Превысшая всех по чистоте своей

Стихи  издательство не принимало даже на рецензию. Не коммерческий проект. Спросом пользовались ироничные детективы с эротикой. Герои должны быть больше остроумны, чем умны, больше обаятельны, чем обязательны, тогда такие рукописи можно править и составлять договор с автором, рассчитывая на какой-то успех. Так утверждал главный редактор, мужчина неопределенного возраста с удивительно легкой походкой и очень ухоженной головой. Только через полгода Аня узнала, и то совершенно случайно, что это парик. Оказывается, редактор пережил онкологию и теперь на все смотрел очень специфично: жизнь коротка, значит надо идти по ней легко, не заморачиваясь, чтобы успеть сделать главное: добиться успеха.
Успех во всем, успех всегда при любых обстоятельствах, и даже смерть это лишь временное неудобство. Такой стиль исповедовали все новоиспеченные популисты жизни. И главред это поддерживал. Всем было ясно, что нетленкой здесь и не пахнет, но зато такие маленькие книжки в мягком переплете раскупались бойко, особенно, если шли сериями.
Мужчина сельского вида с тетрадкой в руках не вызвал у Ани никакого интереса. Ну, заранее же видно: бесперспективный товарищ. Да и какой он товарищ? Брюки образца конца 80-х, тетрадка из далекой юности, а сейчас все рукописи принимаются как минимум отпечатанными, и никакого шарма в глазах. Но отказать с порога не решилась, уж очень какими-то беззащитными были у него эти самые глаза.
-Мы не рассматриваем стихи, это не наша специализация.  Издавать поэзию могут позволить себе только или крупные издательства, которые кроме коммерческих проектов делают еще проекты и для души, или известные поэты. Ни мы, ни вы в это число не входим,-Аня извинительно улыбнулась, посмотрев прямо в его детские глаза.
Он не отвел их, не засмущался, и тоже улыбнулся:
-Да я и не за этим пришел. Вот  пишу и пишу, и остановиться не могу. А зачем? Не понимаю. Может, как профессионал, посмотрите и скажите, что из себя представляют мои стихи? Мне большего и не надо, просто взгляните, если можно.
Она взяла тетрадку, открыла наугад, пробежала глазами по первым строчкам и не смогла сдержать вздоха: настоящей поэзией здесь и не пахло. Обычное рифмоплетство. И то весьма условное, чаще всего белым стихом, без всякой рифмы. Ну, понятно, что для селянина это диковинка, в его окружении не то, что так не говорят, но даже ТАК и не думают. Он как белая ворона, наверно. Ему бы самогон хлестать, да вилами махать, а он с ручкой и тетрадкой…
-Вы человек душевный,- тщательно подбирая слова начала Аня.- А душа всегда просит возвышенного, образно говоря, стремится взлететь. И если нет применения в каком-либо творчестве, эти порывы складываются в поэтические строчки. О настоящей поэзии здесь речь не идет. Потому что она требует не только желания, как у вас, но и образования, навыков, таланта, в конце концов. А это просто самовыражение. Таким образом, вот в этой форме, вы лично постигаете мир, вы учитесь видеть его более тонкие, более незаметные грани. И это хорошо. Но это только для вас. Понимаете? Это лично с вами мир говорит на таком языке. Хочется писать? Пишите. Учитесь. Читайте классиков, обращайте внимания, с помощью каких приемов или слов они выражают настроение, как одной фразой могут передать глубину чувств. Но не ищите оценку этим стихам…
«она будет крайне низкой»,-хотела сказать Аня, но пожалела и промолчала.
 Он слушал внимательно, ничего не отражалось на его лице, Потом встал, поблагодарил и у самой двери обернулся:
-А можно я вам напишу, если у меня получатся другие стихи?
-Да, конечно,- торопливо ответила Аня, уже бросая вещи в сумку, рабочий день заканчивался. И быстро продиктовала ему адрес.
Дома, анализируя прошедший день, она  почему-то вспомнила себя 12-летней девочкой, впервые перешагнувшей порог районной редакции, когда принесла заметку о пионерском митинге. Заметку эту заставила ее написать старшая вожатая, которая очень гордилась своим мероприятием. И чтоб об этом узнали не от нее лично, а от активных пионеров, она и привлекла Анечку, которая побеждала на всех конкурсах по сочинению.
 Заместитель редактора, дама очень симпатичная, впоследствии выяснилось, что это мама Юрки Лизенко, который учился в параллельном классе, внимательно прочитала заметку и с явным интересом посмотрела на Аню.
-Деточка, а ты знаешь, что ты прирожденный журналист? Мне даже нечего поправить в твоей заметке. Когда я первый раз написала в газету, меня так редактировали, что весь лист был красный от ручки. А ты уже профессионально пишешь. Ты кем собираешься быть после школы?
-Судьей,-четко ответила Аня.
Что бы не говорили эти взрослые, она твердо решила поступать на юридический факультет. Учителя прочили ей разную карьеру-от педагога до артистки, так всегда бывает, когда у ребенка много талантов, но Аня больше всего на свете жаждала справедливости, а никто не мог бы ее утвердить лучше, чем судья. Она только что посмотрела нашумевший фильм о том, как красивая  и справедливая судья мучилась раздумьями по поводу несовершенства жизни и законодательства, и решила непременно внести во все это свою лепту.
Учителя и родители попробовали ее отговорить, они, наверно, больше знали о мировой справедливости и о том, как ее добиваться. Но все напрасно. Аня была тверда, уверенна в себе и в своих знаниях, поэтому документы сдала на юридический.
С такими оценками, которые она получила на вступительных экзаменах, ее бы взяли за милую душу на любой другой факультет. Но не на юридический.! Юная выпускница средней школы, имеющая в аттестате всего две четверки, и те по принципиальным соображениям, не прошла по конкурсу. На такой факультет требовались люди опытные, как минимум отслужившие Армию, или уже проработавшие в этих органах не менее двух лет. Ничего этого у Ани не было. И руководство факультета, понимая всю парадоксальность ситуации (нельзя же с такими высокими баллами отсеивать), предложило ей пойти на вечернее отделение, заранее зная, что это невозможно, потому что она из провинции, а необходима была городская прописка и трудоустройство. Прописаться в городе, где нет не только родных, но даже  просто знакомых? Это же нереально! Но Аня  это преодолела. Она о-очень хотела быть судьей!
А ее все равно не приняли. Может, тогда и надо было задуматься  о том, что справедливости, как таковой, как способа жизни, нет на земле? Есть просто стечение обстоятельств, более или менее благоприятное. И его надо принимать как данность, а не тратить на это время и нервы.
Вот, допустим, не занимается издательство стихами, и значит, нечего здесь делать. Надо поворачиваться и уходить. И Аня не должна объяснять, почему они так поступают. Да потому что правила такие! Этот доморощенный поэт слушал ее так же внимательно, как в свое время она слушала авторитетную комиссию из профессуры, которая рассматривала ее жалобу: почему с такими оценками ее не приняли в университет? Аня стояла в конце огромного длинного стола, за которым восседали ученые мужи, и с удовольствием вслушивалась в их объяснение.
-Вы очень умная девочка. Такие студенты составляют гордость любого ВУЗа. На следующий год вы обязательно поступите, в этом нет сомнения. Мы будем ждать вас. Но сейчас прием уже окончен, зачисление прошло. Вы слишком поздно обратились. Не расстраивайтесь, у вас обязательно все получится. Мы в вас  верим.
 Аня вышла из ректората очень довольная: в нее верят такие авторитетные люди! И она их не подведет, на следующий год обязательно сдаст все экзамены на пятерки и тогда уж ее точно зачислят. А то, что поздно, сама виновата. Отдав документы о прописке, она не стала дожидаться результатов, уверенная, что сделала все, от нее зависящее, а уехала домой ждать вызов.  И когда через месяц пришел большой конверт с ее документами вместо вызова, вот тогда она и поехала в областной центр разбираться. Оказалось, что уже поздно, произошло какое-то недоразумение и ее в университет не зачислили.
  Дома мама только вздохнула: «Тебя элементарно обманули. На твое место взяли кого-то по блату. Ну, что ж, денег у нас нет, знакомых тоже, значит, готовься поступать на следующий год»
Через несколько дней Аню пригласила в редакцию  все та же Юркина мама, а еще через год она успешно поступила на факультет журналистики. И с юриспруденцией, так же как и с всемирной справедливостью было покончено навсегда.
…Но когда она сама научится жить по правилам? Вот зачем дала надежду этому мужчине? Ну, не получится из него не то, что поэта, даже примитивного рассказчика. Можно представить себе эту деревню, где все так называемые очаги культуры: клуб и библиотека закрыты в связи с перестройкой. Пойти некуда, поговорить не с кем. Хочешь приобщиться к цивилизации, проводи спутниковое телевидение и круглосуточно приобщайся, пока тебя не затянет эта механическая тупая машина развлекательной индустрии, где на тонну мусора приходится полграммма металла, и то не золотого. Когда-нибудь ученые выведут формулу необратимого вреда от телевизора, который на самом деле облучает не тело, а душу, делая ее заложницей пустоты.  А пока это единственный доступный источник культурной информации.
Аня  сама была его заложницей. В поисках встреч с интересными  личностями хотя бы на экране, она тратила свое драгоценное время на эту мачмалу, то попадая на фильм, который уже видела, то увлекшись реалити-шоу и став невольной соучастницей чужих страстей. Но оторваться  от экрана  было еще тяжелей. Потому что тогда надо было что-то делать. Реально делать, а не придумывать себе занятие. В этой жизни, где по словам поэта «умереть не трудно, сделать жизнь значительно трудней», надо это самое счастье добывать, как золото: неустанно, тяжело и честно. Без расталкивания локтями, без смертоубийства и воровства. Надо становиться честным добытчиком. А это редко у кого получалось, большинство хотели или урвать, или слинять, или прожить за чужой счет.
Это ж надо, появилась волна людей, которые завидуют заключенным: «посадите меня в тюрьму, там кормят, одевают и работать не надо». Раньше человечество гибло за свободу, испокон века добиваясь ее для себя и для других поколений. А сегодня эта категория невостребована, потоптана и раздавлена. Предпочитается сытое рабство. Что происходит? 
…Аня отвлеклась от своих мыслей и переключилась на очередную рукопись. О своем визави она окончательно забыла. И когда через месяц обнаружила в почтовом ящике конверт с незнакомым обратным адресом, долго крутила его в руках: точно ли ей это письмо? У нее никого не было в этом поселке. Но когда вскрыла и начала читать, сразу все стало на свои места.
Александр Иванович, так звали новоиспеченного поэта из Березовки, прислал ей свои новые стихи. Они были такие же как и старые, то есть никакие. Но кроме стихов он писал о том, что часто думает об их встрече («да какая у нас встреча?»), что Анины глаза показались ему исполненными доброты и понимания, что она, наверно, много страдала в своей жизни, поэтому имеет такое мягкое сердце, ну и всякую другую чепуху, не относящуюся к существу вопроса. Первое желание было разорвать и выбросить это пустое, ни к чему не обязывающее письмо. Она ведь не обещала, что будет отвечать ему. Но тут же закопошился червячок совести: «А зачем дала адрес? Зачем посеяла ненужную надежду?»
«Ладно, этот раз отвечу, и оборву всякие последующие попытки»,-решила Аня.
Письмо она написала быстро и бойко. Но теперь не намеком, а открыто и настойчиво подчеркнула, что не надо ждать на стихи никакой оценки, а раз так уж хочется писать, стоит попробовать маленькие рассказики, такие зарисовочки с натуры…
Конверта для отправки под рукой не оказалось, она положила письмо в сумочку и…забыла о нем. Наводя через время порядок в сумке, наткнулась на письмо, переложила его в стол и снова надолго. В общем, почти год, находя его в разных местах, то в столе, то в новой сумке, куда бросила его в надежде зайти на почту и, наконец, отправить, она никак не могла с ним расстаться. Уже несколько раз, извиняясь, дописывала туда какие-то новые строчки, и снова не отправляла.
И раньше Анечка не любила писать письма, а сейчас, когда мобильная связь и електронка сокращают любые расстояния почти мгновенно,  общаться таким старинным образом она считала просто анахронизмом.
А тут случилось непредвиденное: издательство перекупил новый хозяин, который решил печатать не литературу, а этикетки для водки, и их отдел сократили. Появилось время навести порядок в дальних ящиках, куда Аня редко заглядывала,  и она снова наткнулась на старое, уже затертое, письмо. Перечитала, поставила последнюю дату, дописала свежие новости о своем увольнении и бросила его, наконец,  в почтовый ящик.
Ответа не ждала. А зачем? Она же все там четко изложила. И то, что не любит писать, и что нет перспективы в его стихотворчестве, и что теперь она никоим образом не связана с издательской деятельностью, и что у нее трудная пора: надо искать новую работу, а в ее возрасте это очень проблематично. Об этом почему-то тоже написала.
 Настроение и в самом деле с каждым днем ухудшалось. Расчетные деньги таяли, долг за квартиру рос, а никаких предложений по работе не предвиделось. Аня сделала уже не одну попытку устроиться через знакомых, но везде мягко отказывали. Впереди зияла своей темнотой ужасная неопределенность. Взрослые дети обустраивали свои жизни, им не до Ани, да она бы и не посмела грузить их проблемами мамы-неудачницы. А к кому обращаться в это жесткое время, когда каждый за себя, а правила успешности действуют только в романах, она уже не знала.
 Начались проблемы со здоровьем. А поход к врачу тянул за собой такой шлейф затрат: на лекарства, на процедуры, на полноценное питание, что становилось еще хуже от невозможности  этому соответствовать.
После того, как с горизонта пропал Димыч, ее бывший сотрудник, а сейчас преуспевающий полиграфист, Аня решила больше не унижаться. Уж кого-кого, а Димыча она знала только с лучшей стороны. И что бы не говорили знакомые о нем, Аня с неизменным упорством отстаивала его честь.
-Он не мог иначе,-доказывала она, когда подруга рассказала, как некрасиво повел себя Димыч в одной щекотливой ситуации.-Пойми, он же тоже человек подневольный. Если бы это зависело только от него, я уверена, Димыч бы все сделал.
Принять Аню на работу, на самую простую должность, которая у него точно была, зависело только от Димыча. И больше ни от кого. Они не раз вместе распивали коньячок в его кабинете, любили поговорить о высоком, Димыч был признанный эстет, и никогда не переступали границ дружбы, несмотря на количество выпитого.. Компромата друг на друга не имели, зла не держали, почему бы не помочь? Аня была уверена в нем, как в себе Она берегла его на десерт, памятуя об известной поговорке: «Не хочешь потерять друга, ничего у него не проси». И когда все варианты были исчерпаны, везде получен отказ, позвонила Димычу.
-О кэй,-живо откликнулся он.- Я перезвоню тебе в среду, думаю, что-то обязательно найдется.
Обычно, если он не мог сразу ответить на Анин звонок, потому что у него было три мобильника, не считая двух служебных телефонов, он все равно находил ее в ближайший час и непременно извинялся за это. Сомнений, что Димыч в среду перезвонит, у нее не было.
Но он не позвонил ни в среду, ни через неделю. Она снова набрала его номер, намереваясь напомнить о себе. Номер не отвечал. Позвонила секретарше, чтобы уточнить, в городе ли шеф?
-Да,-ответила та.-Владимир Дмитриевич никуда не выезжал. Сейчас на  месте. Соединить вас?-узнала она Аню по голосу.
Димыч нес какую-то ахинею, называл себя подлецом, снова обещал перезвонить через неделю. И снова не сделал этого. Аня поняла: дружбе конец. Что-то произошло или просто Димыч и ей, наконец, показал свое истинное лицо, она не знала. Но все чаще стала впадать в состояние лени, граничащее с депрессией. Ничего не хотелось делать, никуда не хотелось идти, ни с кем не хотелось разговаривать. Обида на ничего не подозревающих знакомых, на родных, имеющих деньги и не сочувствующих ей, разъедала, как ржавчина.
        И в этот момент пришло письмо от Александра Ивановича. Конверт был достаточно толстым, и Аня подосадовала, что, видимо, снова невольно способствовала его стихотворному творчеству: вон сколько наваял, конверт распух. Но когда вскрыла его, сначала рассмеялась, потому что оттуда выпал сложенный вдвое чистый конверт, а когда достала письмо, внутри его оказалась маленькая иконка Божьей матери. И тут Аня расплакалась.
Икона называлась «Семистрельная». Одна из тех редких икон, где Богородица без Младенца. В ее руках были стрелы: три в левой и четыре в правой. Стрелы словно пронизывали сердце. Вот так, как Анино сердце пронизывала сейчас боль…Но разве сравнимо это с тем, что перенесла Богородица? В православии есть праздник жен-мироносиц, тех женщин, которые шли с Ней по дороге на Голгофу, где она целовала каждый кровавый след своего Сына и омывала его слезами, не в состоянии изменить хоть что-то в Его судьбе. Она ни на что не могла повлиять, ни на каплю, ни на йоту уменьшить страдания своего Сына, который стал уже не ее…И как бы не поддерживали ее подруги, идущие рядом, их боль была несравнима с Ее болью. Икона посвящалась мужеству женского начала. На ней была  просто женщина, но женщина, которая вынесла столько страданий, что способна понять и помочь в любом горе. Молитва на обратной стороне иконы так и начиналась: «О многострадальная Мати Божия, Превысшая всех дщерей земли по чистоте своей и по множеству страданий…»
Аня читала эти  простые слова, повторенные, наверно, миллионами разных женщин, в разные эпохи, в разных обстоятельствах с единственной надеждой о помощи, и не могла сдержать слез.
…Впервые за несколько месяцев она заснула спокойно. Вдруг стало совершенно очевидно, что нет никакого горя, что все поправимо и все по силам, что передышка с работой очень даже кстати. Наступает новый этап в ее жизни, и она встретит его достойно.



10-12-07