Другие рассказы о фронтовиках

                Другие рассказы
     Когда я работал в Калуге, мы там строили дом, и меня послали вместе  с другими в самую глухомань, где-то в Детчино в лесах находился лесопильный завод, там мы должны были загрузить нашу машину досками. Но около самого подъезда к этому заводу, (а забрались мы далеко), машина наша заглохла. – «Давай, езжай, - сказал завхоз мне, - езжай в Калугу и скажи, чтобы приехали нам помогать». «Как я доберусь до Детчино?» -  думал я. Вдалеке виднелась деревня. Я дошел до деревни и увидел машину. – «До Детчино добросите?» – спросил я. – «Доброшу!» – Я забрался в кузов. Там стоял еще один мужчина. Мы опёрлись о кабину, и пока наша машина, пыхтя и ковыляя, медленно ехала в Детчино, он мне рассказал, как он был в плену в Германии, и как  они вчетвером бежали из плена. – «Как же вы пробрались, - сказал я, - через всю Германию?»  - «А что? Днем прятались в оврагах, в лесах, - сказал он, - группой руководил лейтенант, у него была карта.» – «А чем питались?» – «А что на полях найдем, тем и питались. Что где украдем. Повезло нам, так повезло. Ночами все спали, а мы быстро шли», – «Ну как же дальше было?» – «Ну как, дальше было? В Польше остановились в одной глухой деревушке, сказали полякам, кто мы такие, откуда бежим, а те связали нас с партизанами. Там я и пробыл, пока не пришли наши, не освободили эту территорию. Это случилось где-то в январе 45 года», – «Ну и как?» – «Таскали долго по комиссиям, по проверкам, да, было дело. Но поскольку нас было четверо, мы всё подтвердили, назвали номер лагеря, с кем, как, чего, назвали, где воевали вместе с поляками, ничего… Долго таскали лейтенанта, но всех нас отпустили, слава Тебе, Господи, повезло нам. Живы, здоровы. А сейчас вот тружусь. Вот уже после конца войны прошло, получается, 13 лет. Живу неплохо. Женился. Дети у меня. Дом свой. Живу в Детчино. Место бойкое, весёлое». 
     Я смотрел на него и думал, вот, какие люди воевали, у кого какая судьба. А в Детчино шла большая дорога от Малоярославца на Калугу. Машины шли туда и сюда. Я остановился у одной машины. Шофер был молодой разбитной парень. Я попросил его подбросить. – «Садись», - сказал он. Посадил меня рядом с собой в кабину. И мы домчались до Калуги минут за 50. Там я поведал проректору по хозчасти, что случилось с машиной и где искать. Он замотал головой, была суббота, но обещал помочь. А я все вспоминал этого фронтовика, который сумел бежать со своей группой из плена, из лагеря военнопленных, сумели пройти часть Германии, в Польше наткнулись на хороших поляков и остались в живых. Разные бывают судьбы у людей.
                Рассказы фронтовиков
     Продолжаю эту тему. Фронтовики. Сколько я прослушал их рассказов, серьёзных и шутливых, всё было. 
     Вспоминаю я рассказы коллеги Виктора, с которым я работал в Калуге. На фронте он провел все четыре года. Сначала в окопах был, потом работал с разведчиками. Поскольку он владел немецким языком в какой-то степени, он взял и из досок сколотил предложение «Кунце унс» («Приходи к нам»). Только он выстрелил в свое нехитрое сооружение, раздалась со стороны немцев пулеметная очередь, и все досточки его разлетелись в мелкие щепки. А затем немец выстрелил в плакат. Там было написано по-русски «Иван, я буду тебя убить». Вот так вот. 
     Потом рассказал он совсем смешную историю. Днем передвигаться было сложно, особенно поварам с их кухней и так далее. Поэтому они приезжали на рассвете во избежание потерь и стрельбы. Люди знали это, бойцы выходили, спросонья мало на кого глядели, с котелками на руках, шла очередь. Повар наливал каждому свою порцию. И вдруг он видит, как ему протягивает немецкий котелок немец. «А, фриц! - пошутил повар, - давай и тебе налью, мне не жалко!» Бойцы пригляделись – да, действительно, фриц. Как они этого раньше не заметили? А фриц стал лопотать. Кто-то переводил его речь. – «Я сам, я сам перебежал! Я сам, я не заблудился!» А он, видимо, действительно, заблудился в этой темноте. Смешно. - «Повезло парню, жить будет, домой вернется», сказали ему. – «Я, я («да, да»)», - сказал он. Его отправили в штаб.
      Что еще было? Какие интересные истории?
     С одной делегацией я ездил за границу, и наш руководитель, начальник главка, рассказывал, как на фронте они вдруг попали на ничейную землю.  Со всех сторон огонь, снаряды, мины, а они, несколько штабных работников в разных званиях, собрались в огромной воронке, жались друг к другу. – «Но если я останусь только в живых,– говорил молоденький лейтенант, - если я останусь в живых, я знаю, что сделаю», - «ну что ты сделаешь, что ты сделаешь?» - спросили его другие, - «лягушку проглочу!» - вдруг сказал он, -  «запомним!» - ответил кто-то. И остались они живые, потому что немцев отбросили. «Ну что, - сказали ему, - выполняй обещание! Но мы тебя пожалели, вместо лягушки тебе принесли маленького лягушонка, и вот – кружка спирта, чтоб лучше он проглотился, запьешь спиртом, и всё будет нормально». Лейтенант  зажмурил глаза, взял в рот лягушонка, стал судорожно заглатывать, потом кружку махнул, - проскочило. «Ха-ха-ха!» - смеялись все. Вот такие дела были на фронте.
     И одновременно грустная история, противная. Ребята лежали в госпитале, и у одного всё время болел живот.  Как его ни лечили, живот не проходил. И в туалете вдруг один боец, вернее, один раненый, заметил, что он что-то жуёт. А жевал он мыло. Умывался, а потом жевал мыло. Запивал водой водопроводной. Доложили. Кажется, этого бойца расстреляли или отправили в штрафную роту, что, в общем, тоже заканчивалось смертью. Такие истории бывали. Редко, но бывали.
     - «А вы болели на фронте?» - спрашивал я фронтовиков. – «Что ты! Сейчас вспомнишь – даже не понятно. И мороз, и холод, а весной вода в окопах – ничего, всё отскакивало. То ли молодые были, то ли об этом не думали, то ли нервы были напряжены, но не болели, как правило, не болели».
     Вспоминаю другие рассказы. Их много было, очень много. Опять я был за границей. Попался мне директор школы, и он рассказывал, как попал в плен. С самого начала войны он был в партизанском отряде. А тут вдруг, они были на задании, облава, и, видя, что им не бежать, он сообразил и свой пистолет закопал в землю, успел закопать. То же сделал его приятель. Они прикинулись военнопленными, что-то болтали, их забрали и направили в лагерь. Дело было в 43 году. Так он в Германии попал в лагерь под городом Кассель. А перед самым подходом американцев опять со своим приятелем они незаметно оторвались, забежали в сарай, там было много сена, но они сообразили и забрались под самую крышу. Они знали, что охрана заходит и стреляет из автомата. Так и случилось. Зашли они, дали несколько очередей и пошли дальше. А они лежали под самой крышей, за бревном, и остались живы. Смотрел я на него и думал, - Боже мой! - сколько лишений выпало человеку, а он шутил, и всё было нормально. – «Были трудности? - спросил я  его, - после освобождения?» - «Ну что, допрашивали, - он сказал, - после того как я четко назвал свою часть, отряд партизанский, ребят, с которыми был в плену, всё, отпустили. Отпустили. Слава Богу, работаю, ни на что не жалуюсь. Здоровье, вроде, нормальное. Жить можно, - сказал он, - жить можно».  Вот такие дела.
     Вспоминаю еще одного полковника. Стояли мы в тамбуре во время моей поездки в Калугу.  И он мне рассказывал. Закончилась война, День победы, а на другой день их бросили в соседний       лес ликвидировать группу немцев, которые не хотели сдаваться. – «Зачем я пошел сам туда, не знаю, - сказал он, - там меня и ранило. А ранило в живот, на нервах отразилось. И вот, когда меня демобилизовали, стали ко мне приставать в военкомате, придираться, оскорблять, я схватил стул, меня успели удержать, нервы были не в порядке».  Смотрел я на него и думал, сколько человеку досталось. А жизнь продолжается, идет мирная жизнь, а следы войны на нем остались.
      Вспоминая всех этих фронтовиков, замечал какую-то их внутреннюю твердость, неуступчивость, одновременно желание контактировать с людьми, поддерживать общий тонус жизни. То есть они продолжали трудиться и жить. И чувствовалось, что они рады были судьбе, что остались в живых, что всё у них хорошо.
     Лежал я в больнице, и один бывший фронтовик рассказывал. – «Шел уже 44 год, - говорил он, - уже три года я отвоевал, было у меня три ранения, и вдруг поступает приказ сверху – всех, у кого три ранения – демобилизовать.  Меня демобилизовали, приехал я в Москву, иду по вокзалу, радуюсь, Господи, слава Богу, остался в живых. И такое тоже бывало.
     Ну что, говорить об этом можно долго-долго, очень долго можно говорить. Жаль, что эти рассказы не записаны, а их бы собрать все вместе. Я знаю, что этим начал перед своей смертью заниматься Симонов, он записывал на телевидение такие рассказы. Но это мало. А надо было бы издать сборник воспоминаний фронтовиков. Пусть их было бы много, это была бы какая-то сокровищница, была бы тогда полная картина прошедшей страшной войны.
               
                Еще одна история

     После болезни простудной я попал в санаторий для укрепления здоровья. Санаторий находился в глухомани, выходил я на электричке на станции Щелково, там нас встретила                полуторка с положенными поперек досками. Мы приехали в санаторий довольно симпатичный, видимо раньше это была дворянская усадьба на берегу реки Воря. Воздух отличный, тихо, хорошо. Тихо стучал движок, который вырабатывал энергию для нашего санатория. Помню, со мной поселились два парня. Один был старше меня, Николай, на три года, а другой, Борис, на два года, но что самое интересное – оба были на фронте. Николай потерял ногу. И на фронт они попали добровольцами. Николай ввязался  в какую-то драку, ему грозила тюрьма, он побежал в военкомат и написал заявление о зачислении в армию добровольцем. Его взяли. Так он попал на фронт. Пробыл он там почти до самого конца войны и был ранен в ногу. Рассказывал, когда шли в атаку, не кричали «за Родину, за Сталина», а ругались матом «твою мать». Когда его ранило в ногу, фронтовики сказали – счастливый, будешь жить. Он попал в госпиталь, и там ему ампутировали ногу. И так он ходил, скрипел протезом. Что мне нравилось в нем, он всё время шутил, балагурил, никогда не падал духом, а работал портным. Я где-то в электричке, когда выходил, порвал пальто, он мне сразу всё заштопал. Всё время шутил, на что-то надеялся, приглашал к себе. Жил он, как я сейчас помню в Бескудниково,  на другом конце Москвы. Другой, Борис, тот гулял с девчонкой, та забеременела, родители девчонки пришли скандалить к нему домой, он тоже побежал в военкомат и записался добровольцем. Ему повезло, он сразу попал на фронт через 2 или 3 месяца после призыва. Его бросили под Киев. Их дивизия узнала, что если они форсируют Днепр и закрепятся на другом берегу, создадут там плацдарм, всем будет присвоено звание Героя Советского Союза. Только Борис, рассказывал он, вышел к берегу, недалеко от них ударил немецкий снаряд, взрыв, его сильно контузило, он оказался в госпитале. Госпиталь этот был на Кавказе. После контузии его комиссовали и уже на фронт не направили, вернее, его направили на учебу в пограничное училище, где он и числился до сих пор. Борис писал стихи. Был он евреем. Но парнем он был хорошим. Чувствовалась в нем фронтовая закалка. Я смотрел на них и думал – на какие-то 2-3 года старше меня, а столько успели повидать, что значит, вовремя оказались в нужном месте. Мы отъезжали, это было 7 июля, та же полуторка отвезла нас на станцию Щелково. Тогда было всё просто, мы зашли в станционный буфет, заказали по 150 грамм, по бутерброду. Нам налили, мы выпили, захмелели, повеселели. Ехали до Москвы. В Мытищах сошел Борис, пожал нам руки, дал свой адрес. На Комсомольской площади я расстался с Николаем. На этом и закончилось наше знакомство. Но я его помню, у меня фотографии остались, курчавый, идет, скрипит своим протезом, улыбается, шутит, приятный парень. Рассказывал мне как-то, что после ранения он был в госпитале в городе Котельнич Кировской области, и там познакомился с санитаркой, хотел на ней жениться,  а потом испугался и убежал, тайно уехал. Но его понять можно, совсем еще был молодой. В то время ему было всего 21 год. Вся жизнь лежала у него впереди. До сих пор мне интересно, как его сложилась жизнь, как Бориса. Борису я написал письмо, он мне ответил, на этом всё заглохло. Так кончаются наши знакомства. Но оба парня эти навсегда остались в моей памяти. И пусть жизнь заставила их записаться добровольцами, пойти добровольцами, но они пошли, и правильно поступили.