На развилке судеб

Бывает так, что встречаешь человека раз в несколько лет и всякий раз застаешь его на новой развилке судьбы. С новым именем, в новых обстоятельствах. Словно он договорился с высшими силами прожить за одну жизнь несколько, примеряя на себя ту, или иную судьбу.

Так во всяком случае произошло у меня с актрисой театра «Гешер» Лилией Макаровой, которую я впервые увидела зимой 1990-го. Потом она не раз сменила имя и фамилию, пока не решила вновь вернуть себе первое имя: Лилиан и одну из предыдущих фамилий - Хейловски.

…Первый раз наши дороги пересеклись зимой 1990-го, за полтора месяца на начала странной войны с Ираком. Это был месяц сумасшедшей кочевой жизни по всему Израилю в компании уже состоявшихся «звезд» и тех, чье время еще не пришло.

...Автобус уже прибыл. Народ потихоньку подтягивается к «Габиме». Еще полчаса – и отправление. Сегодня мы едем на север. Кажется, я уже начинаю привыкать к тому, что каждый вечер выхожу на одну сцену с Григорием Лямпе, Валентином Никулиным, Михаилом Козаковым и Леонидом Каневским. Правда, роль у меня мизерная и довольно смешная: я играю «ножки куклы» в одном из номеров первого спектакля-концерта театра «Гешер», рождающегося на глазах. Напялив на себя черные бархатные костюмы, чтобы не выделяться на темном заднике сцены, мы с партнершей по ходу действия управляем ножками героев - так, как нас научили. Костюмы сшиты Славой Мальцевым (одним из основателей «Гешера» и его первым директором - Ш.Ш.) тут же, за кулисами: у них только бархатный перед и рукава, на спину ткани не хватило, и нам приходится поочередно закреплять их друг на друге сзади тесемками.

Лиля и Рол Макаровы (впоследствии – Хейловские) – самые эффектные в этой невероятной по составу театральной компании. По крайней мере, внешне. Фантастически красивая пара, словно сошедшая с экрана. Оба высокие, статные, с яркими чертами лица. Рол запомнился мне почему-то в длинной шинели из грубого сукна: кажется, он тогда ее носил… Лиля с длинными рыжими волосами, точеной фигурой и ногами манекенщицы. Тут же крутится их сын Генрих, худощавый молчаливый подросток с цепким взглядом. Кто-то говорит, что до отъезда в Израиль Рол и Лиля работали у Константина Райкина в театре «Сатирикон».

…Зима 2001-го. Уже нет в живых ни Григория Лямпе, ни Валентина Никулина… ни Рола, трагически погибшего позапрошлой зимой в автокатастрофе. В театре «Гешер» готовятся к суперпремьере мюзикла по роману Булгакова «Мастер и Маргарита». Лиля (на тот момент уже Рут Каменко) играет Маргариту в очередь с израильской певицей Лимор Овед. У Лили – новая семья и маленький сын Шон-Марк. Старший, Генрих - уже актер. Выходит на сцену «Гешера» в небольших ролях.

Еще восемь лет позади. На пороге новая зима – 2010-го. С момента, когда я увидела Лилю впервые, прошло почти двадцать лет. И мы отматываем назад ленту ее воспоминаний, среди которых у нас немало и общих, произвольно выхватывая запомнившиеся эпизоды.

***

- Есть люди, которые постоянно присутствуют в моих воспоминаниях. Аркадий Исаакович Райкин, с которым мне посчастливилось выходить на одну сцену. Костя (теперь уже Константин Аркадьевич) Райкин, учивший меня профессии…Хотелось бы назвать еще очень многих, но лучше я назову их в своем сердце.

- Как вы с Ролом попали в театр «Сатирикон»?

- Это была целая эпопея… Рол учился на курсе у Табакова, где преподавал Костя Райкин. Потом - оказался в театре на Таганке, но недолго: нам пришлось срочно бежать из Москвы в Калугу, поскольку Рола преследовала воинская повинность, а тогда уже шла война в Афганистане. Ему пришлось тогда даже полежать в сумасшедшем доме, изображая разные мании, что он, будучи хорошим актером, делал блестяще, а позднее написал об этом цикл стихов. Рол не терял надежды вернуться в Москву. Рано утром он шел на переговорный пункт, чтобы позвонить в театр, а потом мы отправлялись на вокзал со всей амуницией, и, непременно, с гитарой, садились в электричку и ехали в Москву на показы.

- А с кем оставался сын?

- Пока мы, молодые и эгоистичные родители, завоевывали московскую сцену, Генрих находился в Баку на попечении двух бабушек и дедушки.
Сейчас я понимаю, насколько ему была тяжела жизнь без родителей. Но теперь он взрослый и уже понимает, что не мы выбираем судьбу, а она выбирает нас до той поры, пока мы не решим поменять точку поворота…

- А чем тогда завершилась эпопея с показами в московских театрах?

- Нас взяли в «Сатирикон», но возникла проблема с московской пропиской. Рола с большим трудом удалось прописать у его тети, что же касается меня, то это вообще отдельная история в духе советского театра абсурда. Ролу пришлось «развестись» со мной и «выдать меня замуж» за москвича. Он бросил клич среди друзей: «Срочно выдаю замуж жену» (смеется), и нашелся один хороший парень-книжник, который согласился нам помочь. Книги в ту пору были дефицитом, и мы с Ролом привозили их ему из-за границы, куда часто ездили на гастроли с «Сатириконом». Регистрация брака происходила в Калуге, в каком-то сельпо, а Ролу пришлось выступать в роли «свидетеля». Помню, регистраторша спросила: «А что это у вас фамилия одна и та же – Макаровы?», и Рол тут же нашелся, сказав, что я его сестра. Перед отъездом в Израиль нам пришлось снова «пожениться», при том что все это время мы никогда и не расставались и жили в Химках в тесной квартирке впятером: я, Генрих, Рол и его мама с бабушкой. Впрочем, мы-то находились там очень мало: с утра уезжали в театр, к тому же у нас были бесконечные гастроли по стране и за границей. У нас была яркая, насыщенная жизнь, а Генрих (он тогда уже пошел в школу) оставался с двумя бабушками в богом забытых Химках. В какой-то момент стало ясно: надо все это менять и уезжать – ради сына. При том, что в «Сатириконе» у нас все было складывалось великолепно, мы оттуда ушли и уехали в полную неизвестность. Никогда не забуду, как в первые дни после приезда нам встретилась возле «Габимы» красавица, настоящая дива, Дина Тумаркину, звезда Бакинского театра русской драмы – правда, многие называли его тогда «театром еврейской драмы» (смеется, делает паузу). И Дина вдруг сказала: «Запомните: вот вы меня сейчас увидели - значит, все у вас здесь получится!» Словно напророчила…У нас действительно в «Гешере» все сложилось на удивление удачно. Были замечательные спектакли, интересные роли, гастроли по всему миру…

- И все же был момент, когда ты оставила театр почти на два года. Почему?

- Когда человек с собой не в ладу, у него часто начинает вдруг что-то болеть. Так было и со мной: вдруг напомнила о себе коленка, которую я вывихнула еще в театральном институте на уроке балета. Наверное, сказались и большие нагрузки, которые у меня были в театре «Сатирикон», а позднее в «Гешере». Какое-то время я еще заставляла себя выходить на сцену и даже танцевала в «Женитьбе Фигаро», а потом вдруг ощутила, что – все, больше не могу, я очень устала и сама себе надоела, и - ушла из театра в никуда. Просто осталась дома воспитывать Шона. Изучала кабалу. Боли в коленке были страшные, я пыталась получить инвалидность… Время от времени, когда в «Гешере» затевалась очередная постановка, мне звонили: «Кончай валять дурака, возвращайся, для тебя есть хорошая роль». Но я тогда находилась совершенно в другой реальности, при том, что, конечно, не пропускала ни одной премьеры нашего театра и с радостью смотрела на происходящее из зала, а вот подняться на сцену – не хотела. Так что роль старой проститутки в спектакле «Якиш и Пупче», которую мне предлагали, досталась Саше Демидову, и он сыграл ее просто блестяще.

- А что заставило тебя все же вернуться в театр?

- Толчком послужило то, что инвалидности мне не дали, а тут как раз позвонил Евгений Михайлович и предложил интересную роль. Я пришла в театр… ходила по залу, поднималась по ступенькам на сцену, и во мне разливалось невыразимое блаженство от того, что я снова обрела свою профессию... Помню, в тот момент у меня была одна мысль: «Боже! Как я могла все это оставить?»

- Насколько тебе важно, кого ты играешь?

- Мне бы хотелось выходить на сцену, когда я точно знаю, для чего я это делаю – и не только в контексте сценических обстоятельств. В случае с Тамарой (одна из главных ролей в спектакле «Враги. История любви» по роману Башевиса-Зингера) я знала, зачем мне нужно окунуться в страшную реальность жинщины, потерявшей детей и мужа, и снова его обретшей, только уже в другом качестве. На самом деле это страшно: напялить на себя чужую судьбу и не притянуть в свою жизнь каким-нибудь странным образом чего-то подобного…Так у меня было и с ролью Маргариты – я просто трепетала перед ней, как перед таинством. Тут - либо свалишься замертво, либо воскреснешь.

- Насколько я помню, это была не первая Маргарита в твоей жизни. Когда-то ты говорила, что уже репетировала эту роль в «Сатириконе» у Райкина.

- Да, но спектакль тогда так и не вышел. И в «Гешере» мне сначала хотели дать роль Геллы, о Маргарите речь зашла уже потом. Там была целая предистория… Ави Биньямин написал для Маргариты красивейшую арию, но не в моем голосовом диапазоне – намного выше. Ее прекрасно исполняла в спектакле певица Лимор Овед. Когда я спела Евгению Арье арию Маргариты в своей тональности, он решил попробовать на эту роль и меня. Казалось бы, проблем нет, но мне во что бы то ни стало захотелось спеть арию в оригинальной тональности – так, как она была написана для спектакля. И вот я упорно училась петь не своим голосом и в конце концов добилась: у меня получилось. Но в тот же момент я вдруг почувствовала, что это как бы уже и не я. Пришлось вернуться к тому, с чего начинала, и петь в своей тональности (смеется). Оказалось, у меня не только разные имена…Во мне живут еще и разные голоса: только надо знать, где их искать.

- А что происходило в твоей сценической жизни еще за те годы, что мы не встречались?

- У меня была очень интересная роль в спектакле «Момик» по роману Давида Гроссмана. Это история иерусалимского мальчика, который выращивает в подвале своего дома нацистское чудовище, чтобы приручить его. Действие происходит в 1950-е годы, когда многие родители, пережившие Катастрофу, скрывали от детей то, что им пришлось пережить. Кто бы выбрал себе такую судьбу – оказаться в лагере смерти? Но они стыдились своего прошлого, хотя в том не было их вины.

Мы с Леней Каневским играли родителей мальчика в образе таких скособоченных уродцев. Костюмы и грим были соответствующими. Но чем больше мы играли, тем меньше нужно было гримироваться: это уродство, оно шло уже изнутри - мы напяливали на себя кособокий характер людей, калечащих себя, уже одним-двумя жестами.

Сейчас я снимаюсь в фильме Ами Друзда «Моя Австралия». Действие происходит в Польше 1970-х. Два маленьких мальчика не знают, что они евреи: мама решает им это открыть лишь после того, как узнает, что они едва не приобщились к юным нацистам. Она предлагает им поехать в Австралию, а на самом деле привозит в Израиль – в киббуц, где их опекает приемная мать, живущая в киббуце. Режиссер фильма рассказывал мне, как очутившись в Израиле в девятилетнем возрасте и познакомившись с людьми из киббуца, он поначалу подумал, что они святые. Меня очень тронуло, что Ами предложил мне сыграть роль приемной матери - прототип женщины, которая так поразила его воображение в детстве.

- Как сложилась актерская карьера у твоего сына – Генриха Давида?

- Генрих уже играл небольшие роли в спектаклях нашего театра, в том числе – в замечательном спектакле «Ночные беседы», когда ему предложили главную роль в сериале «На расстоянии вытянутой руки». Там его герой – русский парень, который влюбляется в девушку из ортодоксальной семьи, живущей в Бней-Браке. За исполнение этой роли Генрих был удостоен израильского «Оскара» как лучший актер, и на него сразу посыпались разные предложения. В том числе – от компании «Селио», где он снимался для рекламы мужской одежды. С тех пор прошло три с половиной года. Генрих сыграл интересную роль в спектакле-антрепризе «Скинхед». С его героем - мальчишкой-канадцем, убившем иностранного рабочего, за полтора часа сценического действия происходит настоящая метаморфоза: такое под силу только очень хорошему артисту. Недавно Генрих сыграл главную роль в российском фильме «Олимпус Инферно» об истории недавнего военного конфликта между Россией и Грузией. Его герой – американский студент энтомолог, снимая в заповеднике бабочек, случайно становится свидетелем событий, которые доказывают, что войну начала Грузия. Кто-то ругал его за участие в этом фильме, кто-то хвалил за хорошую актерскую работу. Если же говорить о моем отношении… У сына, безусловно, есть актерский дар. Он находится сейчас в поиске, пробует себя в кино и театре, и мне нравится все, что он делает.

- Твоя прежняя судьба (назовем это так), начавшаяся в Союзе и завершившаяся в Израиле гибелью Рола, очень отличается от той, которую ты проживаешь сейчас. Вместо бесконечных скитаний, бытовой неустроенности, расставания с любимым человеком – семейный покой, налаженный быт, стабильное положение в театре. О какой из этих судеб ты бы с большей вероятностью сказала: «Вот здесь (или там) я была и остаюсь собой от начала и до конца».

- Профессия наша в этом смысле такая благословенная – позволяет тебе примерить на себя столько разных судеб…Что же касается реальной жизни… Раньше я жила неосознанно – с большими амбициями и ценностями, которые закладывались во всех нас существующей системой. «Ты должен преуспеть!» Преуспел – значит, у тебя все хорошо. И вот ты живешь в этих ценностях, пока тебя что-нибудь так не бабахнет, что кажется: все, ты умерла, тебя нет. А потом потихоньку учишься жить с этой болью и обретать себя заново. Оглядываешься на прошлое, где так страстно любила, и тут же вспоминаешь, как тебе было невыразимо больно, как ты ревновала, мучилась, страдала и не знала, что с этим делать. Когда же у тебя вырастает шестой палец на руке взамен того, что был отъят, ты понимаешь, что самое главное сейчас - это беречь тех, кто находится с тобой рядом. Вне зависимости от того, как они к тебе относятся. Ведь в этом зеркале ты отражаешься сама! Помню, мама часто повторяла мне: «Учись слушать свое сердце». Я этого тогда не понимала, а сейчас, после всех испытаний, поняла. На самом деле ты учишься слушать свое сердце каждую секунду - и это такой же непрерывный и бесконечный процесс как вдох и выдох.