Письма о советской школе-9

П. 81

ТОВАР ЛИЦОМ?

Аттестация. Анализируя неприятное чувство, оставленное первой аттестацией, я долго искал подходящее слово, способное назвать причину его, и наконец нашёл: субъективизм. Да, субъективизм, родной брат несправедливости, более всего здесь подходит.
Помню, посадили меня на стул посреди учительской перед комиссией, разместившейся вширь за тремя столами, расставленными с интервалами. Я не знал, куда себя деть, куда спрятаться, и первым моим желанием было крикнуть: «За что?!» Потом началось чтение характеристики.
Ощущение было такое, как будто душу мою выворачивают наизнанку, чтобы «показать покупателю товар лицом».  «Какова же будет окончательная цена?» – думал я, вслушиваясь в хвалебные, но пустые формулировки, написанные по схеме, которую мы используем для составления характеристик трудным подросткам, поступающим в ПТУ. «Соответствует занимаемой должности». Это или что-то подобное стояло в конце. Спрашивали, чем интересуюсь, что читаю для образования специального, идейно-политического, эстетического, какие газеты и журналы выписываю.
Потом была следующая аттестация в таком же духе. Теперь мне 57. Тридцать лет работаю в школе. В 1987 году предстоит выдержать эту унизительную процедуру ещё раз. Выдержу ли?
И вот читаю в «Учительской газете» от 11 декабрая 1986 года: «Получившему замечания при аттестации следует отменять все доплаты, вводить начальную ставку». А то ведь «и лодырь и творчески работающий получают одинаково». Автор заметки рекомендует «подтягивать отстающего», «прикрепив» его к учителю-методисту.
Никак я не возьму в толк, почему Министерство просвещения позволяет подвергать учителя столь унизительной процедуре, которая очень напоминает примитивный суд, без адвоката, без свидетелей защиты, без права подсудимого на последнее слово. Не пойму я и автора вышеупомянутой публикации, рекомендующего привязать зарплату учителя к аттестации. Ведь не боги же сидят там, за столом, а такие же люди, порой с более низким жизненным и профессиональным опытом! Ошибиться они могут, жестоко ошибиться и тем нанести величайший вред делу. Да и вообще профессия учителя не из тех, на которую так легко можно поставить клеймо. Можно легко определить, например, кто есть хороший дворник, плотник, печник, а кто есть хороший учитель, – гораздо труднее. Слишком часто мы здесь смешиваем – «удобный» и «хороший». Иной славен лишь тем, что умеет угодить, кому надо, а прочий ходит в козлах отпущения потому, что начальству в глаза может сказать нелицеприятные вещи.
«Сидим дни и ночи, просто поэмы какие-то сочиняем», – изливает печаль один завуч, а член месткома, прочитав характеристику, восклицает: «Это почти заявка на памятник: всё в превосходной степени!» («Учительская газета» от 13 января 1987 года, статья «Аттестация с оглядкой»). И я понимаю этих людей: учитель – как артист (впрочем, многие сравнивают учителя с артистом), или он хороший или никакой. В последнем случае к нему просто следует применить административные меры. А вот другой вариант трудности процедуры: комиссия, составленная из людей недалёких, но завистливых, оценивает работу неординарного педагога и намекает ему на то, чтобы он ушёл из школы.
Если уж без аттестации обойтись нельзя, то включили бы в неё защиту реферата учителем, чтобы он не молчал, как преступник на суде во время вынесения ему приговора. А учитывать при этом следует не только степень усердия работника (ибо усердие само по себе ещё не есть квалификация), но, главным, образом творческий элемент и применяемые новшества.

18 января 1987 года

П. 82

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ДРУГУ, ПРОЖИВАЮЩЕМУ В Г. ЭНСКЕ

Здравствуйте, незнакомый друг!
Подобно Ваньке Жукову, хочу излить на бумагу свою печаль. Найдёт ли она отклик в Вашей душе?
Итак, школа. На днях был педсовет. Полтора часа говорил директор о сменной обуви, дежурстве, дневниках, журналах, полах, стенах. И ничего о детях. Впрочем, было сказано, что они шумят на переменах. Критиковал и хвалил: «Коллектив у нас, в основном, хороший, но есть некоторые…» и т.д. Дальше пошли прения, «углубившие» идеи докладчика. Потом зачитали написанную за неделю вперёд резолюцию, единогласно проголосовали за неё (поскорей бы домой!) и разошлись в половине девятого вечера, вздыхая о том, что времени на подготовку к урокам, на семью, чтение, не осталось. Давай, давай, давай! Работать надо лучше!
Многие на таких педсоветах присутствуют, отсутствуя. Проверяют тетради, дневники, заполняют журналы, используя впереди сидящих товарищей как маскировку. И всё ждут, когда же список выступающих по сценарию закончится, когда же завуч, парторг и профорг сделают свои последние объявления. Посещение педсоветов, как известно, дело сверхобязательное, все приходят, отсиживают положенное и настраиваются на следующее такое же заседание.
А оно не за горами. Это будет или открытое партсобрание, или профсоюзное собрание, или политзанятие, это будет такое же словоблудие для одних и тяжкое отбывание повинности для других. Твоё присутствие как учителя там совсем не нужно, там ты нужен лишь для комплекта, для заполнения пространства, механического поднятия руки, – в плане мероприятий будет поставлена галочка: проведено. Как-то я попробовал не поднять руку – имел солидный повод. Что будет? Была головомойка. А в протоколе всё равно записали: единогласно. В другой раз за такую же «вольность» мне прямо-таки подставили нож к горлу: «Вы что, не поддерживаете постановление партии и правительства?!»
Но однажды мы побили рекорд: прозаседали с часу до семи, шесть часов подряд. Марафон? Похоже. Случилось так, что к концу нашей говорильни явился завгороно с бригадой; и они говорили, пока не наговорились. И не нашлось среди учителей смельчака, чтобы возразить начальству. Десятилетия безропотного подчинения воспитали учителя пассивного, трусливого, приспособленца, который на открытых собраниях, там, где можно и нужно выразить своё мнение, молчит.
Не знаю, как у вас, а у нас нет никакого различия между  педсоветом, открытым партсобранием и профсоюзным собранием. По форме и по содержанию. Председательствуют главные начальники, выступают, как правило, одни и те же лица, с некоторой перестановкой. По уставу говорятся такие фразы: «У кого есть какие предложения?», «Ставим на голосование», «Кто за?», «Кто против?», «Кто воздержался», «Единогласно». Но они ни о чём не свидетельствуют. Вернее, свидетельствуют о полном извращении своего первоначального смысла. Директор, парторг и профорг вместе «танцуют польку-бабочку», пытаясь расширить свой круг за счёт наиболее услужливых. И скучно, и грустно на этих «спектаклях», и некому руку подать, плакать хочется, нет живого слова – одна подделка. Царит обстановка единобезмыслия и равнодушия. Тут есть проблема, дорогой коллега, тут есть над чем подумать. Я уверен в одном: педсовет должен быть действительным Советом педагогов.
У нас учителя не представляют себе, что означает перестройка для школы. А у вас? Завгороно бросил как-то фразу о «прибавке», о прибавке в работе. Кто работал плохо, тот должен работать хорошо, кто работал хорошо, тому надо достичь отметки «отлично». Но ведь этого требовали всегда! Значит, перестройка не несёт с собой ничего нового? Ещё я читал, что «надо начинать с себя». Но и тут нет ничего нового, ибо это есть элементарное нравственное требование!
Накоплен солидный опыт пустых разговоров, начало которым положила школьная реформа. Администратор наседает на учителей: «Что Вы сделали для реформы? – «Я? Оформил классный уголок и вставил в него нужную заметку. Обсудил вопрос на классном часе. Провёл сбор, родительское собрание. И в воспитательно плане у меня всё отражено». – «А Вы?» – «Провел беседу о роли труда  в превращении обезьяны в человека. Организовал сбор металлолома, макулатуры, мытьё полов, уборку помойки. И график составил – вот смотрите». Разговоры…разговоры.
А о демократизации что у вас говорят? У нас многие её не принимают. Недавно, когда обокрали нашу школу приежие мальчишки из Ржева, один товарищ сказал мне: «Вот вам цветочки демократизации, а ягодки ещё впереди». Мне кажется, дело в привычке, которую навязала нам могущественная бюрократия. Учителя привыкли жить без достоинства и прав. Авторитаризм, как алкоголизм, оглушает, ослепляет, отнимает волю, а если действует достаточно долго, то превращает личность в живой труп. К тому же подспудно даёт о себе знать инстинкт обывателя: ищи, где меньше ответственности, где за всё отвечает начальник, плыви в тихую заводь и не забывай лишь о зарплате пятого и двадцатого.
Авторитарный стиль руководства педколлективом, засушивший инициативу и творчество учителей, настолько въелся в наши души, что мы ждём указаний, как манны небесной. Мы изучаем инструкции (нормативные документы) на курсах при ИУУ, записываем себе в тетрадь рекомендации, выработанные местным начальством, а рабочий день начинаем с прочтения бумаг, развешанных от стены до стены, от угла до окна в учительской. Кто-то где-то открыл интересную и эффективную методику? Но у нас пока нет никаких указаний на сей счёт, пока нет звонка и приказа на доске объявлений. Ждём, время терпит.
Думается мне, что демократизация школы – а без неё мы вперёд не двинемся – возможна лишь при выполнении ряда условий. 1) Подбор или выбор руководителей школ из наиболее опытных педагогов, способных организаторов, людей образованных и склонных к творчеству. Долой бездарных номенклатурщиков! 2) Чёткое разграничение функций директора школы, партийной организации (ныне выбрсить её из нашей жизни мы не в силах), месткома; каждая из величин «триумвирата» должна быть в достаточной степени автономной, чтобы не потерять лица, и в достаточной степени зависимой от общей задачи школы. 3) Прямая (не в узком кругу) выборность руководителей партийной и профсоюзной организаций при наличии минимум двух кандидатов, чтобы освободиться от фальши, когда из одного выбирают одного, когда участников выборов принимают за пешек.  4)  Голосование должно быть тайным, никто не должен бояться, что с ним сведут счёты. 5) Необходимо ограничить власть выборных лиц одним сроком или двумя сроками, чтобы не откормить законченного бюрократа, которому всё позволено.
Сколько можно издеваться над здравым смыслом! Посудите сами, дорогой друг: парторг (я, божьей милостью, беспартийный) у нас правит 13 лет, со дня открытия школы. Давно уже уверовала в свою непогрешимость, незаменимость, в своё всемогущество, тем более что является одновременно организатором внеклассной воспитательной работы. И данная ей власть превратилась в предмет личного пользования. Кто её выбирает? Всем известно, как это делается. Профорг наш, по сути, – ставленник директора и парторга, их послушное орудие. «Избирать» его будут ровно столько раз, сколько потребуется обкому, горкому, райкому. В этих условиях нет спасения тому, кто осмелился сказать свою правду. Угодничество, показуху, великую порчу народному образованию – вот что дали нам десятилетия бесконтрольной  власти «помазанников» партии.
Демократизация школы должна изгнать из народного образования некомпетентную инспекцию, ядро которой составляют несостоявшиеся учителя, те, кто не справился с работой и ушёл на лёгкие хлеба, и возложить функцию контроля на специальный совет (в городе, районе), составленный из наиболее квалифицированных и проверенных педагогов. Следует распустить корпус чиновников облоно, гороно и ИУУ, оставив на их месте, кроме заведующего, по одному сборщику необходимых статистических данных; сократить, по возможности,  управленческий аппарат в школах, прежде всего – должность организатора внеклассной работы, придумывающего мероприятия, которые якобы воспитывают детей.
Целая армия псевдоруководителей и псевдоинспекторов пристроилась к народному образованию на солидную зарплату. Она и стала грудью против демократизации, она и представляет собой реальную угрозу прогрессу. Кто же захочет рубить сук, на котором сидит? Если учителя противятся демократизации из-за слепоты и инертности, то бюрократы делают это сознательно. Однако выход должен быть. Трудно поверить, чтобы среди людей, имеющих в народном образовании власть, не нашлись светлые головы, заинтересованные и смелые, которые помогли бы нам выбраться из ямы.
Бодрость, энергию, оптимизм – вот что, кроме знаний и опыта, надо иметь, когда идёшь на урок, на уроки, которых в день три, четыре, пять. Идёшь сегодня, завтра, в течение всего года, всей жизни. Дети легко заражаются хорошим и плохим настроением учителя и соответственно настраиваются на работу. Даже умелый учитель и половины не даст детям из того, что он мог бы дать, если входит в класс без необходимого психологического заряда. А что у нас? Царствует минор. Старики выглядят изношенными, усталыми. Их ждёт пособие для бедняка – 120 рублей. Молодые неохотно тянут лямку и завидуют старикам, потому что им скоро на пенсию. Есть, конечно, приятные исключения. Личностью должен почувствовать себя учитель, не спичиной в коробке, не штакетиной в заборе – гражданином, ответственным за всё и всех, а не только за свой узкий участок работы. Тогда он развернёт силы своей души и сделает шаг навстречу творчеству. Как это сделать? Думать надо тем, кто, помимо нашей воли, превратил нас в шкрабов.
Как-то один из наших местных апологетов авторитаризма изрёк публично: «Демократизацией воспользуются, и уже пользуются, всевозможные кляузники и демагоги». Да, чуют «благодетели наши», что при демократии им нелегко придётся.
Всего Вам доброго, коллега. Надеюсь, что моё письмо до Вас дойдёт.

Корягин С.О.     22 марта 1987 года


П. 83

ЛИЧНОСТЬ ИЛИ МЕТОД?

Что же всё-таки поставить на первое место – личность учителя или его метод (а также  технологию его)? Рассудим по порядку. Как обстоит дело в других сферах?
Война. Ни храбрость, ни хитрость не помогли индейцам в их борьбе против белых завоевателей, вооружённых  огнестрельным оружием. Заводское производство. Никакая высококультурная и профессионально образованная личность не заменит собой машин и инструментов, навыков в их применении. Первым будет тот, у кого лучше техника. Земледелие. Трактор есть трактор, конь есть конь. Спор решается в пользу работников, владеющих машинами. Наука. В фундаментальной науке на первое место выходит субъективный фактор – хотение, страсть, талант. Особенно в философии. Однако в естествознании и прикладных областях науки роль метода и техники неумолимо возрастает. Искусство. Мировой опыт свидетельствует, что у художника талант – определяющий фактор деятельности. Но и в искусстве есть свои методы, свои школы; так, актёры изучают системы К. Станиславского и М. Чехова.
Педагогика (искусство педагогики). Два крыла у неё – воспитание и обучение. В воспитании личность педагога действительно играет решающую роль, в обучении роль личности педагога отходит на второй план и ведёт техническая сторона – метод, способ. Воспитание происходит на каждом квадратном метре земли, оно есть действие, непосредственно вплетённое в жизнь; не существует отдельного от жизни воспитания. Обучение же происходит преимущественно в школе. Специфическая задача школы – учить: давать информацию для запоминания, учить мыслить, учить трудовым навыкам. И тут нужен метод. Чтобы учить детей математике, надо (овладев, разумеется, предметом) научиться учить, научиться стимулировать мысль, чувствовать обратную связь. Учитель как воспитатель растёт с самой жизнью, с приумножением опыта в самом широком смысле слова (нравственные принципы здесь важнее всего), а учитель как математик растёт лишь по мере овладения методом. Наивно полагать, что из учителя как личности автоматически вытекает его метод. Последний – это инструмент, который может передаваться из рук в руки, из поколения в поколение. Учителя приходят и уходят, а метод остаётся. Как плуг, как машина.
Учитель, будь личностью! Это правильно. Но в этой правильности есть одна опасность. Каждый человек должен быть явлением значимым  и неповторимым, а учителю как профессионалу нужен ещё метод. Упование на личность, главным образом на личность, разоружает учителя, побуждает его верить в мистику некоторых таинственных способностей, которые якобы присущи личности как таковой.

26 марта  1987 года


П. 84

ЖЕРТВЫ ГИГАНТОМАНИИ
,
Шёл человек по земле как равный среди равных а потом отстал. Надо поторопиться. Законное желание. В другой же раз он вообразил себе, что призван (избран судьбой) стать лидером, должен уйти далеко вперёд. Начинается гонка. Нередко безумная. Гигантомания – уродливое выражение естественного стремления личности, нации, общества к первенству.
Гигантский проект наших вождей – создать за короткий срок то, на что другим потребовались столелтия, – превратил государство в «Большую зону». В своё время Мао Цзэдун призвал китайцев совершить гигантский скачок в индустриализации. Провал: домашним способом наплавили миллионы тонн ненужного хлама.
Из страсти к созданию гигантской империи вырастает политическая агрессивность против соседей. Немедленное внедрение социального равенства приводит к примитивной уравниловке, к равенству нищих. Ныне государство-гигант, возглавляемое вождями-гигантами, решает одним махом поднять народ на вершину образованности. Гигантомания порождает жестокую ломку общественных отношений, судеб людских.
Всемирная история напоминает собой спортивные состязания на стадионе. Там и там есть первые и последние. Захваченные ажиотажем прогресса народы и люди показывают различные образцы поведения. Каждый хочет победить, по крайней мере, не отстать – это естественно, морально оправдано. А если у участника нет реальных потенций, если он не подготовлен предыдущим ходом развития?  Не могу, а очень хочется – нередкая ситуация. Если участник претендует на абсолютное лидерство? Тут справится только гигант.
Благороднейшая общественная задача – осуществить в стране средний всеобуч. Однако гигантомания не даёт ей осуществиться нормальным, безболезненным способом. Обязательность у нас стала принудительностью. Дети получают десятилетний срок принудработ. Попробуй, уклонись – приведут под конвоем, а родителей накажут. Впрочем, ты можешь протестовать «тихим сапом» – пропускать занятия, не готовиться к урокам. Бить не будут, но изведут нравоучениями (тут есть мастера высокого класса). Ты можешь протестовать бурно, нагло, цинично, как это описано в статье И. Синицына в 6-м номере «Нашего современника». И за это не убьют, но твоих протестов всё равно никто не примет в расчёт! А надоест всё – удавись, как тот пятиклассник из города Велижа Смоленской области, который не пережил двойки по диктанту на экзамене этого года.
«Нашему народу дорого стало твоё право на образование! Почему ты этого не ценишь?» – один из вариантов наших нравоучений. – «Молчишь?! А в Южной Африке далеко не все из твоих сверстников ходят в школу!» Право на образование. Оно стало у нас бесправием.
Некто даёт установку на гигантский успех. Всё ставится на карту. Армия исполнителей – идейных, преданных – переходит в наступление. Есть жертвы? А как же без них? Лес рубят – щепки летят! Ведь всё делается ради великой цели, гигантского успеха! И никто не посмеет жаловаться на трудности, на несоответствие возможностей фактическим данным – у гигантов всё есть истина и справедливость, они никогда не ошибаются. Сомневающиеся, прочь с дороги!
Какого «мероприятия» нам сейчас не хватает? «Стащить» педагогику с небес на землю, признать, наконец, что ребёнок есть не только объект, но и субъект воспитания. Создать такую школу, которая позволила бы ученику проявить свои сугубо личные способности, которая никому не позволила бы глумиться над отсутствием у него способностей. А ещё – принять закон, охраняющий права юных от поползновений учёных и практиков, заражённых гигантоманией.

11 июля ё1987 года

П. 85

ПОРА ПРОЗРЕТЬ

Есть идеи в педагогике, которые, будучи однажды открытыми, ложатся в её основу и никем не оспариваются. Природосообразность, коллективизм, индивидуальный подход, личный пример, трудовое воспитание, развивающее обучение, опережающее обучение, наглядность, авторитет – все эти и другие исторические приобретения имеют свою судьбу. Педагогическую идею можно обозначить и как авторскую идею, которая может стать знаменем педагогической эпохи. Песталоцци и Руссо: природосообразность. Корчак: любовь к детям. Макаренко: авторитет коллектива. Сухомлинский: разумная власть коллектива.
Педагогическое сотрудничество – новая идея? Не будем спорить о словах. Она захватила сердца многих учителей, стала знаком времени. И этим сказано всё. Призрак её долго бродил в умах, пока не отлился как принцип. И сила идеи педагогического сотрудничества удесятеряется тем, что её рождение произошло на волне социального обновления в нашем государстве, на волне перестройки, ускорения, демократизации. Логика вещей сильнее логики слов.
Да, мы зашли в тупик, и не надо делать хорошую мину при плохой игре. Наша педагогика выродилась в грубейший авторитаризм. Мы давно не используем другой силы, кроме морального и административного давления на ученика. Давим, давим, пока он не потеряет здоровья, не превратится в безвольное существо, пассивно отсиживающего на уроках, или в бунтаря, так называемого трудновоспитуемого. Из одного что-нибудь выдавим, другого задавим, третьего превратим в изгоя. А чтобы создать впечатление благополучия, мы научились ставить «липовые» тройки, организовывать фиктивные экзамены и показные мероприятия.
А что же проверяющие? Действительно, к нам приезжали из области три или четыре комиссии за год. Но проверяющие сами чаще всего становятся участниками игры, – кто хитрее солжёт. Они приезжают  с определённой, полученной от высшего начальства установкой. Кочерыгин – критикан, много болтает, пишет. Осадить его! И осаждают.  Конфеткин – номенклатаурный товарищ, «свой»,  но его забивают выскочки. Поддержать его! И поддерживают. Короче: в работе школы, её руководителей, учителей они находят то, что им велено найти. Да иначе и быть не может: современная инспектура – народ подневольный, малоквалифицированный, в основном это – несостоявшиеся учителя и равнодушные чиновники учреждений.
Читаю отчёт «Учительской газеты» о Всероссийском съезде учителей – и глазам не верю своим: идеи педагогического сотрудничества и воодушевляющего управления отвергнуты голосованием. Российские учителя решили добровольно ослепить себя (но добровольно ли?), чтобы потом в тёмной комнате искать чёрную кошку, которой там никогда не было. Решили идти туда, сами не знают куда, отбросили ориентир. И в то же время перед нами – образец высшего искусства расправы с оппонентами: дезинформированное собрание учителей растаптывает идеи лучших представителей своего цеха. По ложному доносу брат убивает брата.
У нас многие учителя работают старательно, немногие – творчески, но лишь единицы способны обобщить свой опыт и опыт своих коллег, а потом преподнести это обобщение в виде чётких принципов на суд общественности. Есть в этом дискриминация? Но дело так же обстоит в науке, искусстве, производстве. Шаталов, Ильин, Амонашвили, Лысенкова, Щетинин, Волков занимаются саморекламой? Но тогда саморекламой занимались Макаренко и Сухомлинский, ибо и они писали о том, что делали, пропагандировали то, о чём думали. Решая педагогические задачи, учителя-новаторы разрушают дутые авторитеты некоторых теоретиков от педагогики. И это надо оценить.
Педагогика – отрасль практической деятельности. Она есть ремесло, а в своём высшем достижении – искусство. У неё есть аспекты – «земной» и абстрактно-теоретический. Последний не есть наука в собственном смысле. «Всякое искусство может иметь свою теорию, но теория искусства – не наука», – говорит К.Д. Ушинский («Человек как предмет воспитания»). Скажем так: педагогика – прикладная наука. А теперь я спрашиваю: чем вы богаты оппоненты педагогики сотрудничества, прославившие себя в 4-номере «Народного образования» за этот год? Где изложены ваши педагогические идеи, которые учитель смог бы принять на вооружение? Я ищу источники – и не нахожу. Обращаюсь к товарищам – они разводят руками. Диалектику мы изучаем по Энгельсу, политэкономию по Марксу, психологию по Выготскому. Но что бы нам позаимствовать у З.А. Мальковой и Л.М. Фридмана?
В последнее время на педагогическом «олимпе» культивируется мысль о великой роли личности учителя в педагогическом процессе. Говорят, важнее всего, кто учит. Если из феномена «Лысенкова» убрать «кто», то останется пустота, если метод Шаталова передать Каталову, то последний ничего не приобретёт. У нас миллионы творцов, каждый творит по-своему, у каждого свой метод. Процитируют вам Ушинского и иностранного автора. «Олимпу» вторят наивные авторы из рядовых.
В «Литературной газете» в своё время была напечатана статья «Кому это надо?». Речь шла о расправе над автором одного экономического начинания – Худенко, начинания, которое ныне возрождается с нуля. Вот и я спрашиваю: кому это надо? – «Это» – дискредитация метода как важнейшего объективного фактора педагогического процесса, метода, которому можно обучить каждого способного учителя. Люди, расправившиеся с Худенко, талантливым руководителем хозяйства, были морально осуждены, но им от этого не больно, потому что их совесть спит. Не потому ли так смелы и педагогические гонители?
О том, что учителя способны на вопиющий консерватизм, упоминалось не раз. Но такое, чтобы это качество публично демонстрировалось в степени «архи», я встретил впервые. В. Хадаев хвалил на съезде бывшую «Учительскую газету», назвал её «родной». У меня не может вызвать уважения батрак, который плачет по хозяину, получив собственный надел земли. Моё, и ряда моих коллег, негативное чувство к бывшей «УГ» настолько велико, что мы до сих пор вспоминаем о ней с чувством брезгливости. Пора учительству прозреть, чтобы отличать чёрное от белого!

20 июня 1987 года


П. 86
Здравствуйте, Михаил Петрович!
В отличие от сталинского социализма, брежневский социализм (хрущёвское время назовём переходным) был мягче, человечнее экономически и политически, однако он скоро превратился в «сонное царство», в котором погасли все трудовые стимулы. У Горбачёва было два варианта: вернуться к Сталину или сесть на старого, но вечно юного конька – личный экономический интерес, – на котором едет капитализм. И он рискнул испытать второй вариант. Впрочем, здесь мы имеем, похоже,  дело с экономической и политической разновидностью линии развития, коей давно следуют Югославия и Венгрия, а с недавнего времени – Китай.
В реальном мире есть два  основных способа побудить человека работать – «палка» и личный экономический интерес. «Палка» – это рабство, крепостничество, сталинщина. Личный экономический интерес – свободное предпринимательство. Всё остальное, несамостоятельное, – посередине. «Палка» может быть персональной  (рабовладелец, феодал) и государственной   (фараон, император, вождь). Личный интерес может быть более эгоистическим и менее эгоистическим, переходящим в альтруизм. Оптимальное сочетание фактора дисциплинирующего, идущего от обязательств перед коллективом, государством и личного интереса даёт максимальный эффект прогресса, их разрыв ведёт к коллизиям, разрушительной борьбе. Объективированный интерес в лице государства имеет тенденцию обособляться и превращаться в орудие подавления  личного интереса. Эгоистические интересы способны разрушить целостность общественного организма. Результат – тот же.
Академики Аганбегян и Заславская убедили Горбачёва, что дальше игнорировать личный экономический интерес трудящегося человека – смерти подобно: все стали иждивенцами, все стоят с протянутой рукой – просят подаяний, однако другую руку держат за спиной, чтобы украсть при случае. Люди отвыкли думать, беспокоиться, заботиться. Так называемые великие блага социализма превратились в великое зло. Убедили Горбачёва, но не убедили многих его однопартийцев. Отсюда драматизм ситуации. Армия чиновников, управляющих государственной собственностью, должна лишиться власти и соответствующих материальных благ, и она без боя не отдаст ни того, ни другого.
Не только в экономике, но также в науке, искусстве, педагогике угас творческий заряд граждан. Духовный террор при Брежневе проводился скрытно, но методически. Чтобы вернуть доверие народа новый вождь затеял игру в демократию с литераторами, кинематографистами, деятелями театра, народного образования, даже обывателями, игру, которая может прекратиться в любое время очередным постановлением партии и правительства. Ввёл элемента выборности начальства, открыл форточку гласности. Однако «подвала», «бункера» всё это не касается, а именно там – «грязь», «крысы», «спёртый воздух», именно оттуда идёт всё зло.
Почему «горбачёвские штучки» я называю игрой? Потому что они, как мне кажется,  исходят, в основном, от одной личности, от её воли, желания, временного каприза (как сильна действительная позиция вождя в политбюро и ЦК? А не случится ли с ним то, что случилось с Хрущёвым?). Потому что нет у нас законов, традиций, опыта, которые позволили бы реальное, не игровое, функционирование демократии (власти законодательная, исполнительная, судебная должны быть чётко разделены; судьи при реальной демократии должны быть независимы от политической и прочей конъюнктуры). Потому что азиатский социализм по природе своей несовместим с демократией.
Однако Горбачёв не просто играет с народом, но талантливо играет. Все его выступления на тему демократии так сделаны под правду, что даже искушённые политики принимают их за правду.
Ваша статья – хороша. Цитату можно было укоротить.
Прожект педагогической перестройки пришлю в следующем письме.
Всего Вам доброго.

Корягин С.О.     21 июля 1987 года

П. 87

ВЫРВАТЬ ДУШУ ИЗ РАБСТВА

Спящий человек не подозревает о том, что спит, обманутый, – что обманут, пока некая внутренняя или внешняя сила не пробудит их. И рабом владеет чувство обречённости, пока ему не блеснёт луч надежды.
 Ныне изобретено немало средств, чтобы вынудить человека спать дольше, чем требуется по естеству, хотя навеки усыпить невозможно. И господство лжи может быть продолжено с помощью изоляции народа, искусной пропаганды. Но и здесь должна быть граница. Справедлива истина: «Ты сказал – я поверил, ты повторил – я усомнился, ты стал настаивать – я перестал тебя слушать». Неисчислимы орудия и средства устрашения человека, физического и духовного порабощения его – от прямой физической пытки до хмурого лица властителя. Но и страх не вечен, со временем он переходит в ненависть и порождает жажду освобождения.
Ныне, однако, в широком ходу  не грубое физическое рабство древнего образца, а рабство «засахаренное», когда рабы относительно свободно трудятся, удовлетворяя чаяния вождей – новоиспечённых рабовладельцев, – а в свободное время поют и пляшут, наслаждаются семейной жизнью. Искусство порабощения народа далеко продвинулось. Особенно искусство обмана.  В государстве реального социализма страх и обман настолько переплелись, что их трудно разграничить: запуганный советский писатель верит, что пишет правду, обманутый советский обыватель убеждён, что живёт в условиях свободы.
Сколько же времени нужно отдельной личности, народу, чтобы вырваться из тисков страха и всепроникающей лжи? Иные личности «пробуждаются» в двадцать лет. Можно себе представить их дальнейшую жизнь. Другие – в тридцать, сорок, пятьдесят… Кто борется, кто приспосабливается – все страдают. А самым мужественным из них достаются лагеря и психбольницы. Иным народам суждено ещё долго гнить в рабстве.
«Страх, – пишет академик Д.С. Лихачёв, – загнали в наши кости». Как его оттуда изгнать? В течение 70 лет советская власть «работала», как мясник на бойне. К 1946 году страна не досчитывала 71 миллион граждан («ЛГ», 30 сентября 1987 года). 20 миллионов загубили фашисты, а сколько их умерщвлено руками ЧК, ГПУ, НКВД, МГБ, КГБ? Счёт идёт на десятки миллионов. В истории нет прецедента столь жестокой расправы руководящей политической силы над собственным народом. Страх и ложь господствуют в Империи зла. Граждане дрожат за себя, за детей, за заработную плату, за квартиру, за место для ребёнка в садике и детям заказывают помалкивать, не спорить с начальством. Каждый хочет жить, жить любым способом. Невыносимо гнетущая атмосфера страха и лжи меньшую часть народа побуждает к двоедушию (редко – к протесту), а большую часть превращает в пассивную массу, живущую преимущественно материальными потребностями.
Душа строителя «величественного здания» скована и сковывается ежедневно, ежечасно. Один тон диктора телевидения, вещающего о твёрдой поступи социализма по земме, подавляет малейшую попытку возражения. Один вид бесконечно растянутой праздничной демонстрации трудящихся и учащихся, добровольцев и мобилизованных, парализует естественную потребность постичь общественную правду. Всякое инакомыслие связывается с враждебностью по отношению к народу, называется идеологической диверсией, предательством. А кто захочет быть диверсантом и предателем?!
Хотят ли люди быть рабами? Не хотят. Они гибнут в борьбе за свободу. Но ведь и хотят же! Какие издевательства над своими лучшими гражданами терпели немцы. И не просто терпели, а кричали ура, прославляли своего фюрера. А что происходит у нас? Верноподданнические чувства настолько сильны у основной массы, что всякую нестандартность она воспринимает как вражеский происк.
Рабство становится даже приятным, когда рабовладелец берёт на себя обязанность обеспечить свою жертву калорийной пищей, крышей над головой, минимальными бытовыми удобствами, зрелищами, правом на выбор брачной пары, места работы, средства передвижения и пр. Рабство становится даже необходимым, когда народ, лишённый собственности, под влиянием страха теряет желание думать и работать. В этих условиях нужны властные хозяева, подталкивающие пассивных граждан к работе. Не умирать же им с голоду!
Главной из свобод всегда была, есть и будет политическая свобода. Дать гражданам политическую свободу означает дать им кислород для активной жизни и деятельности. Это отчасти понимают партийные правители, – отсюда их заигрывание с демократией. Послушная пресса создаёт иллюзию функционирования общественного мнения, иллюзию открытости, справедливости. Ей поручено покритиковать, а потом оправдать то, что не подлежит оправданию. Чтобы демократия превратилась из игры в действительность, партия должна отказаться от монополии на политическую власть. Действительная политическая свобода превращена у нас в фикцию. Оппозиция и свободное слово запрещены, выборы, даже с учётом нововведений, – издевательство над здравым смыслом, общественные науки и искусство задавлены «единственно научным мировоззрением».
Нужна ли экономике свобода? Марксистский эксперимент по абсолютной централизации экономической деятельности народа закончился провалом в СССР, в коммунистических странах Европы. В своё время логика слов не убедила «преобразователей мира», им нужен был опыт. И они его получили. Теперь будет заложен новый опыт: будут соединять однопартийную власть с рыночной экономикой, политическое рабство с относительной экономической свободой. Ныне с почтением вожди говорят о трижды проклятой прибыли и даже соглашаются с тем, что рабочая сила тоже есть товар.
А может быть, «лёд тронулся, господа присяжные заседатели»?

31 января 1988 года

П. 88
Глубокоуважаемая Елена Константиновна!
Нигде и ничто моё не напечатано. И хорошо! Я не служил злу. Чем публично лгать, лучше молчать, лучше вырвать язык самому себе.
От педагогики отхожу. «УГ» просматриваю с трудом.
Неприятное чувство вызвала статья Шаталова в номере от первого марта. Чему он обрадовался? Тому, что власть освящает своим авторитетом современную школу-концлагерь? Тому, что она по своей слепоте и глухоте не видит и не слышит, как мы истязаем детей? «Торжествует справедливость». Какая чушь! Какое недоразумение!
Не хочу участвовать в преступлении! Ещё год – и уйду на пенсию.
Здоровья Вам, Вашим детям и внукам.

Корягин С.О.     8 марта 1988 года


П. 89
Здравствуйте, Михаил Петрович!
Мне больше нравится песня Высоцкого «Охота на волков», на серых хищников, матёрых и щенков. Охотники обложили несчастных красными флажками и расстреливают их без сожаления. Здесь всё просто и понятно: вот – палачи, а вот их – жертвы.
Присланный Вами стих отражает сумбур в душе автора, который тоже мечется, как волк, у которого тоже не хватает мужества перескочить через красный барьер. А у кого оно есть – это мужество? Может быть, у Вознесенского, у Евтушенко?
Омар Хаям доволен тем, что у него есть «для житья закуток». Это древняя философия, уже не раба, но ещё не свободного человека. Душа его увидела луч света, а тело остаётся в темнице. Стоицизмом эта философия называется. Отсюда две дороги: через скептицизм к истинной свободе или к духовному разложению. Если не считать стояния на месте и постоянного брюзжания.
Политическая свобода не должна быть произволом. В демократическом государстве её границы чётко обозначены законом. Свобода – для всех, и границы её – для всех. Конечно, в условиях свободы одни злоупотребляют великим благом цивилизации, а другие тянутся к рабству, безответственности, ждут и ищут своего фюрера. Но истинная демократия – это соединение свободы с дисциплиной, это – воспитанность членов общества, их готовность к самоограничению. Целую неделю в Ереване шли демонстрации без единого акта насилия, а в Сумгаите азербайджанцы устроили резню.
Статья Шаталова в «УГ» от 1 марта мне очень не понравилась. Какое тут «торжество»?! Волком выть хочется!
Здоровья Вам и творческой энергии.

Корягин С.О.     8 марта 1988 года


П. 90

КОГДА ОРУЖИЕ КРИТИКИ БЕССИЛЬНО

Разгром «родной» школы её питомцами, настоящими или бывшими, осуществляется периодически. Раз в два года, иногда чаще. Оружием разгрома, как правило, являются булыжник или пустая бутылка. Ночью они бьют стёка в окнах школы и безнаказанно скрываются.
На этот раз, в феврале, «мстители» избрали новый способ: проникнув в школьное здание, они орудовали молотками. Взломали десятка полтора дверей по всем этажам, осквернили школьный музей, разбросали учебные пособия, взяли деньги там, где они были небрежно положены. В кладовую военрука не проникли: запор оказался слишком крепким. Кто эти «герои» (их легко разоблачили)? Три ученика шестого класса. Те, кто нам мешает, кого мы гоним, третируем, наказываем, кому мы создаём жизнь невыносимую и кто нам платит тем же.
Было бы наивностью полагать, что детская ненависть к учителю, к школе – явление редкое, из ряда вон выходящее. Я уверен, что мы имеем дело с вершиной айсберга,  который медленно, но неуклонно поднимается на поверхность. Десятилетия принудительного, авторитарного обучения и воспитания сделали своё дело, безвольных они превратили в послушных исполнителей, строптивых сделали бунтарями.
Немало было дельных предложений по перестройке школы. Их пропустили мимо ушей. Всякая общественная перестройка есть перемена отношений. Это элементарно. Идёт ли речь о простейшей реформе или радикальной революции. А что изменилось в положении учителя? Налицо некоторая приостановка в потоке инструкций. Пока и признака нет качественных изменений.  Чуть-чуть прибавили зарплату. Но это – не перестройка, это на 20-30 лет запоздавший финансовый акт. Может быть, отменили процентоманию? Не отменили, а замаскировали. Учитель теперь поставлен в такие условия, что сам «нарисует» тройку, где двойка бесспорна, потому что второгодники отказываются посещать школу и становятся бродягами. А что изменилось в положении ученика. Он, по-прежнему, задавлен тяжестью длинных-предлинных (а часто скучных-прескучных) уроков, которых уже в 4-м классе ежедневно пять, неограниченным объёмом домашних заданий, обязательностью вновь «приклеенных» уроков труда. Он, по-прежнему, не имеет никаких прав, как личность – всё за него решили взрослые: чему учиться, сколько учиться, какую одежду носить, какую музыку слушать. «Милые дети, мы вам отдаём всё лучшее – большие и светлые школы, Дворцы пионеров, пионерские лагеря. Учитесь! Будьте послушны! Гордитесь!» Если бы дети были разумны, они ответили бы: «Дорогие взрослые, возьмите всё это богатство себе, а нам верните наше скромное детство!»
Предлагал директор школы Захаренков смягчить обязательность среднего всеобуча. Предлагал профессор Постников качественно пересмотреть программу. Были варианты предоставления ученику возможности выбора предметов по наклонности и способности. Щетининский проект тоже интересен. Ничто не принято во внимание. Почему-то власти решили, что молодой человек под фальшивым документом об образовании всё же ценнее того, у кого этого документа нет.
«Можно ли полагаться на то, что порядок вещей является первичным, а мы сами вторичными?» – спрашивает глубокомысленно философ  Г. Батищев (мой однокашник и товарищ) в статье «Начинать с себя» («УГ» от 17 марта 1988 года). И пытается доказать нам, как теорему на листе бумаги, что нельзя. И слова Маркса к месту приводит: обстоятельства изменяются только самими же людьми. И каскад рекомендаций, что нам делать, как жить, выдаёт. «Не будем делать из общества некоего левиафана». Не будем…А если он уже сделан и стоит неколебимо? Многомиллионный корпус всевластной бюрократии. Создавали и пестовали его на свою голову поколения людей в течение десятилетий. Одна мысль об этом левиафане парализует волю простого смертного. А уж замахнуться на него – душа в пятки уходит. Да, обстоятельства изменяются людьми, но это в общем и целом, а в конкретном случае… Тот же Марккс учил нас, что нужно делать, когда оружие критики бессильно. В конкретном случае нужен механический слом застывшего в своём развитии «порядка вещей». А тут учитель бессилен, тем более – ребёнок. Никакое самовоспитание и самоизменение им не помогут.
«Каковы люди, таково и общество», «человек должен поверить в свою первичность и главенство над вещами», «новое педагогическое мышление». Какие хорошие слова! А школа пока работает в две смены. Литераторы и математики бессмысленно опустошают свои силы, сидя над кипами ученических тетрадей. Дети стонут под тяжестью изнурительной зубрёжки. Все ученики и их наставники превращаются осенью в дешёвую рабочую силу, которая «ведёт битву» за спасение урожая, маскируя тем самым вопиющую бесхозяйственность в колхозах и совхозах. Если учитель и ученик вдруг поймут, что они первичны по отношению к существующим порядкам, то где они могут найти прибежище?
Даёт повод для размышления последняя, третья статья Г. Батищева в «Учительской газете» – «Воспитание в общении», направленная против догмы о всемогуществе педагогической инженерии (надо самому жить правильно и общаться с детьми – мысль Л. Толстого). Это соответствует идеям педагогики сотрудничества, которые мне близки.
У нас немало пишут о том, что в педагогическом процессе ведущим является воспитание, ведомым – обучение. В этом есть опасность превратить в догму инженерию воспитания, отдать души учеников во власть дискредитировавшей себя мероприятийной педагогики. Вот говорит инспектор: «Вы хорошо учите, но не воспитываете». Воспитание при этом мыслится как процесс особый, автономный, даже первичный по отношению к реальному делу. Бесконечно правы профессор И. Иванов и интерпретирующий его концепцию писатель С. Соловейчик, когда под воспитанием понимают само дело, улучшающее жизнь, совместное дело ученика и его наставника. И эффект воспитания здесь непосредственно зависит от близости душ обоих.
Три погромщика, о которых я упомянул вначале (сейчас они петухами ходят по школе), с начальных классов отчуждены от интересов товарищей, класса, школы. В учёбе они не могут быть не только первыми и средними, но и последними – такова их запущенность. И в спорте, и во всём прочем. А они самолюбивы! Можно утвердить себя в воровстве – утвердились. Можно прославиться в хулиганстве – прославились. Они личности, отрицательные, но личности. Их воспитывали и воспитывают, а им нужно дело, посильное, интересное, в котором они могут стать значимыми участниками, величинами не ниже нулевой отметки.

11 апреля 1988 года