Торопливые ножки

           Темно. Вдали, где-то, где обрывается отрезок улицы, горит белый глаз фонаря. Он единственный освещает путь прохожих – ни одна другая лампочка не осмеливается вырвать что-то из этой тьмы. Земля глядит на мир черным глазом – снег ещё не выпал. Небо и земля слились в единую густую и иссиня-чёрную массу, которой нет начала и нет конца. Звезды, и те, попрятались за чёрные облака, прихватив с собой за компанию рожок луны. Только изредка выглядывают одна-две звезды, дабы удостовериться в том, что всё внизу мирно и спокойно, а затем вновь укрываются чёрным одеялом.
           А на земле и правда всё спокойно. А если даже и случается какое-то шумное событие, то и его вскоре поглощает тьма.   
           Вдоль кирпичного забора идёт человек. Он не видит пути, по которому идут его ноги, но они знают, куда идут. Удивительно, но ему не страшно. Ему не страшно от созерцания темноты, от ощущения бескрайнего неба над головой и бездонной земли под ногами. За забором стоит, окутанный темнотой, дом из красного кирпича. Тот далёкий фонарь даёт лишь небольшую возможность различить нестройный силуэт этого дома из кирпича. В его окнах не горит свет. Кажется, что если бы выглянула луна, то она обязательно бы обделила своим светом этот дом. И он опять остался бы в темноте. Страшным взглядом смотрят на проходящих мимо людей белые глазницы оконных рам. Но свет в них не загорается.
           Человек остановился напротив дома, глядя в надменные глазницы окон. Открыл тяжелую калитку. Наощуп. И вошел во двор. Пусто. Никого и ничего. Только ветер перебирает остатки газона. Крадучись он пробрался за дом и сел на скамейку. Если бы глаза могли видеть в темноте, то они отметили бы, что эта часть владений имела довольно заброшенный вид: то ли руки не доходили, то ли была ещё какая-то, неизвестная постороннему прохожему причина. Здесь стоял сарай, чей архитектурный стиль вообще не соответствовал ни одной из построек во дворе. Даже та скамейка, на которой устроился посетитель, и то выглядела гораздо новее и прочнее сарая. Он был старым, покосившимся и невероятно потрепанным жизнью и непогодой. Под самым навесом крыши сарая горела желтым светом лампочка. Бывает, что такой желтый оттенок – ярко-грязно-желтый – нагнетает печаль и отчаяние в душе, если таковое только зарождалось в ней. Однако, если душа находится в ожидании чего-то чудесного и радостного, то такой свет приобретает оттенок праздничного настроения.
           В душе у человека, сидящего на скамейке, таилась тоска. Но тоска эта была тихая и светлая, далёкая от отчаяния и скорби, а потому освещенные полусгнившие доски старого сарая будоражили в этом человеке некие чувства – чувства из далёкого детства. Он смотрел на раскиданные под лампочкой какие-то вещи: поломанные кирпичи, смятые жестянки и ещё какие-то непонятные предметы. Свет лампочки выхватил желобок, образовавшийся скатывающейся с крыши сарая дождевой водой. Русло желобка было покрыто отполированными камнями, иногда попадались цветные стеклышки. Дно русла было уже давно выщерблено так, что при ярком свете виднелись все песчинки.
           Мужчина смотрел непрерывно. Взгляд скользил по раскиданным вещам, продолжался по освещенному участку желобка и врезался в темноту.
           Мысли бешено метались в голове, переплетались, задевали друг друга. Так продолжалось до тех пор, пока он не вспомнил. Сарай. Точно такой же сарай стоял позади дома его бабушки. В деревне. В детстве его часто на выходные отвозили на попечение к бабушке, а уж школьные каникулы и подавно проводились только там. Вспоминалось, что в деревне было много детей: вечно кричащих мальчишек и капризных девчонок. Только летом, почему-то, было тихо и спокойно – всех детей отправляли в детские пионерские лагеря.
           Целыми днями он слонялся один по окрестностям, изучил все овраги, ручейки, речки. Однажды он наткнулся на огромное дерево. Что же это было за дерево? Вихри мыслей. Точно – это был дуб. Ствол дерева был весь изогнут, и потому оно выглядело каким-то таинственным, загадочным созданием, даже монстром. Образ дерева так засел в памяти, что мальчику приснился сон, в котором он увидел стройное высокое молодое дерево. Из пластилина. Оно было необычайно красивым настолько, насколько может наградить красотой сновидение. Внезапно налетел сильнейший ветер, закрутил ураган. Казалось, что всё на пути стихии будет разорвано в клочья, и ничему не устоять. Погода рвала и метала, а затем она сменила гнев на милость, и всё стихло. Оглянувшись вокруг, мальчик не увидел того самого стройного и красивого дерева. На его месте красовался убогий и до невозможности изогнутый ствол с абсолютно кривыми ветками. Ураганом правили много ветров, и каждый из них веял в своём направлении, а мягкий и податливый ствол дерева не мог сопротивляться напористости и силе. Само дерево будто наклонилось к земле, а ствол располнел. А ещё оно закостенело и потому больше ничто и никогда не сможет изменить его хаотичные изгибы.
           Сейчас, сидя на скамеечке позади кирпичного дома, человеку вспомнился этот сон, а ещё в памяти всплыл ещё один сарай. Когда-то, когда ещё был жив дедушка, он был не просто сараем: в нём жили козы, затем куры, а потом он совсем освободился от живности и стал использоваться для хранения всякой всячины. Мальчик любил разглядывать и рыться в вещах, разбросанных по сараю. Почему-то он считал, что среди этой всякой всячины есть несметные сокровища. Вот, например, эти старые часы, циферблат которых отливал золотом. Наверняка, они стоят целое состояние и когда-то висели в замке какого-нибудь рыцаря. Бабушка почему-то спорила и убеждала, что это обычные сломанные часы с медным циферблатом, которые висели в доме её родителей, а не в замке.
           Ладно. Но вот этот шлем. Он-то точно ценный трофей. Вот, даже блестит с одной стороны, а внутри гравировка на каком-то непонятном и, наверняка, заколдованном языке. Да нет же, этот шлем принёс дедушка, возвращаясь с войны, и язык там не заколдованный, а немецкий.
           Вот так было каждый раз: он находил вещь, придумывал историю и свято в неё верил. До тех пор, пока взрослые не разрушали её правдой. И мальчик им верил, этим взрослым – уж так он был воспитан.
           Вообще, в детстве каждый ребёнок находит своё тайное и загадочное место, кишащее чудесами и волшебством. Для этого мужчины таким местом был сарай.
Вдоль двух стен сарая шли желобки, образовавшиеся от талой и дождевой воды, стекавшей с крыши. Только их русла были несколько шире, чем у ручейков теперешнего сарая. Ранней весной они доверху наполнялись водой, и мальчик устраивал регаты: сначала из бумажных корабликов, а когда он стал постарше, в регатах стали участвовать настоящие корабли. Деревянные, они неслись на своих ситцевых парусах, пока не упирались в стенки бочки, стоявшей там для того, чтобы вбирать в себя все воды ручейков. И соревнование продолжалось с нового тура.
           Когда приезжали соседские ребята, он им показывал новые места, которые открыл. Они осматривали все овраги, пробегали вдоль небольших ручейков в поисках приключений. Часто ловили рыбу в речке. Но он никогда не рассказывал друзьям о своих регатах, о часах и о волшебном сарае. 
           Он много лет подряд ходил в этот дом, а до этого дома был другой, несколько скромнее. Лучше всего было летом – тогда по окнам не поймешь, ждет тебя кто-то или нет. Но с наступлением осени он привык появляться перед взором темных очей-окон. Раньше их обрамляли синие, слегка перекошенные от сырости рамы, а теперь… Теперь на него с презрением смотрят благородного белого цвета окна. Да и дом этот как-то слишком благороден для него. Может, поэтому он оставил частичку беспорядка и старой доброй дряхлости, которой не найдешь в новых домах. Всё его прошлое – старое доброе дряхлое – сосредоточилось в сарае, в разбросанных около него вещах и в древнем ручейке.
           Только что-то изменилось с тех безрадостных одиноких дней. Да, в окнах по-прежнему темнота. Но, как только он откроет дверь, как только он войдет в дом… Что-то произойдёт.
           Человек так и сделал. Он открыл дверь. Она громко хлопнула, закрываясь. И тут, словно по сигналу зажегся свет. Быстро перебирая, чьи-то ножки неслись с верхнего этажа. Перескакивая через ступеньку, неся с собой веселье и задор, с лестницы сбежала девочка. Она кинулась на шею только что вошедшего человека и тихо, словно сил после радостного сбегания с лестницы не осталось совсем, пролепетала: «Папа».
           Девочке лет пять. Белокурые волосы беспорядочными прядками разметались вокруг головки, помятое розовое платье еще не встряхнулось ото сна, белые носочки сбились и теперь еле держатся на маленьких ножках.  Как бывает прелестен детский беспорядок.
Как она очутилась в этом доме? Как она очутилась в жизни этого человека? А это не важно. Не важно потому, что теперь он счастлив. А самое главное, потому что счастлива она. Теперь он знает точно, что за темнотой окон таится тихий детский сон, готовый в любую минуту взорваться в радостную беготню.
           Они включали свет во всех комнатах, где проходили. Пока мужчина готовил ужин, девочка сидела на огромном по её меркам стуле, болтала ножками и заваливала его вопросами – наивными, детскими и дотошными вопросами. Глазки, сверкая любознательностью, перебегали с кастрюли, в которой уже закипала вода, на картошку, которую так быстро и умело, чистил мужчина. Взгляд пробегал по заварочному чайнику, выдувавшему белую струйку пара, скользил по расставленным тарелкам и разложенным столовым приборам. Иногда, он останавливался на участке стола, который пустовал, но задерживался там недолго и уже в следующую секунду он путешествовал дальше по кухне.
           Вопросы сыпались так же быстро, как бежал сам взгляд. Не успевая услышать ответ на предыдущий вопрос, девочка выдавала следующий. А мужчина старался успеть ответить, но иногда он оборачивался на девочку и, глядя на неё, о чём-то задумывался.
           Потом они ужинали. Он мыл посуду и прибирался. Всё это так же сопровождалось вопросами и интересными, забавными детскими фразами. Затем, устав от разговоров, девочка бежала к телевизору, дабы почерпнуть очередную дозу энергии в вечернем сеансе мультфильмов.
           Мужчина подошел к окну. Позади него в гостиной слышались знакомые звуки мультфильмов. Его окружала темнота. Он выключил в комнате свет – он уже не боялся темных окон. Отодвинул занавеску и окинул взглядом тёмное пространство двора. И тут он заметил, как желтый свет фонаря у сарая осветил что-то. Пустое пространство под фонарём стало понемногу заполняться тихо и плавно спускавшимися снежинками. Они были редкие. Поначалу. А затем снег пошёл стеной. Пушистый, медленный и частый.
           И вот уже он и желобок ручейка завалил, покрыл раскиданные вещи. Стало вдруг светло. Снег победил темноту. Просто пришёл и победил. Одним только своим присутствием.
           Так бывает: одно только присутствие чего-то или кого-то побеждает…