Вкус времени

ВКУС ВРЕМЕНИ

Ну вот, прошел еще один год, и, наверное, ты стал мудрее, а может быть - добрее, что впрочем, абсолютно не имеет никакого отношения к веренице календарных дат и прочих абстрактных условностей, регулирующих и систематизирующих мир, отчего он кажется более осмысленным для людей, не умеющих видеть непрерывность длящегося времени, которое не знает, что его кто-то разделил и разграничил на невнятные отрезки, дал им названия, и поместил эти названия в таблицу, каждое название - в отдельную графу, словно узника в камеру или птаху в клетку, всего лишь, чтобы ощутить призрачную и сладкую иллюзию власти над чем-то смутным и неумолимым, что, почему то, зовется - временем, и что длится и длится, подобно бесконечной реке, на берегу которой мы сидим в оцепенении перед ее бесконечной непрерывностью, не в силах отвести взгляда от неумолимого тягостного потока, и только иногда, неловкой непослушной рукой, бросаем камни в поток, в изумлении наблюдая, как круги трансформируются, превращаясь в схему метро или прядь волос любимой когда-то женщины, которая, может быть, бросает камни в этот поток, но не здесь и не сейчас, и ее профиль спокоен и взгляд не влажен, когда круги превращаются в звуки и запахи, абсолютно для нас чужие, незнакомые, словно приметы утраты, вызывающие долго длящуюся горечь во рту, и даже губы горчат, стоит их облизать, и хочешь избавиться от этой горечи на губах, но она возвращается неотвратимо, потому что она нужна тебе, и ты сам не помнишь, когда впервые испытал ее убийственный вкус, что проник в тебя, заставляя дрожать и плакать, дополняя по капле слезами бесконечность потока, и в какие-то краткие, неуловимые мгновения, чаще всего - на рассвете, еще до восхода солнца, приходит понимание, что эта горечь - вкус времени.
/2002/




ЗА ОКНОМ

За пыльным стеклом окна умирает солнечный день. Между оконными рамами лежит высохшая с прошлого года муха. Кажется, стоит лишь подуть на хрупкие невесомые останки, и они рассыплются в легкую пыль, останутся только крылышки, как пропеллер на могиле погибшего летчика.
Мысли уплывают в день за стеклом, где черные провалы окон ослепительно белого, недавно выбеленного, магазина, недвижимость линялых флагов, что не сняли после последнего праздника, и тоска застигнутой врасплох вечности.
Пространство за окном, отделенное стеклом, лишенное звука, как обделенная солью каша, отторгает, невозможно ни за что зацепиться, ничто не вызывает отклика или воспоминания. Никто не приходит. Никто не открывает выкрашенную белой масляной краской дверь, не скрипит дощатыми половицами, никто не нарушает молельную тишину.
Пальцы, сжимающие авторучку, сбиты и покрыты ссадинами, под коротко остриженными ногтями черные следы мазута, и кое-где, на белом теле бумаги, остаются невнятные следы - отпечатки пальцев, затейливая спираль плана муравьиного лабиринта.
За окном, по улице, с утробным ревом проехал бронетранспортер, так, что задребезжали и заныли оконные стекла. Поднявшаяся пыль невыносимо долго висела в воздухе мутной пеленой, забывая опустится на землю.
Наконец, на белое бумажное поле с кончика пера выкатились буквы: "За пыльным стеклом окна умирает солнечный день"...
/2000-2002/


ГЕОМЕТРИЯ СМЕРТИ

...Смерть - понятие геометрическое. Симметрия, прямые линии и прямые углы - свойство мертвой материи. Мертвый человек вытягивается по горизонтали, словно примеряя новую ипостась, словно переходя в другое качество. Спаситель был распят на горизонтальной перекладине, и сам крест - геометрия. Абсолютно прямой человек вызывает неловкое ощущение у окружающих - он словно и не живой.
Что в природе присуще геометрическим канонам, что ложится в череду прямых линий, калейдоскопа углов? Например - снежинка - почти совершенное геометрическое. Мертвое. Холодное. Там, где вода превращается в лед, и становится плоскостью, сочетанием бесконечного количества прямых. В природе - кристаллы. Ограненные алмазы - бриллианты так привлекают, буквально завораживают, потому что это - совершенное изображение смерти.
Казалось бы - окружность так же из мира геометрии, однако, это скорее знак жизни, - Солнце (Луна, Земля). Окружность - совершенство. Знак бесконечности. Бесконечного возвращения к началу. Но это явление следующего порядка. То есть, ведь и на клеточном уровне смерть уже не геометрична, - цепочки ДНК - чем не геометрия? Так и круг солнца - явление следующего уровня. Есть ли в природе, на уровне человеческих масштабов, совершенные окружности?
Знаки смерти, геометрия - вот они. А знаки жизни? Окружность? Приближение. Подобие. Яйцо. Волнообразность коитуса. Волна звучащей струны. Звучащая струна, переставшая быть геометрически плоской линией - символом смерти, и приобретшая намек на жизнь совершенной окружности. Рождение звука - как образ рождения? Не в этом ли очарование и притягательность музыки? Окружность - барабан. Жерла духовых. Пленительные обводы смычковых.
Симметричность. Признак смерти или жизни? Признак смерти и жизни? Снежинка симметрична. Солнце симметрично? Живое не может быть симметричным. Земля не симметрична. Солнце не симметрично? Квадрат Малевича. Квадрат - умершая окружность.
Что порождает симметрию? Вернее, что способно быть источником, причиной, истоком симметрии? Ответ - зеркало. Зеркало - универсальный источник симметрии, универсальный источник смерти.
Пирамида - геометрически совершенный знак смерти. Фараоны знали толк в символах. Если бы Бог смотрел на пирамиды с небес, Он бы увидел, что ребра пирамид складываются в крест. Их основание - квадрат, умерший круг. Иероглиф "анх" - жизнь, сложен из креста и окружности.
Круглые монеты и прямоугольные банкноты. Круглые иллюминаторы кораблей и квадраты окон тюрем. Решетка. Полосатые робы смертников. Но. Округлости женской груди и бедер. Но. Смерть? Неизбежность. Круг? Крест не символ смерти, смерть это атрибут жизни? Крест символ небытия? Небытие не смерть. Это - небытие. Ничто. Геометрия.
Современные города - стекло, металл, бетон - царство прямых линий и прямых углов, царство смерти. Город это не место для жизни, это место - для смерти. Кладбище - город мертвых, кресты - символы геометрии смерти. Тельняшка моряка, горизонтальные линии - реквием будущей смерти в волнах.
Время, когда в моде прямые линии и прямые углы - неудачное время.
Я где-то читал о мире бессмертных существ, которым стало невыносимо тоскливо жить вечно, и они создали страшную тварь. Она бродит по их миру и убивает на кого набредет – случайный выбор, случайная смерть - Ассирия, Шумер, Вавилон… Никто не знает, кого выберет тварь, когда придет время смерти. И тогда они обрели смысл жизни. Каждый день мог стать последним, и нужно было успеть, нужно было не опоздать сделать все важное и необходимое, что надлежало, и без чего мир не мог обойтись... 
/февраль 2001/


ИНСПЕКТОР ЖИЗНИ

Ты никогда не верил, что он придет к тебе, но он придет однажды, и тихим смирным голосом будет ковырять твою жизнь, с рождения по сегодняшний день, и ты покорно будешь отвечать ему, словно милиционеру в отделении, куда тебя доставили за мелкое, постыдное своей ненужностью преступление.
Он придет утром понедельника. В сером мятом костюме, с бумагой в руке. В руке лист серой бумаги, на котором твой адрес и фамилия. Он станет спрашивать тебя о тебе, где и когда родился, что делал и зачем. Часы на стене будут равнодушно и мерно стучать, перо будет скрипеть и вести длинные линии. Он начнет спрашивать, не поднимая глаз, и ты будешь видеть только ровный пробор его серых волос.
Его шаги – шаги богомола, он звонит и входит, спрессованный плоскостями удостоверения до остроты лезвия ножа или лезвия листа бумаги. Я боюсь его.
 В его смирении – угроза. Его тихий голос – равнодушен. Ему все равно, что будет с тобой. Ему все равно, каким будет результат, он исполняет инструкцию, он вершит параграф. В его руках удостоверение, он может сделать с тобой все, что захочет. Но ему все равно, что будет с тобой. Вся твоя жизнь – только лист бумаги.
/1996/


ДВЕ КНИГИ

Бывают в жизни дни или события, которые остаются в памяти, как зарубки на прикладе снайперской винтовки, только не известно, по какую сторону прицела ты находишься, и воспоминания укладываются листами прочитанной книги, и этот том все тяжелее и толще, шрифт на первых страницах как будто бы выцвел, и утратил четкость, но вдруг, - о, это волшебное слово, вдруг! - сидя в кресле, в вечерней полудреме, ощущая тяжесть фолианта на коленях, лениво перелистывая пожелтевшие страницы, натыкаешься на абзац, или всего лишь строку, которая вспыхивает огненными знаками, пылающими буквами, что сразу обретают объем и рельефность, рождая намек узнавания и тревоги, не искупленной вины, за сделанное, или, не сделанное, что уже никогда не исправить, потому что Кто-то, там, наверху, ведет свой неумолимый счет, неведомым образом фиксируя в Его Книге дни и события, и абсолютно все равно, выводит ли затейливые буквы и линии гусиным пером на пергаменте белая рука, или крепкие сильные пальцы бьют по клавишам печатной машинки, у которой западает буква "о", отчетливо впечатывая свинцом литеры в белизну бумаги, чье сияние не могут вынести ничьи глаза, - все равно, огромная Книга парит где-то там, наверху, становясь с каждым мгновением совершеннее и тяжелее, и ты, иногда, в особенно ясный день, или на горной вершине, где воздух прозрачен и чист, можешь вдруг увидеть этот грозный прямоугольник, висящий в зените, но ты никогда не угадаешь, в какой момент тяжесть сделанного, или не сделанного, преодолеет неведомую точку равновесия, и Книга обрушится на тебя, сомнет и уничтожит, и сделает бессмысленными все твои воспоминания, которые ты листаешь в вечерней полудреме при свете желтой лампы, и ни одна буква или строка не вспыхнет и не запылает, и страницы рассыплются в прах, потому, что уже некому будет листать твою книгу...
/апрель 2002/