Письма о советской школе-7

П. 61
Здравствуйте, Михаил Петрович!
Узкое кровное наследование власти может возвести на престол умного царя и глупого царя, волевого и безвольного, доброго и злого. Узкое идеологическое наследование выталкивает на поверхность наиболее ловкого, хитрого, волевого вождя, победившего в интригах. Но иногда правители, передравшись за власть, ставят во главе государства компромиссную фигуру – некую серую личность. Посредственность периодически прорывается к власти в неправовом государстве, где нет честной конкуренции на право представлять закон, исполнять, блюсти его. Так и было в истории. Было. И есть там, где цивилизация лишь начинает своё движение вверх, где народ не вкусил прелестей социальных свобод.
У Ч. Амираджиби все виды власти смешаны в одну кучу. А между умными и заурядными людьми у него – непроходимая пропасть. Всё это слишком наивно.

Нация и народ. Нация – некая общность. И ограниченность. Единичность. Для неё характерна общность по крови, по языку, культуре, территории, экономике. Когда нация разогнана по свету, то говорят о национальности. Народ – союз наций, связанных экономически, политически, традициями совместного проживания на одной территории. Жёсткость привязанности отдельных наций, национальных групп к центру, к главной нации может быть различной. Народ – более текучее образование, чем нация, – войны, миграция населения меняют его состав. А империя не есть единый народ. Здесь силён насильственный фактор. Аннексия чужих территорий ослабляет политический «клей» империи, и она разваливается.
Наиболее устойчивы в истории однонациональные государства, если у них хватает сил к самозащите. Империи устойчивы, когда на подъёме агрессивный дух главной нации, и уязвимы, когда этот дух угасает, а национальное самосознание порабощённых возгорается.
Есть на земле этнические группы, не имеющие своей культуры в глубоком её понимании. Они легче поддаются ассимиляции. В иных случаях ассимиляция – дело почти невозможное. Пятьсот лет турки «управляли» болгарами, однако последние остались болгарами и снова (с помощью России) возродили свою государственность.

«Нация – высшая нравственность». Нация – «вечный дух». «Нация – это начало сдерживающее». «Нация – это сила, осуществляющая бессмертие». Нация – «начало интернациональное». Это я прочитал в приведённом Вами отрывке. Здесь поставят подписи ярый националист и последовательный либерал. Здесь отсутствует элемент научного подхода. Аморфность мышления – нередкая болезнь  писателей, даже талантливых.

Эзопов язык в литературе – явление распространённое. Великолепны здесь сказки Салтыкова-Щедрина. У нас, на Руси, условия для процветания  эзопова языка особенно «благоприятные».
Есть одна злая шутка: бей своих, чтобы чужие боялись. У деятелей культуры, осторожных, лукавых, поставленных на колени, а так же занимающихся специфическим творчеством, она модифицируется так: бей мёртвых, чтобы живые боялись, бей животных, чтобы люди боялись. Вот и расправляются они с мертвецами в исторических повествованиях, с животными в баснях и сказках.
Здоровья Вам и успехов в работе.

Корягин С.О.     24 ноября 1985 года

П. 62

КРОВАВАЯ ФОРМУЛА

Итак, о партийности литературы. Предполагается, что КПСС – прогрессивная партия, а все другие политические силы олицетворяют реакцию. Отсюда железный вывод: капээсэсовским писателям следует дать зелёный свет, а всем прочим – указать на дверь. Всё просто и очевидно, и никто не имеет права обижаться.

Однако в чём тут подтасовка? В том лишь, что коммунисты не являются ведущей силой нашего времени? Не только. Ни одно, даже самое перспективное, политическое движение не имеет права командовать  литературой (искусством и культурой вообще). В таком тонком деле недопустим грубо деляческий подход. Дело в том, что руководящей нитью творчества писателя, даже незначительного,  является нравственная идея, а нравственность – выше политики. Сама политика должна быть нравственной, и мы, перефразируя Ленина, с полным правом можем сказать: «Долой политиков безнравственных! Долой политиков-сверхчеловеков!» Литература в большей степени, чем политика является выразителем объективного общественного мнения, высокой нравственности и житейской морали, высших целей народа. Пользуясь терминами марксистской философии, мысль можно сформулировать так: литература первична, политика вторична. Пусть политики посоветуются с писателями (я говорю о Писателях, а не «писателях»),  прежде чем совершить своё «благодеяние».

Наша сила в правде, а не наоборот. Правда – это (по смыслу) нравственность, сила – это политика. Марксизм политику ставит выше нравственности, выводит последнюю прямо из диктатуры пролетариата. Его правда в силе возбуждённых масс, поднятых на ломку традиционных общественных отношений, масс, загнанных после кровавой попойки за колючую проволоку, обманутых дешёвой демагогией, купленных подачками, запуганных репрессиями и искусно используемых в качестве защитников «трона». Правда марксизма в том, что он отбрасывает политые кровью и потом многих поколений духовные истины и на их место ставит политический кнут, выдаваемый за новейшее открытие общественной науки. Прогрессивный класс создаёт прогрессивную партию, прогрессивная партия создаёт лучшее в мире государство, государство отбирает писателей – инженеров человеческих душ. А как быть с теми, кто думает иначе, кто творит просто для людей, не одержимых политической бесовщиной? Для них создаются «прогрессивные» лагеря перевоспитания.
Литература слабее политики, но лишь в том смысле, в каком честный человек слабее вооружённого бандита.

Конечно, литература не может избежать политики. Все значительные писатели прямо или косвенно, открыто или намёком выражают своё отношение, позитивное или, чаще, негативное, к политическим режимам, партиям, официальной церкви (особенно когда она впадает в грубое ханжество и корысть). За что и бывают разом обласканы, разом притесняемы. Достоевский, например, сидел, Толстой был отлучён, Пушкин и Лермонтов – сосланы, Ахматова, Зощенко, Цветаева – прокляты, Мандельштам загнан в Магадан, где и лежат его кости, Солженицын отправлен в эмиграцию.
 
Талантливая литература близко подходит к политике. Это не значит, однако, что творчество писателя по идее должно быть привязано к нуждам господствующей политической клики, как домашнее животное к кормушке. Горький извратил проблему, когда демагогически воскликнул: «С кем вы, мастера культуры?!», стал на защиту узкой политической программы большевиков по национализации собственности, раскулачиванию (разорению) крестьян, уничтожению всего, что живёт и сопротивляется. Наплевал на глубоко нравственную миссию интеллигенции. У «пролетарского писателя», как у вороны, от похвал «в зобу дыханье спёрло», и он, надев на себя тогу духовного вождя, на Первом съезде писателей СССР освятил своим авторитетом так называемую теорию соцреализма, которая стала идейным оружием погромщиков в сфере искусства. Горькому следовало бы повернуться в другую сторону и бросить клич: «С кем вы, мастера политики?!», имея в виду тех, кто охотился за его авторитетом и талантом.
В.И. Ленин учит, что в каждой национальной культуре есть две культуры – пролетарская и буржуазная, революционная и реакционная, социалистическая и капиталистическая.

Водораздел – отношение к марксизму, к теории научного коммунизма. Одни деятели культуры выступают за сохранение «отжившего свой век капитализма», другие – за утверждение социализма и коммунизма. Правомерно ли такое упрощённое деление? Логика и здравый смысл протестуют против него. Оно напоминает деление всех людей обозлённым на мир обывателем: одних грабим мы, другие грабят нас. Оно напоминает собой взгляд на мир дальтоника. Такая категоричность разграничения социальных сил допустима в вооружённой борьбе, в острой политической схватке противоборствующих партий, претендующих на власть, но не в сфере культуры, не в искусстве.

Каждая национальная культура более или менее монолитна в своей  первооснове, в своей сущности, но разделена на течения, затрагивающие и не затрагивающие интересы власти. Здесь все направления равноправны, ибо выражают собой неистребимое многообразие жизни, многообразие стремлений, направлений, проб. Что же касается приклеивания к писателям этикеток – «прогрессивный», «реакционный», «революционный», «контрреволюционный», – то поспешность подобных оценок неуместна и опасна. Где теперь «прогрессивные» сочинители, служившие фашизму, и их покровители? Кто помянет их добрым словом?

На Будапештском культурном форуме один западный писатель сказал: «Не существует литературы социалистической и капиталистической, есть литература хорошая и плохая». Наш министр культуры Дёмичев вознегодовал и парировал так: «Один персонаж из произведения Салтыкова-Щедрина приказал снова закрыть Америку; ничего из этого не вышло; не удастся закрыть и социалистическую литературу, которая существует уже 68 лет». Партия присвоила себе право командовать не только армией полицией, экономикой, но литературой, искусством, культурой вообще, всем бытом граждан, даже их интимной жизнью. Такова природа коммунизма, особенно его высшей фазы.

Но если есть на свете специальная социалистическая литература, то ей не позавидуешь, потому что даже её выдающиеся образцы выглядят жалко на фоне мирового фонда. Кого из так называемых советских писателей можно сравнить с Ч. Диккенсом,  Д. Лондоном, Бальзаком, Гюго, Гёте, Фейхтвангером, Ремарком, Пушкиным, Достоевским, Толстым, Гоголем, Буниным, Пастернаком, Набоковым и т.д.? Горького? Всем давно известно, что его революционный роман «Мать» школьниками читается под большим нажимом, а его талантливые пьесы – совсем не социалистические. Фадеева, который актом самоубийства вычеркнул себя из списка тех, кто служит Дёмичеву и компании? Шолохова, этого бессовестного плагиатора и литературного погромщика? Нельзя всерьёз принимать и придворных лакеев, типа А. Чаковского. Если что достойное и было создано у нас за период господства «великих инквизиторов», то отнюдь не по воле последних, а вопреки ей. Вот и выходит, что «социалистическая литература», ничего другого не означает, как  «плохая литература».

За последние десятилетия мир обогатился многими шедеврами художественного слова. Подавляющее большинство из них скрыто от рядового российского читател. Боятся радетели, проектировщики душ потерять идеологическую монополию. Повсюду им мерещатся диверсанты, и потому они ещё туже затягивают гайки цензуры, еще более усовершенствуют литературную гильотину.
А ведь существует бесцензурная литература в демократических странах Запада! Там королём является принцип: книга читается – книга издаётся, не читается – не издаётся. Там цензором является сам читатель – глупый, умный, неучёный, учёный, юный, зрелый. С дурным вкусом, добропорядочный. Мы читаем в нашей печати: «Кризис буржуазной культуры! Закат цивилизации! Разложение, гниение, садизм, порнография!» Однако, как учит опыт истории, выигрыш от полной свободы творчества настолько перекрывает его издержки, что там всё здание культуры не даёт крена и стоит прочно.

«Долой литераторов беспартийных!» Страшный лозунг. Он, по сути, не отличается от кровавых формул общественной жизни: «Кто не с нами, тот против нас!», «Если враг не сдаётся, его уничтожают!», «Человек человеку – волк!», «Война всех против всех!» и прочих. Из доклада Н.С. Хрущёва на закрытом заседании XX  съезда партии следует, что в период культа личности Сталина у нас было физически уничтожено 600 писателей. Цифра, конечно, приуменьшена.

Всегда будут на земле люди, которые сочиняют литературные произведения от имени политической партии, решающей политические и экономические вопросы. Но будут и те, которые выступают от имени иных сил, иных течений –  нравственных, научных, художественных, религиозных. С позиций всего человечества, с позиций истории. Если существует литература узко партийная, то должна существовать и литература глубоко беспартийная. Если допустима такая пошлость, как «писатель-большевик», то не меньшее право на жизнь имеет и «писатель-космополит».

22 декабря 1985 года


П. 63
 
ВЕХИ НА ДОРОГЕ

Социализм – хорошо или плохо? Чтобы ответить на вопрос, надо освободить предмет от «украшений» и рассмотреть непредвзято его внутреннее содержание. К «украшениям» я отношу  риторику о братстве, равенстве, справедливости, самом передовом строе, пропагандистскую пыль, которая играет роль приманки для обывателя. Замечено в ста случаях из ста, что чем подлее общественно-политический режим, тем настойчивее он лезет в душу со своими благами. К внутреннему содержанию в данном случае следует отнести форму собственности на средства производства и близко примыкающий к ней способ политического властвования.

Начнём по порядку. Хорошо или плохо – обобществление собственности, тотальное отчуждение её в пользу государства? – На первый взгляд, – хорошо, потому что в этих условиях легко планировать производство, произвольно расширять его, чтобы предупредить безработицу. Снять проблему острого социального расслоения граждан. Но всесторонний анализ и исторический опыт вынуждают признать – плохо. Огосударствление собственности убивает самый мощный трудовой стимул – стремление личности к обеспеченности, самоутверждению, независимости, свободе. Говоря образно, – с водой выплёскивает зародыш. Украсть, пропить, проспать на работе – характеризует собой психологию работника при социализме. Социализм, когда он обрёл черты законченности, когда наступил мир и страх в качестве рычага экономического развития перестал действовать, обнаружил свою неспособность к мировой конкуренции, потому что все работники стали иждивенцами. Да и обещанного равенства он не дал. Да и эксплуатацию не облегчил: от имени народа здесь всё отбирается у народа и возвращается ему крохами как благодеяние засевших на верху политических себялюбцев.

Продолжим. Капитализм западного образца, как показала практика, способен к неуклонному и интенсивному развитию. В общественном масштабе он научился планировать производство, предупреждать кризисные явления, смягчать острые социальные противоречия, а в индивидуальном – здесь идёт реальная борьба каждого (отнюдь не соцсоревнование) за собственное и, тем самым, общественное благосостояние. Все ползут вверх и успешно крутят маховик прогресса. Пример тому – США, ФРГ, Япония. И никакой всеобщий кризис, вопреки пророчествам, ему не грозит, так как капитализм в его нынешней, развитой форме (нередко называют его социализмом), – устоявшаяся, закалённая, динамичная экономическая структура, которая может позволить себе многопартийность, духовные и политические свободы, права граждан почти на все виды протеста.

История не идёт по линии, начертанной Марксом. Она не рушит революционным способом общественный порядок, в котором господствует частная собственность на средства производства, и не устанавливает порядок, при котором собственность на средства производства полностью принадлежит государству, а прокладывает себе тропинку где-то посередине. Крайности она ставит  по сторонам, как вехи на дороге, как полосатые столбы, чтобы не заблудиться в ненастье. Анархия производства, ведущая к политическим катаклизмам, – это одна крайность, принудительное тотальное огосударствление  собственности – крайность другая. Важно найти оптимальный вариант для данного места и данного времени, вариант, способный максимально стимулировать человеческую деятельность, дать всем гражданам максимум материальных и духовных благ, способный сохранить мир на земле. Но чтобы найти, надо искать, думать, испытывать, отрекшись от дискредитировавших себя догм, от политической корысти, от попыток навязать всему миру то, что однажды приснилось пророку.

10 января 1986 года


П. 64

О ЧЕЛОВЕКЕ, ЕГО ПОТРЕБНОСТЯХ И СТРЕМЛЕНИЯХ

Самая первая естественная потребность разумного существа – быть, существовать, утвердиться, не дать потухнуть свече жизни (воля к жизни – у Шопенгауэра). Есть потребность – есть цель и стремление. Есть стремление – есть деятельность. Из первой потребности, как ветви из основного ствола, вырастают три равноправных направления воли: стремление обеспечить себя средствами существования, стремление защититься и стремление – биологически воспроизвести себя (у животных естественные импульсы выступают как рефлекс, инстинкт, неосознанное направление воли). Эти стремления более или менее осознаны, их удовлетворение планируется путём постановки разумных целей, выполнения определённых нравственных и эстетических норм. Стремления к познанию, осуществлению нравственного и эстетического идеала, а так же соответствующие виды деятельности следует признать за вторую, общественную природу человека. Таким образом, человек есть совокупность потребностей, стремлений, деяний, обнимающая всю его естественную и общественную природу, разветвлённое древо всех его импульсов.

Человек живёт в коллективах, соответствующих основным стремлениям: трудовой коллектив, коллектив для защиты или агрессии (государство с его полицейским и дипломатическим корпусом, с его войском, ордой, армией), «коллектив» для продолжения рода – семья. Образуются специфические коллективы, выражающие общественную природу человека, – научные, нравственно-правовые, эстетические. Не считая вспомогательных, второстепенных, менее существенных.

Во всём хитросплетении общественных стремлений и отношений учёные находят свою нить и стороят вокруг неё паутину науки. У Гегеля ведущая роль в истории отводится воле к знанию, у Ницше – воле к власти, господству. Маркс абсолютизировал стремление к удовлетворению материальных потребностей и способ производства материальных благ. Отсюда фетишизация борьбы классов, занятых в производстве. Фрейд абсолютизировал половой инстинкт с его различными формами сублимации и  возвеличил психологию и медицину как средства снятия неврозов и оздоровления общественной жизни. Теоретики нацизма возвеличили инстинкт самоутверждения передовой нации в его агрессивном выражении. «Война – бог прогресса!» – любили повторять они.

Естественная и общественная природа человека в своих основных направлениях остаётся неизменной. Любая потребность, выходящая из природы человека, не порождённая отклонением в психике, должна быть удовлетворена, а её удовлетворение учтено в сознательном планировании жизни. Природы не выгонишь за дверь, а выгонишь – она взбунтуется.
Первородная материальная потребность человека не изменяется количественно. Если растёт, то незначительно. Если уменьшается, то незначительно. Среднему индивиду надо столько-то калорий в пище, столько-то тепла в одежде, жилище. Она изменяется качественно, что отражается в многообразии предметов её удовлетворения, в их качественном прогрессе. Первые люди не вкушали столь ароматного хлеба, деликатесов из мяса и молока. Прогрессировала одежда: шкура, элементарное рубище из ткани, современные модели. Обувь: от примитивных лаптей до модных туфель. Жилище: пещера, хижина, благоустроенная квартира. Иными стали украшения, благовония. Из одного «ствола» выросли «побеги». Много существует сейчас различных напитков, однако задача их одна – утолить жажду. Количество напитков будет расти, их аромат (качество) усовершенствоваться, но суть их останется прежней. Всё можно изъять, оставив хлеб и простую воду взрослым, молоко – детям, и род человеческий не умрёт.

Одно – дифференцируется, как живая клетка. Одно качество – много родственных качеств. Новое одно снова дифференцируется. Существуют первородные материальные потребности – есть, пить, одеваться, иметь жилище – и производные. Одни производные порождают другие производные. Так вырастает мощное древо материальных потребностей  в эпоху цивилизации и соответственное многообразие предметов их удовлетворения.

Произошёл ли в нашу эпоху в природе человека сдвиг в сторону миролюбия или в сторону агрессивности? Вероятнее всего, тут мало что изменилось. Зато наверняка прогрессировали орудия войны, коварнее стала полиция и лживее – дипломатия. Претерпели качественные изменения и способы реализации инстинкта рода. Простейшие формы взаимоотношения полов превратились в ритуалы ухаживания и женитьбы. Хаос многожёнства и многомужества отлился в моногамную семью. Исписаны горы бумаги о нежном чувстве. Окультурилось и отношение взрослых к детям. Однако стал ли человек в наше время любвеобильнее – в этом можно сомневаться.

Потребление, труд, продукт. Потребление есть цель, труд – орудие, продукт – средство. Мы трудимся и накапливаем богатство (продукт), чтобы потреблять. Однако здесь возможны и перестановки. Мы потребляем, накапливаем богатство, чтобы трудиться. Или: мы потребляем и трудимся, чтобы накапливать богатство. К соответствующей цели может быть приспособлена и общественная жизнь. «Потребляйте!» – скажут одни пророки. «Трудитесь!» – скажут другие. «Обогащайтесь!» – порекомендуют третьи. И станут все или потребителями, или работниками, или стяжателями. Истина, очевидно, в том, что потребление, труд, продукт в
разные времена могут иметь разную значимость.

Труд есть посредник между потреблением и предметом удовлетворения. Чтобы съесть яблоко, надо протянуть руку и снять его с яблони. Чтобы съесть хлеб, надо посеять зерно на подготовленную почву, вырастить его, убрать, смолоть. Выпечь изделие и подать к столу.
 О трудовой стимуляции. Конечно, труд  – отнятие энергии, и потому он сопровождается неприятным чувством. Но труд – и освобождение организма от излишней энергии, что весьма приятно. Общение людей в процессе труда чаще доставляет радость. Далее. За труд платят: поработал – получил – потребил, в общественной жизни –  это основной стимул. Труд удовлетворяет познавательную, нравственную и эстетическую потребности. Труд предполагает перерыв, отдых, свободное время. К чисто отрицательным трудовым стимулам следует отнести разные варианты грубого физического и политического принуждения. Многие люди на земле и теперь трудятся из страха перед физическим наказанием и смертью.
А как быть с утверждением, согласно которому труд в обществе будущего станет первой потребностью человека? Следует сказать, что оно не есть результат строгих научных исследований.

19 января 1986 года


П. 65

ДВЕ ТЕНДЕНЦИИ

В истории экономических отношений (в отвлечённом их рассмотрении) взаимодействуют две тенденции, исходящие из потребности личности и коллектива в материальном  обеспечении, – частнособственническая и государственнособственническая (следует иметь в виду нюанс: нынешнее понятие «собственности» является обозначением соответствующего экономического отношения, прошедшего длинный путь развития). Превалирует то одна, то другая. Они соперничают между собой и сотрудничают. Возможно равновесие. Не исключается антагонизм.
В условиях преобладания частной собственности процветает экономическое неравенство граждан. Частные собственники ведут борьбу за экономический статус. Процесс интенсивного экономического развития нередко оканчивается анархией и кризисом. В частнособственническом обществе история есть история борьбы богатых и бедных. Однако и сотрудничество. Государство здесь – верховный арбитр. Ему нужны деньги – оно вынуждено поддерживать богатых. Но ему нужны также солдаты и полиция – оно поддерживает массы средних и бедных. Оно помнит, что богатые способны к бунту не меньше, чем бедные. Однако, как учит опыт истории, при всех своих минусах частнособственнический способ производства, особенно опыт последних десятилетий, менее сковывает трудовую инициативу граждан, более способен дать им хлеба и свободы.

При полном огосударствлении собственности граждане как потребители более или менее уравниваются. В качестве привилегированного класса здесь выделяются государственные чиновники и идеологи. Духовная сторона жизни народа подстраивается под единую идеологию. Чтобы отвести от себя гнев народа, правители культивируют его агрессивный дух против иноземцев, иноверцев, инакомыслящих. В этих условиях чрезвычайно вырастает роль армии и полиции, вся жизнь милитаризуется.

Марксизм есть высшая точка в развитии философии огосударствления собственности, суть которой состоит в обожествлении государства, (которое «отомрёт», когда мы перешагнём линию горизонта), в культе личности вождя (вождей), коллектива. И в сведении до минимума прав личности, в превращении её в винтик машины, дорожную пылинку. Классики марксизма обобщили весь исторический опыт человечества в его стремлении к уравниванию граждан, организации жизни по принципу: с одной стороны каста правителей, с другой – молчащий, приведённый к послушанию и работающий народ. Для реализации идеи была создана организация революционеров, ставящих на насилие, и использована материальная сила в лице пролетариата.

В России осуществился из ряда выходящий вариант огосударствления собственности: «спасители», захватив престол и утвердившись на нём, сыграли ва-банк – уравняли всех работников в их оголённости. Ввели единомыслие, чтобы насладиться властью над смирными и умеренно сытыми гражданами, получившими паёк по сходной цене или бесплатно – хлеб, крышу над головой, лечение, образование, средства передвижения, телефон, радио, туалетную бумагу, похоронные принадлежности. И всё это назвали осуществлением вековой мечты страждущего человечества.

9 фераля 1986 года


П. 66
Здравствуйте, Михаил Петрович!
Вы тоже хорошо умеете ругаться. Но я не сержусь на грозного Юпитера.
Начнём по порядку. Я не знаю Ганину, но знаю, с чьих рук она берёт хлеб. Она работает в «Литературной газете». Ганина и подобные ей персоны не относятся к «объективному материалу». Они претендуют на роль субъекта истории, на роль «инженеров человеческих душ». И потому они, стирающие бельё Палачу,  подлежат моральному суду. Конечно, каждая человеческая личность, в конечном счёте, есть величина моральная, но с проповедников спрос особый, им не дано права прожить глухими к стонам страждущих, отсидеться в болоте, Их-то я и разложил в своём прошлом письме по полочкам.
Система и люди. Могут ли хорошие люди избрать плохую систему и долго терпеть её? Хорошо было бы, если бы всё в жизни шло, как в детской сказке, если бы за добро мы получали только добро, за зло – только наказание. Вот достойный человек. Казалось бы, жизнь должна наградить его счастливой судьбой. Вместо этого он несёт тяжёлый крест всех невзгод. Вот подлец. Каково ему живётся? Всё наоборот: он здоров, преуспевает, купается в эмоциональном комфорте. Россия не была страной хуже других. Чем же одарила её судьба? Системой духовного рабства. Я не думаю, что она была наказана за грехи. Просто ей не повезло: вагон, в котором возвращались в Россию большевики, никто по дороге не задержал. Всё могло быть иначе. Если в жизни не везёт отдельному человеку, то от этого не застрахован и любой общественный коллектив.

Вы утверждаете, что многих людей устраивает эта система. Каких людей (оставим т.н. массы: их куда погонят – туда они и пойдут)? В тёмном и холодном сарае привязана хорошо откормленная собака. Она смирилась с участью, сторожит добро и рада каждой встрече с хозяином. В другом таком же сарае сидит другая собака и воет день и ночь. Стонут лучшие сыны России, но чтобы слышать их стон, надо иметь чуткие уши (и, разумеется, не затыкать их ватой).

О людях, типа Данко. В нормальных условиях никому не потребуется вырывать своё сердце, чтобы осветить дорогу вперёд идущим. Никто не вздумает и обливать себя бензином, чтобы, вспыхнув пламенем, зажечь души рабов жаждой свободы.
И в заключение приведу каскад Вашего красноречия против моей персоны. Как информацию к размышлению: «Ваши беспардонные обвинения», «ни бельмеса не знаете», «надо ЗНАТЬ», «надо же иметь веские основания», «нарушаете презумпцию невиновности», «прокурор», «требуете высшую меру». Не исключено, что со стороны я выгляжу таким же неврастеником, каким выглядите Вы.
За материал – спасибо.

Искренне Ваш, Корягин С.О.     5 марта 1986 года

P. S. Вам не нравится моя мысль: ребёнок рождается никому ничего не должным? А мне кажется, тут не о чем спорить. Гнутся дети под тяжестью груза (оплачивают долг), который наваливают на них сумасбродные и тщеславные старики. Гнуться, сохнут, пропадают. Те, оставшиеся, которых не загубили в утробе матери, которых на одну московскую семью приходится по 0, 6. Кто защитит их? Корчак? Сухомлинский? Книг этих авторов не купишь. Шаталов, Щетинин? И их голосов не слышно в фанфарных звуках официальной педагогики.


П. 67

Многоуважаемый Виктор Фёдорович!
В «Советской России» от 21 марта – статья Смусиной. Видимо, автор выразила позицию редакции. Значит, моя статья там не пройдёт (уже послал туда).
Мне близка мысль об учёте интересов и способностей детей.  «Бесхозяйственно учить всех чему попало» – это правильно. Но мне претит столь глубокая неприязнь всех смусиных к детям, которым трудно учиться.

Были у нас уже «враги народа», были «кулаки», теперь осталось из юных выделить специальную категорию, окрестить её соответствующим способом и принять политические меры. Как низок уровень нравственного, социально-политического, педагогического мышления нашего учительства! Как будто у нас не было ни Толстого, ни Достоевского, ни Сухомлинского! Как будто не жил на свете Януш Корчак!
«А вот если бы все знали, что получат по заслугам …».

В моём кабинете в первую смену занимается 1-и класс. Иногда на переменах я захожу в кабинет по своим делам и наблюдаю детишек. Большинство  из них – из так называемых неблагополучных семей. Внешне все мило выглядят. Но как им трудно будет окончить 8 классов! А чем они виноваты? Я думаю, что каждый из них не более ленив, чем Смусина. Чего им не хватает в жизни? – Надёжной руки взрослого человека, хорошего, умного человека. Прежде всего, в семье. А что им предложит школа, кроме строгого учителя, часто не имеющего своих детей? Тут, мне кажется, собака и зарыта.
Посылаю статейку. Оригинал послал в «Известия».
Здоровья Вам и успеха.

Корягин С.О.     23 марта 1986 года

П. 68
Здравствуйте, Михаил Петрович!
«Кукиш в кармане» – это выражение ввёл в литературный обиход Салтыков-Щедрин. Обозначает оно половинчатую, трусливую критику, фальшивый критический пафос. Оно точно характеризует болезнь нашей культуры, нашего искусства на протяжении десятилетий. Сейчас, в околосъездовский момент, «сыпь» этой болезни особенно отчётливо выступила. Властьзахватившие искусно вкладывают в уста доярки Сидоровой, сантехника Тимофеева, артиста Хазанова, писателя Белибердяева, учительницы Смусиной, прокурора Задавилова и прочих критику против отдельных лиц и нетипичных явлений, которые якобы мешают нашей счастливой жизни, борьбе за нового человека, нашему успешному продвижению вперёд. Скоро сориентировались театр, кино, телевидение, печать. Миллионы людей являются зрителями коллективных интервью с критическим уклоном, на которых Щетинины и Амонашвили пускают стрелы с резиновыми наконечниками неизвестно в кого, спектаклей, разыгрывающих псевдодемократию на партконференциях и партсобраниях, – являются читателями статей, типа «Не закрыть, а продолжить», «Не проспать своего рассвета». Многие знают (по крайней мере, подозревают), что истинные виновники сидят в «бункере», – а критикуют «сторожа».
«Прощай Гюльсары» – хорошая книга талантливого писателя. Бытописателя. Верного сына своего народа, тоже вынужденного показывать «кукиш в кармане» по поводу бесчинств «старшего брата». Поди догадайся, что племенной жеребец, судьба его, – символическое изображение судьбы киргизского народа, который политически «кастрирован» руками «коновалов» из собственной среды. Получается, что сами себя «выложили» и ещё песню сложили о счастливой жизни. Хоть плачь, хоть смейся: как высоко ныне поднято искусство политического порабощения народов!

Мышление художника, как правило, плетётся в хвосте его чувств, его интуиции. Ч. Айтматов, фигурально говоря, сам не знает, что творит. Он искренне верит, что все беды от искривления линии партии.
Собственно говоря, мой кукиш – тоже в кармане, и даже глубже. Может быть, от других я отличаюсь только тем, что осознаю свою беду.
Из «Советской России» написали мне следующее: «Благодарим за внимание к газете. Высказанные Вами мысли и предложения помогут нам при подготовке материалов на заинтересовавшие Вас темы».

Шаталов бескомпромиссен в вопросах педагогической истины, потому он и не участвует в фальшивых обсуждениях школьных дел. Партия много теряет от того,  что загнала в угол одного из своих идеалистов. Впрочем, её власть сейчас на этом и держится.
Вы правы: не надо «тянуть за уши» обывателей. Хорошо, что Вы это поняли. Не удалась атака в лоб – надо неприятеля обойти или сделать подкоп. Главное – не стоять на месте и не паниковать.
Всего Вам доброго.

Корягин С.О.     2 апреля 1986 года

П. 69

ШИЛА В МЕШКЕ НЕ УТАИШЬ

Знаете ли вы, что такое малый педсовет? В отличие от большого, на котором начальство «пропесочивает» провинившихся учителей, на малом педсовете начальство осуществляет процедуру воспитания нерадивых учеников, а косвенно – и их родителей, приглашённых в качестве то ли «свидетелей», то ли «соучастников преступления». И масштабы малого педсовета не те, они ограничиваются узкой задачей – подтянуть успеваемость в каком-то классе за четверть или предупредить неуспеваемость.

Итак, мы присутствуем на очередном заседании малого педсовета. Вызвали для «проработки» группу учеников 6-г класса. В кабинете истории за учительским столом восседает директор школы Куропаткин Владимир Макарович в роли Юпитера. За столами ученическими расположились с десяток учителей и полдесятка родителей. У тех и других скверно на душе: первым жалко личного времени, которое (они в этом убеждены) растрачивается впустую, вторым предстоит пережить моральную казнь собственных детей.
– Полина Михеевна, пригласите, пожалуйста, первого, – начинает процедуру Владимир Макарович. В дверь из коридора впускают подростка. Тот останавливается у порога.
– Подойди поближе! – начинает требовательно директор.
– Зачем?
– Подойди! – Лохматый мальчуган в не первой свежести школьном костюме, с измятым пионерским галстуком, в котором отжёваны оба конца, делает два шага вперёд. Останавливается, смотрит в пол. Потом робко поднимает голову и осматривает присутствующих (может быть, хочет увидеть мать?), и, заложив грязные, как у Оливера Твиста, руки в карман, снова опускает взгляд.
– Подними голову! – звучит жёсткое требование председателя. Никакой реакции.
– Вытащи руки из карманов! – Еле заметное топтание на месте.
– Как тебя зовут? – Молчание.
– Ты что, язык проглотил? – зычным голосом спрашивает Сусанна Павловна, передовой педагог и активная участница многих экзекуций. В ответ – неразборчивое бормотание и сопение.
– Ты позоришь школу! – с педагогическим негодованием на лице бросает разоблачительную фразу с заднего стола один из руководящих товарищей – Мирандолина Степановна.
– Сама ты позоришь школу! – прорывается вдруг в ответ, как гром среди ясного неба.
      Немая сцена…Потом заулыбались учителя, заулыбался директор, захлипала и запричитала мать, притаившаяся за спинами впереди сидящих: «Ты что же это, сыночек, рвёшь моё сердце!..» У Алексея Крапивина – так зовут нашего «героя» – злобой запылали глаза. Чтобы не оборвать «процесс воспитания» в самом начале, руководитель мероприятия меняет тон и продолжает вкрадчиво:
– Ну, зачем же так, Алексей (он, разумеется, знал, как его зовут)? Разве мы тебе враги? Кто из присутствующих здесь желает тебе зла? Посмотри на всех. – Крапивин обводит взглядом учителей (задерживается на мне, сказал он однажды: немецкий ему горько не нужен). Потом говорит в упор тому, кто спрашивал:          
– Ты!
Снова немая сцена…Опешил Владимир Макарович. Притихли все присутствующие.
– Я? Спасибо! Ты юморист!
      Нет смысла приводить здесь весь диалог. Далее Крапивин скажет, что половину из тех, кто его учит, он перестрелял бы, а остальным – перебил окна. А за дверью своей очереди ждали другие «провинившиеся». Они были более покладисты. Со всем соглашались, давали обещания, пускали слезу. Их родители в это время то бледнели, то краснели.

В конечном счёте, пропущенные через «воспитательную мясорубку» ученики были оставлены на второй год (что случается очень редко), но их с таким же успехом можно было посадить в 5-й класс, в 4-й и в 3-й: всё равно они ничего не знают, с трудом читают, пишут, считают. Формально эти ребята остались учениками, пионерами, порой их можно лицезреть даже на уроках, но по существу они изгнаны из того круга, в пределах которого школьная педагогика имеет какое-то влияние. Такова ситуация на сегодняшний день, по крайней мере, в нашей школе. А на педсоветах и всевозможных заседаниях руководители, связанные с образованием, произносят сладкие речи об успехах, с выкладкой цифр, как много наших поступает в техникумы и институты, как высок процент успеваемости.

Серёжа Гирин в первые годы своего детства развивался очень медленно: часто болел. К  пяти годам кое-как научился говорить. И вот в семь лет он посажен в первый класс. Не позволили лишний год «пересидеть» дома – охват, всеобуч и прочее. После окончания первого класса мать просила оставить его на второй год, чтобы подтянуть в чтении, письме, арифметике. Не разрешили – соцобязательства надо выполнять, авторитет школы нельзя подрывать. А теперь он в 8-м, читает по слогам, кое-как умеет списывать задачи, в диктантах делает по сто ошибок. Вова Милашкин – его товарищ по несчастью. Только – «буйный». Его «хобби» – наводить страх на малышей и «обследовать» карманы пальто в раздевалке. У обоих – «вольное» посещение уроков. Первый «успевает», потому что тихо ведёт себя, у второго пять двоек за четверть, неуд по поведению и прилежанию.

Не падает процент преступности среди молодёжи? Он и не должен упасть, потому что школьная «язва» – бессердечие, жестокость, свирепость по отношению к отстающим  – в течение десятилетий скрывалась (и сейчас скрывается) от глаз людских всеми, чьё благополучие зависит от бумажных показателей, кто сидит «в конторе», в институте и занимается псевдоучётом и псевдонаукой. Однако шила в мешке не утаишь, правда вылезет на поверхность, сколько её ни закапывай. Если говорить без обиняков, то мы «куём» сейчас, так сказать, в плановом порядке кадры для лагерей и тюрем.

«Вы за деревьями не видите леса! Не ощущаете нашей победной поступи! Вы критику превращаете в критиканство!» – слышу я возмущения моих оппонентов. Ох, уж эта мне «победная поступь!» Будем ради успехов девяти десятого затаптывать? А у разведчиков, например, другое правило: не бросать раненого, даже если его приходится тащить из тыла врага. Это на войне! А мы ведь сегодня не воюем! И в спорте, в групповых соревнованиях, зачёт идёт по последнему. У нас «всё лучшее – детям». Давайте же сюда включим и лучшую педагогику, которая гарантирует каждому ребёнку радость учения, труда, игры, общения. Каждому. Гарантирует. Не на бумаге, а на деле.

Основным пороком нашей традиционной педагогики (обычно практикуемой) является непризнание в ребёнке личности. На уроке он для нас – штакетина в заборе, баран в стаде. Кто-то болен и не может в нормальном темпе двигаться со всеми, но программа для всех одна. Не на год, не на два, не на три, а на восемь лет (или десять). У Саши отец пьяница, в семье скандалы – беда непоправимая. А надо идти вперёд, вперёд, вперёд. Способные ребята не будут ждать. У учителя нет времени и сил (часто и желания!) углубляться в душевные тонкости детей, винтиков педагогической машины.
В марте месяце один ученик наш из второго класса, Андрей Максимов, не пришёл домой ночевать. После продлёнки зашёл в городскую столовую, спрятался в уголке за ящиками и уснул, свернувшись калачиком. Выяснилось, что мать и отец постоянно истязали его за двойки физически и морально. Кто, где, когда, в какой газете, в каком журнале робко обмолвился о том, что ребёнок, как личность, имеет некоторые защитные права (иные отсиживают в школе по 10 часов, с 8 утра до 6 вечера)?! Зато об обязанностях его трезвонят все. Всем он должен! Одним за то, что его родили (как будто он их об этом просил!), другим за то, что его учат, третьим за хорошую погоду. И мы напомним ему об этом на классном часу, на пионерском сборе и т.д.  И он будет молчать, потому что слабее нас по всем статьям.

В современной школе, к сожалению, пока не идёт борьба за человека, она борется против человека, против маленького человека, за процент, за престиж, за то, чтобы грубым способом (другого мы знать не хотим) как можно более плотно набить его голову информацией, которую он должен выдать в нужный момент. В ней преобладает не радостный труд, не труд по наклонностям и интересу,  а грубое давление, иссушающее души и тела наших питомцев, давление, чреватое неврозами, растранжириванием здоровья. С каким рвением набрасывается опытный и т.н. требовательный учитель на исхудавшее существо с большой головой на тонкой шее! С каким мужеством жертва несёт крест своей неволи!
А ведь могли авторы школьной реформы внести нужные коррективы в программу, в стиль нашей работы, в методы её! Для этого, прежде всего, надо было отступить от неоправданной уравниловки детей, чтобы не превращать значительную часть из них в изгоев на долгие годы детства и отрочества. Ведь если смотреть в корень, то каждый человек чем-то талантлив, уже в детстве. Не следует смешивать школу с птицефермой, хотя бы и образцовой, и отождествлять «производство человеческих душ» с производством яиц. Давно напрашивается разделение учебных коллективов не только по возрасту, но и по реальным потенциям детей – теоретическим и практическим, научным и художественным, техническим и гуманитарным способностям. Давно следует поднять роль и авторитет кружков, особенно творческих, преподавание физкультуры, которая, как ни парадоксально, до сих пор является предметом, скорее, отпугивающим, чем привлекающим.

17 апреля 1986 года

П. 70
Здравствуйте, многоуважаемый Иван Семёнович!
Редакторы обычно отвечают мне: спасибо за внимание к газете и пр. А я всё пишу, пишу. В основном, для друзей и для поддержания собственного духа (дух, как и тело, требует тренировки, закалки, иначе – прозябание, гниение, умирание). И дело не в редакторах, а в тех, кто за ними. В тех, для кого правда является смертным приговором, кто боится отвечать за сотворённые пакости и потому прячет их.

Вас поразила позиция тамошних деятелей просвещения? Они ничем не встревожены? – Встревожены. Озабочены. Они бдительно охраняют собственное благополучие. Ночей не спят – думают: как бы навечно закрепить статус-кво и уберечься от новаторов, экспериментаторов, реформаторов. Официальная реформа надёжно прикрыла тамошних и сямошних деятелей от поисков «подрывников». Поистине, «Царь испугался – издал Манифест, мёртвым – свободу, живых – под арест».
Действительно, одни хватаются за голову, для других всё – божья благодать. Пропасть между первыми и вторыми растёт. Рано или поздно – быть обвалу. Есть события, которые свершаются помимо нашей воли.

Кадры…Кадры… Проблему кадров я ставлю выше учебно-воспитательных комплексов. Комплексы хороши, когда в них работают истинные педагоги, а не переодетые полицаи. Плохая семья испортит одного, двух детей, а плохой педагог испортит сразу три десятка, несмотря на свою образованность (образование, кажется мне, не добавляет человеку педагогических способностей, а лишь культивирует то, что есть).

Думаю, обществу дешевле обойдётся усовершенствование способов обучения и воспитания в обычной общеобразовательной школе. Надо усилить притягательность школы настолько, чтобы все дети, включая т.н. трудных, шли в неё за радостью. Не только за радостью развлечения, нет, но главным образом  за радостью учения, труда, общения. Возможно ли такое? Верю, что возможно, хотя задача эта и не из простых. И не надо её решать сразу, одним махом, важно взять правильный курс.

Наша современная общеобразовательная школа слишком напоминает собой исправительно-трудовой лагерь, так много в ней бездушия, формализма, казёнщины, принудиловки. Поэтому необходимо срочно сделать крен в стороны стимуляции творческой работы учителей, в сторону создания возможности выбора учениками учебных предметов, усиления роли творческих кружков, улучшения преподавания физкультуры (на уроках физкультуры играющий момент, разряжающий, радующий должен занять первое место, а обязательность – второе), введение оплачиваемого детского труда.

За 23 поездки на уборку картофеля и льна в сентябре-октябре мой «средний» восьмиклассник получил 15 рублей (выплатили после Нового года), другую половину его заработка взяла школа. Отпадёт потребность в так называемом трудовом воспитании (когда учитель превращается в надзирателя, в погонялу), как только детский труд станет справедливо оплачиваться. Без удержаний, без вычетов. Основным воспитательным средством здесь станет «Инструкция по технике безопасности». И практику на городских промышленных предприятиях можно организовать целесообразно, с оплатой, – соответствующим органам надо только руки и голову приложить. Проситься будут ребята на работу, каждый захочет что-то сделать собственными руками и получить вознаграждение. И доходы от школьного участка должны поступать в распоряжение тех, кто на нём трудится.

Теперь давайте представим себе  положение ученика, у которого с учёбой дело не ладится, которого с уроков физкультуры выгоняют, в спортивную секцию не принимают (нелёгкий характер у него или ещё что), в творческий кружок не приглашают, потому что таковой существует на бумаге, а от работы он увиливает, потому что за неё ничего не платят. Положение такое, что взвоешь, поневоле станешь трудным.
Успехов Вам и здоровья, Иван Семёнович.

Искренне Ваш, Корягин С.О.     2 мая 1986 года