двести 37

Посреди сцены стоит белого цвета деревянный гроб, крышка его уже закрыта, скоро начнется заключительная часть похорон.
ИГНАТЬЕВ (Обращаясь к работникам кладбища). Господа, приступайте. (К собравшимся на похоронной процессии). Вот и нет больше с нами Паши Собольева. Нет нашего художника. Нашего... (пауза). Калякина-Малякина. (К зрителям). Нашего живописца, нашего... творца. Человека, рисовавшего нас всех... (Снова к работникам кладбища). Приступайте же!..
Один из трех мужичков, нанятых Игнатьевым, берет в руки лопату. Слышны удары ее железа о деревянный пол сцены.
СОБОЛЬЕВА. Боже мой!..
ИГНАТЬЕВ. Маргарита, перестань, не стоит... Вот, возьми, здесь несколько кинопленок. На них Павел, мы, еще кто-то... Посмотри.

ИНТЕРЬЕР. КАМЕРА УСТАНОВЛЕНА МАКСИМАЛЬНО ВЫСОКО. Шикарно обставленная комната. Ближе к окну расположен огромный круглый стол. За ним сидят трое – Павел Петрович Собольев, Маргарита Михайловна Собольева и Степан Сергеевич Игнатьев.
Маргарита Михайловна.
Ты нам надоел, Паша! Тебе все не так, все не эдак. Ты всемирно известен, твои картины успешно покупаются, ты окружен вниманием и заботой. Что тебе еще надо?!
Степан Сергеевич.
В самом деле, Паша. Что не так?
Павел Петрович.
Не смей меня называть по имени! Не смей! Ты, женатый на моей жене, не смей! Ты пользуешься моими деньгами, моей...
Собольев вскакивает, подбегает к книжному шкафу.  Берет какую-то книгу. Бросает ее в открытое окно.
Павел Петрович.
Вот как с вами надо сделать! Как я сделал это с твоей, Степка, книжкой! Понял?! Ты понял меня?!
ЭКСТЕРЬЕР. ЗАМЕДЛЕННАЯ СЪЕМКА. Стена дома. Книга, выброшенная Собольевым, падает вниз. На лету она раскрывается. Видны ее желтые листы.
НАЕЗД: обрывок текста книги.

«...Павел Петрович давно уже знал о «кознях и безобразиях», кои вытворяют Степка и Маргот, – именно так, и в гневе, и в спокойствии, он называл своего лучшего друга (последние два слова зачеркнуты самим Собольевым) и свою жену – знал, но уже почти смирился с положением дел, потому как изменить давно ничего не мог, - разнообразнейшие способы исправления, врачевания или пресечения сложившейся ситуации им были уже все перепробованы. Лишь изредка, когда Маргот и Степка, находясь в состоянии алкогольной или морфийной экзальтации, звали его «предаться милым совместным утехам», Павел Петрович срывался, его обычно спокойная речь становилась судорожным криком, из книжных шкафов летели на пол книги («исключительно Степкиного авторства» - приписка на полях сделана рукой Собольева), страницы книжные вырывались, рвались на куски и картины, коих у Павла Петровича была коллекция богатейшая... Помнится, одно из первых, изничтоженных («а после переписанных») живописцем полотен, было...»

«Появление Демона». Картина представляет собой некую фантасмагорию или, иными словами, запечатленное П.П. Собольевым на полотне болезненное видение, которое он, по его собственным словам, видел как-то в детстве. В центре полотна зритель видит весьма привлекательной внешности молодого человека, взгляд которого пронзителен и ярок – эта деталь особенно удалась П.П. Собольеву. Чуть поодаль – затемненная, почти невидимая фигура подростка – автопортрет живописца – по выражению лица ребенка нетрудно догадаться, что он испуган, словно ожидает удара или окрика. Как пояснял П.П. Собольев впоследствии, «Появление Демона» - это попытка изобразить реально произошедший с ним  случай. Якобы, в тот день, когда художнику исполнялось тринадцать лет, к нему явился демон, предложивший... подарок на День рождения.
Да, всего лишь подарок. Да, Демон. Не смейтесь. Презент оказался незамысловат. Всего лишь способность рисовать. Хорошо рисовать. Да, Вы предположили совершенно верно. Собольев, якобы, не согласился принять подарок от Демона. То, что мы видим в этой галерее, говорит об обратном. Конечно, это шутка. Мы же с вами пройдем в следующий зал. Да, Вы и в этом правы. Никто рассказ Собольева о визите Демона, иначе как нелепую мистификацию, и не воспринял. Эй, мальчик, не отставай!..

Малыш выбежал из здания картинной галереи радостный, улыбающийся. Неподалеку, в парке на лавочке, его поджидал папа, задремавший под нежданно жарким для осени солнцем.
- Пашенька, сынок... Ну, что, тебе понравилось? – только что проснувшиеся глаза отца смотрели добро и спокойно.
- Да. Особенно...
- Я так и думал, - перебил папа. – Ты ведь так любишь все, связанное с картинами. Жаль, вот только сам не умеешь рисовать...
- Почему?! Умею! – лицо сына сморщилось.
- Да, конечно, конечно... - отец задумался. – Конечно... Я думаю, мне все же надо пригласить Сержа Игнатьева. Может, не сейчас, потом... Он должен помочь. Про него, правда, говорят всякое... Что и колдун, и прохиндей, и сам черт... Но дело свое он знает, в этом я сам убеждался. Когда твоя мама никак не могла забереме...
- Что не могла?
- Не важно. Вот только...  Знаешь, сынок, - папа смотрел не на Пашу, а куда-то в сторону, и казалось, что он разговаривает с кем-то другим, невидимым. – Я не вполне уверен, что мне это надо делать – приглашать Сержа. Я, конечно, надеюсь, что будет это тебе на пользу, но... Ладно, все равно ведь никто не знает, что нас ждет в дальнейшем. Да?..
- Папа, папа! - Паша потянул отца руку. – Ты обещал, что мы пойдем в цирк! Пошли!
- Идем, сынок, идем.
- А ты в следующее воскресенье опять за мной придешь? Да? Придешь?
- Конечно. Посмотри, на что похоже то белое облако? На медведя? На автобус?.. А?.. Идем, идем, а то опоздаем.
Паша держал папу за руку. Они вместе шли в цирк, и он был просто счастлив.