Дедушкин склероз

Пожилые супруги из соседней квартиры ушли из жизни один за другим. Вместо них поселилась немолодая тихая женщина. Она всегда приветливо здоровалась, но долгих разговоров не заводила. Поэтому я удивился, когда увидел ее на пороге своей квартиры.
— Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
— Разумеется!
— Уже несколько лет мой сын тяжело болен. Жена его бросила, детей у них не было. Первое время друзья навещали сына, но постепенно забыли о нем. Олег — весьма неглупый человек, но с речью у него сейчас проблемы. Я понимаю: у вас свои дела и заботы. Но мне показалось, что вы — отзывчивый человек. Вы с Олегом почти ровесники. Не могли бы вы иногда навещать моего сына. Даже десяти минут вашего визита достаточно, чтобы поднять его настроение.
— Я всегда рад общению с новыми людьми. Тем более, если они нуждаются в моем внимании.
— Так, может, прямо сейчас и познакомитесь?
Мы прошли в уютную квартиру соседки. Несмотря на идеальную чистоту, в квартире стоял небольшой больничный запах. В большой комнате на кровати лежал мужчина лет тридцати, невероятно худой. Я пожал ему руку и представился.
— Олег, — произнес он в ответ. Своим слабым прерывающимся голосом он задал мне несколько незначащих вопросов. Посидев с полчаса, я ушел, обещав время от времени посещать эту семью.
Ольга Леонидовна часто предлагала мне обед или чай, но я всегда отказывался. Лечение и лекарства требуют много денег. Но не только опасение обременить их семейный бюджет останавливало меня. Кушать у постели больного, похожего на скелет, казалось мне не только неэтичным, но и неэстетичным. Да и больничные запахи не добавляли аппетита.
 Я не спрашивал, откуда они переселились в эту квартиру, родственники ли умерших стариков, жив ли отец Олега. Тем более неловко было спрашивать про бывшую жену. Сидя у постели больного, я обменивался с ним редкими фразами. Иногда Ольга Леонидовна просила, чтобы я подержал в своей руке руку Олега. Наверное, ей казалось, что тепло здорового тела перейдет в холодеющую плоть ее несчастного сына.
Рассеянный склероз — таков был диагноз. Я и раньше знал об этой болезни. Обыватели нередко смешивают обыденные значения этих двух слов. Многим кажется, что эта болезнь нечто вроде старческого склероза, от которого у человека наступает рассеянность в бытовых вопросах. На самом деле это тяжелое заболевание, причины которого ученым непонятны. Болезнь настигает внезапно. Постепенно у человека слабеют мышцы, голос, нарушаются другие функции организма.
Олег всё больше слабел. Раньше он немного помогал матери перенести его из коляски в ванну. Теперь ей приходилось делать это одной. Ольга Леонидовна попросила помощи. Мне это не доставило труда. Нормальным людям приятно ухаживать за детьми или больными. Глядя на истощенное тело Олега, было трудно представить его здоровым мужчиной, любившим свою супругу. Я не знал его другим, но представлял, какое потрясение испытала бы жена, увидев мужа в нынешнем состоянии. Её поступок вызывал сложные чувства. С одной стороны здоровой женщине физически необходим мужчина, выполняющий свой супружеский долг. Останься она с Олегом, в плену болезни оказался бы не только он, но и эта женщина. С другой стороны, когда люди влюбляются, то надеются, что вторая половина никогда не оставит их в беде. Увы, только матери полностью оправдывают эти надежды.
Олег продолжал таять. Не было сомнений: дни или месяцы его сочтены. Я сочувствовал Ольге Леонидовне, но в то же время понимал: уход сына не только горе, но и освобождение от тягостных забот. Хотя Олег говорил всё хуже и хуже, мозг его продолжал работу. Однажды Олег неожиданно сказал:
— Ты не смотри, что я так медленно и бессвязно говорю… Голова у меня такая же ясная, как прежде… Я вот часто задумываюсь: за что мне такая судьба?! Никогда никому не делал ничего дурного… Жена вот ушла. Я ее не осуждаю. Кто знает, как бы я поступил на ее месте. Ей надо детей рожать… Никого пальцем не обидел! За что мне эта участь?
— Нам бывает трудно судить об этом. Порой человеку скажешь невинную фразу, а потом выясняется: он страшно оскорблен ею. Мы многое забываем. Люди долго помнят наши обиды и не прощают их.
— Наверное, ты прав. Но все-таки я не вижу в своей жизни особых грехов.
Однажды Ольга Леонидовна попросила меня помочь передвинуть тумбочку в маленькой комнате. Оказавшись в спальне, я обратил внимание на висевший стене портрет: улыбающиеся новобрачные смотрели со старой раскрашенной фотографии, несколько пошловатой. Непривычно было увидеть Олега здоровым и уверенным в себе парнем с большой шевелюрой. Рассмотрев фотографию молодоженов, я перевел взгляд на другой снимок. Сержант с бритой головой. Да ведь это Голова! Олег Головин! Тесен мир!

***
Мы, семеро молодых солдат, появились в расположении батальона вечером. У тумбочки хрупкий дневальный. Он поведал о царящих здесь порядках. Стало еще менее радостно. Глядя на тусклую лампочку, подумал: «За что мне эта тюрьма?!»
О заключении напоминала не только обстановка, но и обитатели казармы. Почти все «дедушки» были похожи на зэков. Неприветливый Голова пообещал нам, молодым, «сладкую» жизнь. Кличкой Олег был обязан не только фамилии, но и бритой голове. В тот же вечер он устроил мне небольшое испытание. Мы находились в Ленинской комнате. Неожиданно мне за шиворот полилась ледяная вода из солдатской фляжки. Ощущение было крайне неприятное, но я не высказал никаких эмоций, чтобы не доставить радости Головину.
Уже с утра мы начали вкушать все прелести «дедовщины». Во время строевой высокий худой парень Гриша пинал по ногам идущего впереди него «молодого» солдата. Я чувствовал: в жертве копится ненависть. Но не к садисту, а к будущим «молодым». Сам Григорий наверняка познал в полной мере издевательства прежних «дедушек». Мне довелось на пару с Гришкой таскать носилки с песком. «Дедушку» заедало, что он пашет наравне с «молодым», поэтому он изрыгал в мой адрес злобные угрозы. И даже пригрозил убить. Я взорвался:
— Убивай! Не боюсь! Только прекрати свои угрозы. Надоело уже.
Как ни странно, он перестал ко мне придираться. Впрочем, «дедовщина» — это система. Ее трудно побороть в одиночку. А тем более сложно попытаться осадить «дедов», облеченных сержантской властью. Многие их попытки оседлать «молодых» всегда могут найти оправдание в глазах офицеров. Попросит сержант постирать свою майку, подумаешь: отказываться или нет. Ведь потом офицер скажет: «У старшины и без стирки много забот. Ты нарушил устав, отказавшись выполнить приказ своего командира»
На наше, «молодых», счастье, большая часть батальона уехала на учения. Из «стариков» остался Голова. Он обратился ко мне:
— Я слышал, ты неплохо разбираешься в математике. Я собираюсь после дембеля поступить в институт. Давно забыл всё, что учил в школе. Все-таки «дедушка», склероз у меня. Поможешь мне подготовиться?
— Прямо сейчас?
— Нет. Скоро батальон поедет на большие учения. Там у меня будет много свободного времени. Вот и займемся математикой. Ты составь список, какие нужны учебники. Я пошлю человечка в библиотеку за книгами.
Мне было отвратительно это барское отношение к сослуживцам, призванным позже его. Большое разочарование испытываешь в армии, когда видишь подобные метаморфозы. Нормальный вроде бы парень становится «дедом». И тут из него прет такое самодурство, что понимаешь: власть развращает людей. Впрочем, также противно было видеть холопство и подобострастие некоторых «молодых».
В казармах на лето вода была отключена. Голова посылал меня с большим бидоном к уличному умывальнику. А потом я поливал спину Олега. Он мылся до пояса в умывальной комнате. Когда я лил воду, у меня возникало большое желание стукнуть бидоном по его жирной шее. Олег напоминал мне одновременно мясника и Муссолини, о чем я не преминул ему сообщить. Головин предвкушал предстоящие большие учения:
— Со всех соберем деньги, купим кофе и другие продукты. Всё будет поровну, потому что за свои деньги.
Эта логика была мне непонятна. За армейским столом сахар и масло распределялись в зависимости от срока службы, хотя нормы питания государство установило одинаковые для всех военнослужащих. Почему же, если платишь деньги, выданные тем же государством, то всё уже на равных?! Условно, впрочем, и деление на «дедов» и «молодых» — на тех, кому позволено издеваться и тех, над кем можно безнаказанно проявлять свою неограниченную власть. Я был сверстником Олега, поэтому вполне мог оказаться с ним одного призыва или поменяться местами. Однако математические правила насчет перемены мест слагаемых в человеческих отношениях неприемлемы. Став «дедом», я никогда не проявлял «стариковских» замашек. Это я помню точно. Старческого склероза у меня нет.
Увольнение одного «дембеля» надолго задержалось. Он маялся в казарме и как-то попросил меня одолжить на один день новую гимнастерку. Мне пришлось бы надеть «подменку», то есть старую форму без погон и знаков отличия. Я отказался, не желая рисковать. Никто из офицеров не стал бы слушать ссылки на распоряжения «дедов». Крайним оказался бы я. «Дембель» укатил домой в тот же день. Так что, не прояви я твердость, плакала бы моя гимнастерка. Тем не менее, Голова выполнил наказ этого «дембеля» — примерно наказать «оборзевшего» молодого солдата. Олег устроил мне тренировку, прямо объяснив, почему он это делает. По команде «сорок пять секунд отбой» мне пришлось вновь и вновь одеваться и раздеваться, пытаясь уложиться в положенное время. И попробуй, докажи неправоту Головина. Он бы сказал: «Я не издеваюсь. Этот солдат не умеет «отбиваться». Я его тренирую».
После этих занятий мы с Олегом отправились на плац, где он устроил мне строевые упражнения. В них я тоже не был большим специалистом. Так что и здесь всё по уставу. После занятий я спросил у Олега, зачем он бреет голову.
— От местного климата выпадают волосы. Если брить голову, то нечему будет выпадать, волосы сохранятся.
Я не жаждал обучать Олега математике, да и общение с ним не доставляло мне радости. Со страхом ожидал возвращения остальных «дедов». Некоторые из них перед отъездом угрожали мне самым серьезным образом. Наверняка Олег не остался бы в стороне от проделок этой волчьей стаи. Не уверен, что я вернулся бы из армии живым.
На мое счастье накануне приезда «стариков» меня откомандировали в другую часть. Больше ни с кем из батальона я не встречался.

***
Вернувшись в комнату, я не стал говорить Олегу, что мы вместе служили. Ностальгии по военным будням я не испытывал, а напоминать больному человеку о его армейских «художествах» не хотелось. Пусть для него я останусь всего лишь соседом.
На неделю я покинул свой город. Вернувшись, зашел к Ольге Леонидовне. По ее заплаканным глазам сразу понял, что произошло.
— Вчера похоронили Олега. За что ему такая судьба?! Не знаю, как я теперь буду жить. Такая невыносимая пустота.