Той, которой нет

Что  нам  мешает  понять  другого?
– То,  что  он  другой.
 Что  нам  поможет  понять  другого?
– Понимание  того,  что  он  другой.

Маленькая квартира. Маленькая кухня. Она сидела на  подоконнике, курила. Он сидел поодаль, пил остывший кофе. Со стороны могло показаться, что это два посторонних человека. Кухня  была окутана сигаретным дымом, словно эстрадная сцена, она, подобно актрисе, прятала заплаканные глаза, но разве что-то можно было от него утаить. Он знал ее так хорошо, как иногда  человек не знает самого себя. Они всегда говорили открыто, не боясь осуждения, они прощали друг другу все: маленькие слабости, недостатки и даже  пороки. 

Каждый человек – уставший путешественник, который ищет укромный островок, где можно скрыться от чужих глаз, мыслей, порой и от себя. Остров, где ты можешь шалить, дурачиться, быть естественным, быть таким, каким  создала тебя природа, а не ожидания других. Они были путниками, которые нашли необитаемый остров, где было удобно только им, там они говорили друг другу все, порой нелицеприятные вещи, но знали, что это не разрушит  нити - спасительной нити Ариадны,  связавшей их.

- Крошки совсем засохли, почему-то ни один воробушек уже не прилетает в скворечник,- удивленно сказала она.
- Конечно, постоянный дым кухни, сюда прилетит либо плохо видящий воробей, который не опасается этого сигаретного сумрака, либо птенец-чудак, не опасающийся за свои легкие. Когда ты уже бросишь курить,  ничто так не портит девушку, как несмелая походка и сигарета в руках?
Она не слышала его, сидела на окне, свесив ноги, и гадала на ромашках. Лепестки падали на асфальт, а она быстро забывала мужские имена по причине, непонятной даже ей.

Как бы банально это не звучало, но их союз полностью подтверждал формулу «противоположности притягиваются».
Они жили в одном дворе, похожем на другие, со стандартными панельными домами, сломанными качелями и железным Мухомором в песочнице.
Она подошла к нему и отобрала формочку, чем вызвала совсем не мужскую реакцию: он беззастенчиво заплакал.

Они жили в разных мирах: он из дипломатической семьи, его отец - посол то ли в Австрии, то ли в Швеции, мать мальчика предпочла пеленкам светские рауты, поэтому  дуг о друге они узнавали из открыток и маленьких телеграмм. Воспитанием юнца занималась бабушка, она его так сильно любила, что, если бы не двадцатый век,  кутала в чепчики и гольфики, но так или иначе с мальчишками во дворе ему было запрещено общаться строго-настрого. А то еще чего своими забавами испортят дитятку. Поэтому вместо футбола во дворе – занятия по английскому, единственное, что было еще более-менее одобряемо, - игры в песочнице. Вот так он проводил все летние деньки, на песке он создавал игрушечных яблочек и утят, а в фантазии - неосязаемые розовые замки.

А она была из среднестатистической российской семьи,  сейчас их называют «неблагополучными»: воспитывала мама, об отце она знала лишь из квитанций об алиментах. Но вряд ли ее можно было назвать несчастной, школа, а потом футбол с одноклассниками, там она была своей:  разбитые в кровь коленки, свежий воздух, да разве это можно даже сравнивать с фарфоровой куклой Ленки из пятого подъезда или розовой юбчонкой с оборками Олечки из пятнадцатой квартиры.

Эта оскорбительная встреча для одного из участников  театра жизни могла стать последней на их линии судеб, если бы не игра короля-случая. Ведь к списку вредных привычек и  людей бабушка могла добавить и эту девчушку, вот так из-за этой нелепицы она могла стать персоной нон грата. А все-таки даже бабушки из  дипломатических семей думают на свой полуинтеллигентный лад.

Вновь встретились они в студенческой среде,  они учились в одном университете. Как  всю жизнь они прошли разными тропами и на разных скоростях, так и в альма-матер пришли по разным причинам. Он – победитель всевозможных олимпиад и всесоюзных конкурсов, всеобщий любимчик, «птенец родового гнезда». Хотя он и решил, что все, чего  добился на сегодняшний момент, только его личная заслуга, но никак не тяготился воспользоваться связями отца и преференциями сильных мира сего.
Она же к тому времени исколесила страну вдоль и поперек автостопом, сплавлялась на байдарках, покоряла горы. А пришла в университет, потому что решила, что образумиться, узнать новое – самое время, выбрав «археологию» как специальность, она выбрала свой ритм жизни – независимости и свободы.

Они по-прежнему жили в своих мирках. Он был окружен девушками, которые могли скрыть  корыстные намерения,  объясняя тягу к этому объекту  его ангельской мордашкой, хорошими манерами  и отличным чувством юмора. Он пользовался успехом у девушек, но это не приносило ни телесных, ни душевных радостей. Он предпочитал не думать об этом – а брать все лучшее из сложившегося положения.
Она сторонилась многочисленных сборищ, но за короткое время смогла расположить к себе своих однокурсников, потому что казалась им мудрее, старше. Она красива, мила и светла, но к ней тянуло по другой причине, ее дружбу  нельзя объяснить природной аномалией. Кажется, это называется «внутренний стержень», она словно ярче солнца, сильнее ветра, страстнее огня. Девушки ей завидовали – у нее не было подруг. А юноши мечтали о ней, в ней не было ничего наносного, не было материальной шелухи, каждый рад был возможности считать ее своим другом или приятелем, мечтать о ней, как о своей половине, никто не мог. Она была недоступна  и осязаема одновременно. За полгода суматошной студенческой жизни никто не смог ее разгадать: порой она пряталась в панцирь от жизненных неурядиц, а потом распускала невиданной красоты хвост жар-птицы.
Так они  и жили в мире внешнего лоска и внутренней красоты.

Хотя они могли видеть друг друга каждый день, но их глаза не встретились ни разу,  они не знали о существовании друг друга.
И лишь однажды… Он колесил по ночному городу, его взгляд остановила босая девушка, на миг ему показалось, что с ней что-то случилось. Обычный человеческий импульс сострадания заговорил в нем и заставил остановиться. Но, к его удивлению, он увидел счастливые глаза девушки, она промокла до нитки, но с нескрываемым блаженством ходила по зеленой траве.
Он предложил ее довести до дома, она не промолвив ни слова, села в машину.
Они многозначительно молчали, она не хотела говорить о пустяках, он не знал, что может ее заинтересовать. А это обаяние беспомощности покорило его. Так и продлились мучительные полчаса, а может и больше.
Выйдя из машины, она лишь сказала: «Надоели легкие победы?» и насмешливо улыбнулась.

Вот так эта дерзкая девчонка уколола его второй раз.

Он увидел ее через неделю после ночного происшествия. Позже, всячески скрывая свой интерес к этой персоне, он узнал у одногруппниц,  что она учится в его университете, активистка, спортсменка, но слова «красавица» в этом списке достоинств не было. Самое лестное из этой ремарки было «сумасшедшая».
Ему почему-то стало неприятно, что так говорили о ней, он видел ее совсем другой. Конечно, его задела та фраза, сказанная вместо благодарности, но после он удивился, как легко она смогла назвать его  мироощущение. Он уже не был рад победам над девушками, которые так легко разделяли с ним ложе и пищу, не был рад успехам в студенческой жизни, ему все больше казалось, что это достигнуто незримым влиянием отца. Порой в голове появлялись лихорадочные мысли: бросить все, уехать в самый далекий уголок, хоть в Арктику к пингвинам; но свежевыжатый сок, чистые рубашки, приятные дорогие безделушки возвращали в опостылевшую реальность, от которой так трудно отказаться.

Каким-то образом ему передали записку с посланием «Приходи пить кофе. Если я не ошиблась насчет тебя, ты догадаешься об адресе». Он прочитал записку несколько раз, сначала мельком, потом внимательно, но никак не мог уловить содержания. Кто передал, от кого, ясно лишь одно: адресат – девушка. И вдруг как молнией озарило – это она. В голове мысли бродили как под влиянием броуновского движения, «она ли?», «если она, то к чему это приглашение», «надо купить цветы, конфеты, а какие она любит», «да, черт, побери, зачем все это и зачем эти цветы, это же не свидание или…»
Но главное, что его волновало и интриговало: «зачем все это?», но радость предвкушения холодила горячность мысли, он осознал, что это чувство  с ним впервые.
Было решено ехать без цветов и других предметов ритуала ухаживания, трудно было определиться со временем, когда его ждут. Если приедешь рано, то это будет воспринято, как сиюминутное выполнение указания, приехать поздно – вроде бестактно, а самое страшное – не своевременно. 
Ему подсказал точность минуты ветер, начал  накрапывать косой дождик, воздух стал чище,  мысль прояснилась – и он поехал не раздумывая.
Он знал адрес, но не номер квартиры, и ему захотелось поиграть со своей интуицией. Еще на улице его взгляд привлекло окно, в котором не горел свет,  подошел к двери – она была не заперта. Он знал, что пришел вовремя и правильно, но что-то его тревожило и смущало.

- Проходи,- раздался голос из темноты.
Он прошел на кухню, его влек доносившийся голос и аромат кофе. В комнате было так темно, что трудно было разглядеть мебель, и он пару раз ударился.
Он шел по какому-то ворсистому ковру, так пахнувшему, что запах его пьянил.
Практически на ощупь он зашел на кухню.
- Сейчас зажгу лампу.
Маленькая лампадка едва осветила ее лицо. Еще в машине он не рассмотрел ее лица, а теперь он так смущался, поэтому смог разглядеть только черные, как смоль, глаза.
Она не сказав ни слова, налила в маленькие чашечки кофе, поставила сливки, сахар, какие-то вкусности.
Они снова молчали, он ненавидел себя за эту неловкость, от волнения даже уронил ложку и обомлел, когда вместо линолеума увидел живую траву. Невольно окинул взором коридор и увидел, что и там растет трава, а на ней лежали лепестки роз. Именно запах травы и цветов вместе с гвоздикой слегка одурманил его.
Она засмеялась.  «Да, это обычная трава, в городах так трудно увидеть что-то живое, поэтому я рассадила у себя траву. Не удивляйся ничему», - ласково сказала она.
Потом  пристально посмотрела и так небрежно сказала: «Зачем пришел?».
Он оторопел, с минуту помолчал, а потом также небрежно ответил: «Сама позвала».
- Это я помню, - засмеялась она. Так я и спрашиваю, зачем пришел? Кофе попить?
- А почему бы и нет.
-Ааа, - протянула она. Тогда наливай сливки.
Больше за этот вечер никто слова не произнес.

Он почувствовал, что пора уходить. На пороге он сказал в пустоту: «Можно я еще приду?» И эхом донесся ответ: «В следующий четверг».
Неделя прошла мучительно, хотя она и была занята обычными делами: университет, надоевшие подруги и друзья; жизнь и раньше казалась рутиной, закамуфлированной праздностью, но теперь она стала совсем не сносной. Он поймал себя на мысли, что думает о том, что скажет ей в  четверг, придумывал анекдоты и смешные байки, но это опять было не то.

Долгожданный четверг, его поведение напоминало человека с помутившимся рассудком, он улыбался окружающим, здоровался с незнакомыми людьми, купил у бабушки все цветы и ей самой подарил.
На этот раз он влетел в ее квартиру, как возвращается муж-подводник после долгого расставания с суженой. Дверь была не заперта, он расценил как знак, что его здесь ждут.
На этот раз комната была залита светом, можно было  даже рассмотреть васильки на обоях, сама квартира была скромна в убранстве, но светла и  уютна.
Она сидела на полу и что-то держала в руках, негромко смеялась, но самое обидное  – она и не заметила его появления. Потом подняла глаза, протянула руки - там был какой-то клубок.
- Подумала, неужели меня природа ничем не наградила, ведь приличной девушке положено уметь вышивать крестиком или стряпать домашнее печенье. А я этого не умею. Да только шерстяные нитки испортила. Вообще-то это шарф. Дай тебе повяжу.
Она вспорхнула, обняла его шею и повязала фиолетовый шерстяной шарф. Честно признаться, он был неказист, не аккуратен, где-то проглядывали дыры, но он так искренне, наивно, даже  по-детски обрадовался этому дару.
- А мне нечего тебе подарить, я боюсь ошибиться в выборе. Не знаю, какие ты любишь подарки, цветы…
- Я люблю ромашки и полевые цветы, смешно, уже говорили про опасения мне не угодить, неужели со стороны кажется, что я не смогу оценить жеста внимания. Тогда загибай пальцы: я предпочту открытку  билборду с пожеланиями доброго утра, незабудки – красным розам, овсяное печенье – шоколадным конфетам.
Господи, где же эти мужчины, которые не боялись залазить на балконы к любимым женщинам, петь серенады. А сейчас столько отговорок: а  какие цветы она любит, а если у нее аллергия, а если она не так поймет или не оценит. Мое жизненное кредо: лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, что не сделал. Ведь никогда не узнаешь, чего достойна женщина, если не заговоришь с ней, можно обожествлять любой образ женской красоты: Золушки, Клеопатры, Саломеи, но они останутся навсегда картинными зарисовками без понимания их внутреннего мира.
И прошу тебя, никогда не говори мне о том, что ты не можешь, не знаешь, мужчина должен преодолевать преграды, а не сетовать на трудности. 
Все это время она ходила по комнате, скрестив на груди руки, он неслышно подошел, обнял ее за плечи и тихо сказал: «Не буду».
- Тебе пора, сказала она уставшим голосом, но он это воспринял как наказание, - мне завтра рано вставать. Можешь не закрывать дверь. Ты, наверно, слышал, как меня называют сумасшедшей, да, я и, правда, сумасбродна: моя дверь всегда открыта. Вор может  украсть только картины, мебель,  но не украдет «мое я», убийца – только убить, но не стереть воспоминания обо мне, а вот от предательства близких людей ни одна железная дверь не защитит. Уходи – я устала.
- Я приду  завтра, - настойчиво сказал он.
- Нет, ты прости меня - я сегодня строга, но запомни, я приглашаю в гости, я накрываю на стол, я открываю и закрываю дверь, а захочешь ли ты в нее стучаться – это твое право. Я уезжаю на месяц с экспедицией Валентина Героева. Где-то валяются ключи от квартиры – ты можешь их взять и приходить сюда, я уверена, ты захочешь здесь побывать. А теперь уходи, прошу тебя. 

Месяц - много это или мало? Для влюбленных медовый месяц пролетает как мгновение, в голове до сих пор слышится сладостное «горько», шампанское веселит мысли. Месяц ожидания, всегда ли он мучителен, проверяют же чувства расстояниями и расставаниями.      
Как он прожил этот месяц без нее?
Без душевных страданий.
Конечно, когда она сказала, что уезжает, он почувствовал, как земля уходит из-под ног, но что-то его удержало на этой грешной земле. Какое-то чувство теперь стало смыслом этих дней, его трудно описать да и  понять. Он четко знал, что она нужна ему, но он не хотел быть ее бледной тенью. Быть ее мужчиной,  рыцарем, помощником и господином, эта мысль будоражила кровь. Пообещал себе стать достойным ее, как обещают многие  делать зарядку по утрам, бросить курить и начать новую жизнь с понедельника.

Уже на следующий день он был у нее на квартире, это маленькое гнездышко стало оазисом для него, он касался стен, мебели, где-то в глубине души он боялся, что это может оказаться лишь миражом в пустыне.
На одной стене были полки с многочисленными книгами, он невольно вспомнил библиотеку отца, но здесь было что-то не так: у отца книги стояли аккуратно и даже помпезно, как колонны поддерживали храм знаний, у нее книги с загнутыми уголками, помарками, вместо закладок бумажные самолетики и тюльпанчики. Потом он нашел состаренные черно-белые фотографии, портреты красивых женщин, виниловые пластинки.
Все здесь было  естественно, и он только сейчас понял, что она не стеснялась этой простоты, она ею гордилась, она смогла создать этот мир без фальши, а самое главное - она впустила его в этот мир, словно посвятила в самые потаенные мысли и девичьи грезы. И он должен был выдержать груз этого доверия или оставить это королевство навсегда.

В этих раздумьях и пролетел месяц. Месяц созерцания и душевного совершенствования. Он отстранился от бывших попутчиков, записался на какие-то курсы в университете, стал усердно заниматься,

Все это время в голове зиждилась задумка: он хотел ее встретить из путешествия как-то по-особенному. Нисколько не сомневаясь в выборе, он купил у знакомой бабушки ирисы и ромашки, зажег ароматические свечи. Он не знал точной даты и часа ее приезда, но  словно чувствовал, что минута радости близка. Видимо, все силы ушли на подготовку к приезду, так он и уснул, не дождавшись ее.

Утро. Он проснулся от легкого прикосновения руки, на ее лице -лучезарная улыбка. В ее руке был крепкий кофе.
- Я знала, что ты сюда будешь приходить, правда, здесь  даже дышится как-то иначе. Я так соскучилась по своему уголку. Спасибо за ромашки, мои уроки пошли тебе на пользу.
Она коснулась его губ своими губами, от нее пахло пряной свежестью и кофе.
-Почему же молчишь? Знаешь, мне было там одиноко. Удивительно, столько рядом людей, объединенных общей целью, практических скованных цепью, но так грустно мне не было никогда.
-Я скучал, - произнес он решительно и с какой-то надеждой в голосе.
-Расскажи мне о себе, я ведь о тебе ничего не знаю.
-Что тебе интересно?
-Расскажи мне о своем детстве, ничто не влияет так на человека, как его детство. Только честно, без прикрас.
-Честно… До 12 лет я себя считал самим несчастным ребенком, мои родители жили за рубежом, а моим воспитанием занималась бабушка. Заслуженный педагог, на мне она проверила все методы системы Макаренко, с 4 лет я говорил на двух языках: на русском и английском, позже элитная школа, с обязательными атрибутами жизни состоявшихся и состоятельных людей: игрой в теннис и верховой ездой.
Я как мотылек, который не мог вырваться из кокона, стать бабочкой и улететь. А мне так хотелось сыграть в футбол с соседскими мальчишками, поиграть в казаков-разбойников или пиратов. Я так четко представлял себя их главарем, но это было невозможно, во-первых, из-за бабушки, а во-вторых, из-за их настоящего главаря. Такая озорная и дерзкая девчонка, она вытворяла такие чудеса на футбольном поле в то время, когда я, как трехлетний ребенок, играл в песочнице.
Она ехидно посмотрела и спросила: «Ты учился в совместной американской школе, а твою бабушку зовут Анна Павловна?» 
-Да, не скрывая своего удивления, сказал он, - откуда ты знаешь?
- Предположила, у нас одна элитная школа для отпрысков из благородных семей.
Она недоговорила, решила сохранить в секрете свою догадку, она поняла: они знакомы с детства, жили в одном дворе; а той озорной девчонкой  была она, и что  скрывать, ей польстило его мнение о ней.
- Но как потом я понял: это было лучшее в моей жизни, мне еще не исполнилось тринадцати, бабушка умерла, и родители меня забрали к себе. Но никак не из-за чувства материнской и отцовской любви, а потому что в их кругу это могло дать им несколько дополнительных баллов. С тех пор я стал отражением отца, его ожиданий и стремлений. Но, кажется, он смотрелся в кривое зеркало, ведь как можно любить жизнь, где нет ни настоящих друзей, ни подлинных эмоций и чувств, а вместо ценности воспоминаний лишь их цена.
- Мда, похоже на исповедь, как-то ядовито сказала она. Закурила сигарету, исподлобья посмотрела на него, казалось, что она, как дикая кошка,  сейчас прыгнет  и растерзает его в клочья. - История маленького принца, планету которого однажды забыли полить. Ты хоть понимаешь, что о твоих возможностях мечтают миллионы: родиться в семье, не заботясь о куске хлеба, не заискивая перед родственниками. Говоришь, что тебе было плохо, но ты ничего не сделал, чтобы изменить течение событий. Наверняка, поступил на факультет, выбранный отцом, чтобы к 25 годам работать при дипмиссии, к 30 завести семью, то есть жену, пару детишек и ротвейлера. Твои дети будут жить на попечение няни, собака под присмотром садовника. Но а с женой жить по принципу «стерпится – слюбится».   
А хочешь, я расскажу тебе грустную историю? Меня воспитывала одна мама, лет до восьми мне рассказывали об отце летчике, который разбился, на стене даже висела его фотография. Хотя я и сейчас не знаю, чье это фото 9 на 12. На зло всем, я росла на редкость сообразительным ребенком, и уже в третьем классе  понимала, что есть семьи, где кого-то из родителей не хватает. И тогда меня это не тяготило, мне хватало маминой любви, все было прекрасно, даже идиллически. Когда мне было 14, в нашем доме появился дядя Саша, мамин ухажер. Может, сейчас я и смогу сказать, что для женщины главное найти достойного мужчину, а уже потом заниматься воспитанием детей. Но тогда чувство ревности, недолюбленности помешали мне понять мать, и я ушла из дома. Когда меня вернули, между мной и мамой образовалась не стена, нет – пропасть. Потом я училась в закрытом пансионате, объездила полстраны, побывала во многих научных экспедициях. Но чем дальше я уезжала, тем сильнее хотелось приехать в родной дом. Но меня никто там не ждал, мама год как не писала писем, тогда мое непонимание заменилось злобой.
Когда я без приглашения приехала домой, всем телом почувствовала, что я здесь лишняя. У меня появился маленький братик, и мама была погружена в радостные хлопоты материнства. Для меня не оказалось места ни в доме, ни в ее сердце.

Она повернулась, ее глаза были полны слез. Вся, дрожа, она лишь произнесла: «Одиночество, это не тогда, когда ты один, а когда вокруг люди, а ты по-прежнему один». Он прижал ее к своей груди, стал целовать, гладить волосы, всячески пытаясь успокоить. Он ненавидел себя за то, что начал  разговор, он не хотел этого откровения. «Тебе надо поспать, ты устала после дороги», - первое, что пришло ему в голову. На удивление, она беспрекословно повиновалась, легла отдыхать, сказав лишь: «Никому об этом не говори, пожалуйста».
Она проспала не меньше десяти часов, он не отходил ни на минуту, боясь пропустить ее пробуждение.
Когда она проснулась, то сразу же сбивчиво стала извиняться за свою откровенность. «Прости, тебе, наверно, казалось, что я – эфемерная девушка, сильная, добрая, светлая, полная добродетелей. А тут такое. Сама не знаю, почему тебе это рассказала», - произнесла она не своим, тихим голосом, ее личико покрылось застенчивым румянцем.
Он улыбнулся и лишь сказал: «Сила женщины в ее слабости. И для девушки не должно быть позорным проявление слабости».
- Все-таки очень сложно держать это в себе, сама не пойму, почему именно тебе я это доверила. Смешно, начинала пробовать писать дневники, говорят же, что при их помощи исцеляются от любых душевных ран. Написала чуть больше страницы – дальше не пошло. Сходила в церковь, чтобы исповедаться, но снова не смогла, как-то это ненормально доверить свои переживания старцу, даже умудренному жизненным опытом и божественным откровением. А тут вырвалось. Знаю, почему. Из-за страха. Страха пустоты. Потихоньку привыкаешь к одиночеству, а в это время что-то в тебе умирает. Пытаешься одиночество заменить самостоятельностью, но и в этом обманываешь себя. Всю жизнь прожила на преодолении: боялась  высоты – прыгнула с парашюта, боялась внимания к себе – пошла в театральную студию, участвовала в постановках. А страх пустоты остался.
Все, достаточно на сегодня душевных раскаяний и высокопарных фраз. Хочу напиться! Ой, только не надо на меня смотреть укоризненно – тебе это не идет.
Она стала бегать по комнате, открывая дверцы шкафчиков, а когда  нашла бутылку красного вина, ее счастью не было предела. Налила в первый попавшийся стакан горячительный напиток, не предложив ему, и  села на подоконник. «А больше всего меня мучает мысль, нет - заблуждение окружающих меня людей, что пустоту человеческой души может заполнить другой человек. Бред, чудовищная ошибка. И в это же верят – потом обманываются и снова верят. И я в это верила».
- Ты когда-нибудь любил?
- Нет, - без эмоций произнес он.
- И я – нет, наверно, в этом должно быть стыдно признаваться. Порой мне кажется, что я любила единственного мужчину – своего отца, как легко любить человека, далекого, незнакомого, о, сколько достоинств можно нафантазировать, а потом опорочить в своих же глазах только из-за пасмурной погоды или дурного настроения.
Она потягивала уже второй бокал, становилась предельной откровенной – но ему это не нравилось. Он сидел поодаль на диване, словно не хотел, чтобы их воспринимали как знакомых людей. Пусть думают, что он случайно забрел на четвертый этаж типовой панельки, увидел подвыпившую девушку на подоконнике и сел на диван из жалости. Не говорить же ей со стенами.
Но она это почувствовала, как актеры чувствуют, что от их безыскусной игры зритель скучает и думает о домашних хлопотах. Она подошла к нему, взяла холодную руку и прошептала: «Противно слушать. Хочется сбежать. Но от себя не сбежишь. Ты ожидал, что я другая, и, если ты будешь со мной, то и твоя жизнь сиюминутно изменится. Но мои слова справедливы и для тебя». Она расхохоталась, это было похоже на раскат грома среди белого дня. Что-то демоническое и тревожное было в этом смехе.
- Отношения как сообщающиеся сосуды, когда ты устал или поник, то тебе достаточно капли общения со мной, оживляющего и исцеляющего. Но ты как пустой сосуд, ты ничего не сможешь дать.
- Ты получишь все, что только попросишь. О чем только помыслится.
Она внимательно смотрела в его зеленые глаза и от увиденного аж вздрогнула, но она впервые заметила в них силу и смелость. И ей показалось, что он может осилить эту ношу.
- Хочу уснуть. Хочу быть такой маленькой, чтоб уснуть на ладони любимого человека.

Прошло два часа, а может, и больше, но они по-прежнему неподвижно  сидели на ворсистом ковре спиной друг к другу, пили остывший кофе и мечтали. А какие это были мечты, к сожалению, мы не в силах узнать.