Неучастие в убийстве

В необычайно теплый апрельский вечер, когда половина трудящихся уже вовсю отмечала день рождения дедушки Ленина, а вторая половина не менее активно готовилась встречать Пасху, я в силу ряда обстоятельств оказалась лишней на этом празднике жизни. Проще говоря, валялась с грип¬пом. Настроение по этому поводу было — хуже некуда, причем его полностью разделял со мной муж, которому пришлось быть и медсестрой, и сиделкой в одном лице, вместо того, чтобы дегустировать всякие вкусные вещи моего приготовления.
Врача, который, по идее, должен был прий¬ти «в течение дня», все еще не было. Поэтому на звонок во входную дверь мой муж отреагировал необдуманно — сразу открыл. Чего на нашем эта¬же в принципе делать не рекомендуется, поскольку возможны любые сюрпризы.
Вот и на сей раз за дверью оказался вовсе и не врач, а молоденькая соседка из четырехкомнат¬ной квартиры другого, не нашего, тамбура. Обыч¬но она приходит, чтобы позвонить по телефону, дома ей мешают мать и бабушка. Но на сей раз все было гораздо интереснее.
— Ради Бога, помогите! — закричала она с порога. — Она сейчас ее убьет! Скорее, скорее!
Муж мой вообще-то не любит спешки и суе¬ты, да к тому же считает (не без оснований), что женщины склонны все преувеличивать и драмати¬зировать. Поэтому он достаточно спокойно от¬правился за соседкой, бросив мне на ходу:
— Через пять минут вернусь, а ты лежи и не прыгай. Разберемся.
Вернулся он действительно очень быстро и на мой вопросительный взгляд отозвался не без раз¬дражения:
— Я им посоветовал вызвать милицию. Мать там лупит бабку доской от серванта по голове, дочка бегает вокруг и кричит, бабка отбивается... Самое интересное, что все они трезвые.
Последнее меня не заинтересовало и не уди¬вило. Эти наши соседи действительно спиртного в рот не брали. Что не мешало им периодически колошматить друг друга «по кругу». Бабка счита¬ла, что двадцатилетнюю внучку по-прежнему луч¬ше всего воспитывать ремнем, и пыталась это де¬лать. Та в свою очередь вполне могла запустить чашкой или туфлей — что под руку подвернется — в мамочку или в бабулю. Мамочка частенько да¬вала своей дочке оплеухи, а на бабулю, собствен¬ную мать, орала так, что было слышно у нас через лестничную площадку и четыре двери: две там¬бурные и две квартирные. По-видимому, в этой семье все мешали друг другу жить, хотя разъез¬жаться, похоже, не собирались.
— Ты хоть доску у нее отобрал? — вяло поин¬тересовалась я.
Доска — это был уже новый реквизит. Мебе¬лью там до сего дня не дрались.
— Отобрал, отобрал, успокойся. Дернул же меня черт ей дверь открыть! Еще и Алевтина там встряла...
Тут я могла только посочувствовать. Алевти¬на — украшение нашего этажа. Это — пенсио¬нерка-алкоголичка, которую за последние десять лет никто и никогда не видел трезвой, зато всегда замечал кем-то избитой. Живет она в двухкомнатной квартире одна, к себе никого не пускает и откуда берет свежие синяки, непонятно. Сама она утверждает, что к ней повадились ходить по ночам пациенты из расположенного рядом Ин¬ститута имени Сербского (где преступники про¬веряются врачами на предмет вменяемости), при¬чем ходят они исключительно через балкон. Вариант, конечно, интересный, если учесть, что этаж у нас — шестнадцатый.
— А этой что надо было? — изо всех сил пыта¬лась я поддержать диалог.
Валяться молча — нестерпимо скучно, читать я не могла из-за высокой температуры, телевизор стоял в соседней комнате. А тут хоть какое-то раз¬влечение.
— Советы давала. Как лучше доску отобрать, как вредно пить, ну и так далее... Все, лежи тихо, больше я об этих полоумных говорить не желаю.
Похоже, я задремала, потому что очнулась от звонка в дверь.
— Наконец-то, — пробурчал муж на ходу и... снова распахнул входную дверь, не поглядев в глазок.
Нет, это был не врач. Это был всего-навсего милицейский наряд, по-видимому, все-таки выз¬ванный нашими воинственными соседками.
— Вам придется проехать с нами, — довольно вежливо обратился один из милиционеров к мое¬му мужу, установив его личность.
— А что, собственно, случилось? — спросили мы в унисон (я свой голос подавала из комнаты, благо от моей постели до входной двери метра два, не более).
— В соседней квартире убита старушка.
— Убита все-таки? А при чем тут я?
— А при том, что вы, по показаниям дочери и внучки потерпевшей, пришли к ним в квартиру якобы за спичками и нанесли старушке удар дос¬кой по голове.
— Чушь какая! — не выдержала я. — Они там дрались между собой, младшая прибежала про¬сить моего мужа разнять ее мать и бабку. Он по¬шел и через три минуты вернулся, а им посовето¬вал вызвать милицию.
— Вот они и вызвали. А наше дело разобрать¬ся. Есть труп, есть подозреваемый, есть три сви¬детеля.
— А третий кто?
— Соседка из квартиры рядом.
— Ну, это свидетель надежный, — ядовито заметила я. — Спросите у вас в отделении, сколь¬ко раз к ней через балкон уголовники наведыва¬ются, как ее в лифте насилуют по три раза в неде¬лю... Она же пьяная, вы что, не видели?
— Но родственницы-то потерпевшей трезвые!
— Это точно, — удрученно вздохнул мой муж. — Лучше б они тоже пили, понятно было бы, с чего друг друга лупят.
— Ну, это к делу не относится, — уже с раз¬дражением сказал милиционер. — Собирайтесь, я вам сказал, поедем в отделение. Чем вам ста¬рушка помешала, ума не приложу...
— Это он на ней тренировался! — не выдержа¬ла я пафоса момента. — А на самом деле собирал¬ся убить меня.
Взгляд, брошенный на меня мужем, тянул на увесистую могильную плиту и разом прида¬вил неуместный всплеск веселья. Тут, через по¬вышенную температуру и общую ослабленность организма до меня начала доходить жуткая ре¬альность происходящего. Скорее, впрочем, не¬реальность.
— Вы не можете его забрать! — взмолилась я. — У меня температура, я не встаю с постели и дол¬жна остаться одна? Да вы с ума сошли!
— Это вы, гражданка, сошли с ума, — не¬медленно отпарировал милиционер. — Только что заявили, что муж собирался убить вас, а для прак¬тики, так сказать, укокошил старушку, и хоти¬те, чтобы мы оставили вас с ним вдвоем?
— Доигралась? — со зловещей нежностью спросил меня муж. — Товарищи милиционеры, жена просто неудачно пошутила. Никого я не уби¬вал и убивать не собираюсь.
— Следователь разберется.
«А прокурор добавит», — вертелось у меня на языке, но я его прикусила. Положение склады¬валось, мягко говоря, хреновое, без преувеличе¬ний. Хотя, собственно, что я паникую? Началь¬ник отделения — наш добрый знакомый, сейчас позвоню ему и все наладится. О своем намерении я сообщила милиционерам, но понимания с их стороны не встретила. Оказывается, их начальство привыкло отдыхать со второй половины дня субботы, если нет никаких ЧП, а бытовое убий¬ство старушки в разряд таковых не попадало.
— А Владимир Иванович? — ухватилась я за нашу последнюю надежду — знакомого следователя.
— В отпуске, — добили меня блюстители порядка. — Все, хватит разговоры разговаривать, собирайтесь. Посидит ваш супруг в КПЗ до по¬недельника, ничего с ним не будет. «Скорую» за трупом мы вызвали, как заберут, так и мы по¬едем.
— А как же я?
Ответа не последовало. По мнению милиции, обсуждать больше было нечего. Преступление рас¬крыто, что называется, «по горячим следам», следователю останется только все оформить — и в суд. Конфетка, а не дело!
Глубоко вздохнув, я предприняла еще одну попытку достучаться до здравого смысла стражей правопорядка. Минут десять со всей доступной мне убедительностью пыталась доказать, что вер¬сия наших соседок гроша ломаного не стоит. Не мог мой муж отправиться к ним за спичками, потому что мы ими не пользуемся. У нас в ходу зажигалки — для плиты и для сигарет. Соседка прибежала в истерике и кричала, что ее мать убивает бабку или наоборот — непонятно было, и что мой муж должен был пойти и помочь ра¬зобраться. Да он и дверь-то открыл только пото¬му, что мы ждем врача.
— И вообще он собирался смотреть футбол! — выкрикнула я последний пришедший мне в голо¬ву аргумент. Самый, пожалуй, идиотский.
Как ни странно, на него-то милиционеры вни¬мание и обратили.
— Точно! Сейчас как раз второй тайм начал¬ся. У вас где телевизор? Вы, гражданин, соби¬райтесь потихонечку, а мы рядом посидим. Вы ведь в той комнате будете вещи собирать? Пока еще «скорая» будет...
И вся эта милая троица отправилась в сосед¬нюю комнату, где телевизор целый час разорялся впустую. Я же получила временную передышку. Уж кто-кто, а я прекрасно знала, что муж не в состоянии даже на работу укомплектоваться без моей помощи: то зажигалка пропадает, то мунд¬штук, то нужные бумаги бесследно исчезают. А уж собрать носильные вещи, «все для первого ночлега», знаменитую «допровскую корзинку»... Либо милиционерам придется просить меня о по¬мощи (а это произойдет не раньше, чем закон¬чится матч), либо им нужно будет расстрелять на месте мою лучшую половину. Третьего не дано.
Я откинулась на подушку и попыталась (в ко¬торый раз) собраться с мыслями. Вопроса о том, кто укокошил бабку, у меня не было — ее же соб¬ственная дочка. Укокошить-то она ее укокоши¬ла, но сидеть, натурально, неохота, и они на скорую руку соорудили свою версию событий. Благо мой муж действительно минуты четыре на¬ходился у них в квартире. Алевтина видела, как он туда входил, вертелась вокруг, давала дурацкие советы.
 Потом могла и уйти — раньше моего мужа, кстати, но... Но весь вопрос в том, что ей в очередной раз спьяну показалось? Вполне мо¬жет изобразить душераздирающую историю о том, как на ее глазах мой муж занес над несчастной старушкой доску от серванта и с треском опустил на убеленную сединой голову несчастной. Еще и передник продемонстрирует, на который «мозг брызнул». Пока эти милые мальчики в форме раз¬берутся, что свидетельница в дымину пьяная... Впрочем, для них, похоже, все ясно, и теперь их интересует только счет футбольного матча.
Следователь, конечно, разберется... если за¬хочет. Впрочем, в понедельник любым путем до¬бьюсь начальника отделения милиции, пусть при¬нимает меры. Да, но до понедельника-то еще почти двое суток. Значит, я тут одна, в жару и бреду, а до боли родной муж — в камере? На нарах, без матраса, в компании с отпетыми уголовниками, которые, разумеется, успеют научить его пить чи¬фирь, играть в карты «на интерес» и выражаться непечатными словами... Ужас, кошмар, дурдом!
Судя по звукам, которые доносились из со¬седней комнаты, собираться в тюрьму муж и не думал. Они там всерьез увлеклись тем, что им показывали по «ящику». Господи, если все бла¬гополучно кончится, клянусь, никогда в жизни дурного слова не скажу об этом идиотском вре¬мяпрепровождении: пялиться на экран, в кото¬ром, прямо по Аркадию Райкину, «двадцать два здоровых бугая катают по полю один мячик...»
Мои трагические размышления были прерва¬ны оглушительным звонком в дверь. На сей раз явилась Алевтина собственной персоной.
— Милиция еще здесь? — поинтересовалась она с порога. — Прекрасно! Пусть забирают заодно и эту бандитку, мою соседку.
— Которую? — обречено поинтересовался один из милиционеров, выглянувший на шум. — И за что?
— Самую молодую. Она обозвала меня сукой.
— За это не забирают. Обзовите ее тоже, и дело с концом.
— Но она перекинула со своего балкона на мой веревку! И теперь по ней будет приходить ко мне и сыпать отраву в еду!
— Вы в своем уме, гражданка? — возвысил голос милиционер.
— В своем, своем, — подала я голос с одра страданий. Только она как начала — в знак про¬теста против антиалкогольной кампании пар¬тии и правительства в 1985 году, — так по сей день остановиться не может. Она же не просыха¬ет никогда, товарищ дорогой. И это ваш сви¬детель?
Милиционер с сомнением покрутил носом, но Алевтина и тут оказалась на высоте.
— Я вообще не пью, — с достоинством сказа¬ла она. — У нас весь тот отсек непьющий. А в этом квасят с утра до ночи. И еще вот эти двое, журналисты, у них на балконе стоит гранатомет и по праздникам они обстреливают Кремль.
Тут отпала даже я. Кремль с нашего балкона виден — это правда. Но вот гранатомет... Сомне¬ние же, разлившееся по лицу милиционера, подействовало на меня как быстрорастворимый шипучий аспирин «УПСА». Он, милиционер, по¬шел еще дальше, в прямом и переносном смысле этого слова: пересек мою комнату (три метра от две¬ри до балкона) и осмотрел лоджию. Естествен¬но, обнаружил только старый веник. Я с наслаж¬дением наблюдала, как сомнение на лице этого милого молодого человека сменилось выражени¬ем, весьма далеким от приязни.
— Вот что, гражданка, — начал он ледяным тоном, обращаясь к Алевтине, но договорить не успел, с лестничной площадки опять послыша¬лись вопли. Отчетливо было слышно: «Помогите! Убивают!»
— Это наши соседки, родственницы постра¬давшей, — доброжелательно объяснила я вконец обалдевшим милиционерам. — Наверное, опять мой муж кого-нибудь пришил. Вот и «Скорая» пригодится... если приедет.
— Что, опять я? — возмутился муж. Ему никто не ответил — милиционеры уже выскочили из квартиры. А в дверь вместо них вле¬тела... дочь предполагаемой жертвы, та самая, ко¬торая охаживала ее доскою. А за нею... А за нею рысью мчалась покойница-старушка с окровавлен¬ной головой и приговаривала:
— Родную мать убить захотела? Сейчас я тебе устрою... я тебя саму убью, гадюка ты паршивая!
В руках у старушки была обломанная с од¬ного края доска. Похоже, та самая, которой пытались убить ее... А на площадке замерли милиционеры вместе с врачом и санитарами наконец-то прибывшей «Скорой», в изумлении следившие за внезапно воскресшей жертвой преступления.
Все хорошо, что хорошо кончается. Выяснив у бабули, что покушалась на ее жизнь родимая доченька, с которой они сами разберутся, а ни¬какой не сосед, милиция плюнула и удалилась. Посулив на прощание, что больше никогда на наш этаж не приедет — «хоть вы тут перережьте друг друга». Алевтина под шумок испарилась, сосед¬ки тоже вернулись к себе в сопровождении меди¬ков. А я, до конца осознав случившееся, поса¬дила мужа у изголовья и заставила держать себя за руку — для душевного спокойствия. Шутка ли — подозрение в убийстве! Вот уж воистину, от сумы и от тюрьмы...
— А «Спартак» все-таки выиграл, — прервал муж затянувшееся молчание. — Жаль, что я пер¬вый тайм не видел. Такую игру пропустил!
— Ты бы радовался, что все так хорошо обо¬шлось, — робко заметила я.
— О чем ты? А, о милиции... Хорошие ребя¬та, только за «Динамо» болеют.
Нет, мужчины, определенно, произошли от других обезьян. Война — фигня, главное — ма¬невры. То есть футбол, разумеется. На этом фоне можно пренебречь даже подозрением в убийстве.