Письма о советской школе-10

П. 91

ПРИМАНКА?

Назначен новый начальник лагеря. Либерал. Запретил убивать и даже бить заключённых. Более того: снизошёл до экономического интереса подневольно работающих, в целях интенсификации труда позволил им кооперироваться, объединяться в звенья, в подряды. И даже выбирать охранников на общих собраниях зеков. Приказал собак водить в намордниках. Осмелела лагерная газета – бичует бывших жестоких правителей. Бичует исполнителей. Но не трогает самих принципов лагерной жизни, основного Устава лагеря, главного сочинителя этого Устава, авторов теоретических посылок лагерной жизни. Вооружённая охрана на вышках зорко следит за событиями.
Волчица не может родить ягнёнка, овца – волчонка. Из марксизма-ленинизма не может развиться общество, которое обеспечит социальным группам и личности свободу совести, мысли, слова, политических объединений, протеста и т.п. Не может потому, что по природе своей он требует абсолютной унификации, экономической и духовной. А природу указами не преобразуешь. Как культивировали и берегли «уни…» в фашистской Германии, отлично показано в фильме «Обыкновенный фашизм». Там все пели один гимн, одни патриотические песни, прижавшись друг к другу и раскачиваясь в одном ритме; стремились к ношению одной формы одежды; ели в одно время один суп; поклонялись одному вождю; чтили и читали одну политическую библию. Фильм «Обыкновенный коммунизм», который когда-нибудь выйдет в свет, не должен уступить шедевру М. Ромма.
Наш новый вождь понял, что без политического и экономического многообразия нет прогресса. Но как быть с властью, которая зиждется на единообразии, абсолютной унификации? Своей абсолютной власти партия без боя не отдаст. Конечно, капля камень точит. Если долго продолжится процесс гласности и демократизации, сознание народа перевернётся. И тогда «лагерному начальству» или придётся уйти или снова прибегнуть к террору, чтобы загнать «стадо» на место.
Малые дети искусно смастерённую заводную куклу принимают за живое существо, взрослые «дети» легко примут «демократизированный» партией коммунизм за цивилизованное общество: у них нет претензий на свободы западного типа. Ф. Бурлацкий предлагает нам «социалистический плюрализм». Это, на первый взгляд, звучит неплохо. А если разобраться, то речь идёт лишь о том, чтобы «отодвинуть забор с колючей проволокой», расширить «территорию лагеря». Гласность нам нужна, но социалистическая. Правда нам нужна, но партийная. Всё должно быть социалистическим и партийным –  философия, наука, политика, искусство, педагогика, экономика. Формула: больше демократии, больше социализма означает разнообразие в рамках удушающего партийного единообразия, танец медведя на удлинённом поводке. И Сталин любил говорить, что критика и самокритика – движущая сила общества. И Мао Цзэдун бросил лозунг: пусть расцветут сто цветов (умный человек сразу узрел уловку и добавил: но только красного цвета).
Все политические деспотии, в сущности, однотипны, основным, а то и единственным, «мотором» развития в них является верховная власть. Особенность коммунизма – в тотальном порабощении всех общественных и индивидуальных сил. Из перевёрнутости общественных отношений (не власть служит обществу, а общество – власти) рождается великая жажда в аппарате управления. Раз вся инициатива сверху – нужны проводники инициативы. А так как народ превращён в быдло (а у вождей планы бредовые, энергия кипучая), то чтобы дойти до каждого работника, корпус палачей и толкачей должен быть усердным и многочисленным. Мне кажутся тщетными старания действительных реформаторов повернуть бюрократию лицом к прогрессу.
Пока всё остаётся на своих местах. Кого-то сняли, кого-то заменили.
Это было всегда. Подняли пыль газеты и журналы, увидели свет некоторые залежавшиеся, острые, но, по существу, верноподданнические книги. Однако истинные сторонники перемен словам не верят, они научены горьким опытом.

9 мая 1988 года


П. 92

В ПОИСКАХ «ИДЕАЛЬНОГО» ГОСУДАРСТВА

Платон изобрёл государство на все времена. Маркс разработал вариант государства «переходного периода», назвав его «диктатурой пролетариата». Государство Маркса должно  отмереть, когда враги пролетариата будут перебиты. Но когда это будет?! Фактически великий классик обосновал вечную диктатуру одной политической силы. Его «изобретение» использовали российские большевики.
Партия как организация,  руководимая вождём, стоит за спиной государства, используя его в качестве орудия для выполнения всей черновой работы. Государство стало, по существу, её собственностью, её шваброй, молотом, штыком, камердинером, любовником, кнутом и пряником. За провал в политике отвечает, как правило, государственный чиновник, бюрократ, а успех объясняется мудростью партийного руководства. А можно сказать так: партия и государство соединились, как седок и лошадь.
Субординация в партии армейская (хотя внешне она стремится быть похожей на политические партии цивилизованных государств), придумано название партийным «командирам» – секретари. Есть генеральный секретарь ЦК, в областях, городах, районах есть первые секретари вторые, третьи. Первоначально, когда партия пробиралась к власти, её вождей охраняли штурмовые отряды (это они разогнали Учредительное собрание в январе 1918 года), теперь их охраняет тайная полиция.
Народ в государстве, построенном по марксистской инструкции, представлен как движитель исторического прогресса, как трудящиеся массы, занятые преимущественно в сфере материального производства. А если по существу, то народ здесь – строительный материал в руках вождей – камень, глина, песок, дерево – для сооружения гигантской пирамиды. В мирное время он «тянет баржу», а в военное время служит пушечным мясом. А кто есть торговцы, врачи, учителя и прочие социальные категории, непосредственно не занятые в сфере материального производства? Официально никто их из «народа» не исключал, а фактически они – люди второго сорта. И в партию их приём ограничен. Заработную плату им платить приходится, к сожалению, не меньше, чем рабочим: без них не обойдёшься. А кто  есть учёные и художественная интеллигенция? Их две группы: одна – преданные «передовым идеям» люди, а другая состоит из «отщепенцев».
 «Идеальное» государство Платона было реакцией на нескончаемые разорительные войны в его эпоху и в его отечестве. Государство Томаса Мора (на острове «Утопия») – реакция на разорение крестьян, нищету, голод, неравенство в эпоху первоначального накопления капитала. В поисках «идеального» государства (идеального общественного устройства) Томас Мор сделал шаг: вместо общности потребления предлагается общность производства. Марксов же вариант государственного устройства идёт ещё дальше. Он обогащён мыслями социалистов-утопистов, великими открытиями в политэкономии, социологии, философии XVIII-XIX веков, приземлён и приспособлен к соответствующему уровню общественного развития в Европе.
Идею распределения по потребностям Маркс заимствовал у своих духовных предшественников, более всего у Томаса Мора. Предполагалось, что осуществить её в грядущем будет нетрудно. Диктатура пролетариата ликвидирует паразитические классы буржуазного общества, а наука поможет развить до необходимого уровня производительные силы. Но на практике коммунистический паразитизм оказался страшнее буржуазного. На практике новая общественно-политическая система производит паразитирующий слой – бюрократию – ежедневно, ежечасно в огромных размерах. Ни Томас Мор, ни Карл Маркс и подумать не могли, что граждане, лишённые собственности, будут работать лишь при условии, что за их спинами станут целые дивизии «сифогрантов»», «траниборов» (термины из книги Т. Мора), агитаторов, полицейских, работников госбезопасности, инспекторов, учётчиков, председателей, секретарей – нахлебников,  которые всю экономию, проистекающую из всеобщей трудовой повинности, съедят без остатка. И что развитие науки и техники не сможет покрыть постоянно растущего дефицита. Оба великих утописта недооценили и великой роли целого комплекса прав и свобод в жизни граждан. Томас Мор сохранил в своём государстве даже институт рабства.
Уничтожение классов, ликвидация существенных различий между умственным и физическим трудом, городом и деревней, уничтожение эксплуатации, власти денег, последняя революция, царство свободы, равенства, справедливости, от каждого по способностям – каждому по потребностям, кто был ничем, тот станет всем, – что нам предстоит ещё услышать и увидеть, почувствовать на себе? Все социальные утопии решают проблемы веков и тысячелетий быстро и окончательно, альтернативы они не предусматривают. Медведь и пчела должны лезть в одну дыру. Кому-то оторвут голову, кого-то раздавят, – ну, что ж, решается великий вопрос истории: умрут немногие, зато целое будет процветать. Но умирают многие, миллионы, десятки миллионов, а «идеала» всё нет и нет. Нужны жертвы ещё десятков миллионов. И так без конца.
Кажется, изобилие и равенство наступят очень скоро, следует лишь пройти эпоху ликвидации эксплуататорских классов. Но кому нужны изобилие и равенство, которые дотла сжигают духовную автономию личности, превращают её в «кадр», «фактор» производственного процесса, марионетку в руках политических авантюристов! Если способ исполнения цели преступен, то преступна и сама цель.
В нормальном государстве мы можем наблюдать широкий диапазон всевозможных различий граждан – по богатству, по образованию, по профессии, по языку, по вере, по идеологии. В нём жизнь то кипит бурной рекой, то течёт широким потоком; отношения в нём многообразны и текучи, а развитие осуществляется широким планом. Иначе всё обстоит в обществе, попавшем под власть одержимых, реализующих  свой идеальный вариант общественных отношений, идеальный вариант государственного устройства. В нём доминирует одно качество – власть, которая в одном случае вырастает из преданности идеологии, в другом – из преданности нации, в третьем – из преданности вере. В нём получить власть – означает получить всё.
То, что для биологического организма противоестественно, может быть вложено в него только хирургическим способом (сами по себе рога у лошади не вырастут). То, что для общественного организма противоестественно, может быть навязано ему только путём политического произвола. Так внедрялся в Европе фашизм, так внедряются в мире коммунизм и религиозный фундаментализм. Жизнь строится по проекту вождя, всё лишнее изымается, всё «идеальное» встраивается. Фашизм не терпел иудео-христианской культуры и уничтожал её, одновременно внедряя в головы обывателей мысль о великой исторической миссии немецкой нации. Коммунизм не выносит частной собственности и свободы – и жестоко выкорчёвывает эти «буржуазные пережитки». Вместо них навязывает бездумную преданность партии. Фундаменталистское государство уничтожает «неверных» и чтит «правоверных». Достойна специального рассмотрения ситуация, когда сходятся «на ножах» две деспотии.
Вначале деспотическое государство может выглядеть революционно и прогрессивно. Проходит время и обнаруживается, что завяли все здоровые ростки жизни, но бурным цветом расцвели пороки: воровство, коррупция, пьянство и т.д. Политический произвол, как ураган, смял всё на своём пути, посеял страх, парализовал волю народа на годы и десятилетия. Исторический опыт учит, что все деспотии рано или поздно застывают в своём развитии. Даже на столетия. В ней медленно, но неуклонно изживается энергия народа, наступает момент, когда никто из граждан не заинтересован в её защите, и она разваливается. Характерно: перед тем как развалиться, деспотия, часто разбухает территориально, порабощает множество наций (как Римская империя).
Государство как политическая общность определяется прежде всего тем, как в нём интерпретируется и реализуется идея свободы. Или в нём свободен один правитель, или свободна часть народа, или свободны все (Аристотель говорит о монархии, аристократии и демократии). Оно может быть суверенным или государством-сателлитом. Но его можно построить по классовому, национальному, религиозному принципам. «Рабоче-крестьянское государство», «национал-социалистическое», «мусульманское», «христианское» и т.д. – это, как правило, деспотические государства.

26 апреля 1986 года


П. 93

ЯКОБИНЦЫ В РОССИИ

Общественная жизнь подобна реке, которая может бурлить по крутым порогам, тихо журчать по каменистому руслу, бесшумно течь по широкой равнине. Может разлиться широко или пойти по узкому ущелью, разделиться на несколько потоков, уйти в песок, сделать поворот, высохнуть или разлиться половодьем. Однако общество, в отличие от реки, в себе самом, главным образом, несёт причины своих качественных изменений, оно – субъект развития.
Буржуазная революция освободила общество от феодальной диктатуры. Марксистская революция была призвана остановить частнособственнический произвол, чтобы дать дорогу общественному развитию. Но на деле стала орудием регресса.  Коммунизм принёс миру горы трупов, прежде всего.
Коммунизм оказался усовершенствованным вариантом азиатского деспотизма: частную собственность, в разных модификациях прошедшую через тысячелетия, он вырвал с корнем. Великий демагог всех времён и народов – Ленин – сумел навязать его неискушённой России, ставшей на путь освобождения после отмены крепостного права. С большевистским переворотом 25 октября 1917 года процесс освобождения в России остановился на 70 с лишним лет. Горбачёвскую перестройку, если её не остановят «истинные ленинцы», можно рассматривать как вторую отмену крепостного права, а её автора как продолжателя дела Александра II. Конечно, общественное сознание в государствах, где догма внедрялась, с тех пор сильно повзрослело: опыт разрушения люди переживают даже глубже, чем опыт созидания.  В этом смысле мы благодарны дьяволу, потому что он учит нас жить.
В статье «Истоки» («Новый мир», номер 5, 1988) Василий Селюнин приводит спор Томаса Мора, автора известной книги «Утопия», с оппонентом. Оппонент: «Никогда не будет возможно жить благополучно там, где всё общее. Ибо как получится всего вдоволь, если каждый станет увёртываться от труда? Ведь у него нет расчёта на собственную выгоду, а уверенность в чужом усердии сделает его ленивым». Сказано, что называется, не в бровь, а в глаз. Возражение Томаса Мора сводится к тому, что если за спинами работающих станут «сифогранты» и «траниборы», то лениться никто не посмеет. Они учтут, они накажут. Теперь мы можем сказать, что и Марксов проект ничем принципиально не отличается от «находки» автора утопии. Агитаторов, контролёров, карателей при коммунизме мы испытали на себе. Европейские социал-демократы нашли лучший вариант сочетания частного и государственного интереса граждан, политической демократии и дисциплины. В свете европейского опыта  марксистско-ленинская концепция переделки дикого капитализма оказалась весьма наивной
«Якобинцы легли поперёк путей жизни», – пишет В. Селюнин о Французской революции. Но и русские большевики «легли поперёк путей жизни»! Диктатуры годятся только для войны. Для мирной жизни обязательно соревнование свободных тружеников, свободных не от собственности, а от политических запретов приобретать собственность, приумножать её, бороться за личное благополучие. Главный стимул экономического прогресса – жажда независимости и свободы, а не троцкистско-ленинско-сталинская административная палка.
 Марксистское понятие труда игнорирует личный коммерческий интерес работника как стимул, но гипертрофирует интерес общественный. Малая частица – атом, однако в ней заключена великая энергия. Казалось бы, малая деталь – личное стремление к благополучию, к экономической независимости, но без неё не движется экономический механизм. Никакая «игра сил», никакая потребность в разрядке мышечной энергии его не заменят. Это нам доказывает советская система хозяйствования ежедневно, ежечасно. История всегда возвращается на свою главную дорогу, сколько бы ни петляли её конкретные пути. «С частником всё ясно. С 1917 года его только что в ступе не толкли, а он опять попёр, как на дрожжах», – остроумно замечает автор статьи о сегодняшней ситуации у нас. После краткой эпохи якобинцев во Франции к власти пришли умеренные. После долгой (другая  эпоха, другие условия) эпохи большевистского глумления над экономическими интересами граждан в России к власти пришёл Горбачёв.
В разгар гражданской войны Ленин утверждал, что кулаки – «самые зверские, самые грубые, самые дикие эксплуататоры». И чуть позднее: «Надо, чтобы все работали по одному общему плану на общей земле, на общих фабриках и заводах и по общему распорядку». Избавился ли он на смертном одре от лжесоциализма? «Избавился» в той мере, в какой прожжённый атеист, умирая в муках, вспоминает о боге, молит о спасении. НЭП – «всерьёз и надолго»? Это – уловка. Это – те самые «два шага назад», которые он готов был сделать всякий раз, когда надо было укрепиться и собрать силы для дальнейшего наступления на своих реальных и мнимых врагов. «Свобода торговли, – писал Ленин в марте 1921 года, – даже если она вначале не так связана с белогвардейцами, как был связан Кронштадт, всё-таки неминуемо приведёт к этой белогвардейщине, к победе капитализма, к полной его реставрации». Троцкий и Ленин вместе выработали программу военизированного социализма с концлагерями и одобрили соответствующие тезисы на IX съезде партии. Но позиция Ленина оказалась более гибкой, более хитрой: «Мы сделали ту ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению». Речь идёт о военном коммунизме.
Рабство классического образца, крепостная зависимость, диктатура марксистская, фашистская, исламская – явления одной сущности, кадры одной плёнки. В отличие от голого порабощения у древних и смягчённого – в средние века, современные диктатуры вооружены идеологиями, велят называть себя учениями, мировоззрениями, они – дети нового времени. Их тактические задачи различны, а стратегические цели сходятся в борьбе против экономической инициативы, стремления к зажиточности и духовному раскрепощению.
Всякое общество нуждается в бюрократии и, стало быть, может впасть в крайность – допустить бесконтрольный рост бюрократии. Но коммунистическое общество по природе своей бюрократично. Оно построено из бюрократии, за спиной которой стоит свирепая, бескомпромиссная партократия, стремящаяся проникнуть во все щели общественной жизни – туда, где производится сталь, хлеб, идеи, где совершаются таинства любви, где люди молятся. Правда, и воры иногда борются против воровства, палачи – против жестокости, однако мы должны знать цену этой «борьбе». Ленин не извратил сути Маркса, Сталин – сути Ленина. Извращение лежит в закваске политического движения. Марксизм сам по себе является извращением исторической логики. Маркс и Энгельс создали тоталитарную теорию, Ленин, Сталин и их последователи создали тоталитарный политический режим. Так называемое учение о классовой борьбе явилось удачной псевдонаучной ширмой для прикрытия преступного характера режима.

3 октября 1988 года

П. 94
Здравствуйте, Михаил Петрович!
Интересен вопрос о взаимоотношении нравственности, науки и политической власти. Что здесь впереди? Ясно, что жизнь даёт многообразие вариантов.
 Наши правители немало говорят и пишут о нравственности, а на деле нравственность подгоняют под политику. Так был сочинён у нас Нравственный кодекс строителя коммунизма. Очень ценят они и науку.  Так,  Сталин в качестве абсолютного властителя навязал учёным свои экономические и языковедческие взгляды, так, Лысенко, опираясь на авторитет Сталина, продвигал свои «открытия». Уважают вожди и профессионализм, но профессионализм деятелей, преданных партии. Наша АПН и практическая педагогика служат, к сожалению, не педагогике, а партии.
Классики всегда третировали и преследовали тех профессоров от философии, которые дружили с прежней властью. У нас же профессора действительно стали прислужниками правителей, их верными слугами, отчего их профессионализм стал мало профессиональным. Нынешние философские кадры в университетах, институтах я сравнил бы с псарными дворами императора – любителя поохотиться. До поры до времени псы находятся на выдержке и ждут выхода. Когда надо, их выпускают со двора. Своего они обнюхают и примут, а чужака сильно покусают, а то и загрызут.
Не тот сантехник, кто хороший сантехник, а тот, кто с партийным билетом в кармане. Горбачёв рекомендует выдвигать беспартийных. Но ведь это всё пустые слова! Выдвигали у нас женщин, пока не свалили на них самое трудную и скучную работу, а ключевые места всё равно остались у мужчин. Беспартийным не дадут реальной власти. Как и верующим. Как и инакомыслящим. Партийная власть безнравственна, она может рассыпаться перед нравственным, интеллектуальным и профессиональным авторитетом.
Всего Вам наилучшего. Ответа – жду.

Корягин С.О.     10 октября 1988 года

П. 95

ВЕТРЫ СВОБОДЫ

Особенность марксизма не только в однолинейном понимании истории, но, скорее, в том, что эту однолинейность он ставит в жёсткую зависимость от способа производства материальных благ. Разумнее предположить, что способ производства материальных благ является внешней основой для реализации многих других потенций. Подобием сцены для постановки пьесы. Люди – актёры, хорошие или плохие. И как бы мастера технически ни усовершенствовали сцену в театре, качество спектакля всегда будет определяться искусством игры.
Общественная жизнь многолинейна. Она определяется способом производства материальных благ (то есть уровнем развития материальных производительных сил и  формой собственности на средства производства), способом реализации безопасности и свободы (государственное устройство), воспроизводством рода (любовь, семья, воспитание), наукой, нравственностью, искусством. Все факторы автономны, равны, но первые три, так сказать, более равны, они – как фундамент в доме. В реальной жизни все они взаимодействуют, являясь то причной, то следствием друг друга.
Массы (политически наиболее инертная часть народа, занятая преимущественно в сфере материального производства) содержат в себе различные потенции и тенденции, даже противоположные. Уставши от войны и разрухи, они склонны к миру и труду, застоявшись в бездействии, они легко возгораются к агрессии. Долгое рабство порождает в массах жажду свободы, долгая свобода (особенно с эксцессами анархии и терроризма) толкает их попробовать рабства. Нищета, контрасты  зовут массы к социальному бунту; одни требуют перераспределения, другие – уравниловки. Настроение масс можно назвать попутным ветром политической жизни. И в политике грести против ветра куда труднее, чем по ветру. Массы просвещаются  искусными пропагандистами. Тёмные массы раболепствуют по-тёмному, просвещённые – просвещённо. И за свободу они борятся соответственно: или крушат всё на своём пути, или по выбору. Очень часто их борьба за свободу оканчивается примитивным рабством. Обывательствующую часть интеллигенции следует отнести к массам, ибо и она живёт преимущественно проблемами личного жизнеустройства. Иное дело интеллигенция политизированная, для которой свобода (или несвобода) – предмет сознательного выбора.
Можно надолго задержать дух рабства в массах, подогревая его патриотизмом и запугивая происками врагов. Надолго, но не навсегда. Более или менее осознанно толкают общественный маятник политические вожди с их идеологиями, политизированная интеллигенция (объединённая в партии или беспартийная) – так называемая элита общества. Если бы в 1933 году в Германии к власти пришли не национал-социалисты, а социал-демократы, вся обстановка в Европе была бы иной. Если бы в 1917 году у нас во главе Временного правительства стоял человек, способный своим авторитетом объединить все демократические силы, то перестройка сейчас была бы излишней.
Повторяющееся движение (отнюдь не ритмичные колебания) от рабства к свободе и наоборот в конечном счёте ведёт к накоплению опыта политической жизни и прогрессу в сфере общественных отношений.  Ныне дуют ветры свободы во всём мире. И у нас. Массы у нас после столь страшного кровопускания пробуждаются не столь быстро, как хотелось бы. Но проснулась элита, и  это очень важно. А с каким ожесточением бьёт по стене рабства лучшая часть интеллигенции, в душе которой факел свободы никогда не угасал!
Наш народ физически и духовно был искалечен врагами внутренними. Был искалечен, но не убит до смерти. Пострадали все – массы, элита, промежуточные слои. Выздоровление будет нелёгким и небыстрым. С этим надо считаться, это надо понимать. Заявление же о том, что «в нашей стране пока абсолютно невозможна демократическая форма правления» и что «степень личной свободы индивида должна быть урезана до предела» следует квалифицировать как заявление до смерти напуганного советского интеллигента.
Своеобразие ситуации в том, что за освобождение народа взялись те же люди, которые его искалечили. Поэтому следующий шаг может быть незначительным, поэтому политическая перестройка, по крайней мере, на первых порах, и напоминает собой элементарное послабление режима в концлагере. Палачи должны уйти от власти, а они хотят отделаться неглубокой самокритикой.

8 ноября 1988 года


П. 96

МОДЕЛЬ «А»
(Реплика к статье академика Н.М. Амосова в «ЛГ»)

Прав академик Амосов в том, что прежде чем делать политику, надо иметь модель. Как в строительстве. Однако политики часто модель строят на ходу,  действуя по принципу: ввяжемся в бой, а потом посмотрим, что получится.
Есть немало моделей общественного устройства. Наиболее известные – «А», «В», «С». Модель «А» придумал один революционер, реализовал – другой, последователи её отшлифовали.
 «Классики были умны и плодовиты», – пишет Амосов. Следовало бы добавить: и фанатичны. Отсюда – бескомпромиссность, исключение всех альтернативных решений, война не на жизнь, а на смерть со всеми, кто их не поддерживает, кто стоит на дороге, кто пассивен. Отсюда – претензия на окончательное решение всех проблем, на идеальность, неподкупность (вспомним, к слову, «неподкупного» Робеспьера). Фанатичность предопределила братоубийственную гражданскую войну в нашей стране, когда погибли миллионы лучших граждан, близорукость внутренней и внешней политики, стоившую жизни десяткам миллионов людей, отбросила общество (в правовом отношении и не только) на рубеж 1861 года. Стало очевидным банкротство модели «А».
Что тут можно сделать? Новые вожди предлагают «ремонт». Они хотят взять некие «детали» от моделей «В» и «С» и соединить их с моделью «А». Вырабатывается новый идеальный вариант. Одного им было мало.
Кто мог бы претендовать на создание идеальной модели, пригодной для всех времён и народов? Возможно, бог, если бы он существовал. А человек может создать лишь то, что пригодно для данного времени и данного народа. Пригодная модель должна быть непретенциозна, должна допускать существование конкурирующих вариантов, учитывать проблемы трудовой стимуляции, справедливого распределения благ, учитывать стремления людей к свободе, их верноподданнические чувства, нужды науки, искусства, веры. Модель «А» служит вождям (такова её конструкция), а не людям и потому не подлежит ремонту.
 «Человек прежде всего эгоист», – читаю я у академика Амосова. «Почему не получилось? Люди оказались неподходящие. Не такие, как думали. Впрочем, в этом сейчас никто не признаётся». А как признаться? Это тот случай, когда признание смерти подобно. Всякая общественная наука должна ответить на вопрос, что есть личность. Личность – продукт общественных отношений? Верно, продукт. Но и общественные отношения есть продукт совокупного взаимодействия личностей. В модели «А» нет никакого взаимодействия, а есть упрощённая схема: власть и верноподданные, власть и послушный народ, одураченный и запуганный. Здесь власть боится народа – и говорит полуправду, здесь власть боится политической конкуренции – и не готова позволить многопартийность.
«Конституция должна обеспечить гражданские права в полном объёме, включая и свободу ассоциаций, однако при соблюдении принципа социализма». Конституция «при соблюдении принципа социализма» как раз и не обеспечивает этих прав. Не может обеспечить. Причина? Отсутствие реальных институтов в защиту демократии в стране – истинно независимого суда, других партий, независимой прессы и пр. Сами по себе красивые формулировки в Конституциях ничего не дают, ктоме того, что дают властям средство для прикрытия «некрасивых» политических акций.
«Обратные связи осуществляет независимая пресса». Это несерьёзно. Пресса в однопартийном коллективистском государстве, где власть принадлежит даже не одной партии, а одной и той же группе лиц (или вовсе одному вождю), – в таком государстве пресса напоминает пугливую птицу на дереве, которую легко согнать простым взмахом руки. Пресса сама по себе беззащитна, если у неё за спиной нет опоры – экономической, политической. Строптивому журналисту напомнят: «Не забывай, чей ты хлеб ешь!» Его легко могут оболгать. В Польше есть церковь и «Солидарность», это кое-что. Нам бы Народный фронт! Он смог бы быть некоторой защитой, незначительной.
«Исследование на моделях показывает, что при наличии двух партий с одинаковой исходной идеологией возможен дрейф в сторону капитализма». Страшно? Но вот что говорит чуть ниже о «возможности дрейфа» сам автор: «Ну и что же? Разве это плохо? Человечество двигается в сторону совершенствования своих форм организации, и никто не может претендовать на монополию в идеях». «Никто не может» – очень справедливо. Пора вещи называть своими словами. Но нам существующая власть предлагает, по-прежнему, играть в демократию, вместо того чтобы жить в демократическом обществе.
Политические партии – явление нового времени. Это явление соответствует усложнению межличностных, межгрупповых, межнациональных отношений, развитию общественного мнения, расцвету общественных наук, философских школ. Ныне не только демократию, но и грубую деспотию, которая, как правило, тоже называет себя демократией, нельзя представить себе без политических партий (правда, фиктивных).
Что есть современное однопартийное государство? Разумеется, деспотия – классовая, националистическая, религиозная. Более либеральная или менее либеральная, убивающая своих врагов просто или «со вкусом». Одна партия означает господство одного политического мнения, отсутствие политической состязательности. Трижды убийца тот, кто убивает мысль, сказал Ромен Роллан. Но тогда четырежды убийца тот, кто убивает мысль политическую, которая даёт главный импульс общественному прогрессу! Плюрализм мнений в рамках одной политической идеи? Но под таким плюрализмом подписались бы Сталин и Полпот.
Однако жизнь продолжается. Некоторое утешение даёт нам тот факт, что запретить свободную мысль так же нельзя, как запретить естественный процесс, например, работу сердца или органов пищеварения. Мысль «поджигает» чувство и  зовёт к действию. Запретить действие можно, но за этим неизбежно последует более интенсивная работа мысли и ожесточение чувства. Политика «не пущать» политическую мысль может лишь задержать процесс развития, но не остановить его. Можно задержать пар кипящего котла, закрыв клапан, но надолго ли?
Однопартийная система приведёт к новой волне преследования инакомыслящих, а потом, когда тюрьмы и лагеря будут переполнены, к их физическому уничтожению. За полосой репрессий последует новая полоса застоя. Так и будет общество топтаться на месте, упиваясь успехами хоккеистов, пока не появится новый реформатор, только более решительный. Или пока мощная политическая волна не прорвёт плотину.

13 ноября 1988 года


П. 97

СВОЕОБРАЗИЕ СИТУАЦИИ

Не только революции, но и реформам нужны соответствующие социальные предпосылки. Когда низы не хотят жить по-старому, они протестуют, когда верхи не могут управлять по-старому, они чаще всего проводят реформы. Наивно полагать, что реформация в обществе – подарок властей, она – факт вынужденный, неизбежный, она предотвращает революцию со всеми её последствиями. Реформация всегда имеет то преимущество перед революцией, что не ведёт к материальным разрушениям, не сопровождается массовым террором, она страхует общество от катаклизмов.
Ныне вопрос стоит у нас остро, как перейти от деспотии к демократии мирным путём.
За последние десятилетия в мире накопился солидный опыт: Греция освободилась от власти «чёрных полковников», Испания – от диктатуры Франко, Турция и Аргентина – от диктатуры военных. Филиппины освободились от Маркоса. Здесь демократия становилась на ноги в короткий срок. Испытавшие кровавую баню народы достаточно дисциплинированы, они знают, чем кончается анархия. Многопартийность, разделение властей, право на личный и групповой протест, свобода творчества и т.д. здесь вводились, как правило, всем комплексом. Параллельно писались новые законы или вытаскивались на свет божий хорошие старые. Бывшие деспоты, подмочившие свой авторитет жестокостью и экономической некомпетентностью, уходили от власти  под давлением общественного мнения. Иных сильно «трясли». Сейчас свершаются глубокие общественные изменения на многопартийной основе в Южной Корее, Пакистане.
А что мы имеем? Прежде всего, – огромное государство. Далее. Наша модель деспотического государства по глубине, широте и долговременности не имеет прецедента в новой и новейшей истории, потому и сидят так крепко страх и заидеологизированность в сознании народа. Есть у неё и опыт подавления попыток демократизации в других странах (Венгрия – 1956 год, Чехословакия – 1968). И ещё: за реформацию взялась та же политическая сила, которая несёт прямую ответственность за террор и застой.
Так называемые широкие массы трудящихся (или просто массы), включая любимый марксистскими вождями рабочий класс  и аполитичную часть интеллигенции (прежде всего, учителя, врачи, счётные работники), в основном, пассивны к перестройке. Привычка, ставшая потребностью, жить на иждивении – основная духовная потенция этих слагаемых народа. Они обожают социализм: он даёт твёрдый паёк, скромную, но в известной степени гарантированную крышу над головой, бесплатную больницу, школу… Не надо ни о чём думать, ни о чём переживать (разве что о том, как сыграет сегодня любимая футбольная команда). Есть возможность увильнуть от работы, украсть казённое добро, пропить его. Есть возможность посмеяться над начальником, пустить о нём сплетню, анекдот. Социализм производит иждивенцев ежедневно, ежечасно в огромном количестве. Многие из них страдают ныне без социализма, как страдает наркоман, которого лишили очередной дозы. Академик Амосов утверждает, что потребность в собственности сидит в генах. Если это так, то партийным эскулапам удалось прооперировать массы на генном уровне.
Как ведёт себя общественная элита?
Интеллигенция. К счастью, далеко не вся интеллигенция потеряла своё достоинство, позволила себя запугать. Писатели, артисты, кинематографисты, учёные и др. Их пугали – не запугали, давили – не передавили, они снова поднимают голову, жаждут реформации. Значительная часть молодёжи, в основном, студенчество, рвётся к новой жизни. Просыпаются интеллектуальные слои национальных окраин, их волнует проблема самоопределения.
Армию управленцев (18 миллионов) можно разделить на тех, кто осмыслил трагедию народа и хочет перемен, на тех, кто не может оторваться от марксистских догм, и на тех, кто боится за свою жизнь: перестройка может их вытащить на суд людской.
Генералитет, КГБ, милицейское начальство – скрытые враги перестройки.
Партийная верхушка, вожди, вождь. Они не против реформ, но понимают их по-разному. Будем надеяться, что их стадное чувство, партийная дисциплинированность на этот раз послужат тому доброму делу, на которе призвал  их генеральный секретарь.
Из того, что мы имеем, вытекает то, как будет проходить и как далеко пойдёт демократизация.
Цель у партийной верхушки не может быть глубокой, её удерживает страх перед судом истории. И быстрого темпа не следует ожидать: скорость может развить большую инерцию движения и вызвать желание двигаться дальше, дальше и дальше. Ну кто добровольно согласится на роль собственного могильщика? Боятся вожди и развала Союза. Потому с самого начала перестройка и зажата в тиски однопартийности.
Пост председателя Совета становится ныне монополией партийного секретаря. Эта монополия должна уравновесить, компенсировать предлагаемую крестьянам и промышленным предприятиям известную самостоятельность, работникам культуры и науки – разрешение временно пошуметь, всем гражданам некоторую возможность выбора. Поэтому логично, что Глава государства и парламент (Верховный Совет) будут избираться не народом непосредственно, а созданным для этой цели Съездом народных депутатов. Определённую группу людей всегда легче привести к послушанию, чем весь народ.
Возвращение народу права на оппозицию господствующей политической власти – гвоздь всякой реальной демократизации. История, здравый смысл и логика учат: установление деспотического порядка начинается с уничтожения оппозиции, а процесс обратный – с легализации её. А пока? – Вся власть в Советах, судах, правительстве остаётся в руках одной партии, у которой есть один, обязательный для каждого её члена, партийный устав. Философия у нас – одна, партия – одна, политическая платформа – одна. В чём же состоит обещанный  плюрализм? Уж не в том ли, что каждому будет позволено разбивать яйца как с тупого, так и острого конца? Очень напрашивается суждение: деспотическая власть приводит себя в порядок, заменяет износившиеся «приводные ремни», «колёса» и «колёсики» на новые, сделанные из более прочного и гибкого материала.
Вот уже социолог Л. Гордон работает над «усыпительным порошком» для горячих голов («ЛГ» от 16 ноября 1988 года). Нужна «постепенность», политическая культура «вырабатывается десятилетиями». «Оппозицию не создать декретом». Шестьдесят с лишним лет раб был закован а кандалы. Как будем его расковывать? Сегодня снимем цепь с одной ноги, а лет через пятьдесят – с другой? Многие наши социологи, политики, философы, принимающие перестройку, страдают комплексом охранника. Однако не следует забывать, что реформация коммунизма опоздала на десятилетия.
Оппозицию не надо создавать декретом, она всегда была, есть и будет. Оппозицию нельзя ликвидировать полностью, её можно лишь загнать в подполье или превратить в «немую» оппозицию. Если сегодня предоставить ей право на легальную жизнь, то завтра мы будем иметь целый букет политических партий, небольших, с неустоявшейся идеологией, но  партий. Сейчас много дискутируют о независимом суде, о презумпции невиновности, о новшествах в сфере законодательной и исполнительной власти, но всё это вопросы второразрядные в сравнении с оппозицией. Другое дело, что деспоты, вообразившие себя мессиями, не могут себе и представить, что у кого-то в голове есть иная мысль, иной вариант устройства общественной жизни. Но здесь им поможет только психиатр.
Коли уж у нас на данном этапе наложен запрет на многопартийность, то надо бороться за Народный фронт. В обществе должна существовать хоть какая-то альтернативная сила, которая стоит на страже исполнения законов, которая может осуществлять сторонний и беспристрастный контроль самых верхних эшелонов власти, бороться за правдивую информацию, защищать обиженных. В противном случае всё снова вернётся к культу. Преступно игнорировать жестокие уроки истории.

24 ноября 1988 года


П. 98
Глубокоуважаемая Елена Константиновна!
Наконец-то нас выпустили из клетки в вольер. Нет, не на улицу, а в вольер. Когда прошла первая радость, мы спохватились: как же выдержали 70 лет?! Нам открыли чудовищные факты издевательства над теми, кто пытался вырваться на свободу.  Сколько их сгинуло! Рой Медведев подсчитал: около 40 миллионов.
История дала нам шанс. Особое стечение обстоятельств. Говорят, прошлое не вернётся. Может вернуться! Ещё как! Восточные деспоты держали свои народы тысячелетиями в рабстве. И сейчас держали бы, если бы в Европе не пробился луч свободы. Нельзя закрыть солнечный зайчик, но луч свободы, пробившийся в нашу жизнь, закрыть можно.
Есть в истории процессы необратимые. На них мы уповаем. Но есть и остановки, зигзаги, повороты, есть движение вспять. Большевики задержали исторический ход России на 70 лет, а в некоторых отношениях и отбросили назад.
Ныне всё решает самосознание народа. Массы запуганы и заидеологизированы слишком глубоко – трудно пробудить. Не верят, не понимают. В течение десятилетий вырывали и уничтожали лучших, самых умных и смелых. Трусость и глупость передавались по наследству. Велик процент обывательствующей интеллигенции – учителя, врачи, счётные работники и пр., особенно привлечённые в партию, особенно те, кто прихватил должность. В среде творческой интеллигенции велик процент ретроградов, типа писателей Бондарева и Проханова, заражённых имперским духом. И среди учёных немало людей, пресмыкавшихся перед властью. Это они писали подлые статьи против академика Сахарова. Военщина, КГБ, МВД – опасные силы, притаившиеся в готовности к прыжку.
Горбачёв ходит по тонкому льду. Его поддерживает небольшая часть наиболее совестливой партократии, большинство творческой интеллигенции, опьяневшей от глотка свободы. Горбачёву нужна сильная политическая власть (и он на пути к ней), чтобы не допустить возвращения «бурбонов», с одной стороны, и разгула анархии – с другой. Но эта же власть будет наверняка использована и против более глубокой демократизации, для целей стабилизации новой модели марксистско-ленинского социализма. Концлагерь ослабляет режим, но не демонтируется. Перестраивает арестантские бараки, отодвигает колючую проволоку, вышки, частично меняет охрану.
Марксистско-ленинский социализм должен быть подвергнут жёсткой критике и отброшен целиком. Он не просто не оправдал надежд. Он принёс миру слишком много страданий, чтобы пытаться его облагородить. В мире есть достойные социально-политические образцы. Бери и пользуйся. К примеру, скандинавский. Наш негативный опыт годен только для одного: смотри и запоминай, как не надо делать.
Выписал себе «Новый мир», «Огонёк», «Век XX и мир», «АИФ», «Известия», «ЛГ». В городской библиотеке беру «Знамя», «Дружбу народов», «Юность». В номере первом «Невы» собираюсь прочитать статью С. Андреева. В газетах журналах пишут неглупые ребята, но лгут. Понимаю: нужно кормиться. Так на лжи поедем и дальше.
С работы ушёл на выслугу. Пенсия пойдёт с 1 января 1990 года. Устал чрезвычайно. Здоровье расшатано. Пишу мало. Пока КПСС у власти, меня никто не напечатает. А уходить она не собирается.
Педагогикой сейчас не занимаюсь. В моих глазах слишком она дискредитировала себя.
Спасибо Вам за поздравление. Спасибо за хорошую статью. Обязательно отвечайте, не ленитесь.
Желаю Вам и Вашим детям хорошего здоровья.
Скоро буду ездить на дачу. Буду достраивать дом, сажать сад и пр.

Корягин С.О.     8 апреля 1989 года


П. 99

САМОСОЗНАНИЕ

Человека побуждают к действию заложенные в нем природой силы. А в каких формах эти действия будет протекать, зависит от социальных возможностей. И здесь решают самосознание, воспитание, страх. Самосознание я связываю со свободным развитием души путём образования (интеллектуального, нравственного, эстетического) и накопления практического опыта. Самосознание – целенаправленное строительство жизни, присущее гомо сапиенс. Оно отвечает на вопросы, кто я есть и кем я должен стать. Произвольное воспитание внедряет стереотипы мышления и поведения.  Страх есть страх смерти, который мы носим с собой, а также страх перед общественными институтами, которые принудительно ограничивают наше поведение. Самосознание взаимодействует со стереотипами, подчиняется им и взламывает их, когда приходит время. Продвинутое самосознание народа преодолевает навязанный правителями страх и опрокидывает политические системы. Наступает время реформ и революций.
Самосознание ткёт ковёр жизни как из главных природных импульсов – стремления к сытости, безопасности, продолжению жизни (размножению), так и возникших на их основе социальных стремлений – к знанию, нравственности (вере, справедливости, свободе), красоте. С основанием его можно назвать зеркалом прогресса. Это стало очевидным особенно сейчас, когда слепая гонка поставила цивилизацию на край пропасти. Тут вам и экологический кризис, и опасность ядерной войны, сталинско-гитлеровские концлагеря, национализм, терроризм, спид, наркомания, алкоголизм. Самосознание – не только свет разума, но и тепло чувств, не только тепло чувств, но и работа; оно направляет природную энергию туда, где развитие заторможено, оно сдерживает и стимулирует.
Самосознание народа может быть разорвано конфликтующими группами, может быть изуродовано тенденциозным воспитанием (искусственным внедрением в него ложных стереотипов), задавлено страхом.
Два принципа борются в самосознании – консервативный и прогрессивный. Первый жаждет закрепления раз принятых идей, второй – свободы развития, первому ближе авторитаризм, второму – демократия. Свободное развитие самосознания имеет место ныне в т.н. буржуазно-демократических республиках.
Деспотия спекулирует на фундаментальном стремлении человека найти сегодня же, сейчас же истинную дорогу прогресса. Она «находит» эту дорогу и велит науке и искусству представить её как единственно возможную. Жизнь идёт вперёд, но зажатое в железные клещи идеологии самосознание застывает. Деспоты не могут устоять перед искушением произвольно удержать самосознание народа в нужных им рамках. Они изобретают для этой цели соответствующие системы воспитания и устрашения. Как следствие, деградирует культура, скудеет наука, разоряется экономика, спивается, погрязает в разврате и неверии народ. Невежество и страх останавливают всякое разумное движение в обществе. Только преодоление невежества и страха может восстановить нить развития.
Самосознание народа складывается из самосознания разных социальных слоёв, групп. Оно выражается в научных трудах, произведениях искусства, в религиозных проповедях, в так называемом общественном мнении. Общественное мнение, выраженное письменно или устно, для всех, в том числе для огромной массы обывателей, слабо интересующейся наукой, политикой и пр., более доступно и понятно.
Человек, коллектив, общество – неразвитые потенции. Самосознание – их для-себя-бытие. Сначала человек осознаёт, что он есть по своей сущности, а потом подтягивает себя, свою реальность до идеала. И так ступенька за ступенькой он поднимается по лестнице цивилизации. Движение и цель здесь взаимосвязаны, едины. В каждом моменте жизни заключена цель прожитого, каждая достигнутая цель является лишь моментом движения. Ни одно из благ не следует относить слишком далеко за «горизонт».
Человечество не ставит перед собой задач, которые не может осуществить. И отдельное общество и отдельный коллектив. И отдельный человек не ставит перед собой таких задач. А если ставит, то терпит фиаско. Очередную задачу надо распознать. А это-то и трудно, нередко фантазию хочется принять за реальную возможность. Очень хотелось марксистам как можно скорее путём уравнительства достичь справедливости и изобилия. Но путь оказался ложным. Экспроприация собственности гасит дух предпринимательства, ведёт к застою в производстве и оканчивается равенством в нищете.
Развитие самосознания человечества не идёт за развитием производства, у самосознания свой ход. Его источник развития в самом себе, за ним идёт всё. Ныне на первое место вышла проблема предотвращения войны;  злободневны экологические проблемы; актуальна борьба с роковыми белезнями, с наркоманией, алкоголизмом. Права человека не привязаны к уровню развития производительных сил и не зависят от воли класса или партии; более вероятно, что они даются ему от века, как право смотреть, слышать, дышать, пить, есть. А право власти на запреты – производно.
Сначала человек осознаёт, в чём его истинное величие, а потом становится великим.
В течение 70 лет партия произвольно ломала общественные отношения, теперь этот произвол она деликатно называет деформацией социализма. Среди великих зол коммунизма – унификация мышления под Маркса-Ленина-Сталина, превращение идеологии в религию, а вождей – в богов. Остановилось развитие общественных наук. Философия – самая революционная из них – стала служанкой политики. Политическая экономия пала ещё ниже. Искусство слишком долго было законсервировано в соусе соцреализма. Здесь сейчас имеет место прорыв, хотя и неглубокий.
Монополия власти на информацию породила огромную ложь. Десятилетия лгали радио, телевидение, газеты, журналы, книги, профессора с кафедр, учителя – все, кто работает словом. Научили лгать студентов, школьников, малышей в детском саду – на собраниях, сборах, детских утренниках. Лицемерие и двоедушие процветали в быту. А что сейчас? Замалчивание правды продолжается и сейчас. Более того, преданные идее партийцы, запугивая народ ползучей контрреволюцией, требуют остановить гласность, которая и без того является жалким осколком истинной свободы слова.
Демократия держится на высокоразвитом самосознании народа, роль тенденциозного воспитания и устрашения здесь не в почёте. Полная информированность каждого гражданина о положении дел в государстве – необходимое условие демократии. Его способность к самодисциплине в рамках демократических законов – условие достаточное. До сих пор наше государство накапливало лишь опыт подавления прав, данных гражданину от века, теперь ему придётся научиться охранять эти права.

4 мая 1989 года


П. 100

РЕПЛИКА В СПОРЕ

Более тридцати лет работал я в школе под колпаком тоталитарной идеологии. Как выдержал? Всё это предстоит осмыслить. Ныне я свободен. Свободен вдвойне, потому что на пенсии. Но там, в школе, остались мои друзья, взрослые и дети. Мне их жаль.
Среди множества общественных болезней страх, ложь и глупость – наиболее распространённые. И они взаимосвязаны. Чтобы человек стал лжецом, его надо запугать, а чтобы он стал глупцом, ему надо постоянно лгать. И эти «процедуры» были проделаны над народом, над учительством, в том числе. Одни страдали от этого, а других страх, ложь и глупость настолько развратили, что они стали их защитниками и поборниками.
Доцент МГПИ  Н. Щуркова – из категории развращённых, для которых болезнь – не болезнь, порок – не порок, когда они служат великой идее. Для которых самое страшное общественное зло – это стремление личности вырваться из обруча единомыслия, единоверия, единодействия., освящённых культом вождя. Более всего они боятся свободы – экономической, политической, интеллектуальной, а потому придумали формулу: осознай, что ты свободен (даже если сидишь в клетке) – и ты свободен.
Грубейшую фальсификацию совершает доцент Щуркова на глазах всего честного народа, когда ключевыми для нашей жизни понятиями – Родина, труд, любовь, революция – закрывает идеологию человеконенавистничества и настаивает: «Не смейте трогать!»  Деликатно говоря, это некорректно с её стороны.
Родина. Если в ней хозяйничает Палач, то истинный патриот ведёт борьбу против него. Если после смерти Палача его наследники блокируют реформы, то опять же истинные патриоты разоблачают их. Чем и заняты издания «Огонёк», «Аргументы и факты» и др. Быть приспособленцем – ещё не значит быть патриотом. М. Булгаков, А. Платонов, В. Гроссман, Е. Гинзбург – по-настоящему любили свою Родину, как прежде любили её Радищев, Чаадаев, Герцен, Гоголь, Салтыков-Щедрин. Эмигранты – не изменники, не за «сладким куском» они уехали за границу: их изгнали за ассенизаторскую работу. Причём изгнали лучших, самых смелых, честных и умных – Солженицын, Ростропович… Пришло время платить по счетам.
Труд. Вместо доблести он у нас стал проклятием. Потому что господствующим стал подневольный труд. Не надо плакать по рабскому труду.
Любовь. Еженедельник «Союз» сообщил в первом номере: «В 1989 году в Туркменистане произошло 73 случая самосожжения женщин». Протест против семейной кабалы. Вероятно, такое происходит и в иных республиках. Страшные вещи творятся в нашем Отечестве! Пусть Н. Щуркова, а заодно с ней и писатель В. Белов направят свои самые острые стрелы против средневековья. Стоит ли удивляться, что женщина, раскрепостившись, бросается, там, где это возможно, в другую крайность. «Свободная» любовь – плохо, а любовь по-туркменски – страшно.
Революция. Я узнал, что стены Московского Кремля прежде были белыми. Потом покраснели. Злые языки говорят: от стыда и крови. А если серьёзно, то вместо обещанных нам революцией Свободы, Равенства и Братства мы получили ГУЛАГ, спецраспределители для одних, длинные очереди за мылом – для других, депортацию народов – для третьих. Очень рекомендую доценту почитать в «ЛГ» от 17 января статью Вячеслава Кондратьева «Поговорим об идеалах». Сталин и сталинисты действительно глумились над идеалами. Храм нужно отреставрировать и дорогу к нему расчистить. Этим и занята перестройка.
Гласность выявила: педагогика – пристанище реакционнейших сил общества. Андреева и Щуркова – «патриоты», обе «защищают» нашу бедную державу от всевозможных «врагов». И намерены «воспитать Человека». Но мы уже знаем, что это такое. Если им позволить, то они снова огородят нас колючей проволокой, поставят, где надо, вышки, вернут на службу «верного Руслана».
Вывод я делаю из этого: нужен спор, долгий, всесторонний, глубокий. Многим наставникам юности не хватает элементарной просвещённости. Сталинистов, ленинградских, московских и прочих, мы не переубедим, а колеблющихся можем привлечь на свою сторону.

22 января 1990 года


П. 101
Здравствуйте, Михаил Петрович!
Спасибо за посылочку и за добрые слова.
Мы с женой – оба на пенсии.
Три раза в неделю я езжу в деревенскую школу, веду 12 часов немецкого языка. Упросили. Дети меня радуют, а в коллективе – очень скучно. Царит какая-то приземлённость, ограниченность. Одни разговоры, где что достать. Некоторые тоскуют по «железной руке», типа Андропова. Может, продержусь до конца года.
Я организовал в Гагарине группу ДПР – Демократической партии России. Был на съездах в Москве  – «Демократической России», на I съезде ДПР. Персонально встретился со многими интересными людьми. Пробиваю заметки в местную городскую газету и в областную демократическую газету «Понедельник» (издаётся на средства кооператоров). В центральные газеты пока пробиться не могу.
Нынче выписал «Известия», «ЛГ», «Московские новости», «Огонёк», «Российскую газету», «АИФ», «Новый мир», «Вопросы философии». Читаю, в основном, публицистику. Слушаю «Радио России».
Народ в городе пассивен. Одурачен и запуган. Страх постоянно нагнетается. С горкомом у нас был диспут. Мы их разгромили, если можно так сказать. Теперь стали «популистами», «деструктивными силами».
Местная газета опубликовала запись моей беседы с первым секретарём горкома. Я открыто объявил себя антикоммунистом. Стали ко мне звонить. Так мы собрали группу. Это было в сентябре. Проводим собрания, кое-какие акции. К 7 ноября расклеили листовки с призывом отметить этот день как День скорби и национального примирения. Недавно собирали подписи в защиту Ельцина. Продаём нашу «Демократическую газету». Планируем отметить День февральской революции. Нервы напряжены до предела. Но я счастлив, как никогда.
Большущий привет от жены. Пишите, не ленитесь.
Крепко жму руку.

Корягин С.О.     10 февраля 1991 года