Побег

(Это большое интервью члену редколлегии Францу Хильмару газеты "Остзее-Цайтнг" в 1981 году, когда были уже написаны первые две, а точнее-полторы книги романа.Большая справка слева обо мне-родился...немеций лагерь "Спорт-паласт" в Ростоке, успешный побег в 1945 году, участие в боях, потом филологический факультет Ростовского ( не путать с РостоКсим) университета, член СоЮза писателей СССР, ответственный секретарь журнала "Дон", автор многих книг и так далее   А теперь-кусок из романа, который я писал более десяти лет.
ПОБЕГ.
"Наступила зима. Балтийское море вздулось от дождей, почернело.
В январе и феврале выпадал снежок, но тут же таял.
Однажды утром Володю Путивцева вызвал шеф. Возьми на кухне продукты на два дня. Поедешь с Паулем.
-- Куда?
-- Пауль едет за своей семьей, в Восточную Пруссию...
 Рано утром, когда все еще спали, Пауль поднялся наверх, где размещались русские, и стал будить Путивцева.
-- Я жду внизу, быстрее.
Володю не надо было торопить. Он быстро собрался, взял котомку, в которой лежал хлеб, выданный ему в дорогу, немного форшмака и маргарина. Спустился вниз по лестнице.
Из-под навеса, где стоял «бюссинг», доносилось урчание с характерным поклацыванием дизельного двигателя.
Белые пятна выпавшего ночью и не успевшего растаять снега, отсвечивали синим. Кирпичная труба, торчавшая в синем небе, казалась не коричневой, а темной. Глухо темнел лес на пригорке, тоже испятнанном белым.
Пауль заглушил мотор и поднял крышку капота. Повозился там.
-- Ну, ты готов?
-- Да, я готов.
-- Садись.
Пауль пошел к бараку, где жил шеф и где жил он, и через несколько минут вернулся со свертком в руках. В свертке были бутерброды. Один он протянул Володе.
Выехав с завода, они свернули в сторону Крёпелина.
Свет фар высвечивал извилистую лесную дорогу. Машина шла  с фарами синего света,
Порожний «бюссинг» легко брал подъемы.
Пауль от природы был молчаливым человеком, всю дорогу до Крёпелина он не проронил ни слова.
  Володя придремывал в углу обширной кабины, сунув нос в воротник своей «москвички».
Сладко дышал в ноги мотор теплом и тем непередаваемым запахом, которым пахнут дизели.
Тем временем показался  город. Володя делал вид, что все еще придремывает, а сам внимательно следил за дорогой.
Миновали Крепелин, потом Росток….К обеду подъехали к Одеру. Патруль остановил машину.
-- Документы, пропуск! Байфарер русский?
Жандарм медленно листал документы, которые ему представил Пауль. Позвал второго жандарма. «Вот тут они меня и снимут, не пустят дальше!» -- похолодев, подумал Володя. То, что первый сказал второму, Володя не разобрал.
-- Хорошо, можете ехать , -- сказал второй жандарм.
-- Это фельджандармерия? -- спросил Володя.
-- Да. А ты испугался?..
-- Почему я должен испугаться?
-- Ну... Полицай... .
-- Так было раньше... Теперь война идет к концу.
-- Вот как? -- Пауль впервые с интересом посмотрел на Володю.
Только  проехали Штеттин- воздушная тревога... Пауль  развернул машину и в лес.
 Вылезли из кабины. С северо-запада, со стороны Балтики, приближался гул самолетов.
-- Смотри! Смотри! Вон они, "ами".( американцы)
-- А,может, это русские?
-- Может, и русские, -- согласился Пауль.
Мощный гул все нарастал, звенело в ушах.  Даже деревья раскачивались, казалось, не от ветра, а от гула. И сам ветер будто стал сильнее, нагнетаемый тысячами пропеллеров.
Самолеты пролетели над Штеттином, не сбросив на город ни одной бомбы. Видно, у них была другая цель.
-- У нас нет больше орудий, у нас нет больше самолетов, у нас нет больше людей. Для нас осталась только смерть! -- с горечью сказал Пауль.
-- Почему только смерть? -- не согласился Володя.
-- Ты скажешь сейчас, что русские придут, и все будет "хорошо"... Возможно,и будет хорошо, но не для нас, не для немцев. Я читал вашу листовку... Всюду пропаганда. Геббельс делает пропаганду, Сталин тоже делает пропаганду... Если не смерть меня ждет, то Сибирь.( Я специально строю здесь "речь", как она "велась" по "упрощенной схеме" между нецем и русским.)
-- Ты не прав, Пауль. Я думаю, что ты не поедешь в Сибирь. Ты сказал: всюду пропаганда. Сибирь -- это пропаганда Геббельса... Ты должен знать, что в Сибири не так плохо, как ты думаешь...
-- Если в Сибири неплохо, то где же плохо?
-- Я не был в Сибири, но моя тетка и мой брат живут там,-сказал Володя.
     Навстречу  двигался поток беженцев. Среди них попадались и иностранцы. Под конвоем прогнали колонну русских военнопленных.
Еще один патруль остановил машину. Страх снова коснулся Володиного сердца: сейчас высадят и погонят в колонне, вместе с другими...
-- Но…опять «пронесло»..
Наконец, фольварк, где жила семья Пауля.
   Часть жителей, видно, уже покинула селение:: кое-где валялись старые вещи, двери в некоторых домах - раскрыты. На месте одного дома дымилось пепелище: видно, хозяин не захотел оставлять дом русским.
Они остановились у деревянной изгороди, из-за которой виднелся дом под красной черепичной крышей. Пауль посигналил, раскрыл кабину, и в это время из дома выскочили женщина среднего возраста   и две девочки. Они бросились обнимать Пауля, и нетрудно было догадаться, что это его жена и дети.
После коротких расспросов, объятий, восклицаний: «Мы уже натерпелись страху... Не знали, что и делать... Ждать тебя или не ждать... В хуторе почти никого не осталось... Фронт совсем близко...» -- семья Пауля направилась к дому. И тут только Пауль как бы вспомнил о русском байфарере и позвал его. Володя вылез из кабины. Поздоровался. Дети смотрели на него зло, особенно старшая. Жена Пауля глядела не так сердито и даже как бы с любопытством...
«Плевать я хотел на то, как вы смотрите на меня», -- подумал Володя.
-- Это мой дом, -- сказал Пауль. -- Заходи.
Володя снял в коридоре свою «москвичку», притулил ее в угол. В большой светлой комнате Марта, жена Пауля, накрыла на стол.
После обеда стали грузить вещи. Володя понял, зачем Пауль взял его с собой. Мебель была старой, громоздкой, тяжелой. На прицеп погрузили какие-то бочки, разную утварь. Всю одежду связали в узлы -- одежду немцы решили погрузить утром, перед самым отъездом. В ночь Пауль ехать не решился. Ехать со светом нельзя: близко фронт, а без света опасно. Теперь уже артиллерия погромыхивала не только на востоке, но и на юге.
«Где меня положат спать? Если бы в сарае...» -- эта мысль теперь занимала Володю больше всего.
Во дворе Пауля было много хозяйственных построек. Когда-то, видно, здесь царил идеальный порядок. Теперь по двору валялись предметы, оказавшиеся ненужными, ветер гонял пух и перья.
Из разговоров немцев Володя узнал, что в хозяйстве у Пауля работали две полячки. Но несколько дней назад за ними пришел полицай и увел их неизвестно куда...
Так и его могли в любой момент взять и увести «неизвестно куда».
Наступила ночь.
-- Я могу спать в машине. Нужно быть осторожным. Могут твои вещи «комси-комса».
Слово «комси-комса» было французским, и оно означало -- «так себе». Но почему-то в лагерной Германии приобрело совсем другое, неожиданное значение: «комси-комса» -- значило украсть... Это ходовое словечко и вспомнил сейчас Володя, не найдя в своей памяти подходящее ему немецкое.
-- Не украдут. В деревне не осталось почти никого.
Хитрость не удалась. Володю не положили в сарае, не оставили в машине, а постелили в доме, на полу. В соседней комнате спали Пауль с Мартой. Девочки занимали детскую. За день Володя сильно устал, но сон не мог сморить его. Его нервы, все его существо были напряжены. Настал час, которого он ждал, искал, торопил все эти три года. Он должен переступить черту, за которой его ждет свобода или смерть.
Пауль сказал, что в фольварке не осталось людей. Но Володя видел, что это не так. Не все еще выехали. У оставшихся наверняка есть оружие. В фольварке много собак... Лес, правда, рядом, реденький, ухоженный, немецкий...
За четверть часа можно далеко отбежать... Надо только дождаться, пока все уснут, и самому не заснуть... Время идет... А Пауль и Марта все еще не спят... Шепчутся... «Любятся они, что ли?.. Или наговориться не могут...» Усталость снова одолела на какое-то время сознание... А когда он очнулся, в доме было тихо... Он полежал еще несколько минут. Голова была ясная. Сон окончательно прошел. Володя лежал, затаив дыхание, прислушивался... Потом осторожно поднялся, раздался голос Пауля:
-- Куда ты?
Володя от неожиданности вздрогнул:
-- В уборную.
  Володя, собрав всю свою волю, всю свою выдержку, как можно тише и, главное, спокойнее, не торопясь, надел «москвичку уборную.- направился к двери. Приоткрыл ее. Ему казалось, что малейший звук может все испортить.
    Ночь стояла темная, и это обрадовало Володю.
Кирпичная уборная виднелась в глубине двора. Он направился прямо к ней. Не спеша, как и полагается. Нарочно громко хлопнул дверью, чтобы слышал Пауль... И приник к щели... Пауль из дому не вышел... Прошло минуты две. Не мешкая больше, двумя руками поддерживая почти на весу дверь, тихонько ее открыл и выскользнул наружу. Согнувшись, побежал к штакетнику, окружавшему двор. С ходу, опершись рукой о прочный столб, он перемахнул через него и оказался на улице... В фольварке по-прежнему –тишина..
На улице он умерил прыть. Быстро зашагал, если кто увидит идущего человека -- это не должно вызвать особых подозрений, а бегущий?.. Так идти ему пришлось недолго... Один из дворовых псов облаял его, подбежал к изгороди, стал в злобе прыгать. Это было как бы сигналом для других. Истошный собачий лай поднялся по всему фольварку. Медлить было уже никак нельзя. Володя изо всех сил рванулся из фольварка в сторону спасительно темневшего леса...
Он не слышал за собой погони, он ничего не слышал, так громко стучало у него в висках, так шумно колотилось в груди сердце. Уже когда он добежал до первых деревьев, в фольварке два раза выстрелили... Ему послышалось после этого, что собачий лай приближается... Может, это показалось... А может, там действительно спустили собак... Наверное, все-таки показалось... Он бежал еще минут десять не останавливаясь. Остановился оттого, что  нечем стало дышать. Потребовалось всего несколько секунд, чтобы молодые легкие снова ритмично заработали и он мог снова бежать... И бежал, пока хватило сил... Потом снова остановился передохнуть.  Лай собак почти стих. Он отбежал довольно далеко и перешел на шаг, стараясь дать своему сердцу, бешено колотившемуся в груди, передышку...
Лес стал погуще.
«Спасен! Неужели спасен!..» Но к спасению был сделан только первый шаг.
Володя шел почти час, стараясь подальше уйти от фольварка. Но вот деревья стали редеть, и он снова выбрался на опушку, на другую опушку. Лес оказался маленьким, лоскутным. Уже начало понемногу светать. Ему показалось, что лес в другую сторону тянется довольно далеко. Володя снова углубился в чащобу, немного свернул и вскоре снова натолкнулся на поле. Небольшие лесные массивы перемежались полями.
В стороне виднелось высокое зарево. Оттуда же доносился отдаленный гул. Но это не было похоже на канонаду, которую Володя слышал днем.
Куда идти, что делать? Если бы найти какое-нибудь укрытие, лежбище, тайник... Спрятаться там, переждать. Но где в таком лесу найдешь укрытие? Надо идти...
Всю ночь Володя ходил по лесу. Настало утро. Днем выйти на открытое поле, чтобы достичь другого лесного массива, Володя не решился.
Снова отчетливо слышался орудийный гул. Смертельно усталый, он забрался в густой молодой ельник. Лег на землю. Обессиленно положил голову на руки Втянул голову в плечи, уткнулся носом в воротник, пытаясь согреться дыханием. Сон сморил его. Сказалось все: недосыпание, тревога, голодная слабость.
Сколько он проспал, Володя не знал, но когда проснулся, светало. К вечеру стало подмораживать.
Он поднялся и стал делать движения руками и ногами, чтобы согреться.
Когда стало смеркаться,  выбрался из ельника. Смеркалось в лесу быстро, просто темнота густела на глазах, а за каждым стволом стали чудиться подозрительные не то чтобы тени, но что-то такое, что нагоняло страх. Предстояла еще одна ночь в лесу. Но день выпал солнечным. «Надо сориентироваться по солнцу и идти на восток». Володя не знал, что в это время года солнце всходит не прямо на востоке.
Днем он снова слышал орудийный гул. Гул  заметно приблизился. Так было и на третий день и на четвертый. Почти весь последний день он отлеживался в густом ельнике. Не то чтобы прятался, а лежал, обессиленный, на мягкой подстилке из мха. Силы его постепенно таяли. Теперь уже не гул, а громыхание доносилось с трех сторон.
Настал день,  стали слышны отдельные выстрелы, трескотня пулеметов.
Володя шел теперь  не на солнце, а на выстрелы.
Но они то удалялись, то приближались, как мираж. Возникали в другой стороне, в другом месте, и он менял направление...
      По дороге на Алленштейн, лязгая гусеницами, чадя выхлопными трубами, двигались советские танки. Механизированный корпус, введенный в прорыв, шел форсированным маршем, нигде не останавливаясь. Танкистов не могла привлечь одинокая фигура человека на обочине в лохмотьях с нагрудным знаком «OST». Танкисты многое уже повидали, видели они и освобожденных из лагерей русских, поляков, французов. Танкисты спешили. И когда человек на обочине, шатаясь от слабости, повалился, никто не обратил внимания: столько трупов валялось вдоль дорог.
    Вслед за механизированным корпусом шли стрелковые части. Снова шоссе загудело: мощные «студебеккеры» тащили  орудия, на «зисах» и полуторках сидели солдаты в погонах. Громыхая, катились повозки, запряженные лошадьми. Все они тоже спешили. Но когда лежащий на обочине человек пошевелился, а потом стал медленно подниматься, на него обратили внимание.
-- Смотри!.. Живой!.. И, кажется, из русских, из угнанных! А ну-ка, останови! -- приказал сержант ездовому.
Тот натянул вожжи:
-- Тпру!
Сержант легко спрыгнул с повозки и подошел к человеку, который не удержался на ногах и снова повалился на землю. Сержант стал помогать ему подняться:
-- Русский?
Но парнишка в лохмотьях ничего не смог ответить -- горло перехватили спазмы, а из глаз лились слезы, и сдержать их не было сил.
-- Совсем молоденький еще, мальчик почти. А ну-ка, помоги! -- крикнул сержант ездовому.
-- Ну, чего плакать теперь? Жив! Жить будешь! -- сержант улыбнулся пареньку в лохмотьях.
Он и ездовой помогли Володе Путивцеву добраться до повозки, погрузили его -- он повалился на дно, на солому. Ездовой сел на свое место:
-- Но!..
Сержант впрыгнул в повозку на ходу и сказал командным голосом:
-- Давай быстрее!..
       Это шел стрелковый полк, с которым Володе Путивцеву предстояло теперь уже как солдату Советской Армии проделать обратный путь с боями через всю Померанию, Мекленбург до самого Висмара, где наши войска соединились с английскими войсками."
( Еще дам "кусочек из жизни" о "знакомстве со СМЕРШем.)