Самогон

   Брагу поставили из томатной пасты и сахара. Она отбродила положенное и я отлив половину, перегнал а оставшиеся пол-фляги закупорил и оставив до следующего раза, как-то совершенно про неё запамятовал. И она всеми позабытая, аккуратно простояла с весны и до поздней осени, когда я полез в сарай и вдруг увидев ее, вспомнил, что там ещё, было. Я вытащил её , слегка уже запылённую на середину сарая и слегка сдвинув  запорный механизм, почувствовал, что внутри таится скрытая мошь.   
  Осторожненько я начал стравливать давление и после продолжительного и аккуратного воздухоиспускания откинул крышку и заглянул вовнутрь. Брага была какого-то изумительно-желтого и совершенно прозрачного цвета, испуская из своего нутра миллиарды шипящих пузырьков наподобие Шампанского. Вкус у браги так-же оказался необычным и сильно напомнил мне вкус игристого Французского напитка.
   Быстренько перелив сей полупродукт в самогонный аппарат собранный невесть из откуда взятых трубочек, шланчиков, змеевика помещаемого в проточную воду и необьятного  алюминиевого бака с крышкой на болтах, я взгромоздил сие сооружение на газовую плиту и запустил процесс.
  Минут через двадцать активного нагрева на двух одновременно включенных конфорках в подставленную тару закапали первые капли.
  Примерно через час беспрерывного тока тонюсенького ручейка, я отключил газ и оставив аппарат остывать, отправился в гараж, где хранился фильтр, сделанный из завёрнутого в три слоя марли, наполнителя противогазного абсорбента,  предназначенный для отфильтровки сивушных маслов.   
  Профильтровав  напиток через фильтр,  заправил аппарат готовым самогоном и перегнав его на второй раз, получил двухлитровую банку прозрачного, как хрусталь продукта, который будучи набранный в столовую ложку и зажжённый, выгорел весёлым синим огоньком до дна.
  Вечером, собираясь на Воскресный  концерт и плотно закрыв банку пластмассовой крышкой я захватил продукт для дегустации в дружном коллективе музыкантов Варьете.
  Перед началом представления, мы заскочили в осветительную кабинку куда пришёл посмотреть программу приглашённый друг нашего танцора из Нигерии, подрабатывавшего вечерами свободными от обучения в КазГУ на журфаке, на сцене ресторана Алма-Ата.
  Нигериец наш был парнем хоть куда, стройный  красавец почти двух метров роста, чёрный как водопроводный шланг, с нечеловеческой грацией и невероятно пластичный с чувством такта и танца, которому невозможно обучить ни одного европейца ни с помощью прилежания, ни с помощью любой работоспособности! Чтобы так танцевать, как танцевал Он – нужно самую малость – родиться негром! Никаким другим путём такому обучиться невозможно…

  Увидев гостя в осветительной я быстренько достал свою банку и налив полный фужер из под  шампанского почти, что  спирта, предложил угоститься гостю из далёкой Африки ныне проживающего в Алма-Атинской студенческой общаге. Парень на ломанном русском языке поблагодарил и сев со своим фужером рядом со столиком звукооператора, стал спокойно мелким глотками попивать чистейший самогон.
  Мы с Пашей осветителем не поверили своим глазам, наслышанные о слабости иностранцев к спиртному и плеснув в стопки грамм по пятьдесят, нюхнули самогон. Запаха не было вообще. Залпом хватанув для пробы, мы долго ошалело глядели друг на друга – самогон был совершеннейше безвкусен, но принятый вовнутрь  выдавливал слезу своею крепостию бившей изнутри.

  Отработав представление, мы все собрались в гримёрке музыкантов и приговорили банку целиком. Наш нигерийский танцор получил также  двести грамм для пробы, выпил по геройски весь стакан и был отправлен с другом, к тому времени уже  в стельку пьяным на такси в общагу.

Понедельник день тяжёлый для других и вечный выходной для музыкантов. Прийдя-же вечером во вторник на работу, я был встречен нашим, почему-то выглядевшем  слегка помятым, нигерийским другом, который, подойдя ко мне сказал унылым голосом:
- Болёдя… то что ты нама наливала позавчера…это!.. это!... как друга тебя прошу… не наливай нама больше никогда такого!  И грустно поплёлся переодеваться в гримёрку.
  Потом его сокурсница эфиопка,  которая танцевала у нас арабский танец сольным номером, рассказала нам, что парни, добрые и тихие по жизни, да ещё в чужой стране, напившись нашего народного напитка и доставленные вечером в общагу на такси, превратились в дебоширов жутких и всю ночь орали русскую  песню про Катюшу и народную африканскую – Ой горю мени маму и буянили на всю общагу. Успокоились к утру, но поспав лишь до обеда и хватив водички с похмела, ушли обратно в аут и буянили ещё и следующую ночь!