Возлюбленная двух господ

На паруснике Адониса они повезли меня в Энгоми. Качалась палуба, но я стояла, как тёлка, зажатая двумя быками. Один своим рогом поддерживал меня спереди, другой – сзади. Голова болталась на плече Адониса, который обнял меня за талию, я же прижимала сзади Эшмуна, обхватив его поясницу. Плыли с наслаждением, встоячку и вприпрыжку. И всё бы было путём и ладом, и таким бы тандемом пошло дальше, да я не вкусила индивидуальности партнёров, не запомнила сладость губ, а это самое главное, весь смак в поцелуе. Душу мы получаем через нижнее место матери, а дух входит от отца через поцелуй. Эшмун никак не мог дотянуться, доставал только краешек рта, в уголок целовал, и мне было его жаль. Как могла, с напряжением поворачивала-изгибала шею, но она не гусиная. И когда мы уже распались, я припала запоздало к устам Эшмуна, но Адонис заревновал и потащил меня за руку, и пришлось мне их благодарить по очереди, и поочерёдно снова наслаждать. Ревнивая Афродита тоже захотела заняться любовью с Адонисом, потому что он был её игрушкой, её задумкой и произведением. И она вошла в меня с такой силой, что я оттолкнула Эшмуна, и он упал со спардека на палубу, а я так приласкала Адониса, что он сразу понял, в чьи руки попал. А когда очухавшийся целитель поднялся с палубы и увидел наше неистовство, то достал из саквояжа хирургический ланцет и лишил себя мужского достоинства. Вот так, не вступай в долю, если ты особа, кооперативной любви личность не выносит. Я, а не та, что во мне,  рванулась спасать своим животворящим теплом оскопившегося мальчи-ка – так по мифической версии. А где генератор животворя-щего чуда у женщины? Правильно, тем самым местом, locus infernos, мы с Афродитой пришили Эшмуну, прилепили на место его форкоп, собрали и вдохнули назад испарившуюся душу.
Когда бедняга очнулся и почувствовал, что его якорь за-вяз глубоко, Афродиты во мне уже не было. Адонис, пора-жённый случившимся, велел матросам перенести наши скле-щившиеся тела в каюту, и там окончательно произошло вы-здоровление целителя.
 Столичный порт Энгоми был ещё независим от «народов моря», ахейцы называли его по-своему – Аласий, и кто в пор-ту оговорится по-ахейски, тому достаётся по шее от киприо-тов и их союзников финикийцев. Кипр, как и Финикия, не был единым государством, в каждом городке сидел свой царь, и Кинира по-восточному можно было назвать Великим царем, он руководил союзом царей Кипра (СЦК). СЦК вхо-дил в Ахейский союз, что спасало Кипр от уплаты дани Егип-ту. Государственные флаги и штандарт царя еще гордо реяли на крепостных башнях. Оборонительные стены были возве-дены из «циклопических» многотонных грубо отёсанных плит, что являлось безошибочным признаком влияния крито-миносской эпохи. Ульеобразные жилища с конусной крышей, теперь заброшенные и вызывавшие удивление современни-ков, молча говорили, что до вилл люди довольствовались комфортом пчел. Даже хоронили своих предков, не выходя из дома: закапывали под полом, хотя никаких полов, кроме по-ловиков, ещё не было.
Кинир с Мефармой встретили  меня подозрительно, гете-ру в дом не приводят, у неё должно быть место для встреч; если со знатными юношами, то вилла, или лачуга, по мень-шей мере, для приёма всякого отребья с деньгами: морских разбойников или грабителей усыпальниц. Но когда Адонис назвал уже далеко не молодым родителям (Мефарма, напом-ним, доводилась царевичу бабушкой, а Кинир – паподедом) моё двойное имя, царь-жрец и ревностный устроитель госу-дарственного культа Афродиты, с которой он связан через жену духовным родством. Известно, что Мефарма была до-черью оживлённой Афродитой статуи, которую изваял царь Кипра Пигмалион. Статуя походила на саму богиню, и Афро-дита, в ответ на просьбу скульптора оживить её для любви, ударила его чем-то по башке, но потом сжалилась. Когда ав-тор очнулся, за ним ухаживала женщина с формами богини, но лицом совсем другая. Кинир прислал свадебное посольст-во к Пигмалиону еще из Библа, там и был заключён брачный союз между ним и дочерью царя Кипра от ожившей Галатеи и, надо думать, еще лет шестнадцать до совершеннолетия Мирры прошли безоблачно для зятя Пигмалиона, пока слу-чился известный позор. И участник кровосмесительной связи переселяется на Кипр, спрятав концы в воду на восточном побережье моря Заката. Виноватая в конкубинате отца с до-черью Афродита, благоволит Киниру и внушает ему намере-ние построить в Пафосе храм в её честь. Кроме этого, Кинир возвел «дворец Тесея», хотя афинский герой никогда Кипр не посещал. На мозаичном полу изображена схватка Тесея с Минотавром, и это всё, что касалось сына Посейдона. Чьё происхождение темно, тех роднят с богами. Эгей у Плутарха впоследствии признает в нём сына. Когда говорят о смертных детях богов, то за их спинами всегда маячит фигура земного отца, дева до того сочеталась в укромном месте с богом, а за-тем небожитель подсовывал её какому-нибудь царьку. Так был зачат Тесей. Когда пьяный Эгей ощутил нижним местом, что спит с женой, Посейдон с ней уж побывал. Он и заронил в лоно матери божественное семя будущего царя Афин.
– Значит, ты бежала от мужа и по пути домой завернула
на Кипр, чтобы стать здесь царицей? – толи спросил, толи ут-
вердил Кинир. Мефарма тут же наступила ему на ногу.– Ну, царевной, какая разница,– поправился царь.
Хотя для его жены разница существенная, чего доброго, старый плотоядец посадит гетеру рядом с собой. Царская че-та с золотыми венцами на головах принимала меня сидя на тронах из слоновой кости. На белом хитоне царицы был вы-шит по подолу красный меандровый лабиринт, белая эксоми-да-безрукавка супруга закреплена затейливой пряжкой на ле-вом плече, обнажённые по плечи руки правителей лежали на подлокотниках. Я, в пурпурном шёлковом пеплосе, со всех сторон виновная, стояла перед царственными супругами в от-далении.
– Что касается моего побега, то это так, но женой Адониса мне не позволит стать Афродита.
– Верно. Я его отправлю в святилище богини, пусть ей послужит.
«Бабушка» на новость отреагировала упрямым кивком.
– А тебя мы немедленно спровадим на попутном «фини-кийце» прямо в Тир,– твёрдо распорядилась Мефарма и снова прижала сандалией ногу Кинира.– Каких только ужасов не натерпелось бедное дитя. Не так ли, твоё величество?
Его величеству куда деваться, когда её величество натя-нула постромки семейной упряжки.
– Она моя рабыня,– вдруг заявил Адонис,– и на ложе пре-красно ладит с Афродитой.
– И моя,– внёс путаницу в частную собственность Эшмун.
Супруги удивлённо переглянулись, и царь нашёл выход первым: – И ты, уважаемый, отправишься к своему Мелькар-ту на том же борту.
Царское слово – олово. Кинир вызвал царедворца и отдал ему соответствующее распоряжение.
Столь быстрая пересадка мне не нравилась, я теряла по-ловину своей половины. Выручила Афродита.
– Хорошо,– сказал Кинир, почувствовав знакомое, но не-уместное на троне, желание, – на прощанье я покажу тебе
«дворец Тесея».
– Ладно! – поставила громкую точку Мефарма, Афродита теперь вошла в неё.– Эшмуна прокачу на нашей яхте.
Гнев царицу омолодил.