Вспять

               




                П Ь Е С А



                « В С П Я Т Ь ».
               


                Действующие лица:



Косяин – худощавый, одет небрежно, возраст 48 -50 лет, хозяин квартиры.
Рода – невысокий, на голове проплешины, живые, бегающие глаза, возраст 50-51 год.
Жена Косяина – высокая, одетая с иголочки.
Супруга Роды – невысокая, с хищным лицом и усталыми глазами.
Апостол Фома.
Апостол Симон Зилот.
       Заплечники:    
Апостол Иаков Младший – двоюродный брат Иисуса.
Пожилой ангел-хранитель
Сменщик ангел-хранитель.
Молодой ангел-хранитель.
Негритянка ангел-хранитель.

Врач лечащий – с лицом Фомы.
Медсестра – похожа на негритянку.
Кот Бес.



  Столовая, соединённая с кухней. Большой чёрный стол, четыре стула вокруг него, тумба, на которой стоит плазменный телевизор, у входа чёрное кожаное кресло, слева от него большой кожаный диван. Косяин сидит на диване, Рода – в кресле.




   
Косяин: -   Честно тебе скажу: извёл меня котяра. Часами может смотреть в одну точку – что он там видит? Одному ему известно. Иногда я наблюдаю за ним и начинаю пугаться: а вдруг  живёт в моей квартире кто-то ещё? Кот видит, а мне  не дано.

Рода: - Нечистая сила, что ли?  Ерунда! Куда он смотрит?

Косяин: - В правый угол, под потолок. Устраивается в кресле и начинает следить. Даже на мои попытки отвлечь его реагирует слабо. Ну, глянет мимолётом: кто, мол, ты такой, чтобы отвлекать от важного дела?  А на кошачьем языке – вообще, наверно, матом кроет, как сантехник «каналью»?
 
Рода: - Позови кота. Сейчас методом тыка его под потолок выясним,  чего он там унюхал.

Косяин зовёт: - Бес! Бес! На, на! Бес, иди сюда, к ноге!

Рода: - Ну и кличка. Каждый раз пугаюсь. Чур меня!

Косяин: - У древних египтян Бес – это хранитель домашнего очага. Бог такой,  лохматый, бородатый, пузатый, кривоногий. Я же рассказывал. Кот на «кис-кис» не реагирует. Только знает «на!» и «к ноге!».

Рода: - Не удивительно. Ещё бы он реагировал на «у-сю-сю»?


      Из комнаты в столовую выходит чёрный, пушистый кот:  помесь «перса» с сибирским.


Рода: - У него глаза жёлтые. Хищник по всем параметрам. На бога мало походит.


      Кот мяукает и снова скрывается в комнате.


Косяин: - Я же говорил: матюкнулся и снова спать ушёл.

Рода: - Что он сказал?

Косяин: - Мяутвою за ногу!

Рода: - Да? Ещё по-божески! А кусается?

Косяин: - Нет. Чего ему мелочиться? Он сразу рвёт и куски  выплёвывает. Я же говорю – котяра! Сам иногда его пугаюсь.

Рода: - Хорошо. Без животных страстей обойдёмся. Хомо гаду лупус эст, и лупус хомини гато эст. Неси пару зеркал. Сейчас отполируем и зафиксируем изображение. Трансмиттер для трансфинитации – называется.

Косяин: - Как бы это мероприятие не закончилось просто трансом?

Рода: - Не плачьте, дети! Скажу я, между нами, наш папа проживает в Ватикане. Или с вотяками? Не помню точно.


    Косяин выносит зеркала. Рода направляет их на точку под потолком  и располагает зеркала между собой под углом в сорок пять градусов.


Рода: - Отлично. Теперь ещё одно малюсенькое зеркальце – для фиксации. Или  нашлёпку какую-нибудь блестящую? Золотую.

Косяин: - Ага, сейчас. Только у Шлимана спрошу что-нибудь из запасников Трои. Нагрудник Агамемнона подойдёт?

Рода: - Я же - для чистоты эксперимента.

Косяин: - Твой экскремент никаким золотом не очистишь.

Рода: - Ох, ты и лентяй! Обломов Илья Ильич.

Косяин: - Обломова не трогай! Это самый положительный персонаж в русской литературе. Он никому ничего плохого не сделал, в отличие от тебя.

Рода: - Хватит. Садимся, молчим, ждём.

Косяин: - Уже молчу. А чего ждём?

Рода: - Скоро узнаем. Наверное.


    Сидят молча. Через несколько секунд в зеркале отражается увеличенная морда кота. В отражении он смотрит на них не отрывая взгляда.


Косяин: - Опа! Вот тебе и приведение! Это что значит? Мой кот видит приведение кота?

Рода: - Или кошки.

Косяин: - Кот кастрированный. Чего ему разглядывать кошек? Корысти не вижу.

Рода: - А котов?

Косяин: - А кот очень похож на Беса. Вот, посмотри внимательней! Есть с кем перекинуться парочкой «мяу» под рюмку валерьяны.


     Поворачивает зеркало к Роде. Зеркало опрокидывается и разлетается вдребезги.


Косяин: - Э-э, чёрт!

Рода: - Мяу.

Косяин: - Что?

Рода: - Ничего. Это я тебя по-кошачьи послал,  если русский язык не понимаешь. Надо было сидеть, молчать, глядеть и не шевелиться. Теперь  собирай осколки.

Косяин: - Опа!

Рода: - Что ещё?

Косяин: - Сам посмотри. Да не на осколки! Оглянись, назад посмотри! Не на свой! Просто – назад!

Рода оглядываясь: - Да здесь две опы!

Косяин: - И я  о том же, тем же местом.

Рода: - Эй, ребята, вы кто?

Косяин: - Кто, кто? Не видишь, это же мы сами, но без пальто! Двойники, фантомы. (Растирает  себе лоб). Ты что такое накосячил?  Где ты про зеркала вычитал, товарищ Блаватская-Гурджиев?

Рода: - Из книжки.

Косяин: - У тебя ещё одна появилась?

Рода: - Хватит издеваться. Я же предупреждал, что для чистоты эксперимента… Давай выясним, кто они такие, откуда?

Косяин: - Что выяснять – материализовавшиеся отражения.

Рода: - А почему движения с нашими не совпадают? Вот я тут стою, руку тяну, а там – не стоит, руку не тянет.

Косяин: - Ты что, больной? Там стоит, здесь не стоит? Где стоит – там руку и тянет. Иди, для чистоты эксперимента, спроси у себя не стоячего: чего вы в моей квартире делаете в двух экземплярах?

Рода: - Господа барабашки! Скажите пожалуйста, какого хрена вы здесь отираетесь? (Обращаясь к Косяину). Молчат паскудно почему-то?

Косяин: - Не молчат, а игнорируют…  Вот, только что догадался, что мы нас не слышим.

Рода: - А мы?

Косяин: - А мы слышим.

Рода: - Нас?

Косяин: - Слушай, кто в этих барабашках должен лучше разбираться? Я для чего тебя позвал? Чтобы ты меня избавил от кошачьих подозрений. Ты же говорил, что – специалист, что – лучший по паранормальным явлениям?

Рода: - Говорил и говорю: я – лучший!

Косяин: - Ну, так и разруливай ситуацию.

Рода: - А я что делаю?

Косяин: - Пока стоишь и ошпариваешь ноги от страха.

Рода: - Я только делаю вид, что боюсь. На самом деле,  я так думаю, мыслю, ищу выход.

Косяин: - Думать и мочиться одновременно? Оригинально! Иди уж, отбарабаш нас, тех двоих. Улыбнись им, то есть нам, выпусти громко газы, что ли? Хоть как-то обозначь наше присутствие?

Рода: - Не из страха, из осторожности хочу спросить: а вдруг они, то есть мы, отчаянные? Вдруг отреагируют неадекватно?

Косяин: - А ты  «на неадекватно» отреагирую адекватно. Вступи в спарринг. Немного расскажи им-нам о своей профессии, о чистоте эксперимента.

Рода: - Ты – как моя супруга – сперва создаёшь сложности, затем толкаешь меня разруливать эти сложности, а потом начинаешь обвинять в том, что я ничего не умею и все эти сложности возникли в результате моей бестолковости. Тебе с моей супругой надо взяться за руки. От вас доброго слова в награду дождёшься лишь посмертно.

Косяин: - Окстись, приятель. Если бы я знал, что твои фантомы так внимательно будут смотреть на нас, я бы плюнул на кошачьи бзики и жил бы спокойно.


    Двойники внимательно разглядывают Косяина и Роду.


Рода: - Господа барабашки! Нет у вас желания ответить на пару вопросов? Молчат. Что и требовалось доказать.


Двойник Косяина: - Честно тебе скажу: извёл меня котяра. Часами может смотреть в одну точку. Что он там видит? Одному ему известно. Иногда я наблюдаю за ним и начинаю пугаться: а вдруг  кто-то ещё живёт в моей квартире. Кот видит, а мне не дано?

Двойник Роды: - Нечистая сила, что ли? Ерунда! В следующий раз книгу с инструкцией принесу – прощупаем все углы. Аномалию надо изводить, как блох у бездомных кошек. Но подходить к этому нужно очень осторожно. То, помнится, был случай в моей практике, когда два чудака открыли случайно портал. Ох, что было потом, что было! Как нибудь расскажу.


Косяин: - Ну вот, настоящий мужик. Специалист! Наверно, лучший по профессии? Не то, что некоторые раздолбаи. Не будем указывать пальцем.
Рода. А я зеркало не ронял.

Косяин: - А надо было всё предусмотреть заранее. Специалист ты наш «параненормальный». Твоё отражение умнее и осторожнее тебя.

Рода: - Да пошёл ты!...

Косяин: - Нет, это ты пошёл. А мне и в моей квартире неплохо жилось, пока ты не прибежал на помощь.

 
    Рода машет рукой на Косяина и уходит.


Двойник Роды: - Пойду к себе. Должны позвонить по-домашнему.

Двойник Косяина: - Гостей ждёшь?

Двойник Роды: - Нет. Ждут беды, как неизбежности, а гостей поджидают.

Двойник Косяина: - Как врагов?

Двойник Роды: - Нет, как гостей.


    Двойник Роды уходит следом за Родой.

     В столовую входит жена д-ка Косяина.


Жена д-ка Косяина: - Кто меня отвезёт в парикмахерскую? Я уже опаздываю.

Д-к Косяина: - Мы же договорились, что дочь тебя отвезёт?

Жена д-ка Косяина: - А ты хочешь сказать, что очень занят? Опять спать ляжешь или с соседом разопьёшь пол литру шахмат?

Д-к Косяина: - У меня есть ещё варианты?

Жена д-ка Косяина: - Конечно. Отвези ты меня.

Д-к Косяина: - Я и два предыдущих не успею осуществить за время твоей релаксации в парикмахерской.

Жена: - Не понимаю: ты против того, чтобы я сделала маникюр? Тебе денег жалко? Попрекаешь меня куском хлеба? Может, позвонить мастеру и отказаться?

Д-к Косяина: - Язык твой – враг мой! Что за манера вести мирную беседу с мужем одними вопросительными предложениями? Твоих денег мне никогда не было жалко потратить на тебя. Просто, я сегодня освобождён от перевозок груза из серпентария  в Салон Красоты.

Жена: - Ох, ты и наглый жлоб! Плевать я на тебя хотела!

Д-к Косяина: - В лицо не плюй! Целься в поясницу.

Жена: - Ты почему такой грубый со мной?

Д-к Косяина: - Я не грубый. Я так защищаюсь. Я же знаю, что ты, как все нормальные женщины, мне всю жизнь мстишь  за то, что много лет назад полюбила.

    У жены звонит мобильный телефон. Она ищет его в сумке.

Д-к Косяина: - Мамай прошёл по ридикюлю.

    Жена находит трубку.

Жена: - Да, доченька, сейчас же выхожу. (Бросает трубку обратно, в сумку) Вернусь – поговорим. (Хлопает дверью).

Косяин и дв-к Косяина в унисон: - Поскорее возвращайся, моя радость!


    Входит Рода сильно взволнованный.

Рода; - Ты уже догадался?

Косяин: - Про что? Про то, что там время повёрнуто вспять? Мудрёного ничего нет. Я сразу обратил внимание: ты свой эксперимент начал проделывать без пятнадцати два, а сейчас уже время без двадцати час.
 Ну и действия складываются в обратном порядке. Если я правильно мыслю, то сейчас я, то есть мой двойник, должен прилечь подремать до пятнадцати минут первого, а ровно в двенадцать съесть яичницу с ветчиной.
 Хотя странно: все действия поступательны. Мне это напоминает спускающуюся лестницу эскалатора, а я по ней пытаюсь забраться наверх.

Рода: - Две лестницы. Одна – вверх, другая – вниз, но в обоих случаях бежим мы по ним в обратном направлении.

Косяин: - Удивил. Мы все бежим в обратном направлении, думая, что маршрут выбрали верно. Сознанием этого и живём.

Рода: - Посмотрели «киношку» - пора возвращаться! Тащи зеркало, сейчас восстановим статус-кво!

Косяин спокойно: - А нету.

Рода: - В смысле?

Косяин: - Задержаться придётся ненадолго. Вот весь смысл.
Рода. Ты меня достал. То разруливай ситуацию, то, давай, ещё задержимся! А ты уверен, что через час мы вообще сможем выбраться отсюда?
 Или знаком с законами, по которым здесь время протекает? Может, хочешь здесь остаться навсегда  и болтаться, как… кошачьи фекалии на шерсти, пока не высохнешь и не отпадёшь или тебя не оботрут о ковёр?
 Повторяю, это очень и очень опасно!

Косяин: - Ну, ты расскажи – насколько опасно. Твой двойник, я слышал, знает историю о двух чудиках, открывших проход. Чем она закончилась?

Рода: - Я не знаю. Спроси у двойника. Только он тебя всё равно не услышит. А портал, между тем, может совершенно затянуться.

Косяин: - Куда там! Я шесть лет живу в этой квартире, и кот все годы неотступно следит за проходом. Страж надёжный! Чуть что – сразу почует опасность и нас предупредит.

Рода: - Кончай мутить мозги. Побаловались – будет!

Косяин: - Кому – будет, а кого и разбудит. Боишься, что смогу лишнее прознать о твоей прошедшей жизни? Я никому не скажу,… если не узнаю.

Рода: - Это опасно! Ещё раз повторяю: о-пас-но!

Косяин: - Не опасно. Наоборот, всё предсказуемо. Вот, посмотри, я пошёл подремать.


    Д-к Косяина устроился на диване и подложил ладонь под голову.


Косяин: - Сплю себе тихохонько, никого не тревожу. А мог бы и дырки в бетонной стене сверлить. Жена третий месяц просит картины в коридоре повесить. А я – дисциплинированный такой, законопослушный такой - не нарушаю покоя и тишины. Соседей не беспокою.


    Д-к Косяина вдруг начинает громко храпеть. Храп чередуется со стонами.


Рода. (Глядя на д-ка Косяина): - Бедный, бедный! Ты так мучаешься! Тишина тебя совсем извела.

Косяин: - Это я, наверно, смеюсь во сне. Ты же знаешь: с годами смех всё больше становится похож на отрыжку.  В общем-то,  забавно видеть себя беспомощным. Я двадцать пять лет жене доказывал, что во сне не храплю. Оказывается, храплю даже трезвым. (Задумчиво). Лежит центнер алиби, выдувает фуги…

Рода: - Даже не думай! Нет!

Косяин: - А почему бы и не попробовать? Видеть двойника и не впасть в искушение – грех не меньший, чем отказать себе в получении взятки от конфидента. Для начала можно банк ограбить или пакость мелкую сотворить в виде кучки по дверью – назло надменному соседу.

Рода: - Мне?

Косяин: - И тебе – до кучи. Оглянись, сколько потенциальных жертв шляется по ойкумене, и своим поведением подавляет инициативу всеобщего равенства. У тебя не чешется в одном месте, не требует навести порядок, и каждому воздать по способностям?

Рода: - Ты серьёзно говоришь?

Косяин: - Я только шучу серьёзно, а говорю всегда шутя.


      Подходит к спящему двойнику, склоняется над ним.


Косяин: - Если неожиданно резко отрыть глаза, то можно увидеть своего ангела-хранителя. Когда-то я имел такую удачу: лицезрел поочерёдно всех своих ангелов. Но это было не сегодня. (Оборачивается к Роде). А знаешь, что мне снилось? Будто я гонялся за огромной крысой.
 Схватил её, а она прокусила мне палец. Тогда, от страха, я переломил её пополам, и кровь из артерии брызнула тугой тонкой струёй прямо в глаза. Я закричал и проснулся. Получилось омерзительно.

Рода: - Не ври! Судя по храпу, тебе ничего не могло сниться.

Косяин: - Значит,  храп -  в руку. Мне кто-то рассказывал, что один знакомый вот так храпел, а утром его нашли мёртвым.

Рода: - Не может быть?

Косяин: - Говорю же: девяносто три года не храпел, а тут - одного раза хватило. Врачи потом констатировали: не храпел во сне, а хрипел. Разница в одном гласном звуке, но результат  ошеломительный.

Рода: - У тебя нет желания посвистеть двойнику в ухо или потеребить за плечо?

Косяин: - С целью чистоты эксперимента? Ты говорил, что нас не слышат и не видят.

Рода: - А вдруг?


      Д-к Косяина перестаёт храпеть, открывает глаза, затем резко вскакивает и в упор смотрит на Косяина.


Косяин: - Чего уставился, полудурок? Чем-то не доволен? Пиши на себя жалобу.


      Д-к Косяина нащупывает телефонную трубку, не отрывая взгляда от Косяина, набирает номер.

Д-к Косяина: -  Алло, Рода! Ты? Слушай, только что видел в своей квартире чмо какое-то, не то привидение, не то барабашку. Ты мне уже месяц обещаешь извести эту нечисть. Что? Какая разница – с бородой, без бороды? Постоял, подышал на меня чесноком и вышел в окно. У кота от страха шерсть завернулась в колтуны! А вдруг он меня задушит? Нет, нет, кот сам сейчас зарывается в своей уборной, ему не до отелловых страстей! Когда? Давай быстрее!

Рода: - А-а! Так вот как было всё на самом деле? Сам себя испугался?

Косяин: - Благодаря тебе. Если бы не попутала тебя нелёгкая колдовать с зеркалами, то я, может, и на самом деле видел привидение.

Рода: - Учитывая, что это случилось до того, как я открыл портал, события не изменились, но неизвестные человеческой природе события  нашли своё объяснение.

Косяин: - И что дальше? События, о наличии отсутствия которых так долго говорили большевики, свершились? Ура, товарищи?! (Запел). С ин-тер- на-цио-на-а-а-алом воз пряников – в рот людской!
   Всё предсказуемо, всё. Потому что всё это было. Даже скучно сосуществовать с самим собой. Ничего нового не увижу.
    Только представил – и так муторно сделалось, что хоть в петлю лезь, как Иуда Искариот.
    Знаешь, Рода, подумал: нет участи страшнее и печальнее, чем участь Бога. Такой непомерный, нечеловеческий груз – знать всё и обо всех ведать. Рутина неподъёмная. Скажешь, я не прав? Ну, так давай, останемся людьми? Ввернём какую-нибудь пакость в прошлое, нагадим по-человечески, от души, сотворим неисправимую глупость? Я, например,  видел немного людей, которые, врываясь в туалетные кабинки, руководствовались здравым смыслом. Пока есть возможность, нужно корректировать своё прошлое.

Рода: - Оптимально…

Косяин: - Конечно, оптимально. Оптимально можно только гадить – выход продукции гарантирован! Это я тебе говорю!

Рода: - Оптимально…

Косяин: - Всё будет оптимально в прошлом.

Рода: - Да о другом я! Оптимально реализоваться в прошлом тебе не позволит Время. Дело в том, что ты увидел во времени два вектора – настоящее и прошлое. А оно миллиардновекторное. Ни ты, ни я не знаем его причуд. Я ещё раз повторяю: это очень опасно! Надо возвращаться немедленно!

Косяин: -Вот, уже лучше! Чувствуешь, как в тебе дерьмо закипает? Ещё немного и можно приступать к реализации оздоровительной программы: «Гадим  с нами, гадим как мы, гадим лучше нас!»


    Выходят три апостола в хитонах. Оглядываются, явно кого-то разыскивают.

Фома, (обращаясь к Косяину): - Мир тебе, добрый человек в Шеоле! Наших, случаем, не видел?

Косяин: - Ваших?  Это каких?  «Белых», «красных»?

Фома: - Нормальных. Смуглых, но ликами - красных.

Косяин: - И в рубища одетые?

Фома: - Нормально одетые.

Косяин: - Нет, не видел.

Фома: - А почему переспрашивал? Уточнял? Значит, видел?

Косяин: - Больно надо с бомжами якшаться? И вам просить подаяния бесполезно. Мелочи нет. Только кредитные карточки. До свидания!

Рода толкает  локтем Косяина. (Ядовитым шёпотом): - Какие бомжи? Это же апостолы.
Косяин. Извини, не расслышал. Опоссумы? Откуда здесь опоссумы? (Удивлённо разглядывая апостолов). Ещё раз – кто? Мужчина,  тебя как звать? (Обращается к Фоме).

Фома: - Дидим Иуда Фома.

Косяин: - Неверующий?

Фома: - Не дерзи!

Косяин: - Ни хренушечки – нас занесло! Апостолы, значит? Живые? Ходячие? А я-то всегда считал, что это символические двенадцать пороков Христа, от которых Иешуа Мешиах пытался избавиться, как от пагубных привычек. Пётр – трусость, Иуда – предательство, Фома – неверие, и так далее…

Фома: - Не дерзи, я сказал!

Косяин: - Двенадцать грехов, которыми Мастема одарил через поцелуй Га-Ноцри. И не думаю дерзить. Я не брезгливый, могу и в губы апостола поцеловать. Поцеловать? Давай дёснами ударимся?

Фома: - Избавьте меня от этого шута!

Косяин: - Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее.

    Апостолы переглянулись. Фома пожал плечами.

Фома: - Хорошо. Целуй. Только за уши мои возьмись обеими руками. То я вас знаю: пока целуете, все карманы успеваете почистить.

    Косяин притягивает апостола за уши, целует, брезгливо сплёвывает.

Косяин: - Фома, ты почему старое вино в старых мехах разбавляешь минеральной водой «Шифалы-Су»? Нехорошо-о!

Фома: - Ой, отстань, добрый человек в Шеоле. Пойдёмте, братья!  (Оборачивается к двум спутникам).

 Уходят.

Косяин, (обращаясь к Роде): - А ты когда-нибудь читал Апокалипсис от апостола Фомы?

Рода: - Только Евангелие и детство Христа.

Косяин: - Не читал? Надо бы полистать, посмотреть: какие туда внесены коррективы в связи с последними событиями. Кстати, почему Фома решил, что мы с тобой в Шеоле находимся? Это же где-то между раем и адом? Болтаемся, как банные листы в проруби? Действовать надо! Надо гадить, радоваться жизни! И снова гадить!

    Двойник Косяина с аппетитом уплетает яичницу, поливает кетчупом, яичница не прожарена.


Косяин (смотрит на свой живот): - Сопливая была глазунья. Ел её, словно отхаркивался.

    У д-ка Косяина в этот момент кусок глазуньи падает на живот.

Д-к Косяина: - Эх, паскудство! Опять испачкался!

    (Вдвоём, в унисон): - Надо было снять рубашку. С голым пузом – и еда безопаснее, и чавканье звонче. Лучше - в нас, чем в унитаз!

Рода: - Апостолам нахамил. Жрать культурно не научился. Храпишь, как лось перед случкой. Что ты ещё из будущего хочешь поменять в своей прошлой жизни?




                Сцена 2.




     Входят в столовую д-к Косяина с женой.


Д-к Косяина: - И ты считаешь эту постановку искусством? Шесть пенсионерок едва волочат свои отвислые задницы по сцене, одна из них – с подушкой на животе – изображает беременную прабабушку, потому что зачали её во времена военного коммунизма. А все вместе, побитые молью старушки, рассуждают о пользе оргазма и вреде куренья.
 Это искусство? Бред сивых кобыл. Более того, совсем неумный режиссёр цезуры буйного идиотизма заполнил музыкой великих композиторов. Ни стыда, ни совести. Я едва досидел до антракта. Называется – прикоснулся к доброму, вечному! Никаким мылом не отмоешься!

Жена: - Что ты взъелся? Мне, может быть, так же не понравился, но я же спокойно отнеслась неделю назад к твоему афро-еврейскому квартету? А ты рыдал от восторга.

Д-к Косяина: - Солнце моё, глаз сердца моего, не путай жопу с пальцем, пожалуйста!

Жена: - Меня бесит, что ты считаешь себя единственным и непререкаемым знатоком искусства. Разумеется, куда мне тягаться с таким эстетом, как ты?

Д-к Косяина: - Возраст актёра – это проблема всех провинциальных театров. Но нельзя же доводить до абсурда – когда зрителю вместо хрустальной туфельки Золушки предъявляют стоптанный башмак сорок второго размера из коллекции «Прощай молодость» и со складов обувной фабрики имени Сакко и Ванцетти.

Косяин.(Внимательно наблюдает за супругами): - Да не о том ты говоришь! Наберись ты смелости и скажи, что дело не в искусстве и не в великовозрастных тётках. Плевать ты хотел на театральную муру и эстетство. Скажи, что ты очень устал, что тебе осточертело всю жизнь заниматься добычей денег, что обессилел обеспечивать деньгами жену, кормить детей.
Что все они, бездельники, привыкли на твои деньги к роскошной жизни, а не понимают, что добыча тобою денег – это жуткое унижение перед заказчиками, компаньонами, перед всеми, от кого ты зависишь хотя бы чуть-чуть. Что мечтаешь заняться любимым делом, а не тем, в котором ты очутился случайно и ради того только, чтобы, приходя домой усталым, видеть и понимать, что сила любви и привязанности к тебе полностью зависит от количества купюр в твоих карманах.
 Вот о чём ты должен был сказать жене!

Д-к Косяина: - Очень неудачно выбран сценарий, написанный американцем  в конце пятидесятых. Но режиссёр применил новаторский приём: повесил на отутюженные временем груди одной из героинь мобильный телефон, чтобы она поочерёдно хваталась то за трубку, то за титьку, подносила к уху и кричала: «Все мужчинки – сволочи!» Эту пошлятину я должен был смотреть и потакать надрывному ржанию зала?

Жена: - Предложи мне другую постановку, которая тебе нравится. Но ведь тебе проще на диване поваляться. Вспомни, когда мы последний раз с тобой были на спектакле? В этом году – нет.

Д-к  Косяина: - Мне проще написать самому пьесу.

Жена: - Хвастун.

Д-к Косяина: - Проще пареной репы. Главное – необычная завязка. Например, всё происходит в этой комнате. Действующие лица… Не важно. Ими могут оказаться я, ты, соседи, скажем,  Роды. Рода у нас занимается аномальными явлениями? Толчок к сюжету: у нас в квартире случались паранормальные явления?

Косяин: - Да. Случались и не прекращаются. Ты уже четверть века живёшь с этой женщиной и терпишь от неё унижения.

Д-к Косяина: - Нет. А в каждой нормальной семье должны происходить паранормальные явления.

Косяин: - Потому что нормальная семейная жизнь –  уже паранормальное явление.

Д-к Косяина: - Потому что человеческое любопытство рождено скрытыми от нас тайнами всего сущего. Так говорил Лао-Цзы.

Косяин: - Лао-Цзы такого не говорил. Это придумал ты. Ещё одна мысль мелькнула, но ты её упустил, а я сейчас вспомнил: «Каждый тупик – это исходная точка для последующих тупиков»

Д-к Косяина: - Из тупиковой ситуации нас может вывести только любопытство. Итак, вдвоём с Родой мы открываем в нашей квартире портал и попадаем в другой, параллельный мир.

Жена: - Банально и скучно.

Д-к Косяина: - Хорошо. Попадаем в другое время – в будущее.

Жена: - С твоими штампованными фантазиями ты в будущее дальше, чем на полчаса, не заглянешь. Хватит молоть чепуху. До сих пор на писательстве не заработал и копейки.
А знаешь почему? Потому что твоя природная лень не позволила тебе воплотить в жизнь ни  один, хоть чего-то стоивший, проект. Так,  одно прожектёрство. Перекачка воздуха  из лёгких в тарелку супа.

Косяин: - А у тебя одни деньги на уме. Пойди, глянь на себя в зеркало – до чего довела тебя алчность. Смотреть страшно! Ты же только произносишь слово «деньги», как у тебя начинает трястись челюсть и слёзы брызгают из глаз.
 Есть в доме деньги – ты смиряешься с соседством мужа, иногда кажется, что даже любишь его, нет денег – нет омерзительнее мужика чем тот, который валяется на продавленном диване четверть века. Сразу же начинаешь искать в нём и уличать пустомелю, вруна и дебила.
 Куда девается  жалость, сострадание, на котором женщины всех времён и народов зарабатывали дивиденды?  Куда вдруг из тебя выезжает товарищ, друг и единомышленник, а вселяется мегера и стерва?

Д-к Косяина: - Нет, всё-таки, думаю, что идея неплохая?

Жена: - Идея – не плохая, а очень плохая, никудышная идея.


      Она подходит к зеркалу, вглядывается в морщины на лице, трогает кончиками мизинцев мешки под глазами и вдруг видит в зеркале отражение мужа. Выражение лица у него странное, будто проникнуто болью. Лицо пугает её. Она отшатывается от зеркала. Косяин понимает, что попал в поле зрения и быстро отходит в сторону.

Жена: - Ты опять грязное рваньё одел?  Я же бросила его в стирку!

Д-к Косяина: - Какое рваньё? Я ещё не переодевался.


      Жена оборачивается к д-ку  Косяина.

Жена: - А-а, ну, да. (Растерянно).

Косяин: - По-моему, жена дальше сказала о том, что у неё страшно разболелась голова. А я подумал: «Голова – не жопа, завяжи, да лежи». «Так любил выражаться тесть», - подумал я, но испугался скандала и ничего не сказал.
 Хотя выражение безобидное, обиходное, поскольку тесть узаконил его в своё время. А что говорил тесть, то в нашей семье высоконравственно и эстетично. Хоть глупость несусветная.
    Надо признать: в схватке за «Домострой» я проиграл этой женщине все мыслимые позиции хозяина своего семейства.
    Как же получилось, что все её мнения или высказывания её родственников являются истиной последней инстанции, а мои напоминают дёрганье балалаечника – если смотреть со спины?

Жена: - Голова разболелась жутко. Пойду прилягу. Если захочешь поужинать – найдешь что-нибудь в холодильнике, ладно?

Д-к Косяина: - Я хотел раскрыть тебе подоплеку и пересказать полностью сюжет будущей пьесы.

Жена: - В другой раз, хорошо? Ты знаешь, я на слух не воспринимаю. Напиши, а я потом прочту. Договорились?

Косяин: - Спрашивается, за что она опять так унизила нас? Обидно? Ещё как! Сидишь, насупился? Что теперь?  Не разговаривать с ней? Не напоминать больше о сценарии? Ей ведь только это и нужно: знай парень своё место. Ты – бездарность, жена всю совместную жизнь намекает тебе об этом. Без таланта, без денег, ты годен только для того, чтобы тебя выводили, как домашнего элитного щенка, на прогулку, и чтобы рядом с тобой ей не было стыдно.
   Раскрыть сюжет пьесы захотел? Раскрывают тайны, а ты давно не тайна для неё.
   Она отлично воспитала в себе вкус к материальным ценностям, а не к эфемерной духовности, которую потрогать руками нельзя, и на уши украшением не повесить.
    Жена должна блистать красотой и любоваться, а муж – ухаживать и натирать эту самую красоту до блеска, до появления возрастной гречки на её теле.

                Входит Рода, долго смотрит на д-ка Косяина, пытаясь угадать, что произошло в его отсутствие.

Рода: - Мы должны сейчас прийти к вам на чай.

Косяин: - Я помню.

Рода: - Я уже путаюсь: кто – мы, а кто – они? А здесь что случилось? Полаялись?

Косяин: - У неё голова болит. У него обида закипает. А у меня зреет убеждение, что эта парочка обречена на семейные страдания. Они ошибочно полагают, что их временные неурядицы – это ещё один шаг устремлённый к общечеловеческому счастью.

Рода: - Витиевато. Но суть уловить можно. Тебе кто так сильно опротивел: ты или жена?

Косяин: - Оба хороши. А иногда мне кажется, что и моё изощрённое молчание хуже его – двойника – оправдательной речи.

Рода: - Не расстраивайся. Мой тоже постоянно в чём-то оправдывается перед супругой. Давеча в баню с друзьями ходил в шахматы чуток поиграть. Вернулся бодрым, чистым, взлохмаченным и с лопнувшими в глазах капиллярами, вследствие сложных рокировок фигур. А утром звонит телефон. Супруга взяла трубку. В трубке мужской голос: «Как твой-то, нормально в баню сходил? Еле живым дотащили до подъезда. Ты уж извини, но баян ваш мы где-то потеряли. Зато наплясались  до упаду!» Где, в бане? Пляски под баян? Мой-то никогда не держал баян в руках. Явно мужик ошибся номером телефона. Но опять пришлось оправдываться: подушечки пальцев показывать, плечи, как снайпер операм, демонстрировать и объяснять, что с такими навыками игры на баяне в бане, как у моего, давно бы мехами себе яйца прищемил. Думаешь, поверила? А вот если бы в ухо заехал ей кулаком без объяснений, сразу бы поверила.

Косяин: - Женщин бить нельзя,… но надо.

Рода: - Идут. Легки на помине.

               
                Звонок в дверь.

                Д-к. Косяина уходит открывать дверь. Грохот в прихожей.

  Появляется из спальни недовольная жена д-ка Косяина.

Жена: - Я же просила! Что ты творишь? Всё мне на зло?!

Голос д-ка Косяина: - У нас радость неожиданная. Гости пришли, вешалку сломали.

Жена: - Какие ещё гости?

Голос д-ка Косяина: - Соседи.

Жена: - Соседи – не гости, соседи – убытки.


Косяин: - А я  этого откровения тогда не расслышал.

Рода: - Муж и жена – две сатаны, пара.

Косяин: - Я никогда так о соседях не говорил.

Рода: - Жена сказала твоими словами.

Косяин: - Я даже так не думал. Соседи – это, вообще, огромная, общечеловеческая радость. Придут в гости, сожрут недельный запас продуктов, сломают вешалку, испортят компьютер,  воздух и настроение. И радости хозяев нет предела. Но самая большая радость вменяется правилами этикета. Я должен улыбаться, умиляясь тому, как гости пытаются кокнуть мой любимый бокал, пять раз нечаянно уронив его на пол.

Рода: - Вспомнил! По поводу этикета: я в жизни ни разу не видел, как моя супруга ковыряется в носу. А вчера, то есть завтра, увидел. Сидит на горшке, одной рукой перелистывает журнал «О Кей!», а другой ввинчивает в ноздрю палец до второй фаланги.

Косяин: - Фу-у, мерзость!

Рода: - Да-а, приятного мало.

Косяин: - Мерзость – что ты подглядываешь в женском туалете. Страдалец, что ли?
Рода. Во-первых: туалет общий, семейный.
Во-вторых: прожив с ней тридцать лет, я вряд ли обнаружу что-то новое, кроме слизи на кале.
 В-третьих: если появляется возможность безнаказанно побывать в шкуре извращенца, почему бы и не воспользоваться? Ты-то не отказываешься?

 

Д-к Косяина: - Чего уж там? Проходите, гости дорогие, если совесть оставили в своём холодильнике.

                Входят в столовую д-ки Косяина и Роды, супруга Роды, одетая торжественно, лицо похоже на хищницу, рыбу-пиранью.


Супруга Роды: - Мы только что из ресторана, зашли к вам чаю попить.

Д-к Косяина: - Это понятно. Это на вас похоже. Это и беспокоит.



Косяин (обращаясь к Роде: - Врёт твоя?

Рода: - Не совсем?

Косяин: - Как это?

Рода: - В ресторане были. Но жрать охота – будто после  Бухенвальда.



Супруга д-ка Роды.(Берёт за руку жену): - А знаете,  кого мы там видели? (Затаила дыхание).

Д-к Косяина: - Знаем. К бабке не ходи. На первое – солянку, на второе – говядину в черносливе и утку по-Пекински. А запивали испанской Риохой 94-го года и Текилой.

Супруга д-ка Роды (Не обращая внимания на выпады Косяина): - Мы видели там жену Сергея, твоего двоюродного брата, дорогая. Она была не одна, со своим шефом. И ворковали они, как влюблённые голубки.

Д-к Косяина: - Требуется уточнение: как пьяные голубки. Потому что трезвой Ольгу давно никто не видел, а её шеф, как любой мужик, даже ворюга, подобный ему, трезвым без содрогания и отвращения по подчинённой и по касательной не смог бы чиркнуть взглядом.
Супруга Роды: - Они любовники? Только ты, дорогая, никому не говори, что мы их видели. Они нас там видели, сразу поймут, что это мы проболтались.



Косяин: - Странная женская логика: все должны знать, только никому не говорите, что все должны знать.

Рода: - Только меня не притягивай. Не надо. Для меня все эти сплетни – это стук снизу.

ЖенаКосяина: - Я давно знала про Ольгины гульбища. И брат – не дурак. Видит: там у неё срочная командировка с двумя мужиками на три ночи, здесь – приползла под утро. Постоянно ругаются, разговаривают друг с другом только матом. Природа наспех ей внешность слепила, а она, обидевшись, ещё и от ума отказалась. Видите ли, не может скрыть своего отвращения к Сергею. Гримасы корчит – ей это не сложно – передразнивает мужа. Однажды она нарвётся и огребёт по полной.

Д-к Роды: - А я, как увидел любовничков, сразу себе челюсть вывихнул. Подбородком чуть ключицу не проломил. Так  с разинутой пастью весь вечер и просидел. Салат во рту превратился в бесполезное ископаемое. Одну жидкость только мог заливать огромными дозами.

Д-к Косяина: - Милая, а у нас орешки с сухариками остались? Надо бы накрыть на стол гостям – с доброй вестью к нам пожаловали. Чай, не чаяли, что кроме чая ещё чавой-то перепадёт?
 
Супруга д-ка Роды: - Нет, спасибо, мы поужинали. А от чая не откажемся.



Рода: - Ты чего такой агрессивный был? Я, конечно, не подстрекатель, но на твоём месте я бы извинился.

Косяин: - Не агрессивный, а радостный. Забыл? Эта бодяга, с перемалыванием косточек, затянулась на полночи. Мы успели два раза напиться и проспаться. Какие трудновоспитуемые жёны нам позволили бы это сделать без повода? А?

Рода: - Ибо сказано: не попрекайте путников продуктами питания.

Косяин: - Ибо попрекаемые они уже спутницами своими за потребление спиртосодержащих продуктов.

Рода: - Жалко брата Серёжу.

Косяин: - И не говори: рогатят одного, а канители и радости хватает на всех.

Рода: - Жизненные цели становятся яснее, когда появляется повод напиться. Скажи, а ты какой кайф испытываешь, когда твой двойник напивается?

Косяин: - Великий! Великий русский оргазм! Пьют там, а отдаётся  здесь, хмелеют  здесь, а похмельем страдают  там!

Рода: - Теперь и я понимаю, почему сильны традиции народа – на могилки брызгать водкой.

Косяин: - Опять накаркал? (Указывает на троицу в хитонах. Те входят смиренно, неся наперевес посохи-кадуцеи). Сменщики явились.

Рода: - Нюх на дармовой алкоголь у них лучше, чем у собак.

Симон Зилот: - Сами вы – собаки, и порождение собак. Всё племя ваше - собачье!

Косяин: - Эй, бродячие мощи, вы что без разрешения в бутылку полезли? Драки захотели? Драки вы не увидите! Не успеете. А ну, быстро, как явились сюда, так отсюда и уявились!

Симон Зилот: - Я перед вами не должен отчитываться. (Обращается к спутникам). Ангелы, не слушайте собачий брех, делайте, что до-олжно.

Рода: - Сёма, а где сегодня Фома? Мы же с ним договорились, что отдежурим две смены.
 
Симон Зилот: - Фома пребывает в Иеромополисе. Занят капитальным ремонтом родового поместья. А вы, вообще, не из нашей епархии, и не имеете права здесь находиться!

Косяин: - Есть по этому поводу приказ или постановление? Покажи бумагу.

Симон Зилот: - В устной форме.

Рода: - Сёма, не будь наивен, как жёлтые разводы на розовых кальсонах своего папы. В устной форме эффектно можно только послать! Что Фома в прошлый раз с успехом и сделал, кстати. Я спросил Фому: «Симон  не будет против того, что мы ещё смену отдежурим?» Фома в устной форме постановил: «Ах, Симон Зилот? Да пошёл он!...»

Симон Зилот: - Ничего-о. Фоме припомнится, а вам зачтётся. Угольками потом с вами рассчитаемся!

Косяин: - А ты думаешь – мы к тебе спустимся?

Рода: - Размечтался, кочегар.

Симон Зилот: - Я затыкаю уши. Не хочу слышать ваше гавканье. (Оборачивается к ангелам). Дети мои, действуйте без рассусоливания. «Пост – сдал, пост –принял!» И я уйду. Здесь нет никакой возможности помолчать наедине с собой. На меня столько обязанностей возложено! А я топчусь, теряю время с двумя «недоразумениями» в Шеоле. Я бы давно с ними разделался. Но чего хочется – закон запрещает, а чего не хочется – вменяется в обязанность.

Косяин: - Вот и ступай в устной форме.

Рода: - Эх, Сёма, Сёма!  Надо было сперва тебе умудриться так сильно оскорбить работодателей, чтобы потом ещё сильнее на нас обидеться?

Симон Зилот: - Что вы мне зубы заговариваете? Мы все знаем ваши «сверхурочные». Я не допущу, чтобы какие-то «недоразумения» в моей епархии поощряли пьянство на рабочем месте.

Рода: - А ангелы пусть спиваются? Они ведь  не люди, да? Потом скажешь в своё оправдание: « На всё воля Божья. Господь дал, господь взял».

Косяин: - А мы Его безумства ещё и поощряем молитвами?

Симон Зилот: - Не лайте, собаки, на святое!  (Обращается к ангелам)  Ангелы, дети мои, уйдём отсюда, здесь Сатана крутит языки безумцам.

                Уходят.

Рода: - Слава Богу! И сегодня отстояли.

Косяин: - Привыкли мощеносцы на дармовщину: мы там мучаемся, пьём горькую, а они балдеют. Несправедливо. Надо жалобу накатать, призвать к ответу.

Рода: - Не ищите ответов у того, кто не задаётся вопросами.

Косяин: - Нет, что ни говори, а мне нравится моя работа.

Рода: - То есть?

Косяин: - В смысле – работать у себя ангелом-хранителем. Я готов пахать и в три смены. А что? Всегда рядом с собою, любимым, всегда на страже. Я знаю, что себя не обижу, подскажу – кому налить. У «костлявой» косу сопру своевременно, прикрою с тыла. Вот, сегодня по 375 граммов заработали. И это – правильно!

Рода: - Меня беспокоит твой альтруизм. С каждым днём ты становишься веселее. Нюхом чую, что подбираешься к какому-то событию, к отправной точке. Ты что-то хочешь изменить в своём прошлом? Поэтому мы и зависли здесь? Я прав? Согласен? А хочешь совет?

Косяин: - Я говорил тебе не раз: не оскорбляй меня своими умными советами. Я знаю, что я делаю, а если не знаю, то интуитивно предполагаю, что делаю правильно.


Д-к Косяина: - У меня сегодня весь вечер уши горят – поминает  кто-то недобрым словом. Успокаивает то, что ни у одного меня. У Серёги, верно, лицо полыхает, как пионерский костёр.

Жена: - Это мой брат. Я как хочу,  так и сужу о нём.Что говорит народ?  Народ говорит: если хочешь избавиться от проблем – выговори их.

Д-к Косяина: - А если хочешь рассмешить Господа – поделись своими планами.

Рода: - А если хочешь чаю – сиди и молчи в тряпочку, пока не прогнали.

Д-к Косяина: - А если нет сухариков, то, хотя бы, головку сахара к чаю наколоть.

Жена (Не обращает внимания на выпады Роды и Косявина, обращается к супруге Роды):

 - Ольга однажды мне сказала, что вышла замуж совсем не по любви. Когда познакомилась с Серёжкой, у него уже была машина. Родители его занимали значительные посты в городе.
А у неё кто родители? Пьянчужки, у станка всю жизнь. Конечно, ей хотелось пошиковать, пожить, как на картинках, покупаться в шоколаде. Куда бы она устроилась после института, если бы не мои дядька с тёткой? Мастером на стройку. А тут: Оленька – тебе квартира двухкомнатная, тебе – шуба норковая, вот тебе отдых в Греции и Испании.
    Жила с ним, «терпела», подарки принимала, стиснув зубы? И одаривала Серёжку выкидышами. Не было у них любви, и детей не могло быть. Я знаю, что братик мой – далеко не идеал. Тем не менее,  давно мог бы развестись с ней. Но любит. За что только её любить?

Супруга Роды: - Детей нет, и, по всей видимости, она не хочет себя обременять лишними заботами?

Жена: - Сколько денег вбухали! Вроде бы сделали всё: беременность протекала успешно. Только выноси ребёночка нормально. Нет, ей лучше, если выкидыш. Господу не угодно, видите ли! Отличная отговорка!

Рода: - Бабу – с возу, пока конь не сдох! Разведётся Серёга с ней – и кому она нужна в свои-то годы и со своей физиономией.

Д-к Косяина: - Уродись я с такою рожею, я бы надел на неё штаны.(Поёт).

Жена: - Вы уже пьёте?!

Рода: - Чаю никто не дал, пришлось водкой заменить.

Жена: - Незаметно-незаметно – уже полбутылки кончили!

Д-к Косяина: - Что интересно: мы трезвые, как стёклышки-ки. Одной бутылкой водки голову не обманешь.

Супруга: - А мы?

Д-к Косяина: - А вы – не стёклышки. Вы – брульянты наши чистой воды.

Рода: - Мы же не пьём, мы за Серёгу мстим. Обидно! Мужик любит, а его рогатят. Он тоже достоин нормальной, не рогатой жизни.

Д-к Косяина: - А ты не думал: почему-то, если живёшь в своё удовольствие, то умираешь к удовольствию других?

Д-к Роды: - Я так отвечу. Когда не-екогда, тогда и нечего, а когда есть чего, всё равно, не-екогда, поскольку нечего, когда есть чего, но не-екода.
Жена. Ну, конечно. Ещё говорят, что трезвые. От вас даже в трезвом состоянии удовольствий мало. А пьяные – дураки дураками!


Рода: - А Серёга-то развёлся?

Косяин: - Куда бы он делся? Ра-аз-вё-о-лся! Как только понял, что дороже всего нам обходится то, что больше всего нам в жизни не нужно – так сразу и развёлся!
 Потом ещё история была с СМС-ками, типа: «Я ушла, мне ничего не нужно, не ищи». Запуталась совсем. Серёга приезжал к нам, рыдал, как ребёнок, признавался, что ему никто больше не нужен, кроме неё. Да чего я пересказываю, ты же всё знаешь?

Рода: - Ничего я не знаю. Не хватало мне голову забивать проблемами твоих родственников. Достаточно того, что ты напридумывал. Мы втянуты в такие неприятности, что истинных размеров уже взглядом не охватить. Пока не поздно, надо выбираться, я уже не говорю – возвращаться. Выбираться! Есть ещё малюсенькая зацепка? Есть!
 
Косяин: - Я тебя не держу. Хочешь – возвращайся. Однако  почему-то ты изо дня в день меня изводишь нытьём, но остаёшься здесь?

Рода: - Я не скрывал, мне страшно. Я не знаю, в какое из времён я выскочу – настоящее, будущее, прошлое? Мы далеко ушли. Страшнее всего - неизвестность. С какой целью движемся по времени вспять, объясни?

Косяин: - Пытался и пытаюсь. Хотя вижу, что толку от этого мало. Ты ведь думаешь, что я здесь только из корыстных побуждений? Тебе привычней думать, что даже равенство и братство придумано в корыстных целях. А вот нет в моих желаниях никакой корысти. Не хочу я грабить банки, топтать врагов, используя алиби в полной мере.

Рода (Бурчит под нос): - Чудес не бывает.

Косяин: - Можешь представить – бывают. Например, ты – неизлечимое чудо! Чудо, которому я пытаюсь втемяшить в башку, что мы уже не в том возрасте, когда думают только о наживе. Счастье за счёт материального благополучия не обретёшь, им можно лишь временно заглушить тоску. А тоска почему-то с годами крепчает. Не знаешь, почему нам всё хуже и хуже? Иногда кажется, что уже хуже не бывает.

Рода: - Когда, всё-таки, бывает хуже, лучше думать, что хуже не бывает.

Косяин: - Видимо, давно когда-то, я совершил поступок, который определил всё моё дальнейшее отбывание в этой жизни. Пока не знаю, какой? Может быть, я просто нечаянно махнул рукой, а надо было смиренно их сложить на груди, может быть, где-то соврал или сказал лишнее, а надо было промолчать? Но с того момента незаметно во мне всё перевернулось, включилась какая-то программа, по самоуничтожению, что ли? Будто кто-то рубильник перевёл из плюса в минус.
    Некогда я был слабым вампиром с энергетикой матриархального типа. Подсасывал потихоньку у жены энергию, взамен оставляя ей право решать все семейные проблемы, и вдруг превратился в донора с энергией свободного типа, выражаясь твоим языком…

Рода: - Я никогда такой ерунды не говорил! Выговорить страшно – матриархальный, вампир, донор! Мне лепет склеротика понятней, чем твой хитромудрый язык. Самоуничтожение – понятно! С рубильником тоже можно разобраться.

Косяин: - Значит и остальное дойдёт, как до жирафа. Смотри на меня внимательно и читай по губам: у меня постепенно пропадает желание жить. Исчезает, осыпается струйками, как в песочных часах. С каждым днём я всё больше свыкаюсь с мыслью о смерти. И скоро эта мысль останется единственно верной.

Рода: - Ты на самоубийцу не похож.

Косяин: - Я не говорю о суициде. Только напомнил, что по неизвестной причине и в неизвестное время включилась программа самоуничтожения.
Рода. Всего-то? Из-за этого весь сыр-бор? Спешу тебя успокоить: нет такой программы и быть не может. Жизнь даёт нам одну надежду и одну программу – на выживание. В смысле – кто кого скорее выживет. Всё остальное – фантазии пьяного «недоразумения» в Шеоле.

Косяин: - В родовое проклятие ты веришь?

Рода: - Верю.

Косяин: - В жизнь после смерти? В потусторонние силы? Во второй спутник земли, в двойника планеты Земля, в бога? В апостолов, которых ты видишь во времени, повёрнутом вспять?

Рода: - Верю. Я во всё верю, что способствует моему выживанию и не загоняет меня в тоскливый тупик. Так мне удобней сосуществовать с непонятой мною природой вещей.
 
Косяин: - А я не могу. Мне надо знать.

Рода: - Хочешь знать – начни с рождения. Нет, даже с зачатия. Судя по твоей агрессивности и бездушию, тебя зачали в пробирке. Но так, как в те времена ещё не практиковалось пробирочное зачатие, тебя просто сделали на пьяной козе.

Косяин: - Не факт!

Рода: - Сейчас спросим. (Кричит) Эй, сменщики! Кто-нибудь присутствовал при зачатии?

                Выходит из глубины пожилой ангел-хранитель.


Пожилой: - Всё нормально. Зачат машинистом грузового состава 65-59,  в дальнейшем – отец, первого августа 1958 года. Хотя ни зачатия, ни ребёнка никто не ждал. У матери была надежда на выкидыш. Жрать было нечего. У родителей зафиксировано желание сделать аборт. Не осуществлено по случайному стечению обстоятельств. Шансы на выживание плода были один к сорока девяти. Беременность протекала тяжело, ягодичное предлежание плода. Ребёнок родился весом 4,5 кг и ростом 56 см.

Рода: - Знакомо. Слышал? Ты не только родился, но и зачат был вопреки. По всем показателям – полноценный выкидыш. В тебе, по определению, душа не должна была завязаться, не говоря уже о той единственной извилине, которой было тесно в черепной коробке. (Снова спрашивает Пожилого).  Случайно, не пинцетом доставали?

Пожилой: - Рождение было не случайным.

Рода: - Не ошибся?

Пожилой: - Нет. Рождение было предопределено.

Рода: - Обидно.

Косяин: - Я не понял: ты о себе, что ли, выспрашивал?

Рода: - С чего вдруг баня-то упала? О тебе, разумеется.
 
Косяин: - Мой ничего тебе не скажет. Не имеет судейских полномочий, без разрешения рта не раскроет.

Рода: - Твой ничего хорошего пока о тебе не сказал.

Косяин: - Истинно, истинно говорю: Никогда, ни о чём, ни у кого не проси – всё равно не дадут.

Рода: - Сейчас услышим. (Обращается к пожилому ангелу-хранителю) Мужчина, вы - чей сменщик, я имею ввиду – ангел-хранитель.

Пожилой: - Твой.

Рода: - А чего нам мозги пудрил? Зачат машини-истом, внепапочная бере-еменность?

Пожилой: - Ты спросил – я ответил. Так положено.

Рода: -  Речь-то ведь не обо мне шла?

Пожилой: - Мне какая разница – о ком речь? Ты спросил, я о тебе рассказал.

Косяин: - И проповеднику однажды придётся исповедаться.

Рода: - Меня оболгали!

Косяин: - Это большая радость. Если тебя оболгали, значит, ты кому-то ещё интересен.

Пожилой: - Мне можно сказать?

Рода: - Встревай!

Пожилой: - Мне кажется, что человек, с момента рождения и до смерти, обречён на одиночество. Между этими двумя безднами, притулившись на островке жизни, невозможно разгадать природу хандры. Хандра – грех. Лучше грехов не касаться. Грехи очень прилипчивы и, как у нас говорят, вонючи.

Косяин: - Да ладно! Только вонь верна человеку до конца, она сопровождает его даже после смерти.

Пожилой: - Вы всё время твердите о снедающей вас печали, но как-то странно, пытаясь отшутиться.

Косяин: - Не помню, кто из президентов сказал: «Шутовство, фиглярство, лицедейство – это всё сфера услуг.

Пожилой: - Тот, которого очень сильно хватит ишиас и сердечный недуг . Но он так не говорил. Он, отвечая на вопрос, сказал: «Работаю в сфере услуг». Президентом.

Косяин: - Значит, намеревался ответить полно. Воздуху в лёгких не хватило, мысль осталась недосказанной. Но мысль правдивая, потому что президент – заложник собственных амбиций. Иначе он о себе думать не мог.

Рода: - Правда теряет свою ценность, если её не с чем сравнивать. Но истинную цену имеет только она.

Косяин: - Стой! Помолчи чуток! Тут, сейчас «твой» проговорился, что президент от сердечного удара… того? Это правда, товарищ?

                Оба смотрят на Пожилого.

Пожилой: - Чужаку я могу не отвечать.

Косяин (К Роде): - Хорошо. Ты его спроси.

Рода: - А мне не интересно.

Косяин: - Как же так? Выпала редкая возможность узнать о будущем всей страны.

Рода: - Знать будущее – ещё тоскливее, чем ковыряться в прошлом. И вообще, я пьяный, я спать хочу.

Косяин: - Другого ответа я от тебя не ждал.

Рода: - Чего ты ещё хотел? Я и без того у тебя иду на поводу. Валандаюсь с тобой. Всё пытаюсь объяснить, косоголовому, что мы с тобой, действительно, здесь, в Шеоле, прозябаем двумя «недоразумениями». И никакие силы не позволят нам вмешаться и поменять что-то в прошлом. Ты слишком слаб и немощен, чтобы изменить прошлое.

Косяин: - Но согласись, что такая возможность не исключена?

Рода: - Исключена. Уже потому исключена, что ты живёшь, прикрываясь иллюзиями. А иллюзии – все в сослагательном наклонении, совместить их с прошлым нельзя. По крайней мере – тебе. Если ты даже своей семьёй управлять не можешь. Вернее, ты способен управлять ровно настолько, насколько тобой управляет жена. Тебе так жить не удобно, но привычно.
 Ты послушно внимаешь всем капризам жены, чтобы избегать слёз и скандалов, а внутри тебя кипят дух противоречия и обида. С такой психопатно-интеллектуальной оснасткой, неподготовленностью вряд ли что-то можно поменять в прошлом. Можно сделать только хуже.

Косяин: - Достаточно. С каким же удовольствием ты копаешься в моём грязном белье!

Рода: - И в грязном белье оставляют много ценных вещей. Мне-то видней со стороны, у меня выбор больше – фантазировать, угадывать, очаровываться твоими поступками в прошлом. Твоё прошлое – такая же тайна для меня, как моё будущее. Посмотри на себя. Хорош? Хо-ро-ош! (Смотрят на д-ка Косяина).


Д-к Косяина: - Ну, да! Выпили. И что из того?

Жена: - Ты обещал, что напиваться не будешь. Опять врал? Я же о твоём здоровье беспокоюсь. Что за необходимость напиваться? Ты – просто слабый человек. Только рюмку выпиваешь, тебя сразу срывает: надо, ещё надо! Пока весь алкоголь, что стоит на столе, не выпьешь – не успокоишься. Ой, уйди, не дыши на меня. Противно смотреть.


Рода; - Пока ты сидишь потупившись, и соглашаешься с женой во всём, мы займёмся сурдопереводом, озвучим твои мысли, так сказать:
    «Да, напился! И ещё напьюсь, потому что жить я не хочу. У меня желание жить равно нолю. Я бы с удовольствием сейчас сдох, как собака. Как я устал! Даже водка не помогает. Смерть – единственное избавление от одиночества. А я так одинок. Сокровенная мечта – уйти от всех, спрятаться в тайге и скоротать, нет, докоротать время, отпущенное мне в этом мире. Мне плохо. Я самый несчастный человечище. Я за жизнь не сделал ни одного правильного выбора. Я ошибся с выбором друзей, я ошибся с выбором жены, я сам – сплошная ошибка.
 А как я ненавижу родственников жены? Все они лицемеры, корыстолюбцы, завистники. Себя считают правдолюбцами. Их правда – не более, чем самообман, заквашенный на эгоизме. Одной правды на всех не бывает. Моя правда – отрицание их правды. Как далеки от истины те, кто считает её непоколебимой».    
    Ну, и так далее… Добавим немного философичности: суть твоего внутреннего монолога будет просматриваться ещё лучше. Я прав?

Пожилой: - В общих чертах – да!

Рода: - Не тебя спрашиваю. И я не о себе говорил.

Пожилой: - Почудилось, наверно, опять? Простите.

Косяин: - Ты так быстро меняешь своё мнение, что вирус истины не успевает приспособиться к тебе.

Пожилой: - Это - вы мне?

Косяин (С иронией): - В общих чертах – да. А конкретнее хотел узнать: как сильно может влиять ангел-хранитель на своего подопечного? Умеет ли вовремя закрыть ему рот, чтобы увести от летального исхода? Что скрывать, ведь из ста несчастных случаев 99 происходят по вине длинного языка и коротких мозгов.
 Мы не отдаём отчёта своим словам, и погаными своими речами вымаливаем у Всевышнего беду. И только один несчастный случай происходит по причине нашего упорного, необдуманного молчания. И, как правило, этот несчастный случай – самый несчастный.

Рода.(Сквозь сон): - Я не помню, чтобы несчастья происходили по умолчанию.

Косяин: - А тебе и не дано помнить, поскольку этот случай будет у тебя единственным, то есть – последним. Молиться и извиняться за тебя уже будут другие.

Пожилой: - Зря вы так грубо. Ваш друг вас не слышит, он уже спит.
       Рода, д-к Роды лежат возле ног д-ка Косяина.


        Появляется второй сменщик. Скромно садится возле д-ка Косяина, который дремлет на диване перед телевизором.


Д-к Косяина  (бубнит под нос): - Организмом припав к алкоголю,
                Облегчаю я спазмы души.
                В это время ест кто-то суши:
                Ах  ты, доля, японская доля!


                Пауза.

                Маленький, рыжий и Вовой зовут,
                Что за напасти на нашу страну?


                Пауза.


                Благонамеренный и грустный анекдот –
                Один и тот же мерин нас пасёт.



Косяин  (комментирует двойника): - Я помню, что мне привиделось. Всё сказанное не имело никакого отношения к видениям. Эти видения с назойливым постоянством одолевали меня. Я еду на автомобиле со скоростью 140 – 150 км/час. По крайней мере, так показывает спидометр.
 Сумерки. Глаза устали. Вдруг перед машиной возникают лошади. Я едва успеваю проскочить между ними. Вижу в зеркале заднего вида, как нескончаемый табун лошадей переходит трассу. Почему-то я знаю, что это предупреждение, что дальше для меня дороги нет. Но я продолжаю давить на газ. Я тороплюсь. До гостиницы, в которой я забронировал номер, ещё 200 км. Кстати, командировки мои были пустыми, я так с отцами города ни о чём и не договорился.
    Я мчусь по трассе, управляя одной рукой, а в правой держу мобильник. «Солнышко моё,- обращаюсь я к жене, когда дозваниваюсь до дома,- у меня всё хорошо! Как доеду до гостиницы, сразу «отзвонюсь». Вы без меня не скучайте».
    Через три минуты свет фар выхватывает огромное перевёрнутое ведро. Я стремительно соображаю: откуда на трассе может оказаться ведро? Дальнобойщики потеряли? С поста ГАИ  кто-то, таким образом  дисциплинирует водителей?
    Пытаюсь объехать ведро слева, выскакиваю на разделительную полосу, колёса закусывает на обочине, и машину по большой дуге выносит вправо, в кювет. Затем меня догоняет груженый КАМАЗ, бьёт со всей дури в багажник, автомобиль взлетает с трассы, в воздухе переворачивается и  крышей падает на бетонный столб, вкопанный неизвестно кем и почему в яму  глубиной четыре метра. Я отчётливо вижу и столб, и яму, и проплешины среди кустарника. Картинка перевёрнута, но детали прорисованы до мелочей.
    Не перевёрнуто только твоё лицо. Я так же отчётливо обоняю запах твоего тела. Так пахнет недельной давности церковное масло «Фавор» и старики, страдающие недержанием мочи.
    Ты кричишь: «Крадоре желизефа гососиля фиси!» Ты закрываешь меня своим телом. Я ощущаю сильный удар, но удар будто отношения ко мне не имеет.
    Я выползаю через проём передней двери, стучу ладонями по траве, пытаясь отыскать телефон. Вижу, как быстро вращаются передние колёса машины, и думаю: машина на ходу, я ещё смогу на ней ездить. Затем вспыхивает яркий свет, я слышу голоса, один из них  восторженно восклицает: «Трупики, трупики!» «Какие трупики?! – кричу я в ответ гаишникам, пробивая стену света. – Я жив!»
    «Смотрите – живой! – удивляется тот же голос.- Скорая помощь нужна? Конечно, нужна:  от машины ничего не осталось!»
    «Нет, не нужна! У меня ни одной царапины!»
    «Нужна! Не было царапин – нарисуем!»
    «Нет, нет и нет!» - говорю я. Но, как позже выясняется, ничего такого я не говорил. Я повторял только одну фразу: «Крадоре жемизефа гососиля фиси».
    Кра-до-ре-же-ми-зе-фа-го-со-си-ля-фи-си – рычу я, точно «латинос».
    Во рту становится сладко, потом кисло, потом солёность густеет и превращается в горечь, горечь сменяется жгучим огнём, во рту холодеет и с пресным сгустком слюны рот начинает неметь.
    «Крадоре жемизефа гососиля фиси»- говорю я, и меня все понимают. Потому что это - простой, детский язык. Каждый цвет озвучен, каждый звук имеет вкус. В спектре красного – это сладкая нота «до», оранжевого – кисловатая «ре»… Но только каждый – отдельно. Вкупе - нельзя, вкупе – ярко-белая смерть. Онемение.
    Я правильно понял и запомнил твой крик? (Обращается к ангелу-хранителю).

                Сменщик едва заметно дрогнул, но к Косяину не обернулся.

Косяин: - Крадоре жемизефа гососиля фиси – с того момента начался обратный отчёт?

                (Сменщику не отрывает взгляда от двойника Косяина).

Сменщик: - В тот день тебе был дан ещё один шанс. Увы, не мной. Ты считал его ещё одним днём своего рождения.
 
Косяин: - В таком случае, почему эти видения преследуют меня постоянно? Почему после каждого ведического сна меня допекают неприятности? Почему жить мне муторно? Почему жизнь превращается в сплошные «почему» и «за что»?

Сменщик, (не отрываясь): - Потому что каждый действует в границах данной ему милости. Я есть, чтобы оберегать тебя, ты – искать ответы на глупые вопросы. Но оба мы – в одной безграничной любви. И это – великая милость, данная нам в награду. Заслужи её и ты ответишь на все вопросы. Заслужи её  и ты поймёшь, что умение любить всех, как себя – высшее благо и душевное отдохновение, маковое зёрнышко Великой,  Божественной любви, на губах.

Косяин: - Я ничего не забыл. Ты думал, что я спал? Я помню каждое слово. Но они путались с моим воспалённым воображением. Это ты сказал или я подумал: «Только терпение может возродить любовь, а любовь, как молитва,  сильнее бога?»

Сменщик: - И эту жизнь посчастливилось бы прожить незамеченным.

Косяин: - Значит, всё-таки, ты!

Сменщик: - Нет. Я не даю советов. Это за границей приличия. Ты говорил: «Нельзя никого оскорблять своими советами».

Косяин: - «Если хочешь обнародовать собственную глупость и нажить врага, дай  ему умный совет. Что ты не посоветуешь, ты уже выдашь себя с головой!» Помню, и это помню. Самый важный совет – никому, никогда, ничего не советуй.
    Мнимое право – обременять советами других – отвоевал тот себялюбивый дурак, который считает, что наделён властью, но который больше других нуждается в советах.
    Некоторых сводит с ума, разлагает депрессией то обстоятельство, что их советы перестают воспринимать серьёзно и, тем самым, посягают на власть советчика. Нет власти – нет советов.  (Трясёт головой, трёт глаза.). О чём это я? Сплю уже?
Сменщик. Продолжай, говори о себе. Твои слова: « Это тебя успокаивает, а других не обижает».

Косяин: - Я – сирин или сириец. Первый раз я родился в Сирии, во времена ожидания Великого пророка. Но об этом я не хочу рассказывать.  Так же, как о втором и третьем рождении.
    В четвёртый раз я родился при Советской Власти. Мы тогда все рождались врагами социализма  только потому, что тот строй казался не настоящим, не надолго, существовавший, как бы, понарошку.
    Социализм – это уныло-плановое, вялотекущее мероприятие, где всем  неплохо, от того что всем нехорошо. Социализм больше всего боялся  то, чем прикрывался и хвастался – революцией.
    Но нас тот строй научил важному – быть умными приспособленцами, конформистами. И любой другой строй нам уже был не страшен. (Вздрагивает. Сквозь дремоту пьяно икает). За 70 лет все устали от однотонности. Всем захотелось какой-нибудь анархии, пусть даже  через кровь. Анархия – разгул равенства и братства!...

     Засопел, повалился на бок и отключился. Ноги чиркнули «ножницы» в воздухе и с грохотом опустились на пол.

            
                Вздрогнула жена.


Жена: - Что это было?

Супруга: - А что?

Жена: - Звон.

Супруга; - Наши мужики звенят. У них хорошо поставленный храп – со звоном. Врать и храпеть они умеют. Врут со свистом, храпят со звоном.

Жена: - Делай скидку на возраст.

Супруга: - Пробовала. Ты знаешь,  лучше не стало ни мне, ни моему … колдырщику. С каждым днём всё хуже. Я делаю скидки, а у него всё больше сносит крышу. Ворчит, огрызается, любое замечание воспринимает в штыки.

Жена: - Ты словно о моём говоришь.

Супруга: - Оба одинаковы с лица. Оба в поиске какой-то отправной точки, тачки. Не поняла. Но, как говорится, «а мальчишкам, дуракам - толстой палкой по бокам!»

Жена: - Ты что-то знаешь о моём муже?

Супруга; - Да всё знаю – не секрет. Нет, нет, ты неправильно подумала. У нас ничего не было и быть не могло. Упаси и избавь! Просто, я знаю о них много потому, что мой – растяпа, рассеянный пофигист, как он говорит о себе. Однажды он записи и «схемку» на столе оставил. Ну, в общем, я позаимствовала у него.
    Давай, я тебе, лучше, продемонстрирую. Мы возьмём два зеркальца, поставим под углом 88 градусов, а дальше всё сама увидишь. Я каждый раз это проделываю, вот уже  около месяца. Интересные подробности открываются с красочными деталями.

Жена: - Зимой? Краски? Невозможно. У нас же зимой утро не наступает никогда. День начинается с сумерек и через пять часов превращается в ночь.

Супруга: - Интересное замечание. Теперь мне представляется, что времена года тоже влияют на зеркальные двери.


            Расставляют зеркала. Садятся, несколько секунд наблюдают за отражением. Жена широко раскрывает глаза, с удивлением смотрит на супругу.


Супруга: - Не удивляйся. Наши мужья уже здесь. Правда, попали сюда немного позже. И у них произошёл какой-то сбой. Я ещё до конца не поняла. Но выйти отсюда они не могут или не хотят. В отличие от них – у нас есть такая возможность. Ну, и как тебе?
   
Жена: - Пока в столбняке. Парализована. (Задумчиво). Эликсир молодости? Время движется в обратную сторону, я правильно поняла? Мой муж лежал на спине, храпел. Вот, я подошла перевернула его на правый бок, он снова сваливается на спину, я переворачиваю его на левый: всё с точностью до наоборот. А рядом с нашими мужиками, я так понимаю, спят наши мужья? Глупый вопрос - какие из них более настоящие?

Супруга: - Ответный глупый вопрос: а из нас – кто настоящие? Я много раз заходила в эти двери. Ты выйдешь на кухню, я зеркало разверну быстренько, а другое у меня всегда с собой, и наблюдаю, слежу за теми, за другими нашими мужиками. Благо, ни те, ни эти нас не видят, хоть закричись, хоть скалкой им по темячку – со всей силы.

Жена: - А они… они - давно? Они всё это время за нами следили?

Супруга: - А какое, такое время они могли за нами следить? Мы-то ведь теперь знаем, что только в будущем они будут за нами наблюдать. А предупреждённая жена – это хорошо вооружённая жена. Или я не права?

Жена: - Слава богу, что хоть мысли не читают!


                Появляется троица в хламидах. Пожилой апостол Яков-младший, ангелы хранители – негритянка и молодой, светловолосый.


Молодой: - А вот и ошибаетесь, девчонки. Ваши мысли – раскрытый букварь.

Супруга: - Сменщики явились. Мой – вот этот балабол, а твоя – афророссиянка. Разводящий – Яша-младший. Прошу любить и жаловаться.

Жена: - Здравствуйте.

Молодой: - Спокойной ночи.

Негритянка (обращается к жене): - Я тебе не нравлюсь? Ты смотришь, будто на себя в зеркало после пожара. Каждый человек имеет того ангела-хранителя, которого он заслужил в прошлой жизни.

Супруга: - А я в прошлой жизни была, наверно, конюхом или, вообще, конём с яйцами. Посмотрите на этого дебильного юношу с лицом, напоминающим нетрадиционную лексику.

Молодой: - Эй! Полегче на поворотах! А то…

Супруга: - А то – что?

Молодой: - Вдую и зачнёшь во сне от святого духа.

Супруга: - Напугали бабу духом. Нас этим не застращаешь.  Сперва вдувалку покажи! Мы посмеёмся, а потом решим общим собранием: исключить тебя из передовиков «вдувальщиков» или поставить на вид? Есть что ставить на вид?

Молодой: - С тобой невозможно культурно разговаривать.

Супруга: - А с нами не нужно разговаривать, нас надо силой брать, нахрапом, пока мужики храпят.

Молодой, (отвернувшись к  Якову-младшему): - Я же говорил: бабы – бесовское отродье.

Супруга: - Ох, ох, бисексуал. Познал беса, если уже начинаешь сравнивать?

Молодой: - Я очень вас прошу: поменяйте мне подопечную. На эту женщину просто взирать – уже вселенский грех. Избавьте меня! Или я когда-нибудь недобросовестно отнесусь к своим обязанностям, или не услежу за ней специально.

Яков-младший: - А что?! Мне нравится, как вы грызётесь. Весело, два притопа, три прихлопа. Хоть какая-то канитель.

Жена: - Вы извините мою подругу. На самом деле она - хороший человек.  Это, наверно, первый срыв?
 
Яков-младший: - Хотите сказать:  крышку выбило? Допускаем. На неё похоже. Вот, давеча, сидим спокойно, самогон варим. Вдруг она врывается и орёт: «Люди к вам заходят и не выходят! Куда трупы зарываете?!»
    Какие трупы? Добровольно к нам идут люди. Только мелочные подозрения и способны к апломбу.

Супруга: - Ну, так скажешь, словно в лужу… У меня здесь тройная, четверная нагрузка. Приходится следить за супругом, за молодым балаболом, за фантомом супруга и за его старым сменщиком. Некогда привести себя в порядок. Я на маникюре месяц не была, а у меня от невроза ногти расслаиваются.

Яков-младший: - Кто вас просил тянуть на себя все одеяла? Наблюдали бы только за собою – вам достаточно.

Супруга: - Не могу. Природа не позволяет и подсказывает, что за вами всеми глаз да глаз нужен. Для вас, походя принять на грудь пол литру, что чихнуть в сторону. А страдает мой супруг. У него печень увеличена на  четыре пальца, билирубин зашкаливает. Он продолжает пить, вы продолжаете потакать.

Яков-младший: - Мы всего лишь бездействуем. У нас практика невмешательства,.. женщина!

Молодой, обращаясь к супруге: - Да ты признайся Якову, что тебе от мужика только материальные блага нужны. Отсюда и непомерная забота о его здоровье.  Я как-то уже читал у вас плакаты-агитки: «Трезвость – норма жизни!» И нормировщицы поджидают своих мужей дома со скалками в руках.

Супруга: - Не спорь со мной, мальчишка!

                Вдруг шевелится Рода и сквозь сон бубнит.

Рода: - Спорить с супругой надо. Но так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

Супруга: - Правильно, милый. И с мужем спорить надо, но так, чтобы тебе было мучительно больно за бесцельно прожитые годы без меня.

Косяин (сквозь сон): - Что лучше – жена или водка? Жена! Потому что, если водка вдруг закончится, жена может сходить ещё за одной. А если жена закончится?

Рода: - Будет повод напиться ещё.

Супруга: - Вот, видите, уважаемые, что вы вытворяете с нашими мужьями?

Жена: - Я сплю? Ущипните меня! Я считала тебя интеллигентной, воспитанной соседкой. А ты, как базарная кума, споришь с мужчинами, чего-то пытаешься им доказать. Разве это не ниже твоего достоинства?

Супруга: - Я и есть – воспитанная в духе марксизма-оленизма. Их-то дух слаб и вонюч. Чуешь?

Молодой:        - Я смотрю на вас и удивляюсь:
                Где вы, бабы, до меня валялись,
                С кем иным вы, без меня, пардон,
                Лопали тройной одеколон? 
                А они мне отвечают хором:
                Там же, где ты плакал – под забором!
                Мятый, утомлённый, пьяный в сраку,
                Всё просил своду дать Ираку,
                Мы готовы были «дать» Ираку уж,
                Да обиделся товарищ Буш».

Супруга: - Вот – прямое доказательство!

Рода, встрепенувшись: - Чего-то жалко мне себя!
                Опять, наверно, переел?

Молодой:        - Не без гордости он как-то замечает,
                Что жена ему не изменяет.
                Только в дом войдёт, она его с порога
                Называет ласково «козлом безрогим».


Супруга: - Понесло мальчонку! Как в попу раненный – с двумя «н» - сейчас будет рифмовать всё, что под руку попадётся. Это он так, своеобразно  защищается. Думает, что умно-о. А на самом деле, ну, ты в курсе – с чем рифмуется слово «умно».

Молодой:        - Ей слово «попа» не по нраву.
                И не приемлет дружный смех.
                Она пьёт дружбу, как отраву,
                И посылает в попу всех.

Супруга: - А желчи-то сколько!

Молодой:        - А, может быть, она была бы и умна,
                Коль не было б в ней столько желчи и дерьма.
                Но на поверке выяснилось: дело в том,
                Что мозг её питается лишь желчью и дерьмом.

Жена: - По-моему, он сейчас нас забьёт своим буйным интеллектом? Молодой и умный, как депутат Госдумы.

Молодой:         - Чем больше я гляжу на депутатов оптом,
                Тем чаще убиваюсь по несостоявшимся абортам.

Супруга: - Он переболтать меня решил. Наивный. Чешет языком всё подряд, что в голову стукнет. Лишь бы говорить.

Молодой:        - Ну и что, что чешется. Могу вам так сказать:
                Если чешется, то, значит, есть что почесать.

Супруга: - Да, конечно, мы в курсе: всё, что осталось – это длинный твой язык и членская книжка быка-производителя на пенсии.

Жена: - По-моему, замолчал. Надо же: торнадо пронеслось по Первомайской демонстрации!

Молодой:        - А сама я, девки, как стихия
                И пишу такие же стихи я.
                Правда, у поэзии нет лоска –
                Правда жизни задолбала в доску!

Жена: - Лучше – молчать, не реагировать. Молчим все!

Яков-младший: - А что?! Мне нравится. Хоть какая-то канитель! Один – один!

Супруга: - Мужики – хорошие приспособленцы. Им дай в зубы свисток, в руки – молоток: они и рады стараться – судить всех подряд! Лишь бы не работать! Время  не имеет значения. Они жируют одинаково – что при нормальном течении времени, что во времени, повёрнутом вспять.

Молодой:        - Такими больными руками
                Нельзя не стирать и не мыть,
                Но можно такими руками
                Родного супруга доить.

Яков-младший: - Помолчи! Какую  такую «вспять» вы имели ввиду, женщина?

Молодой:        - Добрею в туалете быстро,
                Наверно все обиды высрал?

Яков-младший: - Да заткнись ты, наконец! Дамочка, не отвлекайтесь: какая, такая «вспять»? Я не понял.

Супруга: - Не прикидывайся дохлым бараном, мусью. Всё-то ты знаешь.

Молодой:        - А сын опять, наверно, титьку просит:
                И где его, студента, черти носят?

Хором: - Ну, ты достал!

Молодой: - А что? Всем нравится. Хоть какая-то канитель?

Яков-младший: - Так что там у вас про «вспять»?

Супруга: - Время у вас здесь повёрнуто в обратную сторону.

Жена: - И запах очень странный. Пахнет армией немецко-фашистских захватчиков.

Супруга: - Они свиным салом сапоги натирали.

Яков-младший: - Странные существа эти женщины. Ни для кого не пахнет – никто и не нюхает. А эти – сперва нюхают, потом озираются. И ведь никто, кроме женщин, так не бравирует своими познаниями о запахах. Если вы думаете, что мы ничего не знаем про запах, то вы глубоко заблуждаетесь. Нюхать мы, конечно,  не нюхаем. По статусу не позволительно, но научные труды регулярно перечитываем. Например: «Вонь, как составляющая благоухания» - очень интересная монография. Или «Подпольный дурман. Мифы и легенды о мокрых заборах». Академическое издание 47-го Архиерейского Собора.

Жена: - Не было никогда такого Собора.

Яков-младший: - Как «не было», если издание есть?

Жена: - Ну, значит, ещё будет. А вот немецко-фашистские захватчики уже топтались у Москвы.

Яков-младший: - А вот немецко-фашистских захватчиков никогда не было.

Супруга: - Я же говорила, что дохлым бараном прикидывается. (К Якову-младшему). Сам-то понял, что сказал? «Захватчиков никогда не было!» А монголо-татарское иго?

Яков-младший: - Вас всё время кто-то через дефиску захватывает.

Супруга: - Ладно. А Наполеон, а большевики? Что, съел? У вас здесь, у всех, мозги набекрень, живёте тупым выводком вспять, в нереальном мире.
               
Яков-младший: - Это вы живёте там нереально, а мы со временем дружим. Умницы какие: лечить нас вздумали!

Молодой:        - Литературов потому я столько прочитала,
                Что стать преподавателем мечтала.

Ангел-негритянка: - А я вот думаю, что женская половина – эта лучшая половина… стариков и детей. Что бы вы не говорили!

Яков-младший: - Сомневаюсь. Опыт подсказывает, что черепа у них маленькие и сознание не умещается в голове.

Молодой: - Ещё они врут непринуждённо. Непринуждённая ложь женщин принуждает лгать мужчин.


 Сменщик отходит от спящего Косяина. Таращит глаза на апостола Якова-младшего.



Яков-младший (В сторону пожилого): - А ещё они нюхают.

Сменщик: - Я не понял? Что, среди вас я один умный? Почему вы меня оскорбляете?

Яков-младший: - И не думали, что в тебя отлетит.

Сменщик: - Вы клевещете на жену моего подопечного. Значит, клевещете и на него. А если – на него, то и я оскорблён автоматически вашей заботой.

            Пожилой вываливается из-за спины Сменщика.

Пожилой: - За женщин принято бить стоя! Иди ко мне, пузырёк с соплями! (Показывает на Молодого).

Молодой: - Вообще-то я – ангел-хранитель у женщины, у супруги Роды, сам наполовину такой. Так что, по протоколу любое насилие надо мной квалифицируется как изнасилование.

               Оба сменщика смотрят на апостола Якова-младшего.

Пожилой: - Ты тоже блещешь голубизной?

Яков-младший: - Что?! Молчать, пьяные рожи! Кто я такой?! Сейчас я в профиль к вам встану, вы сразу припотеете! Я – разводящий!

Сменщик: - А я – заводящий за угол. Пошли?

Яков-младший: - Не пойду! Не по ранжиру! У вас глаза алчные! Вдруг бить начнёте. А я из-за баб страдать не хочу!

Супруга (всплескивает руками): - Смотрите, люди добрые! Весь мир страдает, а он не хочет! Не было ещё такого случая, чтобы из-за баб морды не шлифовали!

Жена: - Подруга, уймись! Наш бронепоезд стоит на запасном пути!

Супруга: - Не хочу! Не буду! Мальчишки, приступайте к насилию! Ничего не могу поделать с собою! Каждое моё появление здесь заканчивается традиционным мордобоем! Как думаешь: это потому, что я такая привлекательная или так дураки проявляются – в сравнении с моей скромностью?

Жена: - Если у тебя свербит в одном месте, то не обязательно чесать и расцарапывать до крови других!



                Сцена 3.



   Д-к Косяина и жена сидят на диване, смотрят телевизор. Она положила голову на плечо д-ку Косяина.

Жена: - Милый, что у нас сегодня по плану?

Д-к Косяина: Еда: завтрак, обед и ужин. Остальное – вольные вариации на темы: телевизор и телефон.

Жена: - Фу, какой ты скучный, аморфный! Нет в тебе полёта фантазии. Опять весь выходной – возле телевизора? Давай, сходим – ну, не знаю – в гости, в музей живописи?

Д-к Косяина: - Выключи телевизор и смотри на «Чёрный квадрат» Малевича. Надоест Малевич, включи телевизор и общайся с родственниками. У нас 60 программ: можно найти канал «В мире животных», «Энималс», «Домашний» - на худой конец.

Жена: - Не начинай! Я тоже могу огрызаться.

Д-к Косяина: - Кстати, где у нас кот? Опять всю ночь орал. У него время кладки яиц? Так он кастрированный кот. Не понимаю. Орёт по ночам до блевоты, спать не даёт. Чувствует себя безнаказанным? Милая, позови кота, я его пну!

Жена: - Ты лучше спроси: где у нас дети?

Д-к Косяина: - Да. Где у нас дети?

Жена: - Спят.
 
Д-к Косяина: - Я и не сомневался. Дети спят, кот охрип, жена в искусство ударилась. Нечего сказать – хорошенькое утро!

Жена: - Почти полдень.

Д-к Косяина: - Что ты такое говоришь? Полдень? Пытаешься напугать? Завтрак мы уже проспали? Не выйдет!  Еда – дело святое. Хочешь, чтобы народ любил свою королеву – накорми его.
    Ещё в древнем Египте цари преломляли хлеб и передавали жрецам, а те, в свою очередь, раздавали народу – все были сыты!

Жена: - Жрец – это от слова жрать, конечно?

Д-к Косяина: - Если рассматривать с высоты «гармонии» - да!  Всё правильно и удивительно красиво в нашем животном мире: и брачные игры сохатых, и сезонные миграции птиц, и копчёные рёбрышки и крылышки тех, других и третьих.

Жена: - Последнее время, кроме еды, ты ни о чём не можешь говорить.

Д-к Косяина: - Меня только после сытного обеда посещают томные мысли о диете. А до обеда я едва буквы выговариваю: как-то слабо, обессилено.

Жена: - Риторики у тебя не хватает. Потерял ты умение о простых вещах говорить красиво, плыть в океане красок.

Д-к Косяина: - Исключить риторику: и океан – одно огромное Н2О.

Жена: - А, может быть, в Москву съездим, развеемся. Сходим в театр, на выставки, по магазинам пробежимся?

Д-к Косяина: - Москва похожа на пиццу: на тонком слое коренных интеллигентов огромным, толстым месивом запеклись отходы провинциальной кухни. Совсем не аппетитно разглядывать коросту «столичности» на деревенских рожах «москвичей» Там ведь все – хищники. Едва шевельнулся – уже распознан, как продукт питания.

Жена: - Понятно. Запеканку будешь?

Д-к Косяина: - Буду!

Жена: - Нету! Что ещё будешь?

Д-к Косяина: - А что ещё осталось от того, чего нету?

Жена: - Вот! Не стесняйся, бери, жри мацу, басурманин!

Д-к Косяина: - Ласковая моя, нежная. Твоя щедрая забота о муже граничит с расточительством. Короче, жрать давай,  пожалуйста!

Жена: - А в театр сходим?

Д-к Косяина: - Сперва накорми, а потом требуй к себе внимания.

Жена: - Мне нужен конкретный ответ.

Д-к Косяина: - Ты опять в принудительном порядке требуешь от меня добровольного раскаяния? Я уже чувствую у себя на горле эти сильные руки слабого пола.

Жена: - Не хочешь отвечать, тогда проси у меня прощения.

Д-к Косяина: - Можно нескромный вопрос: «За что?»

Жена: - А ты, прямо, такой дебил, что сам не можешь придумать: «За что?»

                Д-к Косяина резко отстраняется от жены.

Д-к Косяина: - Ну, извините, коли что не так!

Жена испуганно: - Ты… ты воздух испортил?

Д-к Косяина: - Нет. Не успел. Мысли о мести как-то ещё не возникли.

Жена: - Тогда улыбайся и не шевелись.

Д-к Косяина. У меня уже рондоли изъедены улыбкой.

Жена. Кто улыбается – тому счастье прёт.


                Д-к Косяина снова обнимает жену.


Д-к Косяина. Счастье? Х-м. Счастье – это заниматься  своим любимым делом. Счастье – когда все вокруг понимают, на сколько велико и значимо твоё любимое занятие. И поощряют это самое безделье. А ты лежишь, ковыряешься в носу и ощущаешь, как счастье растекается у тебя по телу.
    Нет, мы жрать-то сегодня будем?

Жена. Интересно, сколько ты можешь терпеть, и сколько можешь продержаться без еды?

Д-к Косяина. Продержаться или стерпеть? Это разные состояния. Терпеть твоё занудство, сударыня, я могу долго, но относительно того времени, которое отпущено мне продержаться, пока я не лопнул от злости. А лопну от злости я с минуты на минуту.

Жена. Сытый зверь всегда печален, а голодный - зол. Лучше договариваться со злым, чем с печальным. Ты попросишь у меня прощения и пообещаешь сводить в театр, а я тебя покормлю – так и быть! Обмен равнозначный: хлеб – на зрелища.

Д-к Косяина. Или зрелищные хлеба – на хлебное зрелище?

   Просыпается Косяин, потягивается, подходит к Сменщику, который тоже дремлет.

Косяин. Что произошло? Кого посадили, пока мы почивали? Впрочем, что я спрашиваю, идиот, и без того всё известно: жена продолжает требовать к себе внимания и денег, а я прошу для себя покоя. И так, изо дня в день,  четверть века. Забыл, дети уже подросли, и жена денег требует в три раза больше  на лекарства.

Сменщик. Нет. Жена в театр просится. Такие мы теперь эстеты.

Косяин. Театр – это тоже завуалированное требование денег. Жена – цельная натура.
 Она  вся - сплошная жажда денег. Отдых, здоровье, труд, любовь, скандалы, слёзы, обмороки, ужимки, мечты о счастье, просто мечты  и просто счастье –  всё вокруг и  ради бумажек с водяными знаками. Кто я для неё? Так, горестный эпизод. «Спортил ейную молодость. Натыкал в неё детей. И даже за использование тары не расплатился».
    Если она меня целует, значит, денег маловато, но у неё теплится надежда, что я извернусь и скоро принесу больше. Если рыдает, значит, я – полный неудачник, и чтобы, главное, не забывал винить себя, впадать в отчаяние и трагически сознавать, что я давно уже – лишний рот в этой славной семье.
    Если бы я нечаянно сдох, то обо мне, упрятанного под землю, определённо, вспоминали бы теплее и, по-родственному,  чаще, чем о живом, соседствующим с женой.
    Всё-таки, сколько зла причинили деньги тем, у кого их нет!

Сменщик. Я пойду, отдохну?

Косяин. Иди. Я присмотрю  за собою. Тем более, что я знаю, чем день для меня закончится.
    Кстати, хотел тебя спросить: судя по твоему возрасту, ты давно меня опекаешь?  Я умер очень старым? Я приблизительно пересчитал в обратном порядке, сравнил с твоим возрастом.
Сменщик. Зачем тебе знать? Сам ведь говоришь, что скукатища неимоверная – следить за своим прошлым. Твоё прошлое – моё будущее. Моё прошлое – твоё неизведанное. Ты на себя смотрел в зеркало? На вид тебе – лет 100, а умом и до отрока едва дотягиваешь. А мне, может быть, и пяти нет, но беседую я с тобой, как мужик с ребёнком. Земной, физический возраст здесь ничего не решает. Его не пощупаешь, не обопрёшься об него, не попросишь помощи.

Косяин. Я так и думал. Ничего от вас не добьёшься. Равнодушие – ваше упование.

Сменщик. То же самое я уже слышал: через год ты прочтёшь Сведенборга и всюду станешь прикрываться его цитатами.

Косяин. Совдепия блистала  агитками: «Свобода, равенство, братство!» Народ желал многого, а на самом деле – невозможного. Слова красивые, торжественные, но взаимоисключаемые  по значению, поскольку Свобода не приемлет Равенство, а Равенство убивает Свободу. Что уж говорить о Братстве, когда между двумя противоречиями, Братству ничего не остаётся, как извратиться в Кумовство. Брошенные народу, необдуманно красивые слова, пришлось выстрадать полностью, прежде чем  уловить в них скрытый смысл.
    Я прошёл хорошую совдеповскую школу, и поэтому, если буду прикрываться Сведенборгом, значит, в его цитатах будет разумное оправдание моим поступкам.

Сменщик. Ты сейчас с кем разговаривал?

Косяин. А ты думал – с кем? Не с тобой же, в самом деле? Хотя вопрос риторический. К кому бы я не обратился – мне же и отвечать.

Сменщик. Видишь, как ты и говорил: «Ищи ответы у того, кто задаётся вопросами!»

Косяин. Отдыхай, хитровымудренный ангел.


                Д-к Косяина сидит в обнимку с женой.

Д-к Косяина. Мы сегодня гостей не ждём?

Жена. Не ждём, но они придут.

Д-к Косяина. Притворимся, что едим мясо и никому не откроем.

Жена. Ты о чём-нибудь другом, кроме еды, говорить можешь?

Д-к Косяина. О чём?

Жена. О любви, например?

Д-к Косяина. Я очень люблю чебуреки. Особенно – Сухумские. Там их умеют по-настоящему готовить. Тонкое тесто, раскатанное в размер противня.

Жена. Нет. О любви ко мне. Ты меня любишь?

Д-к Косяина. Я тебя люблю, кусаешь горячий чебурек: жир течёт по губам, подбородку, стекает на горло… Мясо сочное, обжигает…

Жена. Поняла. Ты меня любишь фаршированной – в чебуреках. Ради похода в театр я должна пожертвовать собой. Какую руку мне лучше сунуть в мясорубку: правую или левую? Как сказал один мой знакомый:
    Не верьте, дети, мне, я на диете.
    Страшнее наказанья нет на свете.
    Мне проповедовать грешно с набитым ртом.
    Свежо питание, да серется с трудом.
    Вы молоды, для вас еда – не труд,
    Поэтому, жрите, что дают!

Д-к Косяина. Это кто же такой знакомый?

Жена. Ну, не совсем - мой, скорее – супруги Роды.

Д-к Косяина. Странно, я эти стихи уже слышал.

Косяин. И я слышал, что является ещё более странным.

Д-к Косяина. Колись, милая: кто этот знакомый супруги Роды? Твой любовник?

Жена. Дурак!

Д-к Косяина. Твой любовник – дурак? Нормальной кандидатуры не нашлось? Мне придётся краснеть перед друзьями? «Вот, - скажут,- повезло с родственниками. Любовник у жены – дурак,  муж – просто лось,  дядька – алкоголик,  тётка – наивная альтруистка, а двоюродные братья – шуты на холме.

Жена. Моих родственников грязными лапами не касаться! Пожалуйста! Понятно? В сравнении с твоими – они эталон порядочности. А то, что Серёжкина жена загуляла – в этом ещё разобраться надо: было ли на самом деле или только слухи распускают твои соседи?

Д-к Косяина. Загуляла Серёгина жена? Вот это номер! Когда? Ты ничего не рассказывала? И с кем?

Жена. В смысле – подозревают, в смысле,  что может и загулять.

Д-к Косяина. Чего это ты в багрец личико опускаешь, Гюльчатай? Хорошо, давай я позвоню супруге Роды и узнаю, какую клевету она несёт на твоего братика? Мы не потерпим антисемейную агитацию и пропаганду! Накажем, как полагается! Достойно ответим кукишем Чемберлену!

Жена. Ладно. Короче, макароны по-флотски будешь?  По крайней мере, это блюдо самое съедобное из всех, что ты заслужил за утро.

Д-к Косяина. Лапша на уши?


                Косяин, сидевший рядом с семейной парой, медленно поднимается, смотрит вверх, по сторонам, останавливает взгляд на верхнем правом углу залы.

Косяин (кричит). Рода! Чтоб тебя! Рода! Быстро, ко мне! Рода!

                Влетает испуганный Рода.

Рода. Чего орёшь, как сорокалетний младенец, оторванный от груди?

Косяин. Рода! Мы под колпаком! Нас пасут наши женщины!

Рода. Удивил и обрадовал! Они 25 лет нас пасут. Кормят, обстирывают, укладывают спать, пылесосят, гладят и обчищают карманы. С того момента, когда в ЗАГСе за эти «универсальные комбайны» мы уплатили по пять рублей.

Косяин. Ты не понял? Они здесь и сейчас нас пасут! Всклокочь извилину – притворись умным! Ну? Теперь понял? Здесь, где-то здесь и сейчас! Понял?

Рода. Нет, не понял. Но представил. А вот теперь чётко представил, и стало жутко. Только до сих пор не понял, как у них могло это получиться?.. Нет, нет..  Невозможно. А если?.. Нет, ну нет. Хочешь сказать, что все бабы, как бабы – дуры, а наши выпали из нормативов?

Косяин. И теперь они – принцессы. А принцессы не какают.

Рода. Та-ак. Сумели разобраться в записях и прочитать схему? Невероятно! Невероятно обидно, так обидно, что прямо гордость душит за таких простых, русских баб! Ну что мне сказать? Молодцы! Усвоили трансфинитные числа. Обуздали бесконечность измерений, скорее всего. Сейчас где-то сидят, за нами наблюдают, семечки лузгают.

Косяин. То есть, они одновременно следят за нами и следят за двойниками? Мы их не видим, а они похихикивают над нами?

Рода. Ну и что? Ситуация правильная. Не бесись, что-нибудь придумаем. А они в ответ придумают такое, что потом придумывать не захочется.

Косяин. Именно. Верь после этого жёнам!

Рода. Фома! Можно тебя на минутку? Да выходи, я знаю, что топчешься за углом!

Фома. Здравствуй, добрый человек в Шеоле! И на тебя – тоже здравствуй!

Косяин. Лучше бы нам пожелал психического здоровья. Нервы ни к чёрту, флатуленция, газы замучили.

Фома. Вам нужна «Жизнь после жизни».

Косяин. После такой? И такая жизнь? А вам  нужна?

Фома. Я говорю о книге. Вам нужно прочитать.

Косяин. Ты ещё посоветуй Доджсона-Керролла «Символические логики» или «Алису в стране чудес» - сцену с Белой королевой.

Рода. Помолчи, ради бога. Сделай паузу.

Косяин. Какую паузу? Кричать надо до хрипоты, до исступления! Всё! Нам - криндец! Северный пушной зверёк подкрался незаметно! Теперь меня жена изведёт и в той, и в этой жизни, и после всех жизней ещё будет долго изводить! Ей же всё теперь известно, она знает о каждом моём вздохе!

Фома. Ей и раньше всё было известно.

Косяин. Да! Но я-то об этом не знал, и меня это успокаивало.

Фома. Врать ей меньше будешь – и жизнь наладится. Приспособишься: тебе не привыкать.

Косяин. Знал бы ты, сколько лет я отвоёвывал право на враньё? Можешь первым бросить в меня камень, если сам за жизнь ни разу не покривил душой. Я отвоёвывал право на враньё  точно так же, как право на покупку себе очень дорогого автомобиля.
   Жена не понимала: для чего семье нужен Рэндж Ровэр, но чувствовала, что это престижно, что в нём она будет смотреться привлекательнее. Не она  за рулём, но она – бортовой компьютер, который даёт отмашку на поездку.
    Я же врал осторожно, маленькими дозами, приучая жену к тому, что лучше меня нет на свете. У неё – патология, она получает наслаждение, когда унижает меня. Другой, на моём месте, вылепил бы сразу: «Я – гений, я – избранный, а не веришь – получи по лицу лопатой!» С мужем не спорят.
    У меня и заповедь есть: «Жена должна разговаривать на том языке, на котором ей вторит муж!»

Рода и Фома. (Вместе). Вторит?

Косяин. Ой! Это старая заповедь. Она уже почти стёрлась из памяти. Есть много других . Главное, не путать: враньё во благо и во избежание, с враньём - ради вранья, которое читается на раз!

Рода. Всё? Мне можно голос подать?

Косяин. Ради бога, лишь бы – в радость.

Рода. (Обращается к Фоме). Скажи по-дружески, ты с нашими женщинами часто общаешься?

Фома. Вовсе не общаюсь.

Рода. Не так спросил: часто сталкиваешься?

Фома. Стараюсь избегать. До сего дня получалось исправно. Скандальные особы, ваши женщины. От них грохота больше, чем от вас  разумных поступков.

Косяин. В сравнении с твоей манией величия, наши поступки – птичий помёт.

Фома. Не дерзи!

Косяин. А ты не клевещи на женщин. Что ты о них можешь знать о наших милых, умных, дальновидных красавицах?

Фома. Всё!

Косяин. Всё - из того, что мы знаем?

Фома. Больше и яснее.

Косяин. Вот ты и выдал себя. Дидим, ты ведь кривишь душою? Иуда, ты попался!

Фома. Я отвечаю за слова. По-вашему – за базар.

Косяин. Хорошо, проверим.
 
Рода. Что ты скажешь, если мы через тебя пошлём им сердечный привет и тёплые пожелания, и наши искренние восхищения, что выглядят они сегодня замечательно, что у нас нет большого желания следить за ними и что им следует осторожнее выбирать выражения по поводу наших семейных отношений?

Фома. Так и скажу, что вы пытаетесь запудрить им мозги, что толкаете меня на ложь, что из Шеола за своими женщинами смотреть не можете, и ничего вам о них не известно, а им – всё. Но приветы я передать могу. И сказать могу, что выглядят они достойно, хотя хлопоты своим присутствием прибавили многие.

Косяин. У тебя тоже, как у моей жены, тоска по правде? Зуд – говорить правду, искать во всём правду, находить в намёках, и точно мазохисту потом – страдать от правды?

Рода. Ищут правды все, а живут правдой одни идиоты.

Косяин. Так что и апостол может обмануть наши ожидания, вдруг оказавшись честным. Хорошо, Фома, говори нашим жёнам то, что решил сказать. Только, как быть с тем, что ты нарушаешь главную заповедь Господа нашего: «Каждому предоставлена свобода выбора»? Крадоре жемизефа гососиля фиси.

Фома. Что вы ходите вокруг, да около? Господа призываете всуе? Хотите встретиться с жёнами? Так попросите - я проведу! Вы же  взрослые люди! Неужели трудно понять, что ваши намерения для меня – уже свершившиеся события. Вы пытаетесь меня обхитрить, а, на самом деле, уже перехитрили себя. У вас, действительно, есть свобода выбора – лгать или молчать. У меня нет выбора. Для меня всё, что произойдёт с вами – уже было. А всё, что было – не может быть неправдой. Какой интерес мне водить зверюшек за нос? Правда для вас – наказание, как ложь для меня – давно стёртое, пустое и никчёмное действо. Всё, что было – правда, и всё что построено на лжи будет правдой. Мне жить, упрятанным в правду, легко. Я избавлен от подозрений и не мучаюсь сомнениями.


    Пойдёмте, добрые люди в Шеоле. Проведу вас к вашим женщинам.


Жена д-ка.  Не понимаю: у меня какая-то тревога, дурное предчувствие. Тревожит до трясучки. Что-то должно случиться.

Д-к Косяина. На тебя порчу напустили, наверно.

Жена д-ка. За что?

Д-к Косяина. Подумай. Кто-то завидует, кого-то ты неосторожно обидела, сказала не то, поглядела не так. Да, мало ли? Найдёшь обидчика – избавишься от порчи.

Жена д-ка. В салоне красоты? В супермаркете? Где ещё? А если не найду?

Д-к Косяина. Тогда болезнь тебя высушит и съест.

Жена д-ка. Ты так спокойно об этом говоришь? Если, правда, порчу на меня напустили? Я умру, а ты даже с дивана зад не поднимешь.
 
Д-к Косяина. Ты серьёзно? Поверила в порчу? Держите меня сорок человек! Веришь в колдовство, заговоры, порчу? Поставь свечку! А для надёжности и большего эффекта – лучше от геморроя.

Жена д-ка. И, всё-таки, точит, разъедает тревога. Будто кто-то толкает, пытается предупредить: случится беда! Я не знаю, что сделать, как успокоиться? «Пустырник»  выпила – не помогает. Может, съездишь в аптеку, купишь успокоительных.

Д-к Косяина. Критические дни? Нет! Тогда:  климакс, сахарный диабет, остеохондроз, полипы, киста, жировик,  нервное переутомление?  Нет? А всё  сразу и - хронически? Нет? Не угадал? Плохо! Мои познания в медицине почти иссякли. Может, это возрастное? Вспомни юность свою комсомольскую, светлую, праздную, беззаботную. Вспомни, как счастливо жила ты, не зная ещё своего мужа-урода, как мечтала о принце на коне и под конём – и тебе станет легче, тревоги отойдут не надолго, пока я не явлюсь к тебе, как страшное видение с успокоительным лекарством в руках. Но я могу очень долго не являться.

Жена д-ка. А не кривляться ты, похоже, не можешь?

Д-к Косяина. Именно: «обезьянничание» превратило обезьяну в человека! Если бы я не кривлялся, не строил рожицы, не передразнивал, если бы я не подражал тебе во многих сомнительных поступках, разве я стал бы тем, кем стал? Сидел бы где-нибудь сейчас одиноко на мешках с деньгами и занимался бы аутотренингом в свободное от безделья время. Потому что в пятьдесят – это уже не онанизм. Это – аутотренинг. В 50 жизнь только начинается, так и не успев начаться.

Жена д-ка. Тебе до пятидесяти ещё, как до луны – пешком.

Д-к Косяина. Но к аутотренингу уже можно приучить себя. Кого гложет тревога, кто живёт на успокоительных, те легко меня поймут. Надо жить, чтобы не случилось. Надо продолжать жить. Если даже жить не с кем, надо жить с кем попало, где попало и как попало. Надо, надо!

Жена д-ка. Ну, ты и балабол неуёмный.

Д-к Косяна. А кто меня таким воспитал? Не хочу напоминать: у нас жили два попугая и собака. Сдохли от перенапряжения. Всё потому, что ты пыталась обучить их высокоштильному литературному языку. А я не сдох, я выучился говорить не думая, хотя лучше – если бы случилось наоборот.


                Звонок в дверь.


Д-к Косяина. Откройте, матушка. Уроды пожаловали.

Жена д-ка. Сделай немедленно лицо приветливым! Соседи не виноваты в том, что сдохли твои друзья по ремеслу.


                Входят Роды.


Д-к Косяина широко улыбаясь. Здра-авствуйте-е! Кормить не будем! Переходим в режим строгой экономии и бережливости. Товарищ Сорос сказал по телевизору, что призрак ходит по миру, призрак финансового кризиса. Я бы вас на порог не пустил, но мгновенно посчитал и пришёл к выводу: если женщины не будут пить чай с тортом, а только разговаривать, то сэкономим на телефонном звонке 68 рублей 82 копейки.
    Следовательно, на сэкономленные средства мужчины могут выпить по три рюмки водки и бесплатно занюхать мануфактурой, которая, в свою очередь, пропитается спиртовыми ионами, расщепит грязь, и стирка её рукавов отсрочится ещё на две недели, что, в свою очередь, приведёт к экономии стирального порошка, электроэнергии и амортизации износа деталей стиральной машины, что позволит нам принять ещё по три рюмки и не заболеть простудными заболеваниями, что, в свою очередь, приведёт к экономии лекарственных средств и отказ от бюллетеней, которые, как известно, оплачиваются не полностью. Итого, приблизительно, на вскидку, экономия составит от 7 до 12 тысяч рублей. Это те сэкономленные средства, которые мы с соседом без зазрения совести сейчас и пропьём.


      Входит Фома с Косяиным и Родой в Шеол, где сидят Жена и Супруга и наблюдают за своими фантомами. Все в сборе. Ещё четыре ангела-хранителя расположились по углам.


Фома. Привёл. Познакомьтесь – ваши жёны. Женщины, посмотрите, кого я к вам привёл!

Косяин. Здравствуйте, любимые наши, боевые подруги!

                Не реагируют, продолжают наблюдать за фантомами.


Рода. Смотрю на них чуть ли не со слезами умиления и понимаю, что утерянная половина, как правило, становится лучшей частью целого. Сидят, как ангелочки, попки стульями подмяли, рученьки на ноженьки смиренно сложили, сёмушки к губёшкам поприлипали, а глазоньки размалёванные пучат и пучат, пучат и пучат. На каку-таку хрень фиговую? Здравствуйте, сударушки, гордые и мужьями не битые!

Косяин. По-моему, нас здесь ненавидят.

Жена. Оба - два, поочерёдно и вместе, замолчали! Ладно? Спектакль начинается. Давайте спокойно досмотрим хотя бы одно отделение.

Косяин. Спектакль под названием: «Если я не права, то кто виноват?» Я его уже видел. У меня и рецензия на него готова.

Рода. Ничто так не бесит, как ответное молчание. И ничто так не утешает, как глупость других.

Косяин. А глупость по умолчанию вызывает подозрение. Моя ответила!

Рода. А моя, если ответит, то всем здесь душно станет. Правильно я говорю, красавица моя, кобылообразная?

Ангел супруги (Молодой – из-за угла). Ангелочки – мы. Мы – ангелы.

Рода. Мужик с фаллосом наперевес?

Косяин. Я всегда подозревал в тебе склонность к мужеложству.
Рода. Ничто не вызывает в человеке таких подозрений, как его полное алиби. В утреннем номере жёлтой прессы выйдет заметка о том, что я осуждён за изнасилование крупнорогатого скота со смертельным исходом. А ведь только увидел истинное лицо супруги!

Косяин. Несчастный товарищ. Но мог быть примерным семьянином. Лишь нужно было от жены – чуточку внимания, теплоты, слабого намёка. И ты всё бы простил. И скот бы пасся на лугу, и мы паслись бы возле жён. Но нет, плоды презренья вызревают на состарившемся древе брачного союза.

Рода. И не говори красиво,… товарищ Маузер, вслед уходящему пароходу-человеку. У твоей жены сменщица – вообще, с нигерийской или эфиопской пропиской.

Косяин. Да, я - такой! Обслуживаю сразу два крупнейших континента планеты.

Рода. С прилегающими к ним водами и морской живностью. Признайся, отец всех жителей двух континентов на одно лицо, согнанных в одну маленькую, Китайскую Народную Республику: не легко быть вожаком? Почесать на животе нечего – пупка-то нет!


Косяин. Слушай, Фома! А, правда: был у Адама пупок? Пуповину ему обрезали?


                Фома нахмурился.


Косяин. Молчит. И ладно. Изощрённое молчание лучше оправдательной лжи.

Рода. Да, но молчание провоцирует собеседника на безумолчные глупости.

Фома. Я сделал всё, о чём вы просили. Остальное  зависит только от вас. Прислушайтесь к разуму и…

Косяин. … и внутреннему голосу, который живёт на подсказках извне, как оказалось. А у него один хриплый толк – надо всё время идти на поводу у женщин, не сопротивляться и получать удовольствие. У женщин остро развито чутьё на всякого рода насилие. Их природа одарила умением приспосабливаться к любым суровым условиям, даже к условиям , непреодолимыми мужчинами, а если мужчинами преодолимыми, то – по пути наименьшего сопротивления – умением приспосабливаться к мужчинам.

Жена, (не поворачивая головы). Может, хватит трещать, как базарная баба? Я столько глупостей за жизнь наслушалась от тебя! Мне, бывает, даже голос твой противно слышать.

Косяин. Я и сам не люблю глупости, сказанные мною, но больше я не люблю тех, кто не любит глупости, сказанные мною. Кто пытается уличить и, тем самым, продемонстрировать своё превосходство. А превосходить глупость может только другая, более глупая  глупость. Обернись, жена, посмотри на меня! Не хотят-с, презирают-с.


   Женщины продолжают наблюдать за своими фантомами, не реагируя на слова Косяина.


Д-к Косяина. Нашу юность съела Совдепия. Советская власть сожрала драгоценное время. Социалистическая идеология слопала страсть к истинным познаниям многообразного мира. Мы – человеки, и мы должны верить в Бога. Но вместо Бога нам подложили лик кудрявого мальчика на октябрятской звёздочке – круглого отличника, мудрого не по годам и справедливого по делам своим. «Вот – ваш бог!»,- сказали. И попробуй, ребёнок, не уверовать в него – не быть ребёнку поэтапно пионером, комсомольцем, коммунистом. Не мечтать ребёнку о том, что «если бы ожил вдруг Ленин, поднялся бы он мумией из мавзолея, прошёлся бы по стране, удивился и обрадовался бы тому, что понастроили его детки, и сказал бы: «Это хорошо!»
    Как мы, обманутое поколение, можем уверовать в истинного Бога, если вера у нас была одна в «вечные идеи вождя»? А не умеешь верить в идеи Ленина, тогда лучше  ничему и никому не верить.
    Нас проглотило государство целиком, переварило, а потом, как корова, выплюнуло в новый мир наивными младенцами со старческими, окаменелыми мозгами. Мы же – самые беззащитные, самые фанатичные атеисты. Каждому воздаётся по вере его.
    Обидно, что в такое тяжёлое время, когда ждёшь поддержки и понимания близкого человека, получаешь в ответ то ли шипение, то ли предупредительный треск на кончике хвоста пресмыкающейся.

Жена д-ка. Ты что, меня дурой назвал?

Д-к Косяина. Ты сказала.

Д-к Роды. Нет, он тебя дурой не называл. Я не слышал.

Супруга д-ка. Правда, он ничего такого не говорил. Хотя выражение на своём лице срисовал сразу с американского агрессора и арабского террориста.

Жена д-ка. Если ты уважаешь, то почему позволяешь себе оскорблять меня.

Д-к Косяина. Никогда в мыслях не было. Все свидетели: я лишь говорил о том, что ты теряешь время на прочтение муры, литературного мусора в виде детективов и любовных романов. У тебя такая каша в голове! Мне иногда страшно за тебя становится.

Жена д-ка. Это не твоё дело, что я читаю. Мне нравится. А то, что не нравится тебе – это твоё дело.

Д-к Косяина. Мне не нравится, что тебе нравится приставать ко мне  с требованиями - поговорить о чём-нибудь. Ну, о чём мне с тобой говорить, когда общих тем, точек соприкосновения почти не осталось? Мы, в понимании культуры, с тобой сильно разошлись. Меня тошнит от той макулатуры, которую ты любовно слюнявишь каждый вечер перед сном.

Жена д-ка, (обращаясь к чете Рода). Вы знаете, почему он так злится? Потому, что я не хвалю его роман, который он не может дописать уже двадцать лет. Видите ли, я виновата в том, что критично отношусь к его «творчеству». Я и так стараюсь быть снисходительной. Что я сказала плохого о романе? Что читатель не обязательно, но найдётся? Что я не люблю мистику, которая присутствует почти на каждом листе? Я старалась быть корректной. Если хочешь знать правду о своём романе – напечатай его. Может быть, это неплохое произведение, но такой жанр не по мне. Скажите, а вам понравился роман?

Супруга д-ка. Мне супруг не дал дочитать. Я бы с удовольствием…

Д-к Роды. Честно скажу – не дочитал, но роман и не закончен. Есть довольно удачные места, но общая картина… Да мы уже много говорили о романе, по крайней мере больше, чем он того заслуживает, то есть, я хотел сказать, больше, чем о каком-нибудь бестселлере. А по поводу публикации – большая проблема. Нужны деньги, и не малые, чтобы напечатать.

Жена д-ка. И я об этом же: пусть зарабатывает. Я не против, чтобы роман он напечатал, но не в ущерб семейному бюджету.

             
   Фома разглядывает д-ка Косяина, поворачивается к Косяину и язвительно выговаривает.

Фома. А я считаю – пустая трата времени. Оно – и есть Оно. Я плохо разбираюсь в Оно.

Косяин. А как считают скромные посланники будущего? (Кивает на ангелов-хранителей) Молчат? Плечами пожимают? Боятся оскорбить? Я без них знаю, что роман – полное дерьмо.
    Давно-давно я начал писать роман с одной целью – доказать моей милой жёнушке, что я ещё чего-то стою и значу, что я безумно талантлив, что я не только попутчик и бездушная  денежная машина. Слышишь меня, милая?
    На самом деле, я ничего в жизни не умею, кроме, как из слов составлять скучные и длинные предложения, а потом восторгаться ими: «Какой я гениальный писатель!» По ночам разглядывать потолок и представлять, как ко мне приходит слава, известность и много честно заработанных денег.
    Я знаю, радость моя, что ты очень боишься моей славы, которая, как говорил Х. Л. Борхес, всегда сопряжена с клеветой.
    Не легко создавать персонажи, придумывать им разные судьбы, селить в выдуманных городах и странах, но легко можно не ужиться самому в среде этих персонажей, оставив за собой лишь право на ношения имени Бога, пусть даже – Бога-изгоя.
    Но как серьёзно может воспалиться воображение, когда, спустя время после написания романа, начинаешь представлять, что, как величайший повар, создал блюдо-шедевр, которое съело меня самого. Роман, который зачеркнул меня прошлого и написал меня нового.
    Мне бы хотелось говорить о себе, авторе романа, в третьем лице, поскольку  не я, а кто-то другой, носивший моё имя и мои одежды, творил, мучился и мучил окружавших его близких и друзей. Тот, в третьем лице, создал и умер, а я родился и спрятал роман так далеко, что не долетает оттуда вонища плохо приготовленного «блюда-шедевра». В такие минуты я смело могу предложить: «Убедите меня, что я бездарен, и я открою в себе ещё больше новых талантов!»
    Я – уже Бог. Я – Бог, создавший мир на бумаге. А Бога судить нельзя! Право, как нелепо прослушивались бы возгласы возмущения Акакия Акакиевича в адрес Гоголя? Так же нелепо выглядят мои претензии к Создателю, написавшему всех нас. Все мы созданы из любви Бога и заслуживаем уважения: и я, и герои моего романа, и Гоголь, и Акакий Акакиевич… Пусть роман написан плохо, пусть не завершён, но ведь и мир, созданный Всевышним, не без изъяна, не совершенен, противоречив и без намёка на осознание своей конечной цели.

                Жена поворачивается к Косяину.

Жена. Ты сейчас пытаешься, в очередной раз, оправдаться или выставить меня посмешищем?

Косяин. Почему ты к чужим страстям не умеешь относиться без ехидства?

Жена. Ты мне совсем не чужой.

Косяин. Я думаю иначе. Раздражительность чаще  посещает нас, чем понимание и эмпатия, сочувствие. Я давно живу в другом мире, придуманным мною, и всё реже подпускаю  тебя к нему. Скоро ты привыкнешь в одиночестве решать все семейные проблемы. Я стану лишним и тяжёлым грузом. А от лишнего груза надо избавляться без сожаления. Мне кажется, что мысль о себе, как о потёртом, отжившем свой век талисмане, стала навязчивой.

Жена. Что ты такое лепечешь? Ты намереваешься бросить меня, бросить детей? Жить с нами надоело? Я чувствовала. Это всё  из-за неудач, которые тебя преследуют? Это из-за того, что ты не можешь прокормить семью?

Косяин. Деньги! Опять деньги!

Жена. Да, деньги! А я что, требую от тебя много денег? На бриллианты, шубы? Я всегда говорила: был бы у нас самый минимум, чтобы голодными не ходить, не побираться по друзьям и соседям! Я их на себя трачу?
    Ты сам был виноват, когда высоко поднял планку. Говорил: надо тратить, для того и зарабатывал. Я предупреждала: легко приучить,  тяжело будет отвыкать.
    Сейчас, когда стало не легко, ты просто струсил, ты боишься признаться, что из-за своей природной лени ничего не сможешь сделать, не сумеешь выкарабкаться. Тебе проще бросить семью, наплевать на детей, чем сделать над собой усилие, подняться с дивана и, как все, немного поработать.
    Именно, в этот день, (Показала на д-ка Косяина), когда ты хлопнул дверью и пытался уйти из дома, я сказала дочери, что тебе тяжело, но ты стараешься делать всё только для  нас, только ради семьи.
    Знаешь, что дочь мне ответила? «Не плачь, мама, мы и без него проживём». В смысле – без тебя.

Косяин. Другого ответа я от неё и не ждал.

Рода. Постойте-ка, я не понял: а я-то, мы-то с супругой здесь при чём? Один дрыхнет, как яркий представитель семейства кошачьих, по 23 часа в сутки, другая пытается решить свои меркантильные проблемы. А мы должны идти у вас на поводу? Не по-соседски, не по-дружески, ребята, вы поступаете.
    Согласен, есть моя вина в том, что здесь накосячено – я готов понести суровое наказание – но, давайте, доведём ругань до финальной точки лучше там, у себя. По правде говоря, я что-то сильно утомился шляться по Шеолу. Всё мне здесь опостылело и все мне здесь противны.
Супруга. Тебе не кажется, что мы здесь должны тоже кое-что выяснить?
Рода. Я романов не пишу, даже не читаю их в последнее время. Мне с тобой выяснять нечего. Я нормальный мужик, с техническим высшим, с распущенными мозгами – в одном месте, и с запущенным геморроем – в другом. Хочешь, поговорим об этом?

Супруга. Хочу, очень! Неужели поговорим?

Рода. Обязательно, но после того, как вы, красавицы, выведете нас через портал. Всё будет: поцелуи, клятвы, объяснения и раскаяния. Только нас уже здесь не будет.

Фома. А это – вряд ли?

Рода. Как? Что значит: «вряд ли»? Шутка такая, апостольская? Шут гороховый, шут апостоловый?

Фома. Время! Много времени потеряно. Вы здесь месяц праздно шатаетесь. Срок, за который исчезло и зародилось миллионы миров. А вы определиться не можете: хорошо вам здесь или теплее местечко можно подыскать? Не верится, что вы без корысти шляетесь у нас, всюду суёте свои носы, бранитесь и брешете, точно собаки с испугу, и насмехаетесь над всеми святыми.

Рода. Ну, и?...

Фома. Что – «ну, и»?

Рода. Закончи правильно: ну и вам нет места среди нас, отправляйтесь-ка вы обратно подобру-поздорову, человечки неразумные!

Фома. Хотите отделаться лёгким испугом? Не выйдет!

Косяин. А вот пугать нас не надо! За нами право свободного выбора! Хотим – благодарим за предоставленное жильё, хотим – молча пьём кошерную водку, а по третьей  пьём - за вас, не чокаясь. Лёгкого испуга не ждите, ожидайте, что вас посетит глубокий и затяжной обморок. Хотите удивить нас вертикалью власти? Так мы плавали – знаем: одного Первого, четырёх Генеральных секретарей пережили, трёх президентов и пару секулярных игр в революцию, товарищ!

Рода. А климат там у нас такой, что все времена года – просто выпендриваются. Слышал когда-нибудь, что бывает два градуса жары? А видел весной авитаминозные пятна на солнце?

Косяин  (растерянно обращаясь к Роде). Ты с чего вдруг начал ему про погоду втирать?

Рода. Пытаюсь доходчиво объяснить, что у нас там – не население, а сплошные глисты, поскольку все очутились в одной огромной заднице. И, для провинившихся, здесь, быть там – это и есть самое суровое наказание.

Косяин. Грандиозное сравнение! Но за живое не цепляет. Я понял: апостолы – народ сильно путаный Что для нас – веселье, у них вызывает скорбь, что у нас значится искусством оскорбления, у них это – наука достоинства. Проще объяснить? Чтобы их понять, надо научиться думать как они.

Рода. Разжиженные мозги быстрее сливаются с ленинскими идеалами?

Косяин. У них: если за жизнь ума не набрал, значит, уже умным родился.

Фома. Скорее – наоборот.  (Указывает на двойников).


Д-к Косяина (Обращается к жене). Забавно. Оказывается, ты ревнуешь меня к тому, что я соседям дал почитать роман? Собственница в тебе ожила?

Жена д-ка. Не претендую я на твой роман. Просто, там много личного, мне бы не хотелось..

Д-к Косяина. Чтобы кто-то ещё знал о неприязни, которую я испытываю к твоим родственникам? Действительно, для меня  странно, что ты возишься со своим двоюродным братцем, словно сводница, пытаешься обустроить его жизнь. А ему, между прочим, далеко за тридцать, мальчик он взрослый и самостоятельный. Слава богу, что не наделён властью, то таких дров наломал бы: похлещи, чем  его старший брат.
    Отсылаю к шестой главе, где описан день рождения старшего. Помнишь: сидит у себя в кабинете бай, гости – по записи, подарки – на один стол, рюмку за здоровье именинника – с другого стола, а твой Серёжа – слуга, собачонка, мальчик на побегушках и на подхвате. Как же иначе? Должен угодить старшему. Тот – без пяти минут министр. Правда, пять минут протянутся ещё лет двадцать, если за это время старшего не выгонят или не посадят. Раньше я не встречал людей, которые позволяли бы себя так унижать. Старший никогда не позволит «козлу отпущения» выбраться из плебеев. А если и удастся, то брат ни за что не простит Сережке этого. История кишит примерами: Сэт и Осирис, Каин и
Авель, Ярополк и Владимир…
    И ты, дорогая, понимая это, нагружаешь себя чувством вины. Да и меня пытаешься загрузить. Перед кем и за что ты виновата?
    Они, твои родственники, сами заслуженно строят свои судьбы и замаливают грехи. Не вмешивайся – и винить себя будет не в чем.
    «По возможности, избегай несправедливости – прячься от мнения родственников!» - так  правильно в романе говорил великий и могучий я, в тени которого затеряться – почётно и памятно.
    Сюжет известный, и выводы сделаны давно. Так что, ничего личного в книге быть не может. Человечество тысячи лет перелистывает одну книгу.

Д-к Роды. И название ей – «Библия».

Д-к Косяина. Разве до Библии не было книг? Библия – тоже жалкая копия и компиляция более древнего Святого писания. Другое дело: ей больше повезло с тиражом и меньше – с авторской группой. Но ещё меньше – с теми, кто  сумел Библию дочитать до конца. Не беру в расчёт специалистов, которые знают, что в действительности Ветхий и Новый Завет не дописаны, и вряд ли когда-нибудь приобретут законченный вид. И вообще, не существует книги, которая была бы завершена. Спросите у авторов, если мне не верите.

Жена. Мои родственники никогда тебе плохого не желали и не делали. Сам ты себе создаешь трудности, чтобы, затем, всех вокруг считать виноватыми.
    А почему сорок страниц машинописного текста ты называешь романом? В скромности тебя нельзя уличить. Или ты думаешь, что «опусом» можешь завтра же прокормить семью? Я  не против, если литературная деятельность станет приносить доход. Пиши, любуйся собою! Только об основной работе не забывай. Ты пока у нас единственный кормилец.

Д-к Роды. И у нас.

Д-к Косяина. Что-о?

Д-к Роды. Шучу.
 
Д-к Косяина. Смеёшься надо мной?

Д-к Роды. Нет, шучу.

Д-к Косяина. Разницы не вижу.

Д-к Роды. А я вижу, потому и шучу.

Д-к Косяина. А я вижу, что ты нарываешься. Все вы хотите меня унизить, все вы нарываетесь, все вы желаете… не знаю  чего.


Фома. Да! Все вы не знаете, чего желаете. Иначе, из исторических первоисточников, давно бы узнали о грустных последствиях ваших желаний.

Косяин. Фома, я не подозревал, что тобою руководит меркантильный интерес.

Фома. Какой ещё?

Косяин. Я думаю – тот же, что преследует меня.

Фома. Меня не тревожат проблемы с самоуничижением, уничтожением. Нет во мне ни таймера, ни желания думать о такой пакости.

Косяин. Но любопытство гложет? Хочется узнать: докопались ли людишки с мелкотравчатым сознанием до истины? Не сильно ли поменялись духовные ценности? Не догадались ли о настоящих предателях Мешиаха? Видимо, там, в конце будущего или начале прошлого – не знаю, как назвать ваш Шеол – откуда вы двигаетесь к началу или концу, случилось что-то невероятное: вдруг «мелкотравчатые» нашли ответы, разгадали секрет апостольского заговора против Учителя? То-то я обнаружил повышенное внимание к нашим персонам или, как вы привычно называете нас – «недоразумениям». То Симон прошаркает в больничных тапочках, то Яков мелькнёт, Иуда проявится из-за угла. Вам ведь интересно определить точку, с которой началось ваше самоуничтожение, найти подлеца, который первым  высказал правильное предположение о ваших «деяниях»? В этом мы с тобой, Фома, почти родственники, только движемся в противоположных направлениях. Признайся, я ведь прав? Хотя, с другой стороны, у вас имеется свой ангел – Агасфер. Он, вероятно, знает больше?

Фома. Агасфер?

Косяин. Вечный Жид.

Фома. А-а, понял, о ком речь. Его не совсем так зовут. И он Вечный – чисто условно: умирает каждый день. А с мертвеца спроса никакого, тем более – с такого постоянного. Впрочем, если хотите, мы можем поинтересоваться – много ли он знает? (Зовёт). Асарсет, Асарсе-ет!

    Из угла поднимается Пожилой ангел-хранитель, подходит к Косяину.


Косяин удивлённо. (Обращается к Фоме). Он же – мой сменщик! Это значит, что я – Вечный Жид?

Фома. Ничего подобного! Размечтался!

Косяин. Понял. Сменщик на полставки устроился охранять Вечного Жида.

Фома. Асарсету не нужен ангел-хранитель. Для чего оберегать того, кто никому не нужен? Асарсет и сам с собою справится.

Пожилой. Спрос на Вечного Жида в последнее время мизерный. Так, изредка, случайно вспомнят и забудут тут же. А всего каких-то сто лет назад, почти на каждом  углу, в каждом городе только и разговоров было о Вечном страннике, наказанном Мешиахом. Без одного – тысячу ангелов приходилось задействовать, и те не успевали перевоплощаться. Многие поминали жида, многие.

Супруга. Мой ангел тоже принимал участие в этом шумном мероприятии?

Фома. Не исключено. Спроси.

Супруга. Мне часто снится, что я – мужчина. Что, одетый в рубище, тащусь по пескам, должно быть, Палестины, и путь мой лежит в Вечный город. Но я почему-то знаю, что ворота города для меня закрыты навсегда, и в городе я могу очутиться лишь в качестве пленника.

Молодой из угла. И зовут тебя Варавва.

Жена. Мне тоже иногда снится, что я ем из золотого блюда салат-латук, усыпанный сверху ядрами граната. Но это ещё не значит, что я когда-то была царицей Савской?

Фома. И такой возможности нельзя исключить.

Косяин. Фома! Послушать тебя, так можно поверить, что историческая правда – это ловкая выдумка историков.

Фома. Вот, именно так!

Ангел-негритянка. А я, на самом деле, шаркалась с Соломоном. Что в этом противозаконного? Могу в подробностях описать, начиная с физических размеров, заканчивая размерами удовольствия от этого мудрёного обрезанного мужа. (Показывает мизинец).

Косяин. (Жене). Я ещё с тобой разберусь дома: кто салат ел, и кто кого имел.

Жена. Не смей так со мной разговаривать!

Фома. Я же показал и объяснил в деталях, что тебе путь домой заказан.

Рода. Не расстраивайся, дружище, я за тебя всем там сумею нарисовать на лицах гематомы. Кого захочешь – под танк кину, кого не захочешь – кину на амбразуру вражеского дота. Так навалякаю, что патологические роды покажутся отдыхом в престижном санатории.
Сменщик  (Роде). Кто бы говорил?

Косяин. Тысяча копий? Следовательно, Вечный Жид – не более, чем выдумка, больная страшилка христиан о самом суровом наказании, придуманном Мешиахом?

Фома. Так и есть.

Косяин. Ну, конечно. (Говорит сам с собою). Если бы Иисус мстил прохожему, который плюнул в его сторону, и за это наказал еврея сурово бессмертием, то какой же Христос был Бог? Мстительный и ехидный – это Бог? Да и пророк не поступил бы так: словно человек, обладающий абсолютной властью и чувствующий безнаказанность.

Фома. Ты в своих бредовых суждениях скоро превзойдёшь Анхела де Куатьэ, и ещё пару сотен сумасшедших исследователей, которые во имя своей оригинальной идеи смогли пренебречь очевидным.
    Бог есть? Да! Бог – Учитель? Да! Его учение свято? Да! Есть Вера, есть Учение, есть Бог!  Что ещё может наполнить Любовью опустошённое сердце, кроме этого, очевидного?

Рода. Однажды мы уже наполнялись любовью к вечному учению Владимира Ильича Ленина, и молили Бога, чтобы вождь мирового пролетариата жил вечно, а учения его умерли.

Фома. Вы удивитесь, но я знаю некоторые опусы. Читал этого вашего В.И. Ульянова (Ленина).

Рода. В самом деле? Тогда и ты оплодотворён ленинскими идеями?

Косяин. Скажи, если все мы оплодотворены ленинскими идеями, то имеем ли право подать на его родственников в суд о взыскании с них элементов?

Фома. Большей глупости я не слышал. Только глупец надеется на чудо и ему… всегда везёт. А везёт потому, что из глупостей и соткан тварный мир.
    Что вы придумали – тем вы и живёте, в том вы и пребываете. Придумали себе Мастему – и воюете по сей день с Сатаной. Придумали, что Ленин – счастье человечества, и потом долго благословляли в страхе его учения. Поскольку глупцу, который догадывается, что он глупее других, ничего не остаётся, как считать себя умнее всех. А случайная глупость, обронённая в толпу, обязательно обретёт поклонников и станет мудростью и заветом.
    Глупец не в силах сказать мудрость, а мудрец имеет силу промолчать, потому что знает, что его слово не исправит тварный мир глупцов, а только усугубит и спровоцирует на рождение ещё одной огромной глупости в изобилующей глупостями толпе.
    Однажды Тэхути или, как принято называть его бог Тот в образе птицы Ибис, решил глупеющим на глазах людям вернуть мудрость. Люди, видите ли начали забывать мудрые высказывания Энеиды. Ладья Миллионов Лет бестолково болталась в водах Млечного пути. И тогда  Тэхути подарил людям письменность – чтобы мудрые слова, сказанные девятью богами, заносились в анналы вечности.
    Известно, что получилось из этого. Мудрость Тота, подаренная людям, принесла столько зла, что страшнее глупости не придумали бы даже самые злобные анунаки.
    Письмо изменило стройность человеческого мышления, превратило в полный хаос. Самое ужасное – люди обленились. Им уже лень было запоминать и заучивать слова отцов и мудрости богов – когда их можно было записать, и при случае, перечитав, вспомнить. А то, что запомнилось, лень было записать. Люди глупо полагали, что мудрость не забывается.
    Очень скоро на земле остались отрывочные знания о словах и деяниях богов. Без начала  и конца. И пришлось тогда додумывать, фантазировать, вписывать собственные глупости – разрушать стройный мир, созданный богами. Всё запуталось. Давно никто не знает, где скрыта истина, подаренная богами, а где выпирает ложь, выданная глупцами.
    Мудрость, как и правда, теряет свою ценность, если её не с чем сравнивать. Но истинную цену имеет только она.

Косяин. А для того, чтобы заразить человечество хронической глупостью, все апостолы написали по Евангелию? И, как контрольным поцелуем в голову, добили людей Апокалипсисами собственного сочинения?

Фома. Ложь. Никто из живых свидетелей не писал об Учителе. Любое сказанное слово, а тем более написанное об Учителе – уже ложь. Мы бы не позволили себе такой роскоши.

Рода. Как же относиться к Евангелию детства Иисуса от Фомы? Тоже – ложь?

Фома. Естественно. И автор этого лжесвидетельства наказал себя довольно серьёзно.

Косяин. Интересно – чем? Свидетельством?

Фома. Я битый час объясняю; и намёками говорю, и притчи рассказываю. Почему ты не хочешь воспринять то, что я говорю. А говорю я то же самое, что и ты, только другими словами.
    Автор, накатавший по глупости эту ложь, написал самого себя, своё будущее, своё вечное, в котором ему предстоит существовать. Написал бы он колодец с холодной водой – каждое утро ходил бы пить эту воду. Но он придумал для хохмы предательство Иуды,  значит - пожизненно болтаться ему на дереве, падать к подножью скалы и наблюдать, как вываливаются из него внутренности.
    Самые смелые фантазии – самое живое в тварном мире. С одной стороны, иллюзии – это успокоительное лекарство от жизни, с другой – без иллюзий жизнь продолжаться не может. Вы живёте благодаря иллюзиям, жизнь поспешает за иллюзиями, спотыкается, хромает. Но цели определены – должен быть  конечный и промежуточный результат.
    Ты часто говоришь жене: «Получилось всё наоборот из того, что задумывал. Накаркала?» А она, действительно, накаркала, потому что часто со страхом думала, что мечтам не сбыться, что надо реально глядеть на вещи и не предаваться глупым фантазиям.
Рода. Хочешь быть богатым и счастливым – избавься от жены, хочешь быть женатым – избавься от иллюзий быть богатым и счастливым.
Косяин. А баб-с, господа офицеры, попрошу не касаться! За живое их тронешь, на тебе потом живого места не останется.
    Я где-то читал, что во времена матриархата мальчиков в племенах держали, как консервы: на случай голодной зимы, ну и так, для удовольствий разных в виде мишени и с целью продолжения рода. Пацаны рождались босоногими молчунами, точно глухонемыми. Житейскую мудрость в себе копили, чтобы потом отомстить достойно.
    Представьте, однажды родился мальчик, который научился говорить. Он и стал первым Богом-красавцем в среде двужопых чудовищ. Звали его Амурата, и символически он изображался в виде слона:  такой же сильный, медлительный и с фаллическим хоботом – знаком бесконечности.
    « И опустилась с того дня на женщину неподъёмным грузом суровая действенность. И стала она молится  своему Богу-красавцу, чтобы не оставил её в беде одинокой, чтобы кормил её, оберегал, лелеял, нежно раздвигал ей ноги и дарил подарки на день рождения и Международный женский день солидарности со всеми голландскими проститутками.
    Но не искоренил до конца Бог Амурата в женщине жажду власти, расчётливость, гордыню, любовь к роскоши и ещё две с половиной сотни пороков. Пожалел он женщину, посмотрел на неё печально и не стал добивать. Да и в хозяйстве оказалась вещью нужной, пригодной по части тары – молоко всегда свежее, парное.
    И пока мужчина Бог скакал со своими фантазиями по кущам небесным, задумала женщина месть лютую, скверну несусветную, а именно: вернуть себе власть и унизить Бога, уронить Его с небес и втоптать основательно в землю. И вот она…»

Жена. Я всё слышу!

Косяин. Ты и раньше слышала. Я не боюсь рассказывать. Мы давно выяснили, что эта история не про тебя.

Жена. А про кого?

Фома. Наверно, про себя?

Косяин. Скорее, про тех, кто через многословную глупость захотел познакомить нас с безмолвной мудростью. Много мы слышали треска и пустословия от мудрого, в кавычках, и неверующего ученика. В результате, потратили время и ничего нового не узнали.

Фома. Не лукавь. На самом деле ты узнал очень много. Например: в тех же самых глупых высказываниях и пустословии, которые тебе не по нраву, ты узнал себя. Я на то время лишь превратился в твоё отражение. А заговори я с тобой на языке «безмолвной» мудрости – ты вряд ли чего-нибудь тогда понял. Потому что ты считаешь, что молчание собеседника – это скрытая форма злого умысла, нацеленного на тебя. А многословие собеседника – это привычная игра, в которой ты отыщешь сто причин, чтобы назвать его болтливым глупцом. Я слышал, как ты советовал Роде: «Окрыляй собеседника умением слушать. Главное в диалоге – терпение». Я прав?
Косяин. Поэтому ты в Евангелиях – самый немногословный персонаж? Хвалю! Наш парень!

Фома. Я читал Евангелия.

Косяин. Что, значит, читал? А в событиях не принимал участия?

Фома. Это значит, что я читал. Мне интересны события и персонажи. И в том далёком времени я непременно приму участие, может быть, более многословным учеником, а может, даже намекну потомкам о своих родственных связях с Мешиахом. Времени  ещё предостаточно, чтобы подготовиться и решиться. Догадываюсь об одном: ничего или почти ничего нельзя будет изменить. Это я добавил от себя для того, чтобы вы не лезли ко мне со своими идиотскими идеями и предложениями по спасению Учителя.
    Вас миллиарды, и вы все убеждены в истине происшедшей трагедии. Значит, так оно и было, значит, иному не быть. Страдание и смерть одного – во имя радости и спасения всех. Всё предопределено.
    Если не было бы Бога, люди придумали бы Его ради того, чтобы потом Его и убить. А, уничтожив Бога самой позорной смертью, – распятием на кресте, – заняться поисками виновных в смерти самого чистого и безгрешного Бога людей.    
Рода. Будде повезло больше: он умер от поноса. Виноватых не найдёшь.

Косяин. Индусы,- сильно искривлённые потомки Ариев,- напротив: говорят, что все радости и победы человеческие меркнут перед единой слезой, упавшей из глаз ребёнка.

Рода. Почему – «сильно искривлённые»?

Косяин. Из-за ассимиляции с африканцами. У индусов чёрт-те что намешано в крови, жуткий коктейль трёх континентов.

Рода. И толпы вирусов, замаринованных в специях. Глаза слезятся от одного запаха.

Фома. Вы опять фиглярствуете, хулите богов, о которых ничего не знаете.

Косяин. Скажи нам, Дидим Иуда: разве не растёт подозрение по поводу исключительности и божественности Всевышнего, если ты о его жизни узнаёшь много забавного? Намедни я проделал вояж по окрестным православным храмам и, представь себе, нигде не нашёл даже завалящей иконы с твоим ликом. Так вот, ты интересен мне уже тем обстоятельством, что, полузабытый христианами, не вызываешь у них страха и трепета, не говоря уже о любви.
    Какой интерес может вызвать у меня, ну, скажем, Иоанн  Окунатель, о жизни которого известно буквально всё даже студенту первокурснику технического ВУЗа?
    Религия должна дышать тайной, издавать звуки, неведомые природе, глядеть со снисхождением на кишащий безумством и любопытством человеческий рой.

Рода. Мёда от роя – ни фига, а укусов – мало не покажется!

Косяин. Если опиум  для народа, то - бесплатный и высококачественный.

Рода. Если хорошо очищенный, то – много!

Фома. Когда вы начнёте серьёзно говорить? Тяжело вас понять: думаете об одном, хотите сказать другое, говорите третье, а смысл сказанного выходит полной противоположностью того, о чём думали. Надо быть решительнее, не бояться себя! Тогда и правды будет сказано больше!

Косяин. Чему меня дрессирует жена  двадцать пять лет. Переступи, говорит, через себя, скажи правду. Я говорю каждый раз говорю жене: «Правда, я не лгу». Не верит

Рода. А ты скажи: «Я лгу? Неправда!» Поверит?

Косяин. Не поверит. Потому что я сам не уверен: по правде я лгу или ложь говорится мною ради правды?
    Недавно, воспользовавшись моим же оружием, она сильно обидела меня. Она сказала: «Меня поражает твоя наивность! Ты веришь в сказки, которые сам же придумываешь. В тебе нет расторопности, энергии, чувства ответственности, чтобы всё тобою придуманное доводить до конца. Ты даже не умеешь выбирать между тем, что можно отложить, и что сделать немедленно!»
    Все оскорбления, брошенные ею в мой адрес – ложь. Но ложь – ради той правды, от которой, как ей кажется, она может меня предостеречь.
Рода. Или, правда - ради красивого словца.

Косяин. Красивые фразы не всегда умные, как умные – всегда некрасивые и обидные.

Рода. В красивом теле – некрасивые внутренности. Это я знаю из уроков анатомии и по детскому опыту. В детском саду мы постоянно были заняты поисками царевны-лягушки, а найдя претендентку, сразу ввинчивали ей в зад соломинку и пытались раздуть её до размеров человеческого тела. Не получалось. Лопалась, как воздушный шарик. Неприятное, скажу вам, зрелище!

Косяин. Омерзительное зрелище – когда патологоанатом, препарируя труп, комментирует: «Вот печень, усыпанная радужными гнойными пузырями. Посмотрите, как они переливаются на свету, как сочетаются с синевой трупа! А вот лёгкие туберкулёзника, изъедены дырочками, точно швейцарский сыр!»
    Нам неприятно видеть и слушать патологоанатома за работой по многим причинам. Например: мы можем представить себя на месте препарируемого, или внутренности трупа перманентно могут ассоциироваться с едой. И всегда, подсознательно мы убеждены, что вечная душа отражает в деталях нашу временную плоть. Любая физическая боль отпечатывается искажённой гримасой на тонкой, прозрачно-дымчатой структуре души.
    Значит, ничем не лучше мы выглядим на «небесах». Значит, совсем неплохо быть приговорённым к пожизненному заключению в собственную плоть.
    Я прав, Дидим? Когда ты задумываешься о вещах простых и приземлённых, у тебя тоже душа начинает петь речитативом, проглатывая согласные?

Фома. Вы говорите о предметах мне неизвестных, но довольно интересных.

Косяин. В смысле? О душевных или плотских утехах.

Фома. Существует разница? Что лучше?

Рода. Я попробую объяснить. Вот – Нирвана. Простому смертному кажется, что Нирвана недосягаема. Но каждый раз, особенно после пяти выпитых кружек пива, опустошая мочевой  пузырь, простой смертный в сравнении понимает: на сколько ничтожны прелести Нирваны.

Косяин. Поэтично, патетично.

Молодой (Из угла). Не ешьте на ночь молоко с селёдкой –
                Вам будет трудно рифму подобрать!

Рода. Здравствуйте, молодой человек! Вы - чей будете?

Молодой. Я свой, буржуинский!
 
Рода. Слышу в голосе родные нотки супруги. Смотрю в тебя, как в зеркало.

Молодой.  Лишь в самолюбовании найдёшь взаимность,
                И критику, достойную себя,
                Сочувствие, величие, невинность -
                Всё то, что у других найти нельзя.
Рода. Любимая, а почему у тебя ангел-хранитель усатый?

Супруга. Что я могу сказать? Ну повезло!

Рода. Ты не уловила смысла. Я намекал о твоём двойнике, о твоём вышнем Ка, или Ба – не помню, кто у древних египтян олицетворял душу? Короче: Нук пу. Нук тэтэти, сэ тэтэти, ау ам а эм тэттэту мэсэ  а эм тэттэту.

Фома. Вы говорите о душе?

Косяин. О ней, родимой. Это же твой Учитель, назвавшийся Сыном Человеческим, уровнял все души, и женщин в правах приравнял к мужским, самаритянок возвысил над иудеями, а почитаемых фарисеев низвёл до храмовых менял ценою в пять сикеле?
Фома. Пока мне об этих обстоятельствах известно лишь с ваших слов и книжных пересказов. Путь к Учителю в Капернаум предстоит долгий. Я ещё и половину не преодолел.

Косяин. Я тебя искренне спрашиваю, как Малахов в передаче «Пусть говорят»: «Но ты чувствуешь свою значимость в истории, знаешь, что ты избранный?»
Фома. Я об этом знал всегда! Странные испытываю ощущения, когда перечитываю Новый Завет. Будто на самом деле я был свидетелем чудес Учителя, таскался за Ним, внимал каждому слову, хотя я абсолютно убеждён, что этого со мной никогда не было. Может быть это только предстоит испытать? Но почему-то правая рука моя помнит прикосновения к рёбрам Учителя, почему-то уши мои живо слышат упрёк Иосия: «Фома, неужели ты не веришь словам моим? Коснись меня!» Почему-то я хорошо знаю Вифанию, Капернаум, отвергнувший Учителя, и отвергнутый Учителем Назарет, В Иерусалиме помню почти каждый дом, мои ноги помнят жёсткую кожу сандалий, которые приходилось обувать при входе в Храм, рот помнит прохладную воду из Вифлеемского источника.

Косяин. А вкус и запах твой рот с носом помнят?

Рода. Брось издеваться над ущемлёнными. Что им тут занюхивать и заедать? Они пребывают в стерильных условиях.

Косяин. Не пребывают, а дожидаются, как я понял.

Рода. И дождутся вони и пресной мацы.

Косяин. Я думаю: чем приземлённее существо, тем сильнее у него развито обоняние. У женщин огромная тяга к французским духам – неспроста! Есть в этом божий промысел Хоть чем-то они должны выделяться?
Рода. Восьмого марта, когда всё прогрессивное человечество и женщины продолжают отмечать День Защитника Отечества…

Фома. …аборигены одного племени северо-перуанских джунглей по Интернету, через Гугл, со срочной доставкой заказали к праздничному столу голову своего вождя, фаршированную моллюсками и салатом из листьев коки и заячьей капусты.

Косяин. Стоп! Подобный случай уже имел место. Я намекаю на Иоанна Окунателя.

Фома. А я намекаю на то, что подобный случай - с женщинами племени людоедок – сможет иметь своё место, если к тому подтолкнёт Иоанна Окунателя  «свобода выбора», дарованная Богом.
    Почему-то я знаю, что Иаков, назвавший себя «братом Господа», был недоумком, и Учитель только из жалости приписал его к апостолам. Откуда ко мне приходят видения, что Иаков носил на лбу золотую пластину, точно царь египетский, узурпировал власть христианской церкви и лично выдавал письменное разрешение на распространение Нового Завета Учителя? Почему мне известно, что больше зла, чем  первоапостол  Иаков, никто не принёс учению Мешиаха? Да и все мы, близкие ученики Иосия, стали теми, с кем так яростно боролся Учитель, подбрасывая нам, иудеям, «несъедобные» притчи и законы Святого Писания. Я признаю, что мы сгубили всё лучшее и светлое, которое по крупицам собирал Иешуа. Могло создаться впечатление, что алчность, зависть, властолюбие и ещё 69 пороков возродились в нас с новой силой после смерти Учителя, и великий грех поглотил всех учеников Мешиаха.
Рода. Почему  могло? Это впечатление и создалось!

Косяин. По-моему, именно в то время, наряду с идиотскими посланиями Иакова в Эфес, родилась легенда о лике Моисея – когда некий армянский царь послал к Мойше своих придворных художников. Те запечатлели лик Моисея, привезли картины царю, а он приказал своим волхвам и визирям, по эскизам и портретам дать полную характеристику Моисею. Семьдесят два самых страшных человеческих порока насчитали  у лоцмана еврейских бродяг лучшие «физиономисты» царя! И ещё столько же - незаметных и терпимых – у этого низкорослого, кривоногого, косноязычного заики, по внешнему облику схожего с вождём Пролетарской революции, насчиталось само собой. Удивлённый и расстроенный такой ложью своих предсказателей, армянский царь  сам отправился в далёкий и трудный путь – к Моисею, и спросил у него: «Правду ли волхвы рассказали ему о пороках предводителя «народа, пришедшего с того берега»? А Моисей ответил: Истинная правда. Все эти пороки во мне есть. Но я не был бы Моисеем, если бы каждый миг не боролся со своими пороками!» Вот, такое хитрое оправдание придумал Моисей: в стиле Жириновского.

Фома. Я не пытаюсь оправдаться. Наоборот.
    Судя по Святому Писанию, мы были слушателями великовозрастного дитяти, который наслаждение находил в малом, удовольствие извлекал из ничего, а радостью было – благодарение Богу за малое и ничто.
    Дать надежду обездоленным,  утешить страдающих в земной жизни – вот квинтэссенция деяний дитяти Человеческого. И это «человеческое» Мешиаха нам, его ученикам, было тоже не чуждо.
    После Его позорной смерти на дереве, вдруг стали появляться странные люди, которые находили в притчах и «недосказанностях» Учителя скрытый смысл.
    А в чём скрытый смысл, если эти притчи евреи друг другу пересказывали с детства? Все их знали назубок. И каждый при случае, пахнущим доходностью, пытался приладить, вмуровать их в 700 законов Моисея. И чтобы они не противоречили, но дополняли наставления главного левита. Пытался каждый, а получилось у одного.
    Бог подарил Ему вечность через позорную и мучительную смерть, но не предупредил Его о том, что апостолы Учителя – обыкновенные евреи. Те самые евреи, которые, возомнив себя избранниками в избранной Богом нации, спровоцировали ненависть всего человечества и устроили для себя вечное гонение.
    Чем может один еврей – пусть избранный и за это заслуженно наказанный – оказаться лучше всех других избранных евреев, знанием и умом не уступающих дитяти Человеческому?
    Смешно представить, что опозоренные родственники и ученики не отомстили бы Иисусу, предав Его и Его «учение» полному забвению. Просто никто вообразить не мог,  что смерть Учителя могла принести хорошие дивиденды.
    Подозреваю, что и при жизни мы присосались к Мешиаху только потому, что Он мог прокормить нас. Что Он там «внушал»  массам – это ведь не важно. Главное, что за Его детский лепет щедро платили и привечали.

Косяин. Проще говоря: не появись тогда Савл из Тарса Киликийского, ходили бы мы теперь под Кришной, Амоном, Зевсом или Зароастрой? Вы ведь из-за своей генетической лени веру в Христа просрали бы?

Фома. Не надо быть пророком для того, чтобы видеть, что евреи своими руками всегда готовили собственную погибель. Где бы мы не находились, мы всегда конфликтовали с другими народами и вечно жаловались на других, хотя в большинстве случаев сами были причиной конфликтов. Евреи же – богоизбранный народ. Только нам позволено воевать самим с собою, терять государственность, рассеиваться по миру и вновь плести интриги, доказывая свою богоизбранность.
    Еврею легко сочинить новую религию, но ещё легче уничтожить её собственноручно, если она не приносит дивидендов и не ущемляет достоинств и прав других народов.
    Павел никогда не был настоящим евреем. Он – римский гражданин. А Рим кормил и с уважением относился к богоизбранным, за что был люто ненавидим иудеями.
    Никто не знает, действительно ли по дороге в Дамаск увидел Савл Иисуса в Свете, придумал ли он всю историю или являлся ему Господь Всемогущий в образе Учителя?
    Но убеждён: ни один, уважающий себя иудей, не позволит украсть у себя Бога, приносящего доход. Только богом избранные имеют право распоряжаться именем и чудесами, сотворёнными их родственником Иосией.
    Подумаешь, разнёс среди язычников Благую Весть! Савл даже живым Иисуса никогда не видел! А если бы видел и слышал из уст живого Мешиаха путанную речь, то вряд ли у Николая возникло страстное желание ради учения Христа пожертвовать не только временем, но и земной жизнью.
    Настоящих свидетелей и учеников Иисуса обмануть невозможно! Мы знали, что любые благие намерения возникают, прежде всего, из корыстных побуждений. А если это не так, значит Павел – глупец и бездарь, язычник и животное, значит,  Павел не может быть хранителем и носителем тайных учений Иосии.

    Рода. Слава Богу, что христианство распространилось и прижилось в мире  вопреки мнению и желанию учеников Га-Ноцри.
Фома. И принесло с сбой столько воин, разорений и несчастий, сколько не приносила ни одна из религий. Определённо: мы знали, что последствия проповедей Павла будут именно такими!
    И опять я не оправдываю деяний апостолов. Мы действовали абсолютно правильно, когда убеждали евреев-элинов, римскую церковь, всех язычников, которых успел отравить Павел своими вольными пересказами о жизни Христа, что Павел – самозванец, что учение Мешиаха могут понять и воспользоваться им только люди подготовленные, избранные. Иначе, неправильно пересказанное учение погубит мир.
    Равносильно – обезьяну поставить на капитанский мостик трансатлантического лайнера, повесить на носу корабля связку бананов и так обозначить ей прямой путь на Северный полюс, где, якобы, должны расти эти банановые плантации.
    По наивности своей и доброте душевной мы разрешили Павлу нести Благую Весть людям, и очень скоро пожалели об этом.
    Однажды Учитель приоткрыл для любопытных тайные знания – за что был проклят богоизбранным народом и с позором казнён.
    Самозванец Павел, прозванный нами Николаем, (а его подопытные – «николоидами»), извратил тайные знания и эту несусветную чушь подарил язычникам. В этом апостолы видят свою вину.
    Надо было забить камнями и палками Николая ещё тогда, когда он только намеревался взять себе имя Павел.
    Нас останавливал один из заветов Христа: «Непротивление злу». Зло поступало от Павла в виде серебряных монет, за счёт которых жила община учеников, истинных хранителей тайных знаний Иосия.
    Павел был энергичнее и богаче нас, но мы были умнее его. Нас это утешало до той поры, пока не узнали, что для язычников Павел – одесную Иешуа. А мы – так себе, мимо проходили.

Молодой (из угла). Известно, что евреи беспощадны в ссоре.
                Они убили даже собственное море.
    
Косяин. Совершенно нас запутал Фома. Так был ли Христос, апостолы, Понтий Пилат, Дева Мария, предательство, распятие, воскресение?

Фома. Не уверен, но, вероятно, будет. В то время, из которого я двигаюсь к известным вам событиям, христианства,  как религиозной концессии,  уже не было давно. Вернее, остаточные явления  ортодоксального христианства ещё теплились в виде незначительного числа растерянных сторонников, сочувствующих последователей, но фанатиков не было. Не было таких, как Иаков, набивших на коленях мозоли до размеров верблюжьих копыт.
    Существовал территориальный синтез трёх религий: буддизма, мусульманства и языческого христианства. Эта религия возникла спустя десятилетия после объединения трёх великих держав, и охватила всю Евразию.

    Рода. А второе пришествие Христа было?

    Фома. Разве Павел – не второе пришествие? То же предательство, те же судьи – фарисеи, книжники,  ученики Мешиаха: и второе, и третье, и «семижды» семьдесят седьмое! Всё было, но вас ещё не было, и меня ещё не было, но вы ещё будете и я ещё буду. Бог всех одарил свободой выбора. Молишься Христу, значит – имеешь волю пройти путь Иисуса, ищешь помощи у Мастемы – обязательно её получишь. Каждый жив верой и по вере своей получает. Для Бога не любимых нет, как нет любимых без изъяна. Чем больше любовь, тем больше спрос. Назвавший себя Сыном Бога должен пройти путь Бога. А правильный это путь или нет – судить никому не дано, даже Богу, поскольку пути Господни неисповедимы.
    Вчера путь был выбран один, потому что через «пассионария»  Всевышний начертал на скрижалях подсказки, а завтра – путь другой, потому что подсказки Бога  восприняты были, как Закон, а законы противоречат Свободе выбора и любви Всевышнего.
    Нет золотой середины, но есть царство Божье внутри каждого, и самый короткий путь в него – самый извилистый, самый, самый запутанный, сложный и… неверный для всех – вчера, но одобренный Богом, и неверный для Бога  - завтра, но отвергнутый всеми.
    Я знаю, как нелепо закончилась вера в Сына Человеческого, но не знаю, почему так долго имела своих поклонников не совсем правдивая история об Иосии Мешиахе, принесшим себя в жертву из побуждений, не согласующихся с образом мыслей и желаний Всевышнего. Никому не была нужна эта жертва – ни Богу, ни родственникам, ни врагам, ни ученикам, ни толпе иудеев, готовых забить палками и закидать камнями любого, не здорового на голову и позорящего свой народ, царя из колена Давидова.
    Принести себя в жертву ради того, чтобы иудеи усвоили,  что возлюбить надо ближнего своего, как самого себя? Кощунство в высшем проявлении. Надо фанатично любоваться собою и очень высоко себя ставить над всеми, чтобы пытаться внушить людям то, что они никогда не забывали!
    Вы спрашивали о моём отношении к Учителю. Скорее всего, оно будет таким же, каким вы его знаете из записок апостолов и Святого Писания. Но моё отношение к вам всегда останется таким же, каким и к Учителю, поскольку каждый из вас несёт в себе царство Божье.
    Скажу по секрету, что изречения: «Возлюби ближнего своего…» и «Как хотите, чтобы с вами не поступали, так не поступайте и вы», принадлежали великому Рабби Гиллелю, а не Иешуа Га-Ноцри.
    Ни Пилат, ни его приемники Марцелл, Марулл, Кассий Фад, Тиберий Александр, Антоний Феликс, Порций Фест, Альбий и Флор не имели ничего против учений Гиллеля и Иешуа. Это же не Зилоты-сикарии – ревнители, вооружённые ножами.

Косяин. И Отец небесный, к которому Иисус взывал на кресте, не имеет отношения к Богу?

Рода. Иосиф-плотник – его отец небесный. А для Создателя Отец небесный – песчинка.

Косяин. Да все плотники при больницах – отцы небесные. И мерку снимут, и удобное ложе выстругают, и крышку аккуратно сверху приладят, чтобы царствие божье не выплеснулось наружу.

Рода. Не дай бог, не дай бог!

Фома. Как бы вы не богохульствовали, вы мне интересны.

Косяин. Не ври, Дидим! Ты так много нам сказал, что мы теперь должны быть противны тебе. Не пора ли нас гнать взашей отсюда?

Фома. Не надейтесь. Я ещё тысячной доли не сказал. Неужели вам не хочется стать свидетелями живого Мешиаха? Услышать голос, почувствовать прикосновение его руки?
    Многие мечтали побывать там, многие мечтали изменить ход событий предпасхальной пятницы, увести Учителя от суда и позорной смерти.
    Разве вы не горите желанием помочь Мешиаху? Я знавал даже тех, которые готовы были вместо Учителя взойти на Голгофу – и в этом видели смысл своего существования.

Пожилой ангел-хранитель. А вы не мечтаете увидеть распятого Христа?

Косяин. Каждый день Его видим по-разному: прибитым четырьмя гвоздями, в ладони, на кресте без выступа под опору и с чашей Грааля у основания креста, и ещё – массой нереальных чудачеств. Христос ведь умолял, чтобы не делали из него икону, не выставляли его обнажённым на обозрение всего человечества, не превращали его смерть в посмешище.
    Мне больно и совестно бывает, когда я вхожу в церковь и вижу перед собою искажённое страданием лицо человека, приколоченного к дереву. Не этого желал людям Учитель. И не того, чтобы глядя на истерзанное тело Христа, втихаря просили у Него милости и прощения.
Рода. Над головой прикольную табличку повесили:  IНЦI.  Попробуй, разбери: на каком языке обозвали Иисуса Христа Царём Иудейским.

Косяин. Что, в принципе, верно. Но каково исполнение? Опять, скажешь, Паша начудил?
    Нет, избавь нас, Господи, от страшного зрелища. Такие храмы не для слабонервных.
    При Советской Власти тоже было за честь отстоять длиннющую очередь в Мавзолей, чтобы полюбоваться мумией Владимира Ильича.
Рода. Анекдот такой был про чукчу и Ленина в Мавзолее. Если чукча хочет в Москве купить апельсины, нужно ему найти и отстоять самую большую очередь. Потом спрашивают: «Купил?» «Нет». «Почему?» «Пока очередь подошла, продавец умер»,- ответил чукча.
Жена (поворачивается к Косяину). Я не помню: разве мы собирались на машине ехать в Москву?
               Косяин, оторвавшись от беседы с Фомой и Родой, прислушивается к разговору в столовой.

Косяин. Конечно, собирались. У твоего племянника сын родился. Не слышишь, как ты разговариваешь по телефону со своей сестрой? А я сморожу глупость и скажу:

Д-к Косяина. Всё хорошо. Радость великая. Но как подумаю, что нас преследует генеалогическое проклятие, становится как-то не по себе.

Д-к Роды. Какое проклятие?

Жена д-ка.  У него бзик на почве эзотерики. Он считает, если малое родилось, то большое должно умереть. Взбредёт ведь в башку такая хрень?

Д-к Роды. И кто, по-твоему, должен умереть?

Д-к Косяина. Я! Кто же ещё? По всем подсчётам, следуя законам генеалогического древа.

Д-к Роды. Тоже не плохо.

Д-к Косяина. Почему?

Д-к Роды. А если умрёт сосед? Представляешь, сколько возникнет сомнений по поводу твоей принадлежности к этому генеалогическому древу?

Д-к Косяина. Догадываюсь. Сейчас же соберём вещички и отправимся в Москву к родственникам. Будем там рассеивать сомнения.

Жена д-ка. Никуда сегодня мы не поедем. Что нам сейчас там делать? Маму с ребёнком в лучшем случае выпишут из роддома через пять дней. И без подарков ехать неудобно. Я считаю, что надо основательно подготовиться и через месяц навестить племянника.

Д-к Косяна. А я считаю, что надо ехать сейчас же. Подарки купим по дороге.

Жена д-ка. У тебя много денег на карточке?

Д-к Косяина. Не хватит – Рода даст взаймы. Я прав?

Д-к Роды. Мы едем с вами?

Д-к Косяина. Почему бы и нет?

Д-к Роды. Ну, на «нет» - и суда нет! И денег в долг давать не надо!

Д-к Косяина. Не будь занудой!

Д-к Роды. В прошлый раз мы ездили вместе в дом отдыха. Я посчитал: в основном – на мои деньги. Ты про них забыл?

Д-к Косяина. Я не считал. Не царское это дело. Я вообще считаю только до трёх. Едете вы с нами?

Д-к Роды. А куда деваться? Едем!

Супруга д-ка. И что мы там делать будем?

Д-к Роды. Молчать и улыбаться, чтобы не казаться полными идиотами.

Д-к Косяина. И мотоциклетные каски не забудьте нахлобучить на головы, тогда уж точно – казаться не будете. Я пошёл за машиной.


Жена. Но мы же никуда не поехали? И ты за машиной не ходил.

Косяин. Милочка, а свобода выбора? Ты помнишь, что такого не было, а я знаю, что эта поездка случилась. Теперь знаю! И знаю наверняка.

Жена. У меня дурное предчувствие.

                Смотрит, как негритянка обхватила голову руками и сидит, покачиваясь. Похоже, что плачет.


Жена. Что всё это значит?

Рода. Ты что задумал? Нет, это невозможно? Мы  прожили – это событие состоялось и другого действа не должно быть! Постой, а если?... Слушай, как тебе это удалось? Не страшно? А «Эффект бабочки»? Взмах крыла приведёт, изменивший мир до неузнаваемости?

Косяин. Я не боюсь.

Жена. Я боюсь! Немедленно верни всё, сделай, как было!

Косяин. Вы-то не при делах. Вы тупо свидетельствуйте, вы – мелкие персонажи в затянувшейся пьесе. Я один знаю, как её доиграть.

Жена. Он издевается над нами. Скажите все ему: так нельзя! Пусть лучше по рюмке водки выпьют – мы разрешаем,

Рода. Фома, ты скажи ему! Ты ему изъездил мозги своей «свободой выбора»! (Обращается к Косяину). Нет у нас никаких свобод. Свобода – иллюзия. Мы рождаемся, живём и умираем полностью зависимыми от несбыточного желания быть свободными. Нет у тебя свободы выбора! За тебя выбрал Фома! А ты думаешь, что тебя никто не надоумил, что ты сам решил за себя и за нас. Тебя же, как мальчонку, провели вокруг пальца! Остановись, немедленно остановись!

                Входит д-к Косяина.

Д-к Косяина. Машина подана к крыльцу!

Жена д-ка. Я никуда не поеду, у меня дурное предчувствие.

Д-к Косяина. Хорошо, тебя вычёркиваем из списка пассажиров.

Жена д-ка. И тебя я никуда не отпускаю. Надо ещё с детьми посоветоваться. Вдруг  они захотят поехать с нами… через месяц?

Д-к Косяина. Дети взрослые, с дороги и посоветуешься с ними по «мобильнику»: поедут они через месяц или плевать хотели на всех, как прежде.

Жена д-ка. А дети тебе что плохого сделали?

Д-к Косяина. Прошу, детьми не прикрывайся! Ты решила, я дал оценку твоему решению – и не более того.

Д-к Роды. Мы едем или как?

Д-к Косяина. Сперва едем, потом – как.

Д-к Роды. Если едем, то я уже подпоясался. И супруга вещи в кулёк собрала.
Супруга д-ка. По-е-ехали!

Д-к Косяина. Стой!

Супруга д-ка. Стою, хоть дой!

Д-к Косяина. А посидеть на посошок?

Д-к Роды. Чуть не забыли. Сели и замолчали! Дорога сложная – пробки на МКАДе!

Жена д-ка. Ну, вы и морды из тряпок! Не хотите слушать взрослых тётенек? Я еду с вами!

Д-к Косяина. Только  без провокаций. Едем – и баста!

Жена д-ка. Баста, карапузики, кончилися танцы! Я хочу сказать тебе при свидетелях, я хочу признаться тебе: я тебя очень, очень, очень люблю! Ты понял, что я имею ввиду? Я тебя очень люблю! Иногда мне кажется, что без тебя я часа не проживу. Ты веришь? Ты смог бы мне поверить, если сам хотя бы немного любил меня. Ты меня любишь? Тогда давай, никуда не поедем! Что тебя вдруг погнало? Это же мои родственники! Я лучше знаю, когда они ждут нас в гости. Завтра мы сядем и вместе решим: когда лучше ехать. Договорились?

Д-к Косяина. Четверть века…

Жена д-ка. Что?               

Д-к Косяина. Пытались договориться. Но, на самом деле, всё заканчивалось уговорами, заговорами, говорильней, отговорками, переговорами и приговорами: я должен был просить прощения за то, что смел ещё и договариваться.

Жена д-ка. Поговорим по дороге. Не расслабляйся.

Фома (говорит Косяину). Отчаянный ты, парень в тварном мире. Значит, решился? Будь по-твоему. Хочу подарить тебе половинку  камушка: что-то  вроде проходного абонемента. Не спрашивай, сам поймёшь. И тебе (обращается к Роде) – половинку. Но половинки  не одного камня. Не пытайтесь соединить их, на вас смешно смотреть: тыкаете ручонками, пытаетесь их заставить совершить половой акт?
    Жёны ваши тоже заслуживают подарков, но дарить им я ничего не стану,  не по статусу.
    С Богом ступайте! Смотреть на вас противно, а общаться – и более того.
Косяин. Много лет назад увидел я на опушке леса трёх старцев в белых одеждах. И отделился один из трёх, подошёл ко мне, обнял, как старого друга и прошептал: «Иди с нами». Я не двигался, прикованный страхом, ничего не отвечал, поскольку был уверен, что это мне снится, что меня провоцирует дьявол на безумный поступок. Если я пойду, то из сна уже никогда не вырвусь. Я был молод, мне очень хотелось жить, а люди в белых одеждах звали с собою в дорогу, из которой не было возвращения. Так мы стояли и молчали друг против друга очень долго. Твои попутчики – теперь я их узнал – отошли к кустам помочиться, а мы всё продолжали молча разглядывать друг друга. Наконец ты сказал себе: «Пора!» Повернулся и пошёл в лес, часто оглядываясь на меня. Я порывался кинуться следом, но ещё одна догадка заставила меня остаться на месте.
    Появление троицы бессмысленным быть не должно,- думал я. Оно сулило радикальные перемены в моей жизни. Я чувствовал, что троица решила вмешаться в мою судьбу, написать её по новому своему усмотрению. Эта встреча принесёт мне удачу и определит счастливую жизнь, если останусь я стоять на месте.
    Я принял тебя за Иисуса Христа, а спутников твоих – за Павла и Петра. Впрочем, какая разница?
    Ты обратился ко мне, как к старому другу, но я помню и твою ироничную улыбку, когда я отказался идти с тобой. Неужели, спустя четверть века, я остался интересен тебе? И если интересен, то, может быть, ты опять хочешь меня предупредить о чём-то? А, может быть, ещё с той встречи начался обратный отчёт? Скажи, не бойся. Мы, вероятно, больше не встретимся?

Фома. Ступай! Наступит время, и я найду правильные слова. Там, на опушке леса.

                Уходят Косяин, жена, Рода, супруга.

Пожилой ангел. И правда,  повезло Косяину: такая могучая любовь перепала ему от жены – не каждому так повезло.

Фома. С иронией говоришь?

Пожилой. Ничуть. Если не веришь, спроси у неё. (Показывает на негритянку).

Негритянка. Она полностью пожертвовала собою. Стала ещё одним ангелом-хранителем у этого чудака.

Пожилой. Дидим, я могу свидетельствовать!

Молодой. И я утверждаю. Моя посмеивается над женой Косяина. Говорит, что та похожа на «квочку», заботящуюся о муже, как о свежевылупленном  птенце. Все его болезни и переживания умудряется перевалить на себя. Без неё, честно говоря, Косяин – стоптанный лапоть. Повезло ему с женой. Повезло. Не заслужил он такой награды.

Фома. Пока я ничего подобного не увидел.

Пожилой. Увидишь, какие твои годы.

Фома. Вы меня будто всем гуртом уговариваете, только в чём – неизвестно. И если даже что-то мне известно, то – не поздно ли?

Пожилой. Уговариваем: верни их!

Фома. Не могу.

Все. Верни!

Фома. Свобода выбора… Пути Господни…

      Слышится визг тормозов, скрежет железа, грохот, сильный глухой удар.


                Сцена 4.

      Косяин лежит в больничной палате. Весь - в гипсе. На лице – ссадины. Открывает осторожно глаза.
    Входят лечащий врач с медсестрой, похожей на негритянку-ангела.
    Косян напряженно всматривается во врача.

Врач. Как самочувствие?

Косяин. Дидим, это ты? (Видно, как тяжело ему говорить. Пытается улыбнуться). Со-чувствие удо-леторительное, слизи на кале нет.

Врач. Это вам откуда известно?

Косяин. Ощущаю.

Врач. И обоняете?

Косяин. Не знаю. Пока вас не было – не пахло.

Врач. Мне нравится ваше настроение. Значит, быстро пойдём на поправку. Кости будут целы – мясо нарастёт.

Косяин. Фрш.

Врач. Что?

Косяин. На костях один фарш, наверно? Не перемолотое во мне что-нибудь осталось?
Врач. Вы сгущаете краски.

Косяин. Глаза? Да, глаза и уши… Устал. Извини, Дидим, отдохну. Крадоре жемизефа гососиля фиси.

Врач. Что? Что украли, кого зафиксировали? Где у нас записи нейрохирурга?

Медсестра. Не удивительно. Человека с того света вытащили. Бредит.

Врач. Нет. Он только что в сознании был. В бреду такие шуточки не отпускают. Так, читаем заключение нейрохирургии: сотрясение мозга, черепно-мозговая травма, скальпированная рана…

Косяин (открывает глаза). Мозги болтаются на единственной присоске.

Врач (мед. сестре). Видите? А вы – «бредит, бредит!» А у него ещё мозги болтаются на присоске.

Медсестра. Куда там! Он весь болтается на присоске!

Косяин. Злая..

Врач. Что вы сказали?

Косяин. Злая, говорю, у вас медсестра. Поднимусь на ноги, сразу изнасилую её из сострадания: может, подобреет?

Врач. Что вы такое говорите? Для этого и на ноги подниматься не обязательно.!
Медсестра. Больной, вам не стыдно? Болтаетесь на одной присоске, а уже грезите о грелке во весь рост!

Косяин. Почему все врачи такие циники?

Медсестра. Я вам из милосердия сегодня же большую мышечную массу, а по-вашему – просто жопу – просверлю шприцем Жанэ в нескольких местах (показывает размер шприца – в полметра).

Врач. Вы её не знаете. Я давно подозреваю её в садизме. При ней я даже моргнуть глазом боюсь, потому что за это мгновенье она успевает больным поставить два укола, одну капельницу и трёхведёрную клизму. Глаз, да глаз нужен.

Косяин. А почему ты её не уволишь?

Врач. Списывать лекарства будет не на кого! Давайте, лучше проверим у вас давление (осматривает всего загипсованного Косяина растерянно,  пытается пристроить аппарат, но понимает, что ничего хорошего из этого не получится), может быть, пульс пощупаем? Хотя… Покажите язык? Вот и славно!
Медсестра. А чего славного? Язык-то у него – набекрень!

Врач. По крайней мере, он ему не мешает. (Обращается к Косяину). Язык вас не беспокоит? Нет? А что беспокоит?

Косяин. Я не в психбольнице?

Врач. Нет. Вы в обычной платной клинике.

Косяин. Денег за лечение не дам. Не дождётесь! Я – скупой.

Врач. Ничего, не беспокойтесь. Мы органами возьмём, по бартеру. Сестра, осталось у больного что-нибудь, что ещё отпилить можно?

Медсестра. Пропульпируем, протрепанируем – найдём!

Врач. Вот, слышите? Найдём и медленно отпилим по живому. Это – если ваше содержание в палате не превысит стоимость ваших органов. В противном случае, с головой окунём в бочку с жидким азотом. Так что, думайте, считайте и… выздоравливайте скорее.

Косяин. Теперь я вижу, что почти дома. Скажи, Дидим, а почесать под лопаткой – сколько будет стоить? Включите, пожалуйста, в кредиторскую задолженность!

Врач. Сестра, у входа стоит мусорная лопаточка. Сходите, почешите под ней.
  Предсме… Короче, просьба больного – закон. Больше просьб нет? Пойдём, у нас обход. Выздоравливайте, больной.

Медсестра. И про угрозы в мой адрес не забывайте! То, обычно, наобещают горы, наврут с три короба…

Косяин. И это  всё? А главное, Дидим? Ты скрываешь? Я… один… живой… остался?

Врач. Вы меня спрашиваете? В каком смысле – «один, живой?» В философском?

Косяин. После аварии… Роды сзади находились.

Медсестра. Бредит.

Врач. Чьи роды? У кого ягодичное предлежание?

Косяин. Всё повторилось…  кони… ведро… перевернулись… и ни капли страха.

Медсестра. Интересный способ зачатия: ведро на голову, конём сзади? Шалунишка!

Косяин. А жена пожертвовала собой… она осталась живой? Нет? Зачем мне тогда дальше жить?

Врач. Не мучайтесь, всё нормально. Роды прошли успешно.

Медсестра. И зачатие с ведром на голове!

                Стук в дверь. Входит жена.

Жена. Извините! Можно?

Врач. Вы - кто?

Жена. Жена  больного.

Медсестра. А где ведро?

Жена. Какое ведро?

Врач. Это мы так, между собою, шутим. Не обращайте внимания.

Жена. Вы – Дмитрий Иванович?

Врач. Да.

Жена. Дмитрий Иванович, как он?

Врач. Нормально, идёт на поправку. Рецидива нет. Скоро будет скакать, как молодой лось.

Жена. Почему – лось?

Врач. Ну, не говорить же мне о вашем муже,  как о козле или слоне в посудной лавке?    

      Жена подходит к постели, гладит по загипсованной голове, достаёт платок, вытирает со щёк Косяина слёзы.

Жена. Милый, ты плачешь? Всё хорошо, всё хорошо.

Врач. Мы пойдём, у нас обход. Недолго, пожалуйста! Он ещё слаб.

                Уходят.

Косяин. Я тебя люблю..

Жена. И я тебя люблю. Мы все тебя любим. Что? Детей пока не пускают. Я одна. Упросила с трудом. Как ты себя чувствуешь?

Косяин. Я тебя люблю.

Жена. Тебе сок можно? А пюре овощное? Давай, я тебя покормлю?

Косяин. Я тебя очень люблю.

Жена. Не плачь. Что же ты плачешь? Я сейчас разрыдаюсь. Я без тебя жить не могу.

Косяин. Знаю, потому и плачу.

Жена. Больше тебя одного никуда не отпущу.

Косяин. Слава Богу! На тебе – ни одной царапины. А Роды, что с ними?

Жена. Ты уже знаешь? Откуда? У племянника родился сын. Вес - три пятьсот, рост – пятьдесят два.

Косяин. Нет. Я о соседях спрашиваю.

Жена. А при чём соседи? Что, у них тоже кто-то родился?

Косяин. Почему вы все надо мною издеваетесь? У них фамилия – Рода. Мы ехали все вместе к твоему племяннику. Они сидели сзади. Я помню: ты обернулась к ним и сказала, что дети забудут покормить кота. Надо немедленно позвонить. Потом я увидел ведро на дороге.

Жена. Постой. О чём ты, милый? Какие соседи? Мы никогда не общались с соседями. Ты же с ними через раз здороваешься? Сам говорил, что лиц соседей никак не можешь запомнить и киваешь всем наугад.

Косяин. А куда мы ехали?

Жена. Откуда мне знать, куда ты ехал? Ты нам сказал, что срочно вызвали в Нижний Новгород. Наспех собрался и уехал в командировку. А через три часа позвонили с поста ГАИ, сказали, что ДТП, что ты жив. Постой, в машине ещё кто-то был? Девчонок подвозил?

Косяин. Тебя и соседей.

Жена. Меня? Исключено. Соседей – тоже. В сводке ДТП фигурировал только ты.

Косяин. А Дидим Иуда Фома?

Жена. Что – Дидим?

Косяин. В халате врача – Дидим?

Жена. Дмитрий Иванович Фомин? Говорят, что хороший доктор. А при чём здесь он? Я ничего не понимаю. Расскажи, что у тебя случилось в дороге?

Косяин. Я устал. Хочу отдохнуть. Приходите позже. Нет. Подожди. Почеши мне, пожалуйста, под лопаткой. Не могу – чешется! С ума сойду!

            Жена просовывает руку под спину и достаёт обломок камня.

Жена (удивлённо). Что это? Автотрассу, что ли по твоей кровати собираются прокладывать? Красивый камень. Что-то напоминает?

Косяин. Око Гора. Положи его, пожалуйста, на тумбочку. Или, нет, лучше – на грудь.

Жена. Откуда он у тебя? Я положу на тумбочку.

Косяин. Это подарок. Расскажу как-нибудь. Если вспомню. А если вспомню, ты всё равно не поверишь.

Жена. Хорошо. Отдыхай. Я пойду. Может свет в палате выключить? Тебе не мешает? Ладно, всё, ухожу.

                Гасит свет.

                В темноте голос Косяина.

Косяин. Надо же – Дмитрий Иванович Фомин. Фома неверующий. Дидим Иуда из Галилеи. Привидится же такое! А какое? Будущее? Оказывается, будущим жить легко – как смотреть спутниковое телевидение на пару-тройку часов вперёд. Быстро привыкаешь.
    Интересно, каким у меня будет прошлое и кем я стал в будущем?
    Сперва было слово. И слово из животного сделало человека. И слово человека превратило в Бога. А Бог молчит, потому что знает, что неосторожное слово превратит Его в животное. Поэтому и молчит, точно животное. Нет от Него ответа. Не дождёшься.
    Но если резко открыть глаза, то можно разглядеть в темноте твоего ангела-хранителя. (Пауза) Никого, темнота. (Пауза). Никого.
               
                Свет резко зажигается, слепит.

  Вокруг Косяина суетятся все ангелы, Фома, Яков-Младший, Симон Зилот,                Рода, Супруга, Жена. Стоит гвалт, суматоха. Косяин сидит на диване.

Рода. Куда убежал кот?

Супруга. Ты всех достал котом! Это не наш кот!

Яков Младший. Все семьи счастливы одинаково, каждая семья похожа на клуб бойцовских собак: день кусаются, неделю отдыхают, зализывают раны.

Симон Зилот. Товарищ, у вас упало.

Пожилой. Уменя заявка в кармане. Там три дня обмывали праздник, а сегодня обмывают праздновавших.

Молодой. Нет, не говорите. Балет? Не люблю! Балет – это, когда босиком по холодному полу, в нарушение норм гигиены, питания, охраны труда и здоровья? И за это садистское зрелище ещё деньги платить?

Фома. Я не люблю летать в аэробусах. В них остро испытываешь стадное чувство полёта.

Рода. Убери ноги! Растележился здесь на весь задний проход!
Негритянка. Куда звонил?

Фома. Сам не понял. Но вопросы на другом конце провода задавали очень умные.

                Свет гаснет.

               
19 февраля 2009 г.