А. Хейли. Корни. Главы 25-26

Перевел с английского Александр Пахотин



 Глава 25

Наступил тот день, о котором Кунта и остальные ребята не могли думать без содрогания. Они знали, что этот день настанет, но всё же он наступил неожиданно: день обряда обрезания.
Однажды, когда солнце достигло полуденной точки, один из помощников кинтанго отдал на первый взгляд обычное распоряжение построиться. Но Кунта ощутил холодок, когда сам кинтанго вышел из своей хижины и подошёл к ним.
Они не поверили или не хотели верить тому, что услышали. Кинтанго приказал им обнажить нижнюю часть тела. Медленно, стесняясь друг друга, они начали выполнять команду. Помощники пошли вдоль ряда с двух сторон, обматывая каждому головку члена короткой полоской ткани, смазанной зелёной пастой из толчёных листьев. «Скоро пропадёт чувствительность»,- сказал кинтанго и велел им возвращаться в свои хижины.
Разойдясь по своим хижинам, смущённые и напуганные тем, что должно произойти, ребята молча ждали, пока через несколько часов им снова не приказали выйти. Там они увидели, как мужчины из Джуффура  - отцы, братья, дяди – входят по одному через ворота. Оморо тоже был там, но в этот раз Кунта сделал вид, что не замечает отца. Мужчины стали в ряд напротив и хором запели: «То, что должно произойти, было с нами, как с нашими праотцами... Чтобы вы тоже стали, как и мы, мужчинами...». Затем кинтанго снова велел мальчишкам вернуться в хижины.
Наступила ночь, когда они услышали звуки множества барабанов у лагеря. Выйдя по приказу из хижин, они увидели, как в лагерь ворвалась дюжина скачущих и кричащих ряженых танцоров. Они прыгали среди ребят, потрясая копьями, а затем также неожиданно исчезли, как и появились. Онемев от страха, мальчишки выполнили команду кинтанго – сели в ряд, прислонившись спинами к забору.
Мужчины из деревни стояли рядом и пели: «Вы скоро вернётесь домой и в своё время женитесь... И вечно продолжающаяся жизнь выплеснется из вас». Помощник кинтанго выкрикнул имя одного из ребят. Когда тот встал, помощник жестом велел ему идти за сплетённую из бамбука перегородку. Кунта не слышал и не видел, что происходило дальше, но через несколько мгновений парень снова вышел из-за перегородки. Он слегка запинался и его почти потащил на своё место у забора второй помощник. Вызвали ещё одного парня, потом ещё одного и, наконец: «Кунта Кинте!»
Кунту охватил ужас. Но он заставил себя пойти за перегородку. Там было четыре человека, один из которых велел ему лечь на спину. Затем мужчины наклонились к нему, крепко схватили и приподняли кверху его бёдра. Прежде чем зажмуриться, Кунта увидел, как кинтанго склонился над ним, держа что-то в руке. Тут Кунта почувствовал резкую боль. Она была сильнее, чем он предполагал, и всё же без обезболивающей мази боль, наверняка, была бы гораздо сильнее. Через мгновение ему крепко забинтовали рану, и помощник отвёл его к месту у забора. Кунта сел, оглушённый и обессиленный. Никто из ребят не поднимал глаз. Но то, чего они боялись больше всего, уже произошло.
Когда раны стали заживать, в лагере возникла атмосфера праздника. Потому что они перестали быть мальчиками не только духом, но и телом. Теперь они были почти взрослыми, и их переполняла благодарность к кинтанго. И он уже смотрел на них другими глазами. Старый, морщинистый, седоволосый кинтанго, которого они мало-помалу полюбили, теперь иногда даже улыбался, обращаясь к ребятам; он и его помощники теперь говорили: «Вы мужчины...». А Кунте и его сверстникам не верилось, что они это слышат.      
После появления четвертой луны по личному распоряжению кинтанго двое или трое ребят отправлялись каждую ночь в спящую деревню Джуффур. Там они прокрадывались тенью в кладовые матерей и крали оттуда, сколько смогли унести, зерна и сушёного мяса, после чего бегом возвращались в лагерь, где всё это готовилось и съедалось на следующий день, «чтобы доказать себе, что вы умнее и хитрее любой женщины, даже собственной матери», как говорил кинтанго. И, разумеется, в тот же самый  день матери своих подруг похвалялись своим подругам, как они ночью слышали своих детей.
Теперь по вечерам ребята рассаживались на корточки полукругом, рядом с кинтанго, а он рассказывал им о мужских качествах, о предках, о важности каждого человека для всей деревни.
«Когда вы вернётесь домой, - говорил он, - вы станете глазами и ушами Джуффура. Вы будете охранять деревню за воротами и предупреждать в случае приближения тубобов или другой опасности. На вас также будет лежать обязанность проверять чистоту кастрюль и горшков, в которых женщины готовят (даже у собственных матерей), а если там обнаружится грязь или насекомые, вы будете сурово ругать женщину». Ребятам не терпелось приступить к своим новым обязанностям.
Они знали, что со временем, когда они достигнут возраста четвёртого кафо (от пятнадцати до девятнадцати дождей), им будет поручена важная работа – быть посыльными, как тот молодой мужчина, который прибежал с известием о прибытии моро. Кунта и его сверстники даже не могли представить себе, что ребята-посыльные уже мечтали о возрасте пятого кафо (с двадцати дождей), чтобы заниматься действительно важной работой – помогать старейшинам в их связях с другими деревнями. Мужчины возраста Оморо, от тридцати дождей и старше, поднимались в положении и обязанностях с каждым дождём, пока не достигали почётного положения старейшины.
Последние дни в лагере казались длиннее проведённых здесь лун, но, в конце концов, когда четвёртая полная луна сияла высоко в небе, помощники велели всем ребятам построиться.
Кунта искал глазами отцов и братьев, которые, наверняка, должны были явиться на церемонию, но их нигде не было видно. Кинтанго распахнул ворота и громко произнёс: «Мужчины Джуффура, возвращайтесь в свою деревню!»
На мгновение ребята оцепенели, затем с криками бросились обнимать своего кинтанго и его помощников, которые делали вид, что возмущены такой дерзостью. Четыре луны тому назад, когда с головы Кунты сняли мешок, он бы никогда не поверил, что ему будет жаль расставаться с лагерем, и что он полюбит этого старого сурового человека, который в тот день стоял перед ними. Потом мысли Кунты переключились на дом, и он вместе с другими побежал через ворота по тропинке, ведущей в Джуффур. Но все они умолкли и перешли на шаг, переполняемые мыслями о том, что осталось позади, и что предстояло.

Глава 26

«Эйи-и! Эйи-и!» - слышались радостные крики женщин, когда жители деревни высказывали из хижин, смеясь, танцуя и хлопая в ладоши, в то время как Кунта и его сверстники входили в ворота Джуффура на рассвете. Молодые мужчины шли медленно и, как они надеялись, с достоинством. Они не разговаривали и не улыбались поначалу. Но когда Кунта увидел бегущую к нему мать, ему захотелось рвануться ей навстречу, лицо его засияло, он с трудом заставил себя идти прежним размеренным шагом. Бинта подбежала к нему, обняла за шею, глаза её наполнились слезами. Кунта не мог допустить долгого выражения материнских эмоций, ведь он же теперь был мужчиной. Он отодвинулся от Бинты, но сделал вид, что хочет получше рассмотреть младенца, висевшего у неё за спиной. Он обеими руками взял ребёнка и поднял вверх.
«Значит, это мой брат Мади! – воскликнул он.
Бинта, радостная, шла рядом с Кунтой, державшим на руках Мади. Кунта делал вид, что не слышит, как некоторые женщины выражали удивление, что он стал таким крепким и мужественным, хотя их слова звучали сладкой музыкой в его ушах. Ему хотелось узнать, где был Оморо и Ламин, хотя он тут же вспомнил, что его младший брат пасёт коз. Он вошёл в хижину Бинты, сел, и только теперь заметил, что один из многочисленных мальчишек, крутившихся под ногами, зашёл вместе с ним и стоял, глядя на него и крепко держась за юбку Бинты. «Здравствуй, Кунта!» - сказал мальчишка. Это был Суваду! Кунта не верил своим глазам. Четыре луны тому назад он даже не обращал на брата никакого внимания, а теперь Суваду подрос и начал говорить. Отдав младенца Бинте, Кунта взял Суваду и стал подбрасывать его вверх, а братишка визжал от восторга.
Когда Суваду убежал на улицу смотреть на других мужчин, в хижине наступила тишина. Переполняемая радостью и гордостью Бинта не испытывала нужды говорить. Но Кунте хотелось сказать ей, как он скучал по ней и как был рад вернуться. Однако он никак не мог найти нужные слова.
«Где отец?» - спросил он наконец.
«Он режет траву для крыши твоей хижины», - ответила Бинта.
Кунта совсем позабыл, что теперь, как мужчина, он будет жить в своей собственной хижине. Он вышел на улицу и поспешил к отцу.
Оморо увидел сына, а сердце Кунты забилось, когда отец пошёл к нему навстречу. Они пожали друг другу руки, как это делают мужчины. У Кунты почти подкашивались ноги от переполнявших его чувств. Они помолчали. Затем Оморо, как будто он говорил о погоде, сказал, что он приобрёл для Кунты хижину, и если Кунта хочет, они могут пойти её посмотреть.
По дороге к своему новому дому Кунта, в основном, молчал. Хижина требовала большого ремонта стен и крыши, но Кунта этого не замечал, ведь это была его собственная хижина, и она располагалась далеко от хижины Бинты, на другом конце деревни. Вместо этого он сказал Оморо, что сделает ремонт сам. Отец ответил, что Кунта может отремонтировать стены, а крышу ему хотелось бы доделать до конца. Не говоря больше ни слова, Оморо повернулся и пошёл обратно, к тому месту, где резал траву. Кунта был благодарен отцу за то, что тот спокойно и просто начал с ним новые отношения, как мужчина с мужчиной.
Всю вторую половину дня Кунта ходил по деревне, рассматривая знакомые места, хижины и лица. Ему хотелось, чтобы Ламин поскорее вернулся с пастбища и ещё ему захотелось повидаться с другим человеком, хотя это была женщина. В конце концов, не зная, может ли так поступать мужчина, он направился к маленькой хижине старой Ньо Бото.
- Бабушка ! – крикнул он у двери.
- Кто это? – послышался раздраженный голос.
- Догадайся, бабушка! – сказал Кунта и вошёл в хижину.
Некоторое время глаза привыкали к полумраку. Сидя на корточках у ведра, Ньо Бото размачивала в нём кусок коры баобаба. Она долго смотрела на него, прежде чем произнесла: «Кунта!»
- Как хорошо, что  я  снова увидел тебя, бабушка!
Ньо Бото снова повернулась к ведру.
- Как твоя мама? – спросила она, и Кунта  ответил, что всё в порядке.
Он был несколько озадачен. Ньо Бото вела себя так, как будто Кунта никуда не уходил, как будто он не стал мужчиной.
- Я много о тебе думал, когда прикасался к амулету.
Она что-то проворчала, не отрываясь от своего занятия. Кунта извинился и быстро вышел, обиженный и смущённый.
Лишь гораздо позже Кунта понял, что Ньо Бото была огорчена своим поведением не меньше, чем он. Ведь она теперь относилась к нему, как и должны относиться женщины к тому, кто больше не ищет в них успокоения.
Кунта пошёл к своей хижине, когда услышал лай собак, блеяние коз и крики мальчишек второго кафо, возвращающихся с пастбища.
Кунта начал искать глазами Ламина, но тот сам его заметил, назвав по имени, и бросился навстречу. Но, не добежав нескольких шагов, он резко остановился, так как заметил спокойное лицо Кунты. Они несколько мгновений молчали, глядя друг на друга. Первым заговорил Кунта.
- Здравствуй.
- Здравствуй, Кунта
Они снова умолкли. Кунта считал, что сейчас они должны вести себя по иному, но он понимал, что мужчина должен требовать уважения к себе даже от собственного брата.
- У твоей козы будут козлята, - сказал Ламин.
Кунта был доволен, но не улыбнулся.
 - Это хорошая новость, - проговорил он спокойным голосом.
Не зная, что ещё сказать, Ламин начал сгонять своих начавших разбегаться коз.
Бинта хранила спокойствие на лице, когда помогала Кунте перебираться в новую хижину. Его прежняя одежда стала ему малой, поясняла Бинта и с должным уважением в голосе добавляла, что, когда у него найдётся время, она измеряет его и сошьет новую одежду. Поскольку у Кунты были только лук, стрелы и рогатка, Бинта, бормоча: «Это тебе понадобится и это тебе понадобится», снабдила его всем необходимым: соломенной постелью, несколькими кувшинами скамейкой и ковриком для молитв, который она сплела, пока он отсутствовал.
Только около полуночи Кунта уснул, так как голова его переполнялась разными мыслями. Утром с криком петухов он проснулся и услышал голос алимамо, призывающего мужчин в мечеть на утреннюю молитву. Быстро одевшись и взяв коврик, он присоединился к своим сверстникам  и вошёл вслед за мужчинами в мечеть. Там он и другие молодые мужчины, впервые пришедшие на молитву, смотрели и повторяли все действия и слова взрослых.
Только после молитвы Бинта принесла в хижину сына завтрак. Поставив перед ним чашку с горячим кускусом (на что Кунта только проворчал, не выразив никаких эмоций), она быстро ушла, а Кунта съел завтрак без удовольствия, так как ему показалось, что мать подавляла в себе смех.
После завтрака он и его товарищи приступили к своим обязанностям. Женщины не успевали открывать свои горшки и кастрюли для проверки. С полдюжины молодых мужчин доставали из колодца воду и пробовали её, надеясь уловить хоть малейший привкус соли и хоть каплю грязи.  Но их ждало разочарование – вода в колодце была свежая и вкусная. Однако они сочли необходимым заменить рыбу и черепаху, которых держали в колодце для поедания насекомых. 
Одним словом, новоиспечённые мужчины были повсюду.
«Они надоедливы как блохи!» - проворчала старая Ньо Бото, когда Кунта подходил к ручью, где женщины стирали бельё. Он тут же пошёл в другую сторону. Кунта старался избегать тех мест, где могла встретиться Бинта. Он говорил себе, что хоть она и мать, он не будет прощать ей промахов. Ведь, в конце концов, она была женщиной, а он мужчиной.

Продолжение на
http://www.proza.ru/2009/12/06/396