Глава 90. Продолжение программы

 - Когда я был в роскошных  дворцах Коалиции, меня выворачивало оттого, как люди забывают о тех, кто обеспечил их беспечную  жизнь. Что ж, признаюсь, мне было легче на войне. Потому что там честнее…
Слушания начались примерно через час. За это время многое решили для себя Мамон и Сценарист, видя, что ситуация для них складывается  патовая.
Молодой человек с облизанными волосами и стальным блеском в глазах окончательно протрезвел и решил больше никогда не связываться с рок-певицами, от которых и толку то в постели никакого, и голова наутро болит. Между делом, с совершенно спокойной улыбочкой,  Сценарист обнял своего старшенького братца.
- Ты как всегда – прекрасно выступил! – сказал елейным голоском со скрипом молодой ирод, - ну, что священничек скоро будет отпевать сам себя?
Мамону стало неприятно от тона обнаглевшего малого, разум которого пошел во зло.
- Мне что-то нехорошо, ты лучше оставил бы свои приколы для своих путан. Ты видишь, что творится…
- А что тут такого? Мальчик оделся как священник и решил, что он может сказать правду без резких для себя последствий? И ты его боишься? Это же смешно! Тиран с миллионами боеголовок по всей стране боится безоружного мальчишку, острого на язык! – при этом Антиписатель упивался своим могуществом во всей планете, - Ты что, правда поверил в Бога для всех людей?
Мамон был напряжен, потому что он поверил:
- Он может спасти меня от этих наваждений, ну ты знаешь, и ради этого я готов слушать его сколько угодно, - устало сказал полненький, немного женоподобный, лысенький человечек.
- А вот мне ничего не снится, я только удивляюсь, в кого ты у нас пошел такой припадошный – он оскалил свои зубы и на его всегда довольно улыбающемся, «хозяйском» лице показалась  дьявольская маска жестокости и беспредельщины.
- Пошел к черту! – впервые так жестоко говорил Мамон своему распоясавшемуся, явно безумному братцу.
- Только после вас! – огрызнулся красавец, который не безосновательно подумал, что он уже давно вполне может управлять ВСЕМИ ГОСУДАРСТВАМИ САМОСТОЯТЕЛЬНО. Что он и делал в течение последних десяти лет… используя лица и руки своих братьев, - «площадь» должна быть стерта с лица земли. Я распоряжусь! – сказал он  Мамону и ушел за свою загородку.

Слушания тем временем продолжились. Народ с нетерпением ждал своего нового героя.
Мамон тоже. Он слушал слова Кройкса и понимал, что это слова правды. В отличие от Сценариста, который не видел, как реагирует на слова Священника народ, глава государства прекрасно понимал, что происходит. На Кройкса смотрели с интересом, вниманием и жаждой. Так, как никогда не смотрели на него, главу Всемирного государства Великого  Мамона IV…
 
 - Вы можете продолжать! – объявил Мамон, явно сдавая свои позиции Кройксу.

- Итак, как жить обществу? Вернемся к «программе». Вы, Мамон, постоянно говорите о законах, придуманных человеком, а я говорю о заповедях, данных Богом, - сказал Кройкс, -  О первой уже упомянуто. Важным, и не по делу забытым  пунктом «программы», я считаю «положение» о том, что не стоит «произносить имя Господа всуе». Уверен, что наше неправильное видение этого вопроса привело к тому, что люди перестали говорить о Нем вообще. А ведь Имя это должно воссиять в наших устах и быть на слуху. Если кто и скажет что-то славное, его тут же одернут со словами о «суе». Но вот когда члены Коалиции и их «глава» постоянно  использует святое Имя в своих алчных целях – то это считается нормальным. Граждане! Сколько же это может продолжаться!?  Когда со свойственной ему страстью юноша говорит о Справедливости, Чести и Достоинстве – это считается «детским лепетом», а когда эти слова исходят из уст недочеловека – вы считаете, что он умный, «народный» и благодушный?

- Вы уже впрямую пытаетесь оскорбить меня! Я могу немедленно прервать весь этот фарс! Остерегайтесь меня, вы слышите, Кройкс?! – всполошился Мамон, понимая, что окончательно теряет перед этими людьми свою власть, но, помня все же, что от этого человека зависит его здоровье и в какой-то степени и сама жизнь.

Кройкс посмотрел на людей, так плохо и бедно одетых, таких несчастных и убогих своей нищетой. На минуту ему стало казаться,  будто бы они уже начали что-то осознавать, вроде бы пробуждаются от своего тяжелого сна и забвения.
- Вопросы о соблюдении дня субботнего касаются той же проблемы, что и богобоязненность. Если ты любишь и веруешь в Бога, ты не будешь нарушать заповедь и дашь своему организму покой. Братья, это ведь необходимо! Я долго думал, почему эта заповедь, казалось бы, не такая серьезная, как «Не убий» все же передана свыше третьей, сразу после отношения человека с Богом. Вывод пришел – Дорогие мои граждане! Давайте посмотрим друг на друга – мы работаем сутками, годами и десятилетиями, мы нарушаем  «субботний» день. Мы забыли эту заповедь, служа Мамону или золотому тельцу, что суть одно и тоже* – а ведь мы же не стали от этого ни лучше, ни богаче, ни здоровее. Мы  насквозь больны и смертельно усталы. Мы обязаны и отдыхать. Бог выделил нам на это Свой святой день для отдыха и молитвы. Может быть, следует подчиниться Ему?  - лимитский народ одобрительно прогудел в ответ. Он действительно, чувствовал себя использованным до дыр и выброшенным за ненадобностью – без средств к существованию, без почета и уважения со стороны государства.

- Каждый отдыхает в свой выходной день. Считаю этот вопрос совершенно некорректным, -  презрение и ненависть к Мамону промелькнули в зелено-желто-сине-серо-карих глазах людского сообщества.
Один человек из  толпы все же не выдержал и горячо прокричал в направлении Мамона:  - Ты бы поработал с мое – 30 лет на урановых рудниках, а потом бы говорил, нечисть прокля-та-я! Ма-мон! ВОН-ВОН!  Вон с трибуны!

Мамону не надо было даже указывать на человека с красными точками на лбу и щеках, признаками лучевой болезни. Охранники немедленно оттащили чернорабочего, заломив его ослабшие руки за спину. Он выматерился и застонал, и, не удержавшись, плюнул в глаза стражнику. После этого старика увели, и его уже никто никогда не видел.

- Братья мои! Понимаю ваше негодование, но попрошу вас сохранять спокойствие в эти несколько минут, что говорю. Иначе речь мою оборвут, и вы  можете больше не услышать ее, - сказал Кройкс  с горечью.

- Я как Великий Демократ предлагаю установить какой-то  регламент, иначе он может говорить часами!  - на его слова последовала объяснимая реакция – люди в толпе впервые в жизни освистали Мамона, – Я не позволю так издеваться над собой. Я прекращу эту тираду! Или замолчите все немедленно!
 «Народу не надо бы все это слушать», - подумал Мамон, – «И все же их участь предрешена, пусть потешат свое самолюбие».
Лысеющий человечек нервно подергивался. Казалось, что впервые в его жизни происходит что-то значительное, что он никак не может проконтролировать, то, что зрело столетиями, то, что может поглотить его. Он перестал верить спокойствию и всеуправляемости Сценариста, а все больше задумывался о словах Кройкса про Божье и мирское  возмездие… Это был первый приступ всегда защищенного обстоятельствами сердца, что вдруг обнажили и начали рассматривать его пороки, размышляя, может ли оно продолжать работу, или легче просто заменить его на новое, за то, что презренное старое сердце уже не служит государственному организму, а убивает его. Мамон испугался.
- Мы тут посоветовались, - Мамон внимательно прижал к уху свой наушник, - Кройкс, ваш регламент 15 минут. Я засекаю время.

- Только Бог может отмерять минуты для людей. Но не вы! – твердо, со сталью  в голосе ответил Кройкс на эти слова, потом обратившись к людям, продолжил, – Послушайте, братья! Что случилось с нашими семьями? Что мы сделали со своими родителями? Как относимся к детям? Лимитский народ еще сохранил эти изуродованные нищетой ячейки общества. А вспомним многочисленных операторов и бедных инженеров! Что это за женщины, которые не стали матерями, благодаря изуверским операциям? Может ли мужчина стать мужчиной, если он не имеет возможности стать мужем и отцом? Их превратили в произведения государства –  в клонов, в рабов – в послушные, апатичные механизмы, которые вскоре будут заменены на машины полностью. Вы помните, как произошел тот страшный производственный кризис рабкласса? То же ждет представителей класса среднего. Если не посмотрят на сокрытое от них Небо. Государство расплавило понятие семьи, сделав растление – обычным каждодневным делом. Не успокаивая животное начало людей, оно с помощью Интердизайнера только и делает, что распаляет его, вызывая к пробуждению древние инстинкты, сводя людей с ума. Уничтожая семью, помогающую человеку психологически, морально и духовно, стирая в памяти людей информацию об их корнях, они делают человека слабым и уязвимым. Именно  такой человек и нужен им. Уязвимый, а значит, управляемый!
Вспомните слова Священного писания: «почитай отца и матерь твою, как повелел тебе Господь, Бог твой, чтобы продлились дни твои, и чтобы хорошо тебе было на той земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе». Пока мы обуреваемы спорами и драками со своими отцами, пока мы не помогаем нашим женам и не  даем покоя своим детям, пока инженеры и операторы лежат на операционных столах – Мамон, прекрасно знающий заповеди Божьи, наслаждается семейным уютом, любит и уважает свою жену,   кормит, воспитывает и обучает своих детей. Единственное, что я могу сказать о нем хорошего – это то, что он, бесспорно, хороший отец для своих детей. Но он никудышний  отец для своего народа. Отец, что стал палачом... Потому он должен покинуть пост! Пусть он останется лишь мужем и отцом, если ни в чем другом он не может положительно реализовать себя!
В толпе заскандировали: «Долой Мамона! Долой! Долой! Долой!» Мамон не на шутку перепугался:
- Это клевета… Ты же сам говорил, что люди должны иметь хороший пример со своего главы… - обратился он к Кройксу. Но тот вообще не смотрел на него, обращая все свое внимание на людей.
Мамон подал знак воинам, подняв левую руку, говоря тем самым, что пора вмешиваться подкупленным лимитам. Воины, окружавшие площадь,  начали поднимать левые руки, сигнализируя начало атаки на Кройкса.
С нескольких сторон на священника полетели заточенные с краев камни. От  неожиданных ударов, Кройкс согнулся вдвое. Тут из массы людей послышался бравый мужской голос: «Ребята! Смотри на меня! Вот куда бить-то надо!» И уже в сторону Мамона полетели его подачки – железные банки сгущенного молока. Мамон пугливо побежал на верхнюю террасу, куда тяжелые банки не могли долететь и  достать его.
 - Ура! УРА!!! - раздалось повсюду отчаянно - веселое звучное море тех, кому же нечего было терять.
«Кроме жизни», - сказал Сценарист в наушник Мамону, - «пора направить сюда бойцов».
- Люди государства. Я предупреждал, что прерву выступление Кройкса Адама, если вы будете выходить за рамки дозволенного – я исполняю свое решение! Увести его!
- Нет! Нет! Нет! – скандировала толпа, в которой появился лидер – краснолицый лимит из железнодорожных рабочих. Он кричал громче всех.
- Ах так? Хорошо. Тогда я заключаю с вами сделку – или вы тихо-мирно расходитесь по своим лачугам и забываете обо всем, что звучало и происходило  здесь, и я сохраняю жизнь священника и отпускаю на все четыре стороны, либо мы продолжим этот дискурс – но священник будет наказан по всей строгости закона! – на лицах простых людей показались печаль и отчаяние. Люди предпочитали больше никогда не видеть и не слышать проповедника, но сохранить ему жизнь, чем из-за нескольких минут правды убить отважного юношу.
Кое-где пошли разноголосые споры, но потом краснолицый все же выкрикнул: «Оставь его живым!»
- Вот и замечательно! Слушания прекращаются, а с тобой мы разберемся… - Мамон посмотрел в сторону Кройкса.

- Я никогда не жил по твоим правилам. Тем более, я не буду по ним умирать. Народ Всемирного государства! Если объект, который выставлен на кон, имеет право голоса, позвольте ему высказать свое мнение! Я еще не все сказал. А после своей речи - готов умереть. И моя смерть будет моим выбором, - твердо сказал Кройкс, немного бледнея.

- Да будет так! – не глядя в сторону людей, искоса наблюдая за священником, - постановил Мамон. Этому уродливому стареющему человеку по-своему нравился горячий и удивительный выступающий. Иначе бы он уничтожил мальчишку в несколько секунд. Мамон подумал, что с радостью имел бы такого помощника или даже сына. «Ему бы дать хорошее образование – тогда точно бы меня сверг…» Мамон был действительно хорошим отцом. Только для своих детей…

- Итак, братья! Я хотел бы спросить главу государства, который каждый день выступал по поводу войны в Горе-Горье!  - он посмотрел на Мамона, - Вы так часто говорили о том, как ненавистны вам «террористы», как вам жаль этих лимитских мальчиков, которых в коридорах власти вы называете  «пушечным мясом», как вы желали прекратить эту войну… А сейчас, скажите  матерям и отцам безвинно убитых христиан и мусульман двух  Всемирных государств – когда вы в последний раз были в Лютом? Были ли вы там вообще?

Мамон задвигал бровями и попытался что-то сказать, но подобно рыбе, попавшей на берег, набирался воздуха и беспомощно и глупо выдыхал его.
- Нет? Ну что ж. Есть же кому ездить и проливать свою кровь… Не мальчишки убивают безвинных детей и женщин – не они убийцы, хотя на каждом из них десятки трупов… Когда я был в Горе-Горье, после того, как люди – и наша часть, и те мирные мусульмане, что поначалу защищали свои дома от нашей армии, так вот, когда мы нашли понимание  - вместе мы смотрели «милые картинки» двух интердизайнеров, поставленных рядом друг с другом – и сделали выводы: первое – как по-братски похожи наши «лидеры», и второе – вот, кто несет ответственность за всю пролитую кровь!!

Нервное оцепенение Мамона не предвещало ничего хорошего. Ему нечего было возразить. Он не мог и подозревать, что мальчишка окажется так умен и аналитичен. Мамон дал слабину и недостаточно хорошо подготовился к встрече, которая могла теперь стать для него  роковой. «Конечно, свергнуть-то он меня не сможет, а вот подмочить репутацию – уже подмочил… сейчас говорить уже поздно». По реакции главы горячий юноша понял, что решение об его уничтожении принято.
- Война – это ад на земле, это тысячи войн многострадальной планеты, это «черное солнце» Афгана, это глаза иракских сирот, это атомные бомбы Хиросимы и Нагасаки, полотнища приспущенных флагов с крестами, серпами, полумесяцами и звездами, это два мировых позора и продолжавшееся до последних дней безумие в Горе-Горье! Война – не «дело молодых» и никогда ему не стать «лекарством против морщин»*.  Война – это не дело. Война – это массовое убийство. А убийство  - это преступление. Преступники действуют  чужими руками. Они не любят мараться…
В толпе была слышна поддержка «Да! Да! Правильно, Кройкс!» - матери и вдовы, потерявшие своих сыновей и мужей в этой войне, тоже были среди присутствующих. Они неотрывно слушали ровесника их погибших родных и по их щекам лились слезы. Это они закричали первыми  - Да!
 Краснолицый же подхватил их призыв и закричал со всей мочи, к нему своими возгласами подтянулась толпа.
- Да, убийство прячется за многими масками: это не только военные конфликты, но и тотальная безработица, античеловеческие условия существования, миллионы неспасенных стариков, которым не желают оказывать бесплатную медпомощь, миллиарды неродившихся «запрещенных» детей, которые стали бы бременем для голодающих родителей…
 Маски убийства кроются в аморальности и распаде всего того, что уже было создано и накоплено опытом предыдущих поколений. «Не убий!» - шестая заповедь Бога!  - Кройкс перевел дух  и посмотрел в глаза людей – те просто горели. Он продолжил не менее торжественно:
- Остальные заповеди «не прелюбодействуй», «не кради», «не произноси ложного свидетельства на ближнего своего», «не желай того, что есть у ближнего своего» - это грани одной проблемы – оставшейся у многих из нас в атавистической форме,  а у кого-то в еще развитом состоянии – проблемы ущербности личности… Все пороки ущербной личности проистекают к тому, что она не является целостной. Целостная же личность не существует  без Бога. Целостный человек может называть Его разными именами, согласно своим вероучениям, но он свято верит. Такая личность кругла и наполнена, она не требует для построения своего «Я» ничего, кроме самых светлых моментов нашего существования. Она питается правдой и верой. Это глубокий или небольшой – разный по форме, но сходный по содержанию сосуд, который можно наполнить. Личность же неполная или же совершенно ущербная – это сосуд без дна. Веревка без конца. Замкнутый круг. Ущербная личность придумала правила игры, которые бы дали ей возможность обвинять кого угодно в своих бедах и несчастьях, но только не в своем необузданном желании кого-нибудь обвинить! Она не реализована, она несчастна, она обижена на жизнь и «целостных» людей, думая, что им все дается легко. Именно она и способна – украсть, ограбить, воспользоваться, поступить предательски… Здесь надо понять, что ни одна вещь или человек на свете не сможет им помочь. Только самовоспитание с Божьей помощью может начать процесс реставрации или починки душевного сосуда! - он остановился, давая понять, что его речь подошла к концу, - конечно, нет идеала на земле. Но он совершенно точно есть на Небе! Нам осталось только следовать этому Совершенству! Вот такая «программа», братья!
Люди со всех сторон зааплодировали ему, закричали его имя, и мужчины и женщины двинулись к его паперти, чтобы прикоснуться к его руке, чтобы оторвать край его балахона. «Он святой!!!» - заорал краснолицый и тоже ринулся к нему. Кройкс обратился к ним в последний раз:
- Мои дорогие, не сотворите себе кумира. Бог и только Бог! Никогда не забывайте Его. Если вы будете передавать это знание своим детям – значит, жил я не напрасно и умер не зря. Благослови вас Бог! – молодой священник поклонился перед народом.

Сценарист, все это время скрывавший свое «тайное оружие» - главного христианского священника Всемирного Северо-Западного государства, наконец-то выпустил его на трибуну.
Смертельно испуганный священник, перед лицом которого когда-то прошла казнь матери этого молодого человека и сотни казней «запрещенных» и политически неугодных. Он попытался сделать богоугодное лицо и подобие улыбки - для народа.
Вся площадь  стихла.
Священнику не хотелось обвинять молодого человека, который в принципе нравился ему по своим соображениям, ведь, по сути, они не имели ни одного серьезного противоречия с христианской  религией. Сценарист же расценил, что именно  верховного священника послушается буйный народ, воодушевленный Кройксом. Ему очень легко осудить юношу и сломать его авторитетом церкви.
Священник собрался с мыслями и начал что-то говорить. Очень тихо, неубедительно и обличительно. Люди со смущением и тоской, как пожуренные шалуны, стали прятать глаза.
Главной же мыслью было то, что Кройкс Адам безосновательно называет себя священником и чуть ли не Мессией.
От горькой обиды на глаза Кройкса проступила влага, которая пыталась размазать контуры окружающего мира своим известным акварельным способом.
Когда очередь объясняться дошла до Кройкса, молодой человек стиснул зубы и с минуту молча глядел на площадь, а потом сказал:
- Да, я неправильный верующий. Я неправильный человек. Я атипичная пневмония морального идеала вашего Мамона.
Потому что я не могу жертвовать жизнью любимой женщины ради того, чтобы вести монашеский образ жизни. И не потому, что я не люблю Бога. Именно потому что я преклоняюсь перед Ним и Его произведениями, я ценю жизнь моего ближнего. Пусть этим ближним будет даже любимая женщина. Неужели она не имеет право на счастье? Или я должен принести ее в жертву, чтобы быть святым и непорочным? Очень важно не превращать свою веру в вампиризм, целью которого является ущемление прав и свобод других людей, их психологическое подавление. Вера не должна нарушать жизненные интересы других людей.
Уйдя в монастырь, клянусь, что  не смогу забыть, что на земле существует еще как минимум 10 миллардов человек, многие из которых ходят впотьмах и ищут ответа. Пока я буду медитировать и углубляться в самопознание, наслаждаться своими знаниями, чувствами и эмоциями, оградившись от них стенами монастыря, они будут погибать от наркотиков и пьянства, от безнадежности и отсутсвия помощи на своем духовном пути.
Я все понимаю, меня слишком волнует несправедливость, творящаяся на земле. Здесь и сейчас.
Я  человек, которому можно ударить безнаказанно по обеим щекам, но не надо заставлять меня спокойно смотреть на то, что кто-то ударил даже по одной щеке слабого и малого. Вы можете называть меня отступником, но не человеку судить об этом, а только Божественной справедливости, которая дает мне дышать.
Не хочется никого осуждать, просто отстаиваю точку зрения, которая должна иметь место под солнцем, должна существовать…

Я за заветы, а не за догмы!

Тут Мамон цинично сказал свою коронную фразу:
- Вы, я так понимаю, высказались?  - он перевел взгляд на людей, - Правосудие Всемирного Северо-Западного государства и Коалиция рассмотрят дело Кройкса Адама через неделю. Приговор будет исполнен в тот же день. Прошу всех здесь присутствующих не расходиться до выяснения следующего вопроса. Кройкс Адам, вы так смело ведете себя, не боитесь смерти и ради пяти минут своей речи готовы отдать жизнь. Вы что, считаете себя пророком? – спросил  Мамон без обиняков и с искренним интересом.

- Я человек, мне этого достаточно, чтобы иметь право говорить правду!  Я только заполнитель вакуума, который должен был прийти… чтобы восполнить пробел,  восстановить справедливость, – получил ответ Мамон.

- Интересно получается, если вы, как вы там сказали, «восполнитель вакуума справедливости», почему же ваш Бог предал вас? Через неделю вы, без сомнения, будете признаны виновным и погибнете, и клянусь, никто из вашего любимого народа  не вспомнит даже  вашего имени! – «уж я-то позабочусь об этом» дополнил  про себя Мамон.

- Вспомним Иисуса Христа и его учеников… – ответил гордый  юноша, бесстрашно глядя в темные мамоновы глаза.

- Вот-вот–вот, вы тут говорили о том, что Небо все решает в этой жизни, ну что ж – вы яркий представитель «целостной личности», ежеминутно поете славу Богу. Пусть же Он предъявит славу Свою и силу! Пусть освободит вас, коль Ему угодны ваши слова! – Мамон потерял лицо перед миллионами зрителей, о коих не догадывался и перед присутствующими на площади людьми, но ему нужно было, во что бы то ни стало испытать Кройкса, к которому он питал одновременно чувства уважения и зависти.
 Люди шушукались и рассуждали, что «ведь, правда, если он говорит по совести, пусть Бог даст знамение». Обреченный на скорую погибель Кройкс поник головой. Он знал, что знамение не дается «по заказу»:
- Поймите, моя жизнь – крохотная капля в море жизни. Неужели вы думаете, что Он только и делает, что наблюдает за каждым нашим шагом. Даже если и так – возможно, в этой казни и есть моя судьба. Возможно, моя жертва возьмет многие грехи на себя, и сохранит кому-то из вас бесценные минуты жизни. Конечно, такая жертва не может спасти навсегда. Только человек, который захочет исправиться, спасется!  К сожалению, тому есть примеры. Вспомните великую жертву Христа! Спас он Словом, а лишь потом  - Жертвой. А не будь Слова, не забыли бы неверные люди Его Судьбу и Его  Жертву?
Площадь погрузилась в нагнетаемую ожиданием тишину. Молчание в народе и безмолвие вокруг… прошло несколько минут. Кройкс закрыл глаза, молясь о том, чтобы все было так, как хочет Бог… Погода стала меняться. Показались черные гнетущие тучи…
- Бог отвернулся от тебя! Народ Всемирного государства! Его слова – ересь. Забудьте все, что здесь услышали. Они не от Бога! – оскал Мамона был жесток, а вердикт вызвал в народе вой и скрежет зубов. Поникший  Кройкс начал тихо вздрагивать от мерзкого сырого  холода, который забирался в его кости, он показался совсем маленьким мальчиком, попавшим на эту площадь случайно.

- Господи! Помоги же ему! Спаси его, ради всего святого!!! – стали повторять люди в своих душах, а потом воззвали Бога вслух. Казалось, что даже сам исторический вектор изменился – жертвоприношение сменилось жертвоспасением.

- Прекратите! Прекратите! – кричал Мамон, беспомощно затыкая уши, - этот шепот сводит меня с ума. Остановитесь! Заткнитесь! Заткните их немедленно! – обратился он к охранникам. Мамон обезумел, он бегал из стороны в сторону, но все было тщетно – шепот общей молитвы – Литии* – подобно непокорному морю шумел в его голове.
Охранники начали избивать людей: мужчин и женщин, но Кройкс попросил их остановиться и добавил:
- Спасибо, Господи, что Ты побудил этих людей помолиться за мою жизнь!  Спаси же теперь их жизни! Я прошу Тебя от сердца! – произнес Кройкс и прикрыл глаза, шепча молитву.

- Эй, Мамон, вот уж от кого отвернулся Бог, так это от тебя!  – все без исключения обратили свой взор на убогую нищенку, одетую в черный балахон с капюшоном, которая при этом гордо и уверенно шла через расступающуюся толпу к паперти, где находился Мамон. Лица ее Кройкс не увидел.

- Ты кто? – не пытаясь сдержать свой ужас и страх, воскликнул вспотевший мужчина.

- Смерть твоя – Справедливость! – громко и победоносно прозвучал хрустальный с трещиной голос. Кройксу голос показался знакомым.
«Надэль? Не может быть. Это невозможно», - подумал Кройкс. Статная женщина откинула капюшон, и все окружающие наконец-то увидели ее лицо. Гордый подбородок был, как всегда, вздернут, кожа побелела так, что веснушки стали напоминать оспины, высокие брови сдвинуты, а губы сомкнуты. Желтые искры глаз превратились в оранжевые сектора на радужке. Да, это была Надэль.
- Надэль!?  - из горла вырвался крик, а получился стон... – Надэль…
Она улыбнулась одними глазами, но не посмотрела на любимого. Она смотрела только на Мамона. Он услышал крик Кройкса и узнал в ней ту девушку, что хотела его смерти  на осеннем балу. Он был обескуражен. Как она могла выйти из самой страшной тюрьмы в мире?
 Кройкс же по-мальчишески обрадовался ее появлению и  смотрел на свою любимую во все глаза: только одного он не понимал, как же она выбралась на свободу?
- Вот и встретились, Мамон! Ну, здравствуй. Единственная выжившая из Черноградской области. Мисс АЭС-2186 года. Надэль Ева. Ну же, спеши ублажить меня почестями и поцеловать  мне руку! – молодая женщина на расстоянии  протянула ему грязную ладошку, на которой давние синяки синели, а кровоподтеки краснели,  земля же вкрапилась черным в ногти, – Вот тебе – рука твоего народа! Лизни!
- Что за нечисть! Самозванка, ведьма. Какая еще АЭС? – завопил Мамон в гневе и ярости, - вы преступница. Народ, это неудавшаяся убийца, Надэль Ева, которая хотела уничтожить меня! Смотри, народ Всемирного государства! Вот она, эта самая дрянь!
Кройкс готов был броситься на Мамона, как рычащий лев, но тут со всех сторон отозвался собравшийся народ:
- Ура! УРА! Надэль, Ура!

- Что??? – опешил Мамон, не понимая, что его партия уже проиграна.

- Нечисть здесь только одна, и ты с ней знаком. Видишь каждое утро в зеркале. А АЭС ты, верно, забыл. Твои ошибки и трагедии тобой нелюбимы и незаслуженно забыты. Что ж. Если бы поцеловал мою руку, клянусь, ты бы умер. Но не от пропитавшей меня радиации в несколько сот рентген превышающей летальную дозу!  Нет, ты бы умер от  страха и унижения… Не можешь поцеловать руку женщины? Какой же ты мужчина после этого!? – спокойно и с достоинством говорила одетая в черное, бесстрашная красавица. На ее плечи упали шелковые рыжие косы, а стан был точен и несгибаем. «Моя Надэль, опять ты рискуешь!», - заныли тоска и  тревожная радость в сердце Кройкса.

- Я не буду целовать твою руку, нищенка! Убирайся, мы ждем знамения, которое спасет этого умалишенного, - пояснил Мамон.

- Считай, что такое знамение пришло…  Оно перед тобой! - сказала иронично глядящая на него Надэль. В народе прошло приятное слуху волнение, - но вот только скажу тебе на последок: «этот умалишенный» пришел спасти не кого-нибудь, а тебя! Тысячи людей алчут твоей смерти, я – лишь одна из них. Он  - единственный, кто хотел твоего спасения! Но ты ведь ничего не понимаешь… Тогда держись.
В руках Надэль показался небольшой предмет, который она подняла на столько высоко, насколько могла. Люди увидели свечение белого металла, на который попал солнечный луч, единственный в небесной пастве темно-серых туч. Серебряный крест неожиданно ослепил царя.
 «Это же Меч дождя!» - моментально узнал свой именной крест оживший Кройкс.
- «Щит мой в Боге, спасающем правых сердцем. Бог – судия праведный, крепкий и долготерпеливый, и Бог, всякий день строго взыскивающий, если кто не обращается. Он изощряет Свой меч, напрягает лук Свой и направляет его, приготовляет для него сосуды смерти, стрелы Свои делает палящими. Вот, нечестивый зачал неправду, был чреват злобою и родил себе ложь; рыл ров, и выкопал его, и упал в яму, которую приготовил: злоба его обратится на его голову, и злодейство его упадет на его темя. Славлю Господа по правде Его и пою имени Господа Всевышнего»! – это был отрывок из Библии, что когда-то записал ей Кройкс, приняв ее исповедь.

- … Это… это… это лишь пустые угрозы. Очевидно, вы с Кройксом в заговоре! Какие еще стрелы и мечи? Неужели вы убьете меня вот этим?  - он показал на крест в ее руках и даже попытался выдавить из себя смех.
Женщина высоко держала Меч дождя и, прикрыв глаза, изо всех своих сил душой и всем своим существом произнесла – «Дождем прольет Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу; и палящий ветер – их доля из чаши; ибо Господь праведен, любит правду; лицо Его видит праведника». Накажи, Господь тех, кто заслужил наказания! Только не забудь, не давай в обиду, Господи, народ Твой и раба Твоего Кройкса, спаси Свои же Творения! Это прошу у тебя я, Надэль Ева!  Аминь!

Не открывая глаз, она протягивала свой крест все выше и выше.
Все замерли. Кроме одного человека – Сценариста – который шепнул старшему охраннику:  «Переходим к плану B. Живых зрителей не оставлять». Взглянув на охранника искоса,  циник подумал: «А других  свидетелей мы уничтожим попозже».

 Изможденная девушка славила небо. Вдруг раздался необычайной силы гром. Первая капля упала Мамону прямо в темя. Вторая коснулась щеки Кройкса, который от того показался плачущим. Третья скользнула на губы Надэль, как бы заставляя ее помолчать. Были слышны лишь одни капли, так как безмолвие распространилось от людей. Капли дождя начали падать на затихшую толпу, теперь уже в обилии падали  на одежду и голову Мамона, на улыбающегося знамению Кройкса, попали на лицо, обращенное к Небу, той, что молилась о Дожде, ослепленное красотой неба лицо Надэль.
 Через минуту бил шквальный тропической ярости дождь, под которым находились мокрые, пораженные всем происходящим, люди. «Знамение! Знамение!» - шептались люди, на лицах которых показались благостные улыбки. Дождь хлестал по щекам Сценариста.
 - Власть от Бога! - закричал краснолицый рабочий, - Кройкс - наш царь!
- Что же говоришь ты? Не греши, ты, человек отчаянный. Бог – единственный наш царь! – только и успел сказать Кройкс.

В ту же минуту слепящая молния врезалась в одну  из дальних башен замка. Людей охватила паника. Они еще не понимали, что это спасение, ниспосланное им свыше.
- Бегите, люди! Бегите к выходу! Мамон хочет уничтожить всех вас! Бегите! И помните о Боге!  - кричал из всех сил Кройкс, как будто ожидая случая, сказал это, спускаясь к людям и направляя их к выходу.
- Братья! Бежим! Мамону все равно, убить одного или тысячу. Бежим, ребята!  - прокричал краснолицый, который направил всех к выходу, а сам побежал в диаметрально противоположную сторону, к священнику - пойдем с нами, Кройкс! Ты будешь нашим духовником, если хочешь,  - Громадный  краснолицый мужчина смиренно склонил голову перед юношей, едва стоящим на ногах от перенапряжения.
- Спасибо Вам. Как вас зовут? – спросил Кройкс, будто бы не бегут сотни испуганных людей к выходу, не кричит взъерошенный Мамон на свою стражу, будто  не горит дальняя башня замка.
- У меня нет имени, родители взорвались в угольной шахте, когда мне не было и года, а окружающие забыли мое имя, - смущенно сказал краснолицый.
- Ты можешь взять имя  Аверс, Ливень. И не давай людям забыть Бога. Идите на ваши священные  горы, как можно быстрее, идите! Даст Бог, встретимся! Это все, - и Кройкс отпустил Аверса с его народом.
- Я сделаю все, как ты сказал! Мы будем ждать тебя там! – сказал нареченный Аверс и продвинулся к выходу.
Как только мужчина смешался с толпой, не обращающий сейчас ни на кого внимания, смертельно бледный  юноша от сильного перенапряжения еще совсем слабого организма потерял сознание и упал на землю...

С Мамоном же творилось что-то невообразимое. В его голове беспрестанно шептались молитвы и проклятия толпы. Он обезумел и был уже не в состоянии справиться с собой.
- Я не могу больше! Я не могу больше!!! Помогите мне! – кричал обезумевший Мамон.
В этот момент из ниши вылез Сценарист: -  Не плачь, братишка! Немедленно улетай на остров! Ты был блистателен сегодня, так же как и всегда! – как ни в чем ни бывало, похвалил брата молодой и холеный, не знающей стыда франт. У них так было принято: поддерживать друг друга, даже когда они были в самом низу.
- Заткнись! Дьявол! – закричал в ответ мучимый беспрестанным шепотом Мамон. Напомаженный Сценарист посмотрел на него убийственно, но потом легким движением головы скомандовал охранникам увести Мамона.
- А где эти двое? Надо немедленно взять и уничтожить их! – скомандовал Сценарист, свысока осматривая хаотично передвигающуюся площадь.
Несколько человек из его личной охраны и охраны замка двинулись на поиски госпреступников.
Но только один охранник предупредил их замысел. И это был рыжеусый добряк, любивший выпить после вечерней смены и посмотреть интердизайнер после 12, уже известный нам Джинджер.
Как только в башне начался пожар, он немедленно побежал к скрывшемуся в толпе Кройксу. Джинджер был в самой удаленной черте замка и ему приходилось идти против всеобщего направления людского потока. Когда он пробрался к месту, где в последний раз наблюдал Кройкса, его там уже не было. И тут послышались слабые стоны.
В незаметной нише был спрятан тот, кого и искал отважный Джинжер. Но Кройкс был там не один. Рыжеволосая девушка, что так отважно говорила что-то Мамону, была здесь. Она сидела на мокрой земле и ласкала руками лицо юноши, и плакала без слез, и рыдала без звука.
- Не трогайте его. Он умер! – сказала она в ответ Джинжеру, предполагая, что это охранник, верный Мамону, который может убить ее и Кроя. Молодая женщина убийственно посмотрела на него своими оранжевыми глазами.
- И, правда, дух испустил! Вот беда, а я так надеялся его спасти! – с таким сожалением сказал тяжеловесный охранник с опустившимися и грустными рыжими усами, - Беги, дочка, оставь его и беги, с тобой теперь церемониться не будут, - сжалившись над ней, сказал Джин.
- Ты хороший человек, - ей стало совестно за свою ложь, -  Крой не мертв. Помоги мне спрятаться в замке вместе с ним. После пригони мне телегу с лошадью. И Бог поможет тебе во всем! – сказала она страстно, убедившись, что этому человеку можно доверять.
- Так он жив? – обрадовался Джин, - а это вы, Надэль, к которой он ездил в Хадрамаут? Я же сопровождал его! – не без гордости добавил Джинжер.
- Крой всегда был болтуном!
Усатый великан обрадовался:
- Будет вам телега, - с тревогой глядя на бледного юношу, - Выжил бы только!
Джин и Надэль сообща оттащили Кройкса ко внутренней двери в стене той же ниши. Бравый охранник достал ключи и отпер маленькую дверь в ровной каменной стене. Так Надэль и Кройкс  проникли во внутреннюю полость стены, где не было ни коридора, ни просвета. Это была обычная ниша, типа кладовой, где жили, пожалуй, только одни крысы.
- Вот ключ. Послезавтра днем, в четыре. Раньше не ждите!  - попрощался раскрасневшийся Джин, -  Береги его, девочка!
- Благослови тебя Бог, рыцарь! – сказала она благодарно.
Она осмотрелась вокруг. Капающая вода, холодные камни и безжизненный Кройкс.
- Мы в безопасности, дорогой мой! Мы в безопасности! Все будет хорошо, – повторяла она, тихо  покачиваясь над безжизненным, но еще дышащим юношей, - ты еще будешь жить в счастье и тепле. Я больше никогда никому не отдам тебя. Ты будешь всегда со мной, малыш.  Больше никуда тебя не отпущу… - она горько заплакала над ним,  целуя его холодное лицо и руки. Его смертельная холодность обеспокоила ее. 
- Что же мне делать с тобой. Ты же весь мокрый, так ты замерзнешь здесь! – она раздела его, насквозь промокшего, выжала и  разложила его вещи вокруг себя. Потом быстро разомкнула непромокаемый внутри, но мокрый снаружи плащ-халат с капюшоном и сняла с себя все, что являлось верхней одеждой. Все, что осталось  сухим, было немедленно  надето на Кройкса, который, наверняка, рассмеялся бы видя себя таким вот клоуном в женском платье, но сейчас это была вынужденная мера. Дрожа всем телом, Надэль легла на одетое тело юноши,  сверху набросив прорезиненный плащ с внутренней стороны, согревая своим оставшимся теплом его промерзшее тело.
Забывая о себе, она думала лишь о том, чтобы выжило его отважное сердце.