Гению

К тебе влечет душа моя хмельная,
С тобою в духе хочет говорить.
Стихи и прозу напрочь отметая,
Гонения властей не забывая,
Нутро свое пытается открыть.

И позавидовать той участи нежданной,
И времени, где жил ты и любил.
Когда  с величием бесстрастным и державным,
Сумел таки, во мраке конокрадном,
Вести войну на донном крае сил.
 
Привидится уютная картина:
Ты  прикорнув у старого камина,
Закинув ногу на ногу сидишь.
И в отблеске свечи молчишь,
Вновь воскрешая прелести  Эльвины..
 
Взыграли мысли, превращаясь в дивны строки...
И головою покачавши за столом,
Стряхнув с кудрей редакторские склоки,
Загульных дней похмельные упреки,
Ты замахал отточенным пером.

И вот уже в объятья поднебесья.
Летит как журавлиный  серый клин,
Отрада чувств твоих произведений,
А с ними рой загадочных видений,
В парах любви, вечор испитых вин. 

И где ж почуют вечные заботы,
Где закипает у пиита страшный ум?
Все опостылело до рвоты:
Вокруг тупицы, подлецы и моты,
Разврата несмолканный шум.

И кто ж не слаб теперь по женской части?
Кому не мило видеть красоту,
Не гладить девичьих коленок и запястей?
Кто может жить без стона  женской  страсти,
Отвергнув поцелуев череду?

Все это так, но посещает озаренье
И разум делает виток иной.
И дух, дождавшись часа воскресенья,
Не отвергая плоти измененья,
Находит лирный дом шальной.
    

Порыв желания во тьму трудов забросив,
Я памятник себе пером творил.
Шагая на барьер, судьбе перчатку бросив,
Свой гений уместил в неполных тридцать восемь...
Ты  ж свой талант в стакане растворил.

Но не в стакане гордости злонравной,
И не в стакане терпкого вина,
Когда по воле мести своенравной,
Мне, заправляя желчью и страданьем,
Его приподнасил сам сатана.

А в том стакане, где налита влага,
С высоких гор бегущая ручьем.
В ней настоялась песни вещей брага,
Под цвет любви, желаний и отваги,
Которую до сей поры с тобою пьем.