Письма о советской школе-2

               
Уважаемый Михаил Петрович!

В естествознании я довольно слаб. Гегель тут сказал бы: «пустая глубина». У Вас в этих вопросах должно быть явное преимущество. В философии, обществоведении, политэкономии я кое-что смыслю. Но и тут я чувствую себя провинциалом, – как будто сижу в глубоком колодце, оторванный от важнейших научных источников. Никого не слышу, и меня никто не слышит. Кругом  – стены, внизу – холодная вода, и лишь вверху  – маленький кусочек неба. Впрочем, не один я таков, нас очень, очень много. В чём я действительно превосхожу Вас, так это в количестве накопленной желчи, которая выливается в старческое брюзжание.
Диссертацию защищайте поскорее, Михаил Петрович, не тяните время. Защищённая диссертация – это отвоёванное право на научную работу. Остерегайтесь быть затянутым в то болото, где люди все сто процентов сил и времени отдают борьбе за насущный кусок хлеба.
В вопросе о предмете науки я не имею окончательного вывода. Да он мне и не слишком нужен. Я просто нахожу наслаждение в разыскивании золотых крупиц истины, которые сильные мира сего умышленно перемешивают с ярко сверкающей мишурой лжи.
Что может извлечь естествоиспытатель из наблюдений над кучей муравейника? Он может открыть важнейшие законы жизни этих крошечных существ, объяснить их поведение и точно предсказать их реакцию на те или иные климатические, механические и прочие воздействия. Он напишет книгу о муравьях, которая не устареет и через миллион лет (если они к тому времени не исчезнут с лица земли). А можем ли мы в мыслях подняться так высоко, чтобы Земля людей показалась нам кучей муравейника? Чтобы написать о человеческом обществе точно предсказывающую науку? Многие пытаются это сделать. Слава их разуму! Однако следует помнить «корифеям», что сами они «муравьи» из этой же «кучи», а не сверхчеловеки, не супермены, не боги.

Уважаемый Михаил Петрович!

Вот что мне прислали из «Литературной газеты»: «Уважаемый Сергей Осипович! Вы написали очень хорошую статью. Оставим её в отделе. Попробуем подготовить к печати, хотя гарантии опубликовать дать не может. По многим-многим причинам. Надежды, однако, не теряем. Будем готовить. Всего Вам доброго. Н. Логинова. Отдел коммунистического воспитания». Нет желания у меня рассуждать о том, что они могут, чего не могут. Сложный это вопрос.
Прочитав выдержку из статьи В.В. Кумарина, я проникся к нему величайшим уважением. Моя мысль развивалась в этом же направлении. Неужели «Наш современник» отказался напечатать такую статью?  «Бог покинул нас!» – воскликнул бы я, если бы был верующим.
Убить человека можно не только пулей, дубиной, петлёй, голодом, но и способом более «гуманным» – заставить его молчать. Более того, таким способом можно убить не только отдельного человека, но и целую нацию. Так, столетия гнил Китай, отгороженный от мира великой стеной, охраняемый властителями от крамолы, пока внешние события не сотрясли его изоляцию, не пробили трещины и не заменили застоявшуюся атмосферу свежим воздухом развивающейся цивилизации (пробуждение Китая меняет ход мировой истории, и я не уверен, что в лучшую для нас сторону).
Отсутствие свободных споров, свободного обмена мнений по животрепещущим вопросам педагогики повергает последнюю в спячку, обрекает на застой. Не надо иметь большого ума, чтобы понять это. Запаситесь, люди, терпением – впереди ещё третье тысячелетие!
Получил письмо от М.Б. Урина с несколькими статьями и копиями газетных статей, а также открытку. В день отправки письма М.Б. улетал со своими учениками в Башкирию «сеять Сухомлинские зёрна». Откуда у человека столько физических сил, чтобы без конца ездить, летать, говорить по 5-6 часов без остановки?  За 25 лет работы в школе (30 декабря  мне стукнуло 53) я основательно поизносился физически и немного завидую своим сверстникам.
В общем, жизнь у этого человека сложилась счастливо, он точно знает, где лежит клад и копает наверняка. Талант педагога в нём удачно соединился с талантом  публициста (очень осторожного). Он чувствует человека и потому может писать о человеке, в отличие от сонмища чиновников от педагогики, которые чувствуют только деньги в руках да хорошо разбираются в товарах ширпотреба.
Хорошего Вам здоровья, Михаил Петрович, и успехов в работе!

Корягин С.О.  13 января 1983 года

П. 12
Здравствуйте, уважаемый Михаил Борисович!

Великое спасибо Вам за письмо, за статьи. Немножко завидую Вашей энергичности, педагогическому и публицистическому таланту. Но это зависть не чёрная, ибо она тут же перекрывается радостью: слава богу, есть люди, которые по принципиальным вопросам педагогики мыслят аналогично. Не мне Вам доказывать, как трудно живётся на свете робинзонам.
Чтобы писать о человеке (тем более о ребёнке), надо самому быть человеком (не в расхожем смысле), надо глубоко чувствовать и понимать хотя бы ближнего своего. Я нахожу, что в нашей повседневной работе слишком мало человечности. Это ярко проиллюстрировано Вашей статьёй «Самая худшая девчонка». От недостатка человечности через пару ступенек мы попадаем в бесчеловечность. Не случайно В.А. Сухомлинский любил Ф.М. Достоевского, талантливого исследователя человеческой души, и с таким благоговением отзывался о нём. Придёт время, когда окончательно будет выброшен миф об «архискверном Достоевском».
Дважды прочитал Вашу статью «Между посевом и жатвой». Меня заинтересовала мысль о «премудрых пескарях». Мне очень понятно Ваше беспокойство о нравственном облике своих питомцев. Однако вспомните о нравственном облике и тех, кого они испугались. Ибо, если они испугались, – были, значит, для этого основания. Кто создал в школе обстановку, при которой ученики боятся сказать правду? Чей грех при этом больше: тех, кто боится сказать правду, или тех, кто наказывает за правду? Ситуация прозрачна, отвечать не надо.
Далее. Шаталов борется за свои идеи. А много ли нашлось таких, кто вступился за него в трудную минуту. Когда он «блистал»,  «друзья» вились вокруг него, как мухи вокруг мёда. Сейчас – не вьются. Спасибо Синицыну, – ему, видимо, нечего терять, – да журналу «Наш современник». «Умолкли звуки дивных песен», потому что наши газетчики любят жизнь без риска.
Вы пишете о Шаталове: «Так боролся за свои стихи Маяковский, другого аналога я не знаю». Справедливо сказано, потому что не могли же Вы сослаться, например, на Цветаеву, Ахматову, Пастернака, Мандельштама, которым тоже нелегко приходилось в борьбе за признание своего творчества.
Прекрасна статья «Уроки осердечивания ума». В течение нескольких лет я настойчиво рекомендовал своему школьному начальству организовать психолого-педагогический семинар для изучения наследия Сухомлинского (вместо политзанятий или в дополнение к ним). Сочувственно кивали, соглашались, позволили мне дважды выступить – и засушили идею. А учителя просто измучены и ничего не хотят.
А. Довженко в своё время справедливо указал на «ножницы» между образованностью и нравственным состоянием нашего общества (большого ума, правда, не требуется, чтобы это заметить). В чём корни этого раздвоения? В педагогике? – Не только. Тут есть причины и глубоко социальные. Образование быстрее продвинулось потому, что оно непосредственно связано с производством, а нравственность уходит своими корнями в такие тайники душевной и духовной жизни народа, которые прямо не примыкают к экономическим отношениям, но ближе связаны с обычаями, традициями, литературой, искусством, верой – общей культурой как продуктом всей истории.
Особенно велика у нас роль литературы и кино. Однако литература и кино дают, в основном, образцы поведения на войне и на производстве. А в обычной жизни не надо бить немцев, не надо выполнять плана, – и многие теряются. На войне он был героем, на производстве являлся ударником, а в быту – разбросал по свету детей, успел побывать «в местах не столь отдалённых».
Парадоксальный факт: «рядовой» труженик, трудящийся (рабочий, колхозник), ради которого, в основном, и загорелся в мире сыр-бор, получив все блага от социализма, не бежит в библиотеку за книгой, не идёт в театр, в консерваторию,  не поступает в техникум или институт (оставим пока исключения), не воспитывает детей, а «соображает на троих», долбит целый вечер в домино, занимается рыбалкой и охотой, идёт в гости, чтобы попьянствовать. Короче: превращается в существо беззаботное, ленивое, жуликоватое, похотливое, превращается в иждивенца и мещанина, изощрённого потребителя, для которого и производство ценно только своими двумя днями в месяц – пятым и двадцатым. Какая уж тут мораль! Какая уж тут нравственность!
Ответственные люди в нашем государстве нередко очень примитивно представляют себе управление духовной культурой народа, не понимают её связи с духовной культурой всего человечества.
Мы, учителя, многое можем сделать в очеловечении души нашего питомца. Мы можем вырваться вперёд и взять важную «высоту», но если нас не поддержат «соседи справа и слева», если нас не поддержит «стратегическая артиллерия», – мы долго не продержимся.
Здоровья Вам и успеха, Михаил Борисович. Буду ждать ответа.

Корягин С.О.  16 января 1983 года


П. 13

ПРОТИВ СВИРЕПОЙ ПЕДАГОГИКИ

Двойка – стимул или антистимул? – Антистимул, – утверждает «Комсомольская правда» в статье «Двойка на двоих?» от 15 февраля 1983 года словами возмущения Димкиной тёти из Москвы (Димка – девятилетний мальчик): «Двойки сыплются, как из рога изобилия. Двойка за то, что забыл дома карточки, двойка за то, что не принёс материал для перочистки, двойка за то, что не сдал перочистку» (приходит на ум Ванька Жуков, тоже девятилетний мальчик). – «Стимул», – возражает та же газета самой себе в статье «Большая перемена» от 22 февраля 1983 года, восторгаясь работой учительницы математики Таисии Михайловны Крюковой: «В первый же день, проверив контрольные работы, новый математик понаставила кучу двоек, заявив: «Лёгкая  жизнь для вас кончилась, больше липовых оценок вы получать не будете». Бывшие отличники не вылезали из троек». Право, редакцию бросает то в жар, то в холод.
      Так какой же крен лучше взять нам? Спросить у «Комсомольской правды»? Но для неё это – тёмный лес. А вопрос этот не праздный. Он, как основной вопрос философии (о первичности материи или идеи), разделяет всех педагогов на две противоположных «партии»: одна видит в  ребёнке преимущественно воплощение зла, другая смотрит на него, – как на воплощение доброго начала. Одна требует больше наказывать, другая – больше поощрять. Из двух крайностей составлены все средние варианты, имеющие уклон то в одну, то в другую сторону.
Унылое и во многих отношениях  ненавистное учреждение для многих детей представляет собой наша современная школа. Всё в ней есть: образованные учителя, красиво оформленные стены, паркетные полы, богатые кабинеты, трудно найти лишь одну деталь – настоящую детскую радость. Почему? – Потому что пчелу и медведя мы загоняем в одну и ту же дыру, потому что до 15, или даже 17, лет всех учим по одной программе,  одним и тем же способом, невзирая на способности детей, их здоровье, пол, интересы, наклонности и желания. Потому что творческие кружки давно превращены в фикцию. Потому что учим и воспитываем мы, по сути, так, как это делали в XVIII веке.
В этих условиях нужно навести страх на ученика, чтобы заставить его учиться. Запугать, затерроризировать его двойкой. Конечно, страх – тоже стимул, ибо каждое живое существо стремится освободить себя от этого гнетущего чувства. Однако стимул этот такого рода, который побуждает также хитрить и лгать, избегать встреч с учителем, грубить, уходить из-под влияния старших и замыкаться в категории трудных. Правонарушитель – это дитя конфликтов, конфликтов семейных, школьных и прочих, пережитых как несправедливость.
Двойка для ученика – это моральный ярлык, она означает: плохой, ленивый, неспособный. Двойка – это удар по самолюбию, по надежде, по стремлению быть не хуже других, быть лучше всех. Двойка – это падение в лужу в чистом одеянии.
Есть что-то противоестественное и даже мерзкое в публичной демонстрации власти взрослого над ребёнком, учителя над учеником. На детях экспериментируют, стремятся как можно раньше загнать их в плохо проветриваемые железобентонные коробки для тихого отсиживания в них в течение продолжительного учебного дня. Туда, где «мудрые» дяди и тёти по стенам развесили правила, смысл которых сводится к следующему: сел на урок – замри и не шевелись, вышел на перемену – не говори громко, не бегай, не прыгай, пришёл в столовую – ешь молча. И соль всей проблемы не столько в тяжести учения, сколько в том, что для детей оно стало пыткой, выполнением ненавистной обязанности, что, повышая требования, мы не повышаем эффективности метода, возвышая цель, мы не подаём к ней «лестницы». Дети не жалуются?  – А кому жаловаться? Да их можно заставить землю есть, – и они будут молчать: у них не хватит ни ума, ни мужества, чтобы заявить разумный протест.
Я думаю, мало проку в беспощадной, свирепой педагогике, педагогике истерии и конфликтов, которая готова «смахнуть голову» и первокласснику в первый день учёбы. Тысячу раз доказано, что нельзя всё валить на лень и разгильдяйство, что есть иные факторы, определяющие темп познания и качество отношения к умственному труду. Да и лень ученика для грамотного педагога совсем не то, что для человека с улицы. Задача педагогики – организовать учебный труд так, чтобы он каждому приносил успех. Добыча успеха – добыча золота. Если ребёнок постоянно не находит ни «крупицы», он перестаёт «копать», перестаёт преодолевать трудности, учёба становится ему в тягость. Тут все наши проблемы.
Школа кишит конфликтами. Иначе и быть не может, ибо даже урок физкультуры (по идее – урок радости для детворы) превращён в лобное место. Дети бегут от физкультуры, как заяц от орла, прячутся в раздевалке, спасаются в туалете. Мои пятиклашки тому живой пример. Из спортивной формы сделали камень преткновения: её негде купить, она рвётся, теряется, а на урок без формы не ходи – двойка. Говорят, что прежде в каких-то восточных странах за первую кражу отрубали левую руку, за вторую – правую, за третью – голову. На двойку я не могу смотреть иначе, как на подобное «отрубание».
Конфликт с ребёнком переходит в конфликт с его родителями. В конечном счёте родительская желчь, бичующая детей, переносится на учителя и его методы. Мы порой тащим мать в школу, как на суд, а приходит – судим и выпускаем со слезами. Мы на этом не успокаиваемся: шумим, негодуем, размахиваем Конституцией, требуем сообщить на производство, записать фамилию «провинившейся» на доску позора.
Парадоксальный факт: взрослый человек, чтобы защититься от равных себе по статусу или вышестоящих, создал местком, суд, прокуратуру и прочие инстанции, которые, в случае необходимости, рассудят по закону. А к кому пойти Гирину и иже с ним? К отцу? – Страшен ремень на стене. К пионервожатой? – Она скажет: «Плохой ты пионер!» К классному руководителю? – Он ответит: «Лодырь ты и бездельник!» К директору? – Он возмутится: «Вот какая теперь пошла молодёжь!» И идёт наш «герой» …к самому себе. Думает, взвешивает, решает. И вот полетели средь ночи камни в окна  кабинета директора школы, в окна учительской. «Пусть им холодно будет!»
В общеобразовательной школе, кроме обязательных уроков, узаконены факультатив, классный час, пионерский сбор, трудовой десант, сбор металлолома, лекарственных трав и многое другое, а индивидуальная учебная работа учителя со школьником была и остаётся внебрачным ребёнком, которого родной отец не признаёт. Сейчас найти для неё время в расписании невозможно. Учитель задавлен уроками и мероприятиями. Узаконить индивидуальную помощь ученику – значит разумно скоординировать весь учебный режим в школе и в классе, значит выкроить для неё время в расписании, оплатить дополнительный труд учителя, – даже если придётся урезать мероприятийную бутафорию.
На мой взгляд, барьер недоступности учебного материала (недоступности по объёму и по методологии преподавания) и дефицит индивидуальной работы с запущенными учениками и порождает свирепую педагогику в школах, педагогику «магической» гильотины-двойки и «липовой» тройки.

27 марта 1983 года


П. 14

Здравствуйте, уважаемый Валерий Николаевич!
Рад Вашему письму. Роскошь человеческого общения облегчается с помощью бумаги. А иного способа для неординарного общения  у нас и не существует. Живёшь вроде не в пустыне, а потребность сия остаётся неудовлетворённой. Лев Толстой через Пьера Безухова высказал мысль: если подлецы объединились, то честным людям ничего другого не остаётся, как сделать то же самое.
В Вашем лице, мне кажется, удачно соединены два качества: здравый смысл (реализм) и высокая фантазия. Массы живут брюхом, идеалисты живут бесплодными мечтами, и лишь золотая часть общества разумно избегает крайностей. Сам я, похоже, идеалист худшего толка.
Продуманное применение ОК  (ОС) даёт эффект облегчения ученического и учительского труда и обеспечивает быстрый темп. Но здесь я обнаружил одну существенную деталь: ОК не даёт и половинного эффекта, если нет системы помощи ученикам, имеющим тенденцию систематически не выполнять домашних заданий. Подчёркиваю: помощи, а не наказания, ибо школа не должна быть тюрьмой. А без такой помощи метод – всё равно что винтовка без затвора: ворон пугать годится, а воевать – нет.
Пока у меня немало учеников, которые, как и прежде, дома ничего не делают, и я не могу для них выкроить времени: то занят на уроке, то на мероприятии. Напишите, пожалуйста, как в этом отношении дела обстоят у Вас. Кажется, здесь нужен режим, где всё подчинено учёбе, где расписание соответственно приспособлено, где нет места мероприятийной бутафории. Может быть, официальные органы поэтому и не благоволят к Шаталову?
Оказалось немаловажным то, что эксперимент и обычный трудовой процесс (здесь учёба)  психологически существенно различаются. Настрой здесь разный у детей, их родителей и у самого учителя. А психологическая установка в труде – это половина дела. В эксперименте никто не работает по принципу «шаляй-валяй», ибо все чувствуют себя артистами на сцене, все знают: там, за «рампой» – «зрители», знатоки и обыватели, готовые испепелить или наградить.
Далее. Для работы по методу В.Ф. Шаталова очень нежелательна большая нагрузка, ведь чтобы «дойти» до каждого запущенного, требуется, по крайней мере на первых порах, много времени и сил. И ещё. Есть учителя (и администраторы), которые  органически не способны перестроиться, ибо слишком велика сила консерватизма человеческого характера. Им покровительствуют министр просвещения с его командой и АПН.
Я не имею размноженных конспектов (где взять такую машину?!), но использую плакаты (сам нарисовал) и черчу схемы на доске. Идею мне подарил донецкий ИУУ, выслав по моей просьбе несколько образцов для 5 класса. Дети охотно орудуют фломастерами, но не все – иные в 4 классе простой линии от руки провести не могут. Вероятно, мой вариант не лучший.
Хорошая вещь – ведомость открытого учёта знаний, но без экрана успеваемости, который учащийся должен иметь вместо дневника, она есть всё та же винтовка без затвора. Очень буду рад узнать Ваши мысли на этот счёт. Надо пробовать, искать варианты, приспосабливаться к сложившимся условиям.
Тут как-то была в школе одна персона из смоленского ОБЛОНО, то ли Марфа Семёновна, то ли Аграфена Пантелеевна. Я спросил, как в области относятся к Шаталову. В ответ получил стандартное: «Знаете, дело не в методе, а в результатах». Далее она сообщила о некоем физике, который, пользуясь ОК, на день проверки не успел пройти существенные темы и вообще не доказал, что метод ему помог. Вот так.
Проработав четверть века в школе, я убедился, что оценка труда учителя чревата диким произволом и субъективизмом. Всё  зависит от того, с какой меркой к нему подойдёшь. Особенно свирепствует субъективизм в оценке воспитательного мастерства педагога, где чаще всего полицейские повадки последнего принимаются за класс, а доброжелательность – за неспособность.
Говорят, человек украшает место. Старо. В нашей системе всё наоборот: человека украшает прежде всего принадлежность к партийному клану и занимаемое в иерархии власти место.
Вы правы, говоря: «Надо мыслить шире и глубже». Вообще надо много мыслить, в этом наше спасение. Мысль – единственное оружие честного человека в борьбе против всех хаммурапи.
Думаю, что хозрасчётная школа – лишняя обуза. В условиях постоянной заботы о курах, гусях, кроликах, свиньях, кукурузе и прочем некогда будет думать о дидактике, не говоря уже о личной жизни, о семье. К тому же Вам придётся ввести трудовую повинность для учащихся, подобную той, какая существует  в колониях для малолетних преступников. Со всей её полицейской атрибутикой. Не можете же Вы ввести справедливую оплату детского труда! Вам этого не позволят!
Счастья Вам и удачи, Валерий Николаевич!

Корягин С.О.     27 марта 1983 года


П. 15

ИЗ ДНЕВНИКА ПЕДАГОГА

Воспитывать – от слова «питать». Воспитывать в широком смысле всегда означало и означает дать пищу душе, предложить ей определённого качества продукт. Следующий элемент воспитания – потребность, естественная и общественная, сформированная и формирующаяся, острая и глухая. Эти два звена – предлагаемый продукт и потребность питомца, связанные между собой то как причина и следствие, то как следствие и причина, – представляют собой основной нервный узел всей цепи педагогических проблем.
Итак, продукт. Невозможно оспаривать, что он формирует вкус, потребность, побуждает к действию создаёт привычку. Особенно велика его власть над детской душой, доверчивой, беззащитной, жадно впитывающей всё, что захватывает, привлекает, удовлетворяет. Жестокость, ложь, цинизм, равнодушие, наряду с образцами добродетели, истины, красоты, справедливости, входят в неё на равных правах, подготавливая поле битвы для «дьявола» и «ангела». Кто в конечном счёте победит? Чьё искушение окажется сильнее? Жизнь и педагогика соревнуются в проворстве, предлагая наперебой свой «товар», расставляют сети, заманивают, навязывают в руки, суют в глотку, одевают на шею, на глаза, преследуют уклоняющихся, готовые в своём рвении разорвать объект воспитания на части, засушить, как ромашку для гербария.
Итак, потребность. Прежде всего – это способность вместить и «переварить» то, что навязчиво предлагается. Личность ребёнка механистической педагогикой уподобляется сосуду, готовому принять в себя любое вещество, глине, позволяющей лепить из себя любые формы, глыбе мрамора, от которой следует отсечь лишь всё лишнее. Однако оказывается, что она ни то, ни другое, ни третье. А что же? – Некий природный и социальный комплекс, не имеющий аналога среди предметов неживой и живой природы, потребляющий, требующий (то и другое –от корня «треб») сугубо избирательно. Комплекс чувствующий, мыслящий, обладающий своей меркой ценностей. В него просто так не вольёшь, из него произвольно не вылепишь, от него безболезненно не отсечёшь, – он сопротивляется, уходит, бунтует, хочет выбирать и действовать самостоятельно. Иными словами, наш питомец – не только объект, но и субъект воспитания.
Создали теории опережающего обучения, развивающего обучения, воспитывающего обучения, воспитания коллективом, воспитания трудом, парную педагогику, педагогику «взрыва». Проблемы разбили по параграфам, разделам, пунктам: нравственно-политическое воспитание, эстетическое воспитание, физическое воспитание и т.д. И всё это для бледнолицых дистрофиков, заморенных ещё в детском саду? Загнав птицу в клетку, птицелов удивляется, почему она не ест, не пьёт, почему она не реагирует на добротный, проверенный корм, приготовленный учёными химиками и изощрёнными алхимиками.
Кто в современных учебно-воспитательных учреждениях изучает реальные способности детей, их склонности, интересы? Да об этом педагогам некогда и подумать! Надо выполнять план, выдать процент, как на промышленном предприятии, как на свиноферме или птицеферме. Надо обеспечить блестящее исполнение мероприятийной бутафории. Даже здоровье детей, фиксируемое ежегодными педантичными проверками, мало волнует работников школы. На некоторых современных фермах  больше размышляют о животных, чем в современных школах – о детях.
Механистическая педагогика не ориентируется на ученика, она ориентируется исключительно на программу, составленную в тиши столичных кабинетов людьми, далёкими от насущных нужд школы. Процентомания – её детище. Опережающее и развивающее обучение породили запущенность значительной части ребят. Воспитывающее обучение превратилось в назойливое и пошлое морализирование, воспитание коллективом – в коллективное судилище, воспитание трудом – в подёнщину, а «парная педагогика» – в систему «головомоек».
«Восстановите право бить учеников двойками и выгонять из школы!» – таков лейтмотив писем в редакцию «Советской России» после опубликования статьи о достоинстве учителя. Несчастный, забитый люд, потерявший способность анализировать факты, делать разумные выводы! Какая глупость – думать, что двойка является эффективным стимулом учёбы, что административные репрессии излечат наши школьные и общественные пороки! Учитель всегда прав? Однако сколько равнодушных и пустых людей прибилось к учительской работе! Иные мнят себя профессорами! Но в школе нужны не профессора, здесь богатое и великодушное сердце во сто крат дороже сверхэрудированной головы.
Повышение требовательности всегда должно идти рядом с повышением нравственного авторитета и мастерства педагога, в противном случае он будет обречён работать в условиях постоянного конфликта не только с учеником, но и с родителями ученика.
Семья – сложная нравственно-психологическая и хозяйственная организация, и установить с ней разумные отношения не всегда легко. Административная установка здесь делу не поможет. Проверено опытом. Следует исключить инспекцию, контроль, публичный разбор промахов и пр. А какая  установка поможет? Моим педагогическим убеждениям очень близка мысль немецкого педагога А. Дистервега: учитель – друг семьи. Не представитель власти, не судья, не прокурор. Учитель, – скорее, врач, только лечит он не лекарствами, а добрым словом и добрым советом. Хорошим примером соседей, известных людей, своим собственным. Но не навязчиво, а исподволь, не громко, а тихо, не специально, а к слову, к делу.

20 апреля 1983 года

П. 16

Здравствуйте, уважаемый Михаил Петрович!

Мне трудно найти слова, чтобы отблагодарить Вас за присланный материал. Эти письма – луч света в тёмном царстве нашего педагогического бытия. Они свидетельствуют о том, что сколько истину ни «вырубай», она отрастёт от самого глубокого корешка. Но дело не только в истине, не менее важен и тот факт, что на Руси не вывелись мужественные люди.
Письмо И. Синицына читал даже директор. Насколько я понял, он согласен с содержанием. Я лично весь материал проштудировал не менее трёх раз, с большим интересом читают его и другие.
За «стрелы» простите. Но как мне прожить без них?
У меня, как и у Вас, отвращение к грубому внедрению  воспитания в процесс обучения,  к пришиванию одного к другому белыми нитками, ибо всё это напоминает подкладывание кукушкой своих яиц в чужие гнёзда. А Сухомлинский назвал этот примитивизм плохо спрятанными ослиными ушами воспитательского замысла.
Есть, однако, в нашей учительской работе отсутствующий в расписании предмет, который мы называем нравственным просвещением. Преподаём мы его на классном часу, на перемене, в турпоходе, на экскурсии – везде, где можно вставить искреннее слово. Но прежде всего на уроке. Такие возможности открываются больше на уроках литературы, истории. Бывают минутки нравственного просвещения и на математике. Всё это старо, как мир, никакой теории воспитывающего обучения здесь не требуется. Всё, что мы так или иначе говорим о человеке как личности, и есть нравственное просвещение. Определяется ли эффективность воспитания количеством слов, сказанных на эту тему? – Ни в коем случае. Здесь важны вес слова, его эмоциональная нагрузка, эстетическая оформленность, здесь важнее кто говорит, а не что говорит. В воспитании нравственный, научный, профессиональный авторитет наставника превыше всего. Болтовня о нравственности – педагогическая глупость, которую и навязывает вышеуказанная теория учителю в качестве второго момента цели урока.
Воспитание как таковое не планируется. Запланировать можно лишь количество бесед, митингов, собраний, экскурсий, фильмов, предназначенных для  слушателя, количество книг, которые предстоит прочитать, запланировать можно нравственно-политическое направление всех этих факторов. Мастерство педагога, между прочим, состоит в том, что он чувствует предел, за которым подобного типа целенаправленные мероприятия начинают действовать на ребят отталкивающе. Здесь лучше «недокормить», чем «перекормить». Иногда воспитательское мастерство учителя оценивают по количеству проведённых им мероприятий, а также по тому, как  эти мероприятия отрепетированы. Это – величайшее заблуждение.
Воспитывает всё, что несёт информацию, что «бьёт» по чувствам, будоражит мысль, побуждает к действию. Все предметы неживой и  живой природы воспитывают, ибо и они что-то «говорят», тем более – творения рук человека, в коих зримо присутствует мысль. В ранге воспитывающих «предметов» человек – гомо сапиенс – стоит выше всех, а учитель – «сидит на троне».  Его слово – сверхсила. Оно информирует, влечёт, побуждает к действию эффективнее, чем все другие символы, идущие от окружающей среды. Нельзя недооценивать слова как орудия воспитания.
Вообще нейтральных к общественным отношениям знаний нет, ведь знание – сила.  Однако один мир лежит перед нами – его нужно познать. Другой находится внутри нас, это мир рефлексов, инстинктов, стремлений, целей желаний, побуждений, наклонностей, привычек – мир воли. Его, конечно же, нужно познать, но главное – им нужно овладеть, чтобы жить практически.
Одни заложенные в душе ребёнка качества надо пробудить, другие, уже рождённые, стимулировать и развить, третьи притормозить, четвёртые заглушить. В этом соль воспитания. Наставник вкладывает в юную душу и своё содержание, но «вплетает» его незаметно, ненавязчиво. Всегда следует помнить, что живой поток остановить нельзя (не превратив его в застойное болото), можно лишь изменить его русло.
Какое значение в воспитании имеет чувственно-практическая деятельность?  Она – завершающее звено всей цепи. Без неё воспитание – всё равно, что дом без крыши, кудахтанье курицы, не несущей яиц. Оттого наши питомцы и выглядят бледнолицыми дистрофиками, что во всём их облике отсутствует румянец истинной чувственно-практической деятельности.
С общими формулировками трудового воспитания согласны все. Суть расхождений концепции официальной с концепцией неофициальной (Сухомлинского здесь я ставлю во главу) в том, что первая берёт за основу подёнщину, батрачество, а вторая – труд, опирающийся на творчество ребят, их моральную и материальную ответственность за вклад в полезное дело данного коллектива. Но трагедия в том, что у нас в стране все обречены стать подёнщиками, в том, что преодолеть инерцию махины школе не под силу.
Современная общеобразовательная школа имеет скудные возможности для культивирования полезных стремлений ребят. Бремя книжности (Синицын прав) свинцовой гирей висит на шее большинства учащихся, тех, которые не собираются специализироваться на интеллектуальной деятельности.
Радиотехника, электротехника, строительство, элементарная медицина, фотодело, устройство и вождение различных видов транспорта (прежде всего мотоцикла и легковой машины), агрономия, животноводство, машинопись, счётное дело, кулинария, элементы торговли – всё это можно и нужно приблизить к школе в форме творческих кружков, в форме практического дела. Кто возьмёт на себя всё это? – Учитель. Его следует образовать, ему следует заплатить. Это разрешимая государственная задача.
Физические и нравственные силы ребёнка небеспредельны. Бремя книжности гасит большинство полезных стремлений, вместо того чтобы культивировать их. Современный школьник – это маленький склад знаний, которые неизвестно когда, неизвестно где пригодятся. Знания становятся силой лишь в том случае, когда их накопление идёт вместе с развитием реальных жизненных стремлений, формированием целей и интересов. Не только в восьмом, но и в десятом классе большинство ребят не знает, кем хочет стать. Почему? Именно вследствие погашенности интересов, неразвитости целей, аморфности жизненных стремлений. Но природа своё берёт, и наиболее неугомонные юнцы устремляют свои силы по иным каналам – курение, алкоголь, хулиганство, разврат, воровство, туда, где вместо радости трудового успеха они получают подмену – радость отмщения обществу за поруганные в течение школьных лет полезные чувства. «Многие школы до сих пор являются поистине лабиринтами, бесконечно развращающими природные дарования», – очень уместна тут приведённая Вами цитата из Яна Амоса Коменского. В.А. Сухомлинский видел «воспитывающую цель урока в том, чтобы зажечь у маленького человека огонёк жажды познания». Следует лишь добавить, что жажда чувственно-практической деятельности ученика в её изначальной форме («тлеющей»)  также возгорается на уроке.  И угасает, если не находит выхода. Урок, в его существующей форме бесконечно длящийся (для ребёнка 10 лет – временная бесконечность), легко из «факела» превращается в «огнетушитель».
Есть одна опасность в решении проблемы трудового воспитания, которая вытекает из недостатка нашей общественно-политической системы – её тенденции к единообразию, нивелировке, массовости, масштабности, её тенденции к большим цифрам, внешнему, фиктивному успеху (ибо реальный успех – дело долгое, тонкое, кропотливое), к пренебрежению интересами отдельного, тем более маленького, человека. Сейчас всех детей до 17 лет загнали в общеобразовательную школу. Начнут соединять учёбу с производительным трудом  (а по теории Маркса это надо сделать с девяти лет) – загубят дело с другой стороны: создадут учебно-воспитательные учреждения, которые будут напоминать колонии для малолетних преступников, в течение 14-16 часов  заставят детей учиться, работать и заниматься спортом под руководством надзирателей, то есть казённых воспитателей. Бесконечный строй, однообразная форма, однообразное питание, однообразный и утомительный труд – это отталкивает. Педагогические головотяпы только и ждут часа, как бы изъять детей у семьи и превратить их в марионеток государства.
Начать следует с возрождения творческих кружков. Далее, – дать детям  право на известный выбор предметов из учебной программы, далее, – саму программу сделать более гибкой. Поднять уровень преподавания физкультуры в том плане, чтобы она стала предметом радости и духовной зарядки. Для малышей уроки следует укоротить. Превращать детей в маленьких рабочих нет нужды. Трудовое участие школьников в создании материальных ценностей следует рассматривать как момент учебной программы, как выполнение обязанности, не превышающей их реальных сил.
А вообще-то, если глубже подумать, вся проблема трудового воспитания школьников на 90% является надуманной. Споры-то ведь ведутся о том, как найти наиболее эффективный способ заставить детей бесплатно работать. И в этом смысле Прокофьев и Синицын мыслят одинаково.
Очень важно здесь не забыть нужды «теоретиков», ребят, особенно склонных к учению. В современной системе образования, заражённой нивелировкой, они страдают не меньше «практиков» – скучают, тупеют, вырождаются.
Всего Вам доброго, Михаил Петрович.

Корягин С.О.   28 апреля 1983 года

П. 17

Здравствуйте, Валерий Николаевич!

Большое спасибо за письмо. Правда, расшифровать его до конца мне так и не удалось: почерк у Вас, как у Маркса.
У Вас в сердце та же заноза, что и у меня – тревога за судьбу молодого поколения. Это объединяет нас.
Я немало думаю о том, что же определяет позицию взрослого человека (и учителя, в том числе) в его отношении к детям. Ум? Образованность? Характер? Соответствующая воспитанность? Привычка? Я вижу кругом различные образцы, которые варьируются, в основном, в трёх качествах: любовь, равнодушие, отвращение. Любят больше своих детей, и тоже по-разному, а чужие, как правило, всем мешают.
Среди многих духовных качеств взрослого человека я ставлю во главу отношение к детям. Скажи мне, как ты относишься к детям, и я скажу, кто ты. Далее  (касается мужчин) – отношение к женщине. Дело в том, что всё это вопросы жизни и смерти рода человеческого, по которым лучше всего проверить нравственную зрелость личности.
Вывод мой таков: нравственное мировоззрение (добрый человек – злой, оптимист – пессимист, открытый – хитрый, трудолюбивый – ленивый, любопытный – пассивный к знанию, чувствующий красоту – равнодушный к красоте, уважающий своё достоинство и достоинство другого – не уважающий своего и чужого достоинства и т.д.) – общая основа всего духовного мироздания личности, его субстанция. Кауза суи, как сказал бы Спиноза. Идеал выходят из мировоззрения, а отношение к детям – из идеала. Конкретно –  из представлений о самом совершенном обеществе и самом совершенном человеке.
 Логично будет, если Вы возразите: нравственное мировоззрение – продукт воспитания, то есть следствие иных причин. Верно, отвечу я. Но в борьбе объективного и субъективного за «власть» я отдаю предпочтение первому. Дело в том, что нравственное  мировоззрение впитывается ребёнком «с молоком матери», оно входит в душу исподволь, незаметно, подсознательно. Его корни в естестве, цветение – в семье, в условиях интимнейшего общения самых близких людей, а плод созревает в школе, на работе, в общении с культурой. Жизненные цели человека формируются на основе нравственного мировоззрения и идеала.  Следует знать жестокую правду: горькое яблоко можно подсахарить, а выпущенный из семьи нравственный брак, за редким исключением  (редким – не редким, тут можно спорить), исправит только могила.
К чему я развёл эту философию? К тому, что в учителя надо людей подбирать прежде всего по нравственному мировоззрению, по идеалу, по отношению к детям. А уж потом учитывать образованность, эрудицию, характер, воспитанность,  внешние данные и всё прочее. Среди учителей есть большая прослойка нытиков, людей, готовых конфликтовать с ребятами по всякому пустяку – не выучил урока, опоздал, засмеялся не вовремя. Толкнул товарища, оговорился со старшим и т.д. Нытьё обиженных  достигает всесоюзного масштаба, проникает в газеты и журналы. Этих людей не переделаешь, до самой пенсии они будут отравлять жизнь себе и детям. И характер у нытиков сварливый, скандальный, им не хватает терпения, выдержки, они нетерпимы к детским проказам, хотя сами нередко являются воплощением всех тайных пороков.
Интересный эксперимент проводит 18 средняя школа г. Жданова. Там созданы педагогические спецгруппы из учащихся 9 и 10 классов. Это и есть отбор. Это и есть один из путей решения проблемы (см. «УГ» от 28 апреля, статья «Снаряжаем в путь»).
Я не могу согласиться с Вами в том, что с помощью двоек  мы учим ребят преодолевать трудности. Кнут, конечно, стимулирует потуги лошади вылезти из канавы. Но ведь умный хозяин, во-первых, очень осторожен в пути, во-вторых, не перегружает свою кормилицу, в-третьих, хорошо накормит перед трудной дорогой, в-четвёртых, сам, при случае, подтолкнёт телегу. То-то и оно, что ребёнок для нас не стоит и лошади!
«Трудные» дети не хотят учиться или не могут? Вы скажете: не хотят. Я скажу: не могут. Кто прав? Из вашей позиции вытекает требование – стегать лодырей двойками, из моей – искать метод, искать подход, искать способ помочь. Вы рекомендуете планировать трудности. Но ведь учение и без того очень трудное дело. А не запланировать ли нам лучше для себя усовершенствование педагогической техники, чтобы управлять самым глубоким проявлением детской души – хотением?
Дети не хотят. Да они имеют моральное и юридическое право не хотеть! Себе-то мы в этом праве не отказываем! Мы должны брать материал таким, каков он есть, и строить из него то, что можно построить. Как это делают, например, строители, возводящие дома из самана там, где нет кирпича и не хватает дерева.
Общеобразовательная школа должна быть школой бесконфликтности, школой гуманизма, любви, радости. Она может быть таковой: это доказано лучшими историческими образцами. Всю социальную атмосферу вокруг школы, всю методологию обучения и воспитания следует привести в соответствие с задачей – сделать педагогический процесс максимально бесконфликтным. Что для этого надо сделать практически в первую очередь?
Для учителя: повысить зарплату, гарантировать квартиру, дать второй выходной. Для ученика: максимально приспособить процесс обучения и воспитания к его реальным потенциям – здоровью, способностям, полу, наклонностям, интересам; дифференцировать программу и допустить некоторый выбор учебных предметов; оживить работу всех творчески кружков и узаконить её в финансовом отношении. Трудовую программу школы сделать более разнообразной и привлекательной, а труд вне школы – хорошо (справедливо) оплачиваемым.
«Мы должны решительно отмежеваться от безмятежного счастья детей», – пишите Вы. Да 10 лет отсидеть в школе – это всё равно, что 10 лет отсидеть в тюрьме! И ещё хотят повесить на детей трудовую повинность. Безмятежное счастье! Отчего мы должны решительно отмежеваться, так это от вожделений иезуитов превратить всех детей в бледнолицых дистрофиков. Учиться трудно. Детям надо помочь. В этом наша великая миссия.
Жизнь моего поколения была нелёгкой, а предыдущего – тем более: война, голод, лишения. И что же из этого следует? Кое у кого прямо-таки руки чешутся обрушить на современную молодёжь все беды, чтобы «проучить» её, неблагодарную. Тогда-де она поймёт, почём фунт лиха и станет послушнее. Свирепость этой категории педагогов подобна свирепости быка против красного материала – она носит животный  характер. Я считаю, что современная жизнь трудна и без того, порой невыносимо трудна. И опасна. Возьмите ядерный кошмар над нашими головами, возьмите социальную придавленность женщины, сначала выстаивающей у станка, потом в очереди в магазине, потом у плиты и у стиральной машины. Возьмите наших 18-летних  юнцов, которых мы получаем в цинковых гробах из Афганистана, возьмите их отцов, заливающих свою безысходность алкоголем, детей малых, оторванных от родителей с восьми утра до семи вечера. Самая лёгкая жизнь у коровы, у овцы, потому что они не понимают, что нож точится для них.
Моим идеалом является общество, коллектив, где каждая личность – значимая единица, не толкаемая, а самодвижущаяся, зависимая от коллектива,  но не порабощённая им, личность, которую никто ногами не топчет даже под видом самых благих намерений. Дети должны обществу столько же, сколько общество должно им.
Трудовое воспитание не следует смешивать с трудовой повинностью. Далеко не всякий труд воспитывает, а иной и вовсе деморализует. Здесь важно то, какую роль он играет в становлении личности, а не то, сколько материальных ценностей он произвёл. Первое условие воспитывающего труда – радость, второе – интеллектуальная и нравственная насыщенность. Кто возьмётся обеспечить эти условия труда в школе? Ни уборка помоек, ни подметание улицы, ни подённая работа в колхозе – сколько на урода ни напяливай красивую одежду – не решают проблемы. Современная система трудового воспитания,  по существу, игнорирует глубоко человеческий и самый эффективный стимул – материальную заинтересованность, прикрываясь риторикой о коммунистическом труде, труде бесплатном. По отношению к детям это очень несправедливо. Эта система превращает их в бесплатную рабочую силу, в батраков, маленьких рабов. Вдобавок ко всему им предлагается трудная и неинтересная работа, рассчитанная на тупого конягу, однообразная, скучная, грязная. Самообслуживание в школе – дело необходимое, подборка картофеля на полях – задание сверхважное. Однако ориентироваться надо на элементарную профессионализацию, на изучение дела умного, перспективного, на формирование чувств, стремлений, целей, привычек, навыков – на развитие внутренних качеств личности.
Уважаемый Валерий Николаевич! Мне очень понравилась Ваша мысль о том, что письма до некоторой степени могут заменить собой отсутствие возможности публиковаться. Я тоже считаю: одно дело – мысль в голове, друге – на бумаге. Мысль можно считать рождённой только в том случае, если она легла на бумагу, то есть если она объективировалась. К тому же в письме можно сказать всю правду, чего не сделаешь в официальной статье.
Некоторые расхождения во взглядах на решение педагогических задач не должны нас разъединить. Если бы оппонента не было, его следовало бы выдумать, – без диалога нет развития мысли. Всё-таки лучше спорить с другим человеком, чем спорить с самим собой.
Очень буду ждать Вашего ответа.
 
Корягин С.О.     1 мая 1983 года

П. 18

Уважаемый Михаил Петрович!

Прочитал переписку В.Ф. Шаталова с АПН. Ситуация для меня стала прозрачнее.
Статьи Кондакова появлялись в газетах, я просматривал их. Именно просматривал, так как читать такие вещи я не могу – вопиёт мой организм против интеллектуальной пустоты, пропадает настроение, слабеет сердце, ухудшается пищеварение.
Вас вызвали в Минпрос? И Вы почувствовали дыхание «справедливости»?  Смиритесь, сделайте в их сторону реверанс. Будет тяжело – излейте печаль кому-нибудь в письме, поплачьте в подушку.
Жизнь – это движение. Это элементарно. Если в обществе нет движения мысли, если отсутствует научное соревнование, умирает дух, скудеет весь организм. Объедаются  «черви», их не отпугивает «трупный запах».
Мысль «платить или не платить» детям я «прилепил» в последний момент. Здесь нужны пробы, исследования. Одно меня удручает: дяди с откормленными физиономиями не упускают случая, чтобы поживиться за счёт детского труда. Собрали дети металлолом, много металлолома – городское начальство и директора школ  получили премии, сдали дети берёзовые почки – им ничего, а кое-кому благодарность в виде червонцев. Поработали они славно в колхозе – кто-то смело может оформить себе надбавку к зарплате.
Передо мной четвёртый номер «Нашего современника». «Комплексный подход к воспитанию» включает с себя «привитие навыков общественно полезного труда». Как если бы речь шла о привитии навыков езды на велосипеде, игры на фортепьяно, пользования пишущей машинкой. О смысле труда, о нравственной и общественной сути труда министр речи не ведёт. Нужны навыки. Если бы трудовое воспитание сводилось к навыкам! Навык – это внешняя сторона дела, это скорлупа без ореха. И действительно, подёнщикам, батракам в труд не надо вкладывать никакого смысла, им нужны только навыки.
Своих размышлений в «Советскую Россию» я не отправил. Бесполезно, да и гривенника жалко.
Пришлите мне, пожалуйста, адрес В.Ф. Шаталова. Я напишу ему. Он мне укажет, к кому обратиться, чтобы получить кое-что по немецкому языку.
Мне понравилась мысль Шаталова о компактах. Конспект – опорный конспект – опорный сигнал – компакты. Это развитие одной идеи, очень плодотворной.
Современный человек беспомощен перед лавиной научной информации, океаном фактов, атакующих его со всех сторон. Идея Шаталова поможет всё  это организовать, уменьшить в объёме, уложить в сознание для актуального или стратегического использования. Особенно дети должны быть благодарны донецкому Менделееву.
Не исключено, что новая дидактика придёт к нам из Венгрии, Чехословакии, ГДР. Важно, чтобы она «вросла», неважно – где. Русская идея вернётся на родину, обвешанная регалиями, – и тогда её признают. Пусть будет у неё двойная родина.
Высылаю Вам моё выступление на итоговых политзанятиях. Прочтите на досуге.

Искренне Ваш,  Корягин С.О.    15 мая 1983 года

П. 19

Здравствуйте, уважаемый Валерий Николаевич!

Спасибо Вам за письмо, очень хорошее письмо. Оно затрагивает бессмертные вопросы педагогики. Правда, отвечаете Вы на них слишком безапелляционно, как из пушки выстреливаете.
Поразмышляем. Убеждения надо выстрадать (С. Лазо). Красиво сказано. Счастье надо выстрадать (Ф. Достоевский) – сказано не хуже. Страдание – искупление первородного греха (основной догмат христианской религии). Глубоко. Жить – значит страдать (Шопенгауер). Многозначительно. Во имя чего должны страдать наши питомцы? Во имя убеждений, как Лазо? Но тогда нам надо срочно построить для них тюрьмы, ввести принудительный труд и всю их жизнь превратить в каторгу. Тогда мы сами должны превратиться из педагогов в надсмотрщиков, надзирателей, охранников. Кого мы воспитаем? – Людей, которые ненавидят своих мучителей, как ненавидел их Лазо. Это будет исключительно убеждённый народ.
Опасное это дело – искусственно нагромождать препятствия, чтобы люди страдали. Эффект будет противоположный желаемому. А как же быть?  – Выход один-единственный: сначала надо вложить в душу цель и сделать эту цель привлекательной, зовущей, ведущей, захватывающей, а потом повести нашего питомца по лестнице препятствий со всеми её радостями и страданиями (впрочем, привлекательная цель формируется часто непосредственно в деле, следует лишь помнить, что в воспитании она является ведущим фактором).
Всякое страдание в пути должно сопровождаться радостью приближения к желанной цели. Только это и будет воспитанием со знаком плюс. Хотя и тут есть опасность: превращение цели в дутую цель, превращение грандиозного и красивого плана в мыльный пузырь, что мы нередко наблюдаем в жизни. Следствие – тяжёлое разочарование.
Страдания  раба беспросветны, безысходны, трагичны, ибо он лишён собственной цели, страдания жертвы карателей просветлены, если он знает, что кому-то они принесут освобождение. Только субъективная цель (не цель воспитателя, начальника, вождя) может оправдать человеческие страдания, превратить их в орудие воспитания, становления личности.
О труде Вы сказали хорошо: он богат палитрой взаимоотношений. Но только один вид труда воспитывает: тот, который освящён понятной и привлекательной целью, который наряду с тяжёлыми и неприятными ощущениями обеспечивает и необходимый эмоциональный комфорт. Тот, который сопряжён с радостью творчества, радостью общения, разрядки энергии, радостью материального и морального вознаграждения или вознаграждения в виде свободного времени (сделал дело – гуляй смело). Мы не замечаем, как неразумной принудиловкой воспитываем у наших ребят неприязнь, отвращение и ненависть к труду, к учению. Именно не замечаем, так как «прибавление» осуществляется медленно, исподволь. Как не замечаем движения часовой стрелки, роста нашего ребёнка, который ежечасно маячит у нас перед глазами. Организовать принудительный детский труд – дело несложное, если уж мы сумели организовать принудительное образование (тут ещё нет никакой педагогики), а приложить ко всему этому необходимый эмоциональный комфорт – бесконечно сложнее. Я за трудовое воспитание, за  коллективный и индивидуальный детский труд. Но я – за квалифицированный подход к делу.
– Не много ли Вы говорите о радости, эмоциональном комфорте? Не приведёт ли это к «перекосу» (модное словечко) в воспитании? – так или более  резко возразят мне оппоненты.
– Нет, не много. Нет, не приведёт, – отвечу я. Во всём нужен баланс. Я просто лишний раз напоминаю о том, что мы забыли в спешке: без радости в труде, в учёбе нет воспитания.
      Дело в том, что многие педагоги, по недоразумению или невежеству, всякое удовольствие, всякую радость связывают с потреблением, а труд представляют себе «в его иудейски-грязной форме» (выражение Маркса), как то, от чего поскорее надо избавиться. Если же мы труд признаем в качестве основного содержания жизни, то поймём, что безрадостный труд есть орудие социального угнетения личности, а не орудие его освобождения.
Если труд не радует ребёнка, подростка, юношу – остановись, педагог, подумай: что-то ты не так сделал! Возможно, недостаточно разъяснил смысл процесса, возможно, плохо организовал его. Важно, чтобы удовлетворял и сам труд, а не только его результат, не только обещанные после него вознаграждение и отдых. А этого достичь нелегко. У Вас, я вижу, с четвероклашками получилось. Головотяпом следует считать педагога, который кромсает детскую волю ради голого результата, ради того, чтобы его усердие заметило начальство.
Откуда это у молодых педагогов столько гонора и желчи против детей? Почему они так сердятся, чуть заведёшь речь о чуткости, внимании, любви, уважении к детям? Я думаю, что это  – естественная задержка в развитии.
Любить не сегодняшних, а завтрашних детей. Да от этой концепции все дикости в современной педагогике! Смотрите, что получается. Педагог по законам собственной корысти, корысти непосредственного или высоко стоящего начальника создаёт в своём воображении образец будущей личности. Лелеет этот образец, носится с ним, как курица с яйцом. А потом начинает подгонять под него своих воспитанников. Тем, кто соответствует, говорит: «Молодцы!»,  тех, кто не соответствует, – готов испепелить. Главное – всех подогнать, ориентируясь на заповеди: не пущать, запрещать, не прощать, следить, требовать, наказывать!
Думаю, что имеет смысл любить ребёнка (человека вообще) прежде всего настоящего, а потом – будущего. Только за тёплые дни мая в Смоленской области затонуло одиннадцать детей и подростков, не меньше за это же время погибло на дорогах. Почему мы имеем такой урон? – Потому что взрослые забыли, что дети есть теперь, сейчас, сию минуту, что их надо охранять. Потому что нам дорог идеал, но не дорог человек,  живой человек, порой сопливый, плохо отмытый, дурно пахнущий, проказливый.
«Нет! Нет! И нет! – возразит мне строгий товарищ. – Мы не можем игнорировать образец нового человека, разработанный классиками, который мы и должны любить в детях». – «Ну, что ж, – отвечу я, – возьмите себе нового человека, а мне оставьте старого, любите фикцию, а я хочу иметь дело с учеником реальным, со всеми его задатками к добру и злу. В каждом я постараюсь найти естественный стержень развития и стану помогать природе подниматься вверх. Пусть моими главными достижениями будут не выдающиеся показатели в учёбе, не послушание и безропотность, а физическое и нравственное здоровье юного гражданина.
Я не читал статьи «Не подлежат ответственности?» Как всех заботит ответственность подростков! И почему эти «щелкопёры, бумагомараки, сороки короткохвостые» молчат о безответственном поведении «щук», «акул», «волков»? Потому что боятся. Потому что спокойно жить хотят. Украла баба арбуз с поля – статья на весь подвал. Унёс мужик с производства доску – газеты захлёбывались от негодования, бичуя «несунов». А «порезал волк» половину «общественного стада»  – пресса воды в рот набрала. В общем, непорядочный народ – наши писаки.
«Хорошистка залезла за тюльпанами». Скверно. Я в детстве тоже лазил по огородам. Каюсь. Правда, вор из меня не вышел. Да нет на земле человека, который хоть раз в жизни не оступился бы!  История с тюльпанами – хороший повод для педагога проявить своё мастерство. Так, Сухомлинский однажды даже защитил воришку, отвёл от него гнев коллектива и тем самым воспитал на всю жизнь. Главное – не устраивать педагогического погрома, главное – пробудить совесть.
«Буржуазный либерализм! Попустительство! Мягкотелость! Расслабленная этика добра! Добро должно быть с кулаками! Один раз простишь – второй раз не остановишь!» –много подобного слышу я от моих оппонентов в возражение.
У иных педагогов есть страсть к полицейской работе. Они постоянно ведут следствие, кого-то допрашивают, кого-то разоблачают, кого-то наказывают. «Преступник» уже сто раз раскаялся, а у них ещё запланировано: вызов родителей, разбор на комсомольском комитете, передача дела на комиссию по делам несовершеннолетних и пр. Это они называют воспитательной работой. Сторонников «крутых» мер переубедить трудно, у них своя жизненная позиция, свои постулаты педагогики. Эти люди другой (не моей) «педагогической партии», их, пожалуй, большинство. У них есть свои кумиры, свой набор аргументов. И реальная власть в школе, как правило, принадлежит им, потому что они стремятся к власти, потому что власть (не нравственный и профессиональный авторитет) над человеческими душами для них – высшее наслаждение.
Строго говоря, педагогическими мерами следует назвать лишь те, которые формируют совесть личности. Для нас важнее всего, чтобы нашему воспитаннику за плохой поступок было стыдно, чтобы он радовался всему хорошему и стремился к нему, чтобы он делал всё хорошее не за страх, а за совесть. Жизнь – постоянный выбор, как поступить, постоянное испытание, постоянный соблазн. Здесь нужен надёжный «навигационный прибор». Страх удерживает от дурного, но его возможности ограничены. Добрая привычка помогает, но лишь в делах обыденных, стандартных. Педагог направляет, но ведь его с собой в карман не посадишь. Совесть же всегда бдит. Она оценивает, судит и казнит беспощадно.
Сколько сил и ума надо отдать ребёнку, чтобы не испортить его? «Сердце отдаю детям» – заявил В.А. Сухомлинский. Много это или мало? Тут дело не столько в количестве, сколько в качестве. Выдать надо любовью, уважением, заботой, требовательностью – душой, сердцем. Выдать умело, мастерски, с искусством. Такого типа жертва – это не услащение потребности тела, не сахар на язык. Это жертва самых ценных богатств души, включая выдачу «билета» на автономию, на независимость, на свободу. Отдавая, мы вкладываем «капитал»  в «прибыльное предприятие». Казалось бы, что может быть проще – отдавать. Но нет: отдавая, надо напрягаться, потеть, страдать. Насколько проще отдать кровь больному! Кое-кто видит в этом процессе лишь один момент из многих – требовательность к питомцу. А так как голая требовательность не даёт желаемого результата, начинают шуметь: «Какая пошла молодёжь! Куда мы идём! Потребители! Иждивенцы! Долой безмятежное детство!»
Уважаемый Валерий Николаевич! Я буду рад прочитать Ваши возражения по затронутым вопросам. Не будем считать, что для нас всё уже ясно, что наши убеждения исправит только могила. Если наши убеждения не захотят сдвинуться – на здоровье. Пусть углубляются, пусть обрастают аргументами. Наша переписка во всех случаях окажется полезной, даже необходимой.
Двойка самому себе – эта мысль Ваша очень интересна. Побудить к самооценке и научить этому – большего и желать не надо, ибо в таком случае мы достигаем потолка возможного. Способность к самооценке характеризует личность глубоко нравственную, созревшую, закалённую в битвах за добро. Реально оценить поступок, проделанную работу, не зазнаться при успехе и удаче, не впасть в апатию при неудаче, стойко перестрадать поражение, принять правильное решение и действовать обдуманно, неопрометчиво – даже не все педагоги готовы к этому.
Но те двойки, которые мы ставим, совсем иного качества: они – удар дубиной преследуемого. Ученик не выучил урока: надеялся, что его не спросят, просто заленился, не хватило времени, не хватило сил, не понял материала. Он, возможно, не пошёл бы в школу, но его пригнал закон о всеобуче, выполнение которого обеспечивается родителями и спецорганами (школа, милиция); во время урока, он прятался за спины впереди сидящих товарищей, но от учителя не спрячешься, учитель опытен и неколебим в своём решении вывести порок на чистую воду. В помыслах и в поведении ученик пытался убежать от двойки, но это жалкие потуги мышки убежать от кошки. В принципе я не возражаю и против такого типа двоек, но я против системы двоек, которая убивает школьника морально, делает его озлобленным, настраивает против учения, против учителя, против школы. «Вот тебе двойка, будешь знать, как не учить и как вести себя!» – «Ну и ставьте хоть сто подряд! А я учить Ваш предмет вообще не буду!» И начинается  конфликт между учителем и учеником, между учителем и родителями, разгорается маленькая гражданская война, война без горячего оружия, война на измор. В жизни всегда очень важно «не сжигать мосты», надеяться, верить, а в нашей работе без этого вообще нельзя.
Есть два реальных способа повысить успеваемость в школе. Первый возвратит нас к послевоенному периоду, когда около четверти, а то и трети, учащихся оставляли на второй год (иногда на третий), когда слово «второгодник», как проклятие висело над детьми, отцы которых не вернулись с фронта, а матери были заняты борьбой за насущный кусок хлеба. Второй связан с поисками новых методов обучения, с поисками нового подхода к природе, способностям, интересам наших питомцев. Первый путь закрыт для нас. Всеобуч есть всеобуч. Теперь это вопрос международного престижа. Тем более что в развитых капиталистических странах всеобуч осуществлён давно, раньше, чем у нас.
Я не сторонник теории: учиться легко и радостно. Это Вы прочитали где-то ещё. Своё кредо я выразил бы так: учиться с напряжением сил, но радостно. И жить надо бы так всем.
Всего Вам доброго. Буду ждать ответа.

Корягин С.О.     21 июня 1983 года

П. 20

Здравствуйте, уважаемый Михаил Петрович!

Это месяц тяжёл для меня. Дочь сдавала. Сын сдаёт. Одни переживания. Июль (да и август) будет не легче: сын будет поступать.
Урин мне не ответил (если не считать открытки).  «Мудрые» товарищи воспитывают его. Пожелаем им успеха.
Читал статью Ильина. Никто на него не набросится, потому что его мысли в значительной степени соответствуют официальной педагогической доктрине: меньше учить литературу, как предмет, больше воспитывать «в духе», больше «связывать с современностью», то есть с «выдающимися достижениями» в экономике, культуре, политике.
Ильин талантлив, но его талант волею судьбы конъюнктурен и потому легко становится добычею тех, у кого сильный «кулак». Беленький обречён на поражение, потому что скрыто препятствует утилитаризации литературы и превращению её в служанку политики. Беленький промолчит, чтобы выжить, чтобы сохранить место и не дать повода обвинить себя в аполитичности, объективизме, космополитизме и пр. Вообще, таким людям лучше не вылезать из своих академических нор, ибо повсюду стоят «охранники с собаками».
Ильин увлёкся, им овладела жажда стукнуть кого-нибудь политической дубиной, – и вот тут подвернулся подходящий случай.
В своё время Макаренко «громил» так называемых «олимпийцев», имея за спиной ЧК и авторитет Горького. Он «победил», конечно, «разнёс» всех, кто разрабатывал педагогику семейно-школьного воспитания, примыкающую к ней психологию, кто ходил «без нагана».
Статью в «Известиях» читал с большим удовольствием. Газета позволила себе этакую шуточку. Бросила камень в воду. Разошлись круги, и всё, по-прежнему, стало тихо. Ни одна лягушка не квакнула.
Автор поднимает ряд острых проблем: курсы для неполноценных, кабинеты для очковтирателей, формализм и бумажная опухоль на теле общества. По всем этим вопросам  надо было кричать душераздирающим криком, однако автору приходится рядиться в шута горохового.
Курсы при ИУУ, за редчайшим исключением, – пустая затрата государственных денег и человеческих сил. Учить школярским способом дипломированных и седоголовых – безрассудно. Учитель должен сам учиться, сам искать, сам расти, а государственные органы обязаны лишь создать условия для этого. А кто не может и не хочет учиться, тому следует немедленно сменить работу.
Удачно высмеял автор фельетона «кабинетную» болезнь, стремление во что бы то ни стало завешать все свободные места на стенах, загромоздить кабинет всякой техникой. «Не бегай! Не прыгай! Не зацепи! Не повали! Не разбей!» – кричит учитель, охраняя «плюшкинское» богатство. Дети, особенно малыши, заставлены, завешаны, заложены; их не видно.
«Я волком бы выгрыз бюрократизм!» – сочинил Маяковский и не исполнил своё желание. Что бы он сочинил сейчас, когда бюрократизм празднует великую победу! На нашем государственном флаге рядом со звездой вместо серпа и молота следовало бы изобразить паутину. Это соответствовало бы духу нашей власти.
Очень рад, что министр по существу понял Вас. Однако те, кто стоит за ним, однажды могут с аппетитом «позавтракать» Вами. Вспомните карася-идеалиста у  Салтыкова-Щедрина!

С искренним уважением, Корягин С.О.     21 июня  1983 года.

P.S.  Ваши письма для меня всегда большая радость