговцы сменили свои повозки на вьючных животных – уродливых толстогубых существ с двумя горбами на спине, верблюдов. Речь жителей города была мне незнакома, и я не мог обратиться к ним. Покинув город, караван вступил в пески. Бескрайние красноватые спучие холмы простирались перед нами. Кафир уверенно вёл нас по едва заметным приметам. Днём царила невероятная жара, от раскалённого песка поднималась дымка,  по ночам же с чёрного, подобно бархату неба, сияли яркие звёзды. Состояние Ноэль заметно ухудшилось, и я со страхом думал о том, что она не вынесет тягот пути. К тому же, приближался срок родов, а здесь, в пустыне, среди грубых мужчин, она не могла рассчитывать на помощь. Я и сам  ослаб, так кормили меня очень скудно, так, чтобы лишь поддерживать силы.
И вот настал день,  когда в небе заклубились тучи. Поднялся ветер, вздымая к темнеющему небу клубы песка. Караванщики забеспокоились. Согнав животных в кучу, они закутывали им головы и заставляли улечься на песок. Меня толкнули к верблюдам, и я упал рядом с ними на песок.  Вдруг неожиданно пески заколебались, земля содрогнулась, и из-под песка показались ужасные существа, подобных которым я никогда не видел. Огромные, с суставчатыми лапами, заканчивающимися клешнями, они были покрыты толстыми панцирями. На загнутых их хвостах красовались острые жала. Цвет их, огненно-красный, был под стать жару, который распространялся от них. Чудовища напали на караван, воины смело вступили в битву, издавая боевые крики.  Я услышал душераздирающий крик Ноэль, рванулся, но мои руки по-прежнему были связаны. Я попытался подняться на ноги, и мне это удалось, но в этот момент одно из нападавших на нас чудовищ обернулось ко мне, и я увидел острые челюсти и многочисленные глаза, уставившиеся на меня со слепой яростью. Взмах огромного хвоста, и свет навеки померк для меня.

Старик остановился. Его слушатели, увлечённые рассказом, увидели, что он весь дрожит, заново переживая  случившееся с ним. На лбу Халима выступила испарина.  Заир поспешил поднести старику чашу с водой. Тот выпил, немного помолчал, а затем его тихий голос зазвучал вновь.

Очнувшись, я ощутил страшную боль в глазах, поднеся к ним руку, я понял, что страшный удар навсегда лишил меня зрения. Вокруг меня было тихо. Я не слышал ни лбдских голосов, ни рёва животных. Ощупывая землю вокруг, связанными руками, я принялся передвигаться ползком по песку. Наконец, наткнулся на труп воина, рядом с ним, на песке, лежала сабля. Мне удалось перерезать верёвки, стягивающие мои руки, и подняться на ноги. Не буду долго рассказывать, как я обшаривал пески. Скажу лишь, что я обнаружил лишь убитых мужчин и мёртвых животных. Ноэль же нигде не было. Я кричал, звал, но никто не отзывался. Я уже совсем отчаялся и приготовился умереть, как вдруг, ощупывая очередного верблюда, я понял, что он живой. Кое-как вскарабкавшись ему на спину, я лишился чувств. Не знаю, как мы тронулись в путь, не знаю, сколько мы плутали по пескам. Знаю лишь, что очнулся я в том городе, где последний раз останавливался караван. Жители его подобрали меня недалеко от города, увидев рыщущего по пескам моего двугорбого спасителя.  Излечение моё было долгим, я потерял много сил. Городской лекарь смог залечить страшные раны на моём лице, но зрение я потерял навсегда. Когда я смог рассказать жителям города о нападении на караван, они лишь посочувствовали мне, но отправиться на поиски оставшихся в живых отказались.
- После нападения огненных скорпионов никто не выживает. Чудо, что ты сам уцелел, - сказал один из них.
Как я не молил, они были напреклонны. Да я и сам понимал, что, даже если Ноэль и смогла бы выжить после нападения, солнце пцстыни давно уже убило её. Я провёл много ночей, проливая по моей погибшей жене горькие слёзы, а затем покинул город и направился обратно в Трелис. Очередной караван, шедший из пустыни, согласился принять меня. Добрые жители города снабдили меня провизией и конём, и спустя много дней я вернулся в родные места. Мои сограждане с удивлением выслушали печальную историю моих горестей. Они-то считали меня погибшим. Я снова открыл свою лавку, и начал торговать. Но теперь я не мог делать этого сам, и вынужден был нанять помощника. Шли годы, я продолжал вести привычный образ жизни. Постепенно горожане привыкли к моей слепоте, а сам я так хорошо изучил Трелис, что без труда передвигался по нему. Я больше так и не женился, хотя нашлись женщины, которые хотели бы выйти за меня замуж. Я никак не мог забыть Ноэль. Случившееся со мной я воспринимал как наказание мне за грехи молодости.
Полгода назад я сидел на пороге своей лавки, как вдруг услышал слабый голос:
- Пожалуйста, прошу, подайте бедной женщине.
- Кто здесь? - спросил я.
- Несчастная, навлёкшая на себя немилость богов, - тут я услышал звук какого-то удара, и едва слышный стон.
Я протянул руку и коснулся чьей-то грубой одежды. Помощник мой, выглянув на голоса, воскликнул:
- Не дотрагивайся, господин. Это прокажённая, - и, обратившись к невидимой женщине, закричал: - Ступай прочь отсюда!
Снова послышался звук удара.
- Погоди, Регис, - вмешался я. – Что это за звуки?
- Мальчишки бросают камни в эту нищенку, посмевшую вступить в город со своей болезнью, - ответил Регис, затем снова принялся гнать несчастную.
- Прошу вас, у меня совсем нет сил. Если вы не поможете мне, я умру, - жалобно молила женщина.
Я поднялся и приказал помощнику:
- Проводи женщину в мой дом.
- Но, господин… - Не спорь. Она хоть и больна, но она – живой человек, и заслуживает помощи.
- Но проказа… - снова начал, было, мой помощник, но я жестом остановил его.
- Я не боюсь. А ты лишь отведи женщину во двор дома, и можешь уйти. Я сам дальше справлюсь.
Недовольно ворча под нос, Регис повиновался. Когда он вернулся в лавку, то не преминул высказать мне своё недовольство. Я же, не слушая его слов, направился домой. Войдя во двор, я услышал сердитые голоса слуг. При моём приближении они смолкли, затем один из них, мой старый слуга Мохир сказал:
- Господин, по твоему приказу Регис привёл в дом прокажённую. Что ты делаешь, господин? Мы все заболеем и умрём.
- Раз вы так боитесь умереть, ступайте прочь. Вернётесь завтра, когда женщина уйдёт, - рассердился я и прогнал всех слуг.
Несчастная больная, сидевшая во дворике моего дома, приблизилась  и сказала:
- Не стоило прогонять своих людей из-за меня, господин. Они не виноваты в том, что боятся. Ведь со мной смерть, - по голосу я понял, что женщина молода.
- Я не боюсь смерти, - отозвался я, и предложил моей невольной гостье умыться, поесть и выспаться.
- Наверное, ты не понимаешь, господин, - стала отказываться она. – Я больна страшной болезнью, и тебе не стоит оставлять меня в своём доме. Мне нужно лишь немного пищи и воды, и я готова буду покинуть город.
- Но скоро ночь, а за воротами города полно диких зверей. Они растерзают тебя, - возразил я.
- Даже дикий зверь не тронет больного проказой, - горько сказала она.
- И всё же, я хочу, чтобы ты отдохнула в моём доме, - сказал я. – Здесь, во дворе, есть бадья с водой. Можешь умыться, а после приходи в комнату.
Она повиновалась. И я услышал, как тихонько льётся на землю вода. Затем раздались шаги, и женщина вошла в комнату, в которой я успел уже накрыть стол. Мы вместе поели, и я предложил несчастной занять ложе в одной из пустующих комнат.
- Спасибо тебе, добрый господин, - ответила она и отправилась спать. Я же провёл всю ночь без сна, вспоминая горести, обрушившиеся на меня, и понимая, что есть в этом мире люди, страдавшие ещё больше, нежели я. Утром я вышел во двор. Прокажённая собиралась покинуть мой дом. Я дал ей узелок с хлебом и сыром и несколько монет.
- Вот, возьми, сказал я. – Это поможет тебе добраться до следующего города.
- Благодарю тебя, - ответила она. – Ты был добр ко мне. Вижу, что и сам ты, господин, много страдал.
- Да, это верно, - тихо отозвался я.
- И ещё я вижу в душе твоей печаль по прошедшему и желание смерти, - сказал она,  и я поразился. Как ей удалось так верно угадать моё состояние? Ведь с тех пор, как я потерял жену, будущего ребёнка, и ослеп, жизнь стала мне не мила, и я ждал смерти, как избавления от страданий.
- Я хочу отблагодарить тебя за добро, - продолжала, меж тем, она, - дай мне слово, что завтра же отправишься в путь.
- В путь? Но я слеп! - вскричал я.
- Пусть это не остановит тебя. Ты должен пройти этот путь один, и пешком.
- Куда же ты хочешь, чтобы я пошёл?
- Далеко отсюда есть город Немора. Ты должен найти этот город, и там обретёшь то, что придаст твоей жизни новый смысл, – звонким голосом проговорила она, и слова её эхом отозвались в моей голове.
- Что? Что я найду в этом городе? – в волнении переспросил я.
- То, что давно потерял и не чаял найти, - голос её начал отдаляться. – Иди, ищи…
- Постой, объясни, - крикнул я, но вокруг меня царила тишина. Я стал шарить руками, и понял, что остался один. Через несколько минут я услышал голоса моих слуг.
- Где она? – спросил я их.
- О ком ты говоришь, господин? – они удивились.
 – О прокажённой, что вчера явилась в мой дом и провела в нём ночь.
Ответом мне было молчание, затем Мохир сказал:
- Не знаю, о чём ты говоришь, господин мой. Здесь не было никакой прокажённой.
- Но как же не было? Ведь я сам велел Регису привести её вчера вечером в дом.
- Регис никого не приводил, - испуганно ответил Мохир. В этот момент сам Регис вошёл во двор и тоже подтвердил, что не видел никакой прокажённой. По голосам моих слуг я понял, что они считают, будто у меня случилось лёгкое помешательство, а Регис предположил, что я видел странный сон. Я сам начал думать, что на меня нашло какое-то затмение. Направившись в лавку, я уже собрался открыть её и начать торговлю, как почти у самого порога споткнулся и упал. Под руками моими оказалось несколько камней. Сжав один из них в ладони, я вновь услышал голос женщины:
- Иди, ищи…
Более не колеблясь, я вернулся домой и, несмотря на уговоры моих слуг, на следующий день отправился пешком на поиски Неморы.

- Значит, ты пришёл сюда по велению странной незнакомки, - подытожил Семараг.
- Да, и здесь я нашёл то, что давно потеря и не чаял найти, и старик с нежностью сжал руку Заира, который весь длинный рассказ не отпускал руки Халима, и, не стесняясь, плакал.
- Значит, ты уверен, что Заир – твой сын? – спросил Эль-Малик.
- Конечно, уверен, - твёрдо отозвался Халим. – Ведь ему столько лет, сколько было бы моему ребёнку, и мать его нашли в пустыне, где она родила его в последнем усилии и умерла.
- И имя её было Ноэль, - тихо подсказала Дионель. Глаза девушки были полны слёз, и даже глаза Маркуса и Мегована подозрительно блестели. 
- Что ж, похоже, мы расшифровали часть пророчества, - подытожил Эль-Малик и продекламировал:
Но пять из них: нашедший сына,
Простивший зло, врага любивший,
Звезду поднявший, отпустивший грех смерти…
- Звезду поднявший – Заир, нашедший сына – Халим, - подтвердил Мегован.
- Теперь осталось разобраться с остальными, - с нервным смешком отозвался Маркус.
- Простивший зло – это, наверное, ты, Маркус, - сказала Дионель. – Ведь ты жаждал мести для Мореллы за смерть брата, а теперь защищаешь её.
Маркус покраснел, а затем, открыто взглянув на обравшихся, ответил:
 - Да, теперь я готов признать это.
- Что же касается двух других – то это Мегован и Дионель, - вставил Заир. – Один из вас отпустивший грех смерти, а другой – любивший врага. Какого врага ты любишь, Дионель? – обратился он  к девушке.
- Ну, уж нет! Никакого врага я не люблю! – вскричала жрица, сверкая глазами.
- Я люблю, - тихо отозвался Мегован, но его все услышали, и в покоях воцарилась тишина.
- Кого же ты любишь? – спросил Эль-Малик.
Молодой человек поднялся, сглотнули и начал:
- Я… мне трудно это признать, но…
В этот миг дверь покоев распахнулась, и в покои ворвался Файзи, молодой мужчина, провожавший путников к правителю. Одежда его была разорвана, на лбу кровоточил порез. Всклокоченные волосы были грязны, на щеках тоже были потёки грязи.
- Повелитель, - задыхаясь, проговорил он, - там бунт.
- Бунт? – Семараг вскочил.
- Твой советник Мархал подкупил стражу, и вместе с остальными придворными они идут к Синей башне, чтобы убить принцессу.
Правитель и Эль-Малик при словах этих кинулись к двери. За ними последовали Маркус и Мегован.
- Останься здесь, - сказал последний Дионель. Заир и Халим остались на месте. Девушка же, презрительно пожав плечами, неспешным шагом вышла из покоев и направилась следом за мужчинами.