невеста фараона

К тому времени со мной принесли жертву Иштар почти все будущие боги, и в их числе сам Йахве. Даже Рамсес один раз взял меня, но не до конца. Наше с ним соитие было обставлено грандиозно и происходило перед позицией ливийских войск. На процесс распечатывания моего лона смотрело две армии, а совершался он на колеснице, развернутой бортом к строю. Плечами я упиралась в ладони «царского сына Куша», который стоял за бортом и поддерживал меня таким образом, чтобы у меня не подогнулись руки от мощных толчков его величества. В руках царя находились те чудодейственные цилиндры, которыми исцеляли раненных в храме Амона.

Сет не выдержал до конца и начал атаку, Рамсес, в свою очередь, прекратил дразнить соперника и высадил меня, и эти цилиндры оказались у меня под мышками, как высаживал, так и оставил, и рванул, разгорячённый, навстречу противнику и поразил Сета. На радостях победы над ливийцами царственный жених даровал мне придворное звание «невесты царя», которое сопровождало меня всюду по земному пути, и предоставил свободу передвижения по империи и даже место в Ми-Уре, где томились желанием «царские дамы».

Как птица, выпущенная из клетки, больше в неё не возвращается, так и я воспользовалась милостью царя и отправилась на военной барке в Тир. Барка оснащена прямоугольным парусом на двух реях, которые поворачивались на четверть круга, таким способом судно шло против ветра. Сплошной палубы на судне не было, горизонтальный настил шириной не больше трёх локтей шел вдоль бортов и служил боевым помостом. Под этим карнизным деком между шпангоутами были закреплены амфоры с вином и маслом. Отборные гребцы по трое на банке гребли 26 тактов в минуту, которые отбивал на огромном медном казане, затянутом шкурой, барабанщик, что давало ход два парасанга в час. Гребцы люди свободные и владели оружием, в случае нападения морских разбойников они превращались в защитников барки. Капитан барки еще не ведал, что на островах моря Заката накопились любители египетского красного пива.

Когда показалась хищная диера с устрашающим передним штевнем в виде рыла акулы, наш капитан развернул барку наутёк. Но два яруса весел у ахейцев не позволили продлить наше состязание в гребле дольше часа. Царский штандарт, вызывавший у встречных приветствия звуками горна, для диарха оказался не убедительным. Он не стал нас таранить, надеясь привести в порт целёхонькое судно. С высокого борта в нашу сторону полетели трехпалые клешни, и ахейские бороды нависли над баркой. Но, отпугнутые стрелами, скрылись за плетеными циновками, висящих на леерах. Египтяне бросились рубить пеньковые троса, но стрелы и дротики ахейцев не допустили их до крючьев. Видя превосходство морского великана, капитан барки приказал сложить оружие. Зачалив крепко барку, диера потянула её в Китий, порт на побережье Кипра. Из почётной пассажирки я превратилась в дорогую  пленницу.

Диарх, командир диеры, первым из ахейцев пробил брешь в моей крепости и дал мне новое имя – Киприда, в честь имени острова. После узнала, что диарха повесил вниз головой на рее Йахве, который сжёг диеру горящим битумом в одном из рукавов Дельты. Закрытую  бадью с воспламеняющейся жидкостью перекинули с помощью огромной качели, привязанной между мачтами. Как только она разбилась о палубу, диеру забросали горящими факелами. Ахейцы ещё не греки и «греческого огня» не знали, так как главный резервуар нефти находился у Мертвого моря, а это вотчина Йахве.

Вторым претендентом на locus infernos «царской невесты» был кибернетос (штурман). Совокупиться с «невестой царя» почему-то жаждали все поперечные. Или это позор недолюбленной фараоном женщины читался в моих глазах, и все красавцы  торопились закончить процесс, начатый его величеством?

Кипрский принц Адонис, сын Кинира, третьим пытался развязать «узел Исиды» на моей груди. Ему без зазрения совести продал меня диарх. У Адониса не хватало серебра расплатиться, и его выручил приятель Эшмун, и стали друзья совладельцами «невесты». Охотник и целитель чуть не подрались за право первой пробы. Эшмун не уступал, хотя вес его серебра был меньшим.

– Заплати я всего один обол, и то имею равное с тобой право на невесту. Вот когда рассчитаешься, а я не собираюсь продавать Киприду, тогда владей единолично, – оспаривал меня целитель и тряс палисандровым посохом обвитым золотым змеем – подарок царя Берита за исцеление его от болезни.

Клюка со змеем была символом врачевания, и проходящие мимо люди кланялись Эшмуну, отмечая его высокое положение среди мастеров и особую, наравне со жрецами, приближённость к богам.

– Поделим деву по дням, – подал идею Адонис.

Его самого скоро поделят Персефона с Афродитой. Зиму красавчик будет тешить царицу подземного мира, а лето – богиню любви. Допускаю, что жрецы распустили этот слух для обожествления будущего царя, с дальним прицелом работает религиозная каста. Принц благой известности не получил, наоборот, он волок за собой проклятие, по существу он был ублюдком, одновремённо сыном и братом Мирры, дочери Кинира. Как уж там произошло, сослепу что ли, но отец взобрался на ложе дочери. Дочь-то знала, что раздвигает ноги перед отцом (на этом месте хочу заострить внимание читателей на то, что мифы древнее письменности и сказать «раздвинула ноги» легче, чем написать), но ничего со страстью, внушённой ей Афродитой, поделать не могла – таким любовным всевластием обладала богиня. Конечно же, в ту минуту Мирра впала в безумие, иначе никаким другим мотивом её психический заскок не оправдать. Грех случился ещё в Библе, которым Кинир правил. Царская дочь не поклонялась Афродите, была слишком гордой, чтобы верить в любовь. Какая может быть между быком и тёлкой любовь, если жрицы храмов продают её за серебро, поэтому никакой богини любви нет, заявляла Мирра. С богами шутки плохи, и Афродита внушила ей преступное влечение к родному отцу, и так распалила, что довела до греха. Подобное грехопадение Лота с дочерьми было оправдано позже Моисеем, хотя совершёно раньше Кинира. А закон того времени гласил: «Если человек познал свою дочь, то его должны изгнать из его общины». Когда отец понял, какую гнусность он сотворил, то добровольно  ушёл в изгнание, а дочь проклял. Племянник же Авраама не понял, по какой причине выросли животы у дочерей – ветром надуло. Говорят, что Мирру Зевс превратил в мирровое дерево, а из дупла родился мальчик, но я этим сказкам не верю, так как боги образ человека изменить не могут, сами-то превращаться в кого угодно способны, а обернуть человека в животное или растение дано демонам и колдунам. Но вернёмся к дележу Киприды, то есть меня.

– Хорошо, красавчик, только сливки сниму я,– выдвинул условие Эшмун.

– Это невозможно по той причине, – отказал Адонис,– что я начал торговаться за неё, значит она мне нужнее.

Как тут не зардеться от такого доказательства. Сейчас я рабыня двух господ и вмешиваться в их решение было бы дерзостью. Клянусь Мелькартом, что отец меня выкупит, нет такого любовника, которой устоит перед золотом, но сейчас придётся покориться одному из них, чего и страстно желаю.

Слух о красоте Адониса достиг моих ушей еще в Египте и потому, наверное, подспудное желание познакомиться с ним привело меня на остров. Внешность сына Мирры превосходила все эпитеты и определения, которые ему предписывала молва. Лучше раз увидеть, чем сто услышать. Красномедные кудри, цвета металла, каким славилась его новая родина, словно кованные, не развеивались на ветру, и показались мне, запусти я в них пальцы, обжигающими. Такие же жаркие миндалевые глаза и горбатый нос – финикийский руль – у меня сразу защемило в грудных яблоках, как только эти признаки землячества отличила на его лице.

– Тогда пусть нас рассудит Мелькарт, – сказал любитель сливок и схватился за меч.
Ого, с убийцей взойти на ложе – такая пакость.
– Мальчики,– вмешалась,– я удоволю вас обоих.
– Это понятно,– резко отверг Адонис,– речь о том, кого первым.
Далось им это первенство, это же не первородство, по которому переходит наследство отца.
– Обоих сразу,– решилась я.
– Как это? – озадачился Эшмун.
Эшмун тоже мой земляк, да ещё из Тира, как можно его обойти.
– Там узнаете, и это будет единственный случай, когда две флейты поместятся в одном футляре.
Кавалеры выразили на лицах презрение.
– А что, по-вашему, мне делать, если два осла готовы порубить друг друга. Мне вас жаль.

Для меня же выгоднее, чтобы остались валяться в крови, а я, тем временем, убежала бы в торговый двор тирских купцов и избавила тем самым отца от выкупа.

Озадаченный такой перспективой, Адонис спросил: – Если родишь сына, чей он будет?
Красавчики всегда тупые, боги не могут всё лучшее отдать одному.

– У жрицы любви детей не бывает, но вам обещаю родить двойню, а там поделите.
– Но я хочу на тебе жениться, – умно изъявил чувство Адонис.
– И я женюсь на Киприде,– вторит ему Эшмун.
Но время матриархата прошло, счастливая пора, когда госпожой в доме была женщина.
– Супругом мне будет тот, кто назовёт моё истинное имя.
– Астарта! – в один голос воскликнули юноши.
– Такова воля богов! – Сказала весело. – Владейте покупкой