Вертолёт, комары и сервис

               
   Вертолет – вид транспорта неудобный (и потому, что без удобств тоже), - шумный, доверия не внушающий. Говорят, когда он падает, то переворачивается винтами вниз. И уже никакое чудо его от катастрофы не спасет. Не представляю себе, что испытывают во время падения люди, в нем находящиеся. Но, кстати говоря, мой знакомый пилот – вертолетчик Саша рассказывал, что однажды он в своем вертолете падал, но не разбился, а сумел его поднять, выровнять и дальше полететь. Когда же я позволил себе в этом усомниться, он показал мне вырезку из газеты об этом происшествии. Оказалось, правда.
   Нам же предстояло лететь три часа. Разговаривать в геликоптере трудно, нужно орать в ухо собеседнику, да и то вряд ли тот был в состоянии что-либо из сказанного разобрать. Я, к примеру, в таких случаях делал вид, что внимательно собеседника слушаю, кивая, якобы соглашаясь. Спать непривычному человеку в вертолете (и привычному тоже) невозможно, а читать несподручно. Одни «не». Остается только терпеливо ждать приземления. Я пытался листать популярную книгу о компьютерах; автомеханик немецкого происхождения Дитер сидел, уткнувшись в детектив; остальные ребята безучастно смотрели в иллюминаторы, что было весьма неудобно: сиденья обращены спинками к окошкам. Все дремлют или создают видимость сна; иногда кто-нибудь прихлебывает воду из пластмассовых бутылок, после чего на                какое-то время восстанавливается слух в заложенных гулом ушах и проясняется в голове.
   Вахтовый поселок Ловинка, куда устремлялись наши мысли и винты вертолета, находится невесть где, в сторону на сотни верст от Урая, в таежной глухомани. Поселок состоит из промбазы, десятка двухэтажных домиков, столовой и конторы. Никаких развлекательных и зрелищных заведений нет и в помине; да и зачем они, скажите? Люди работают по вахте, состоящей из пятнадцати рабочих дней по двенадцать часов, все желания  их после работы – помыться, поесть и выспаться до утра.
   Наши «орлы» из бригады гидроразрыва пласта – элита предприятия – набирали всегда с собой запас продуктов, в основном немецких консервов из столовой на базе Повха, у шеф-повара Франка Киндерфатера: мясных, рыбных. Масла чаю, сахару и прочего, вплоть до хлеба, сухарей, галет, мармелада; даже всяческая посуда была своя. Но местной столовой не гнушались, особенно в обед, а еще зимой – горячего варева хотелось всегда, такова натура пролетарская.
   В этот прилет нужно было срочно отремонтировать двигатель одной из тяжелых машин. Секрет техники заключался в том, что шасси этой машинерии были немецкие («Мерседес», МАН), а навесное оборудование – штатовское (Хьюстон, Штат Техас, фирма «Детройт Дизель»). Инструменты и необходимые запасные части мы с Дитером привезли с собой в двух больших и тяжелых алюминиевых походных ящиках. Это была не первая наша совместная поездка, и мы на горьком опыте убедились в том, что таскать с собой нужно все, вплоть до последней прокладки. В нашем тандеме я был и переводчиком, и вторым слесарем. Не по душе мне было стоять столбом и смотреть, как другие работают, особенно вдали от центральной базы, где разговоров было больше, а тут, возле одной машины, надо было работать, а не болтать. На базе в этот раз должны были остаться мы с Дитером и водители-операторы Василий и Николай,
эту машину обслуживающие, для ремонта. Остальная бригада ехала готовить технику к гидроразрыву.
   Разместились мы в общежитии, по моей инициативе – в двух комнатах, как велит протокол: я с водителями в одной, а Дитера определили в отдельную, как иностранца. А может, он вместе с нами проживать хотел?
   После прогулки по общежитию «в стиле барака» мы получили у кастелянши постели, застелили кровати, разложили вещи и стали обживаться.
   Зашел Дитер с полотенцем на плече, мылом в руках, и – ко мне:
- Ты в туалете был?- спрашивает.
- Нет еще, - отвечаю. – Не хочу.
- А ты все же сходи. Интересно будет.
   Я решил воспользоваться его мрачным советом. Пошел, и вот что узрел: в узкой кабинке из листовой жести стоял древний унитаз с безобразными потеками (нет, не то, что вы подумали: это осадок перенасыщенной железом и торфом воды). Сверху нависал уродливый, древний же, чугунный бачок с поводком-проволокой, закрученной на конце в петлю. Унитаз совсем закреплен не был! С обеих сторон лежали красные кирпичи, служившие, по-видимому, подставками, опорами этого шедевра канализационно-технической мысли.
   С удивлением обнаружил я еще один кусок проволоки, свисавший прямо с потолка, куда был забит гвоздь. Призвав на помощь свою сообразительность, я догадался, что эта проволока используется в целях недопущения опрокидывания с унитаза лиц, на него взгромоздившихся. Изобрести нечто подобное можно, только обладая буйной
фантазией. Стыдно мне не было: сколько месторождений оснащено деревянными «клозетами типа сортир!».
   Вечером нас ожидало новое открытие. Отсутствовал гибкий шланг, вентиль и головка-рассеиватель в душе. Вода лилась прямо из трубы то тонкой струйкой, то водопадом, и регулировка напора и температуры не удавалась. Дежурная кричала нам из коридора:
- Свои шланги надо привозить! Так все делают. И воду-то спустите сначала. Иначе волосы ржавчиной зальет!
   Этому совету мы не последовали, поздно. Дежурная Нина Сергеевна была права: ржавый поток залил голову первого смельчака, затем окатил решетку и резиновые коврики душевой. Пришлось долго пропускать воду, чтобы отмыть волосы незадачливого купальщика, а потом смыть с пола и стен ржавые хлопья.
   Потом кто-то родил идею: мыться под душем можно вдвоем, сидя по очереди на плечах друг у друга, чтобы доставать до трубы и уменьшить удар падающей вниз струи, но мысль была забракована из соображений, что грязная и мыльная вода будет стекать с верхнего номера на нижний, и им придется до бесконечности сменять один другого, не достигая столь желаемой степени помытости.
   Поужинали, выпили водки за приезд и успехи, а спать легли поздно.
   Духота в комнате, накаленной за знойный день, стояла невообразимая. Укрывались мы простынями, форточки были открыты. Это оказалось фатальной ошибкой! Комнату заполонили эскадрильи комаров, которые незамедлительно предприняли над нами кровавую расправу. Атаки, одна за другой, продолжались всю ночь. Наутро лица, руки и ноги наши опухли, покрылись волдырями и чесались от укусов. Ведь, если укрыться с головой, ноги вылезали наружу, крыть ноги – голова становилась предметом посягательства кровососов. А ведь средства от комаров были, но никто из
нас не надумал ими на ночь воспользоваться, не из праздной лени ли? Или, может, под хмельком…
   К  утру стало легче, а на улице и вовсе легко, ветерок разгонял извергов, и к нам возвратилась обычная трудоспособность и подвижность. В мастерской было и вовсе легко: прохладно, полутемно, пахло маслом и дизтопливом. Это почему-то комарню отгоняло.
   Слепни и оводы менее опасны, они немногочисленны, их слышно издалека, по характерному гулу приближающегося бомбардировщика. Мы с Василием, в ожидании вертолета, на посадочной площадке соревновались в уничтожении этих «мессеров». Я победил, укокошив за неполные два часа пятнадцать насекомых.
   За вертолетной площадкой, измученные ожиданием, атаками москитов, прочей летучей нечисти, нашли мы озерцо, возникшее, видимо, на месте песчаного карьера. Конечно, ухоженным его назвать было нельзя: коряги торчали, топляки, трава выглядывала всяческая, но вода была прозрачной и чистой. Мы с Василием и Николаем с удовольствием поплескались в прохладных водах – чем не Юг. Да и не привыкать нам к таким пляжам! Дитер же предусмотрительно ушел на взгорок, где ветерок ощущался сильнее. Понятно, что к таким пляжам он не привык, не внушал ему доверия малодоступный берег, неизвестное дно, эти коряги и наклонно торчащие из воды бревна.… Хотя и пивал он с нами водку из баночек майонезных, едал всякую пищу алюминиевыми ложками и вилками в бытовках и рабочих столовых…
   Ничего, в будущем нам предстоит еще немалое количество таких поездок, и Дитер Штарке будет купаться с нами в незнакомых водоемах, развлекаться, как мы, - просто
и неприхотливо, - словом, воспримет, как должное, наш образ жизни в далеких от цивилизации условиях.
   Се ла ви.