Глава 7

Что-то чуть слышно упруго шлепало по асфальту позади меня, когда я почти спустился с холма. Я обернулся. Подпрыгивая и описывая широкие дуги, что-то маленькое круглое приближалось ко мне. Мягко ударило меня в грудь, упало к ботинку и, резво подскакивая на неровностях асфальта, устремилось вниз. Набирая скорость, оно скатилось с подъема к «ущелью», пересекло перекресток и встретило на своем пути выцветшую на солнцепеке за многие годы стену закусочной. Отскочило от нее, немного продвинулось в сторону и, наконец, остановилось.
Задержав взгляд на крохотном предмете, покоящемся на щербатом асфальте пустынной парковки, я быстрым шагом направился в его сторону. Подойдя к нему, я нагнулся и внимательно рассмотрел. Это был каучуковый шарик диаметром около двух дюймов. В его прозрачной внутренности застыло несколько блесток. Попрыгунчик – так назвали мы в детстве эти маленькие шустрые шарики. Почти у каждого был такой.  Они имеют две примечательные особенности, это – практически вечное существование без потери свойства невероятной прыгучести и сильная тяга к тому, чтобы внезапно бесследно кануть в высокой траве. Большой удачей было заполучить именно такой вот попрыгунчик, который я держал в руке, самый лучший, прозрачный с блестками внутри, обладающий невероятными прыгучими способностями. Не помню, был - ли у меня именно такой, или нет? Если нет, то, вероятно, я считал себя глубоко несчастным.
Я повертел в руке твердый исцарапанный шарик и, размахнувшись, с силой бросил его об асфальт. Мягкий шлепок и попрыгунчик устремился высоко в небо, превратился в едва заметную точку и, должно быть, едва не достав до плотных слоев атмосферы, двинулся обратно к земле. Раскрыв ладони перед собой, я поймал его и положил в карман джинс.
Я оглянулся на идущую вверх дорогу и направился, куда шел. Идя по уютным спокойным улочкам, я встречал крайне мало прохожих. Все они спешно шагали, уставившись под ноги и хмуро сдвинув брови. Мне хотелось останавливать каждого и заставлять делать то, что сам сделал по приказу старика больше года назад.
Я был удивлен, как все эти люди не замечают того, что окружает их, что все, что нужно знать перед ними, стоит только увидеть это. Должно быть, и я обычно хожу в будни на работу и с работы, вообще весь день, с таким вот лицом, с каким можно жить и в джунглях бетона и стекла мегаполисов.
Проходя мимо супермаркета, я увидел два огромных фургона, вставших поперек всей парковки. Совсем как тот, мелькнуло у меня в голове. За одним из столиков, выставленных возле входа, сидели двое. Они пили пиво и ели фри. Перед ними стояло с дюжину пустых бутылок. Краем уха, услышав их разговор, я замедлил шаг.

-Я не поверил свом глазам, когда выехал на окружную! Она, мать ее, перекрыта! На всю ширину стоят бетонные блоки и больше ничего. Ни уведомления о проведении дорожных работ, ни сообщении об аварии.
-Чертовы идиоты! Мрази проклятые! Теперь мы должны, отставая от графика, петлять по этому городку, а потом еще выясняется, что нужно еще и какое–то вшивое разрешение на проезд.
-Пару лет назад меняли покрытие, но тем не менее дорога была открыта, всего одна полоса, но открыта.
-Черт знает, что творится! Раньше бы…

Я медленно миновал супермаркет. Мозг вновь начал лихорадочно разгоняться, заводя круговорот мыслей у меня в голове.
Странно, окружную перекрыли. С чего бы это? Полностью закрывать единственную дорогу, которая позволяла проехать напрямую, не заезжая в город, казалось очень странным.
Не было жертв, может за исключением водителя грузовика, значит, все дело заключалось в том, чтобы убрать с дороги искореженную кабину, ведь фургон сам съехал в придорожную канаву. Конечно, покрытие тоже в некоторой степени могло быть повреждено, но это не стоило того, чтобы перекрывать всю дорогу. Тогда где же сообщения о проведении работ, техника? Если верить словам подвыпившего дальнобойщика, стоят лишь бетонные блоки. Даже если бы и была необходимость в таких мерах, то несомненно, для этого понадобился бы мало-мальский подъемный кран, и его бы не стали увозить далеко, а оставили бы на обочине, чтобы по окончании работ оперативно убрать блоки с проезда. Все это было очень странно.
Хотя какое мне дело до этой дороги! Накануне там я чуть было не превратил нас в то, что потом даже не стали бы класть в гроб!
Отогнав нахлынувшие было снова неприятные воспоминания и, успокаивая вновь взбудораженный разум, я зашагал дальше.
По мере моего приближения  к окраине, магазины, кафе, забегаловки показывались все реже, начинали преобладать новоотстроенные, бравые дома, облицованные декоративными красными кирпичами. Дома с ухоженными газонами, бассейнами на задних дворах и неизменными живыми изгородями.
Обладатели таких домов перебрались сюда не более двух лет назад, имеют в гараже новенькую красную спортивную машину, стригут регулярно траву перед окнами и выходят по утрам в халате, который еле сходится на пузе, на крыльцо, чтобы поднять свежую газету. Эти люди не с моей планеты, а может быть, я не с их… Я старался объяснить свою злобу на них не только завистью, но больше ничего не приходило в голову.
Наконец, когда город превратился в череду одинаковых, вылизанных до блеска строений, и стало слышно, как скрипят и шелестят листьями деревья в лесу, над крышами выступили исполинские дубы, осыпающие улицы желтой листвой. Эти дубы были стражами оставшегося леса, они были границей между миром людей и сказкой.
Пройдя последний, совсем уже новый дом, я обогнул его задний двор и вышел на тропинку, ведущую к опушке. Петляя между небольших холмов, поросших мелкой растительностью, я вышел на небольшую поляну сухой, хрустящей под ногами травы, усыпанную опавшими листьями. Я снял куртку, закинул ее на плече и, загребая листву носами ботинок, медленно зашагал навстречу громадным, утробно скрипящим на ветру, дубам.
Пройдя мимо них, я покинул мир людей, и перенесся в сюрреалистичный калейдоскоп всех оттенков оранжевого и желтого. Подняв голову к почти смыкаюшимся золотистым кронам, я ощутил на своем лице прикосновения последних лучей уходящего дня и глубоко вдохнул.
Этот запах осени – запах желтых, нагретых закатным солнцем, листьев, теплой коры, сухой травы, как наркотик, проник в мою кровь, наполнил легкие. Хотелось снова и снова вдыхать его. Наступило ощущение радостной эйфории, будто единения со всем этим ярким миром, ощущение безграничного счастья и  душевного успокоения.
Вот за это я и любил осень. Лето, зима, весна – конечно, имеют свои прелести, но здесь осень – поистине волшебна. Приходишь сюда и забываешь обо всем, обо всех мирских проблемах.
Это моя отдушина, это место, где остаешься с самим собой наедине, и где теряешь себя вчерашнего, и находишь себя завтрашнего, нового, счастливого человека.
Я бродил по усыпанным листвой тропинкам, медленно и ровно дышал дурманящим воздухом и постепенно забывал об аварии, об обмороках и мучительном бреде, о странной старухе по – соседству. Я сказал себе, что не стану уходить отсюда. Я останусь тут, сколочу на вершине дерева себе небольшую конуру, или вырою блиндаж и устелю его пол еловыми лапами. Буду жить здесь, в сказке, вдали от мира людей. Главное не выходить за пределы леса, иначе действие наркотика закончится, эйфория пройдет, и разум погонит тебя обратно к реальности.
Глядя на плавно падающие листья, я неожиданно вспомнил Кристину.
Однажды мы пришли с ней сюда в примерно такое же время года. Долго ходили по лесу, болтали о чем-то отвлеченном. Я помню, как собрал несколько больших желтых кленовых листьев с красными прожилками и заткнул за отворот ее шапки. Получилась своеобразная корона. Этот снимок вложен у меня в комнате за рамку зеркала. Она так и шла с этим сооружением на голове до самого «ущелья». Я помню тонкие черты ее лица, обрамленного каштановыми волосами, ее улыбку в тот день. Мы оба знали, как смотрели друг на друга, но не говорили об этом. Почему? Я не знаю. И с тех пор, когда я думал о ней, я вспоминал именно ту Кристину, девушку в кленовой короне.
Я и теперь шел, думая о ней, думая о том, что больше всего хотел бы сейчас увидеть ее, услышать ее звонкий голос. Но теперь при мысли о ней, несмотря на все то, что меня окружало, несмотря на великолепный осенний лес, перед моими глазами представало ее бледно лицо, широко открытые, переполненные ужасом глаза и струйки растекшейся от слез туши, стекающие к уголкам рта.
Возможно, она теперь потеряет веру в меня. Всегда теперь, на работе и на шумных веселых вечеринках, на прогулках и при разговоре между нами будет висеть незримая завеса подсознательного недоверия. Я хорошо знаю ее, чтобы быть уверенным в этом. И все же, несмотря на это, я бы очень хотел сейчас встретиться с ней.
Что бы ни сказал мне Чарли, я все же позвоню ей, позвоню и скажу, что…что мне очень жаль…хотя, что теперь это изменит. Я просто позвоню ей. В конце концов, я все же надеюсь, что нас связывает не только дружба и работа. Я найду, что ей сказать.
И снова мне стало теплее на душе, от мысли, что она, возможно, сейчас сидит и теребит в руке трубку, в раздумьях, позвонить мне или нет.
Я не заметил, как лес передо мной начал понемногу расступаться, а в просветах между деревьями стали видны отблески воды.
Если идти поперек леса, со стороны города к реке, то довольно быстро оказываешься на берегу водохранилища. Некогда бескрайний, а ныне оттесненный городом лес, заметно убавил в ширине, и теперь представлял собой узкую полосу, вытянувшуюся по берегу реки на многие мили.
Выйдя из массива, я оказался на пологом, плавно спускающемся к воде берегу, переходящему в узкий песчаный пляж, берущий начало от самой плотины и теряющийся за поворотом русла далеко на востоке. Я спустился и зашагал вправо по песчаному берегу. В миле от  меня виднелся паромный причал, к которому вел бревенчатый настил. Во времена работы фабрики на пароме рабочие переправлялись на противоположный берег и обратно. Сейчас парома уже нет, в беспорядке были раскиданы перевернутые лодки рыбаков. Другой берег реки был более отвесным. В некоторых местах его еще сохранились старые бетонные ступени и странного вида, разломанные и безнадежно изъеденные коррозией сооружения, видимо предназначавшиеся для подъема срубленного дерева. Далее берег шел ровно, переходя в равнину, на которой был, теперь уже заброшенный, указывающий в небо полуразвалившимися трубами, комбинат.
От воды стало довольно прохладно, и я накинул куртку. Оправив воротник, я потянутся, стряхивая с себя остатки лесного дурмана и, вдруг, заметил на паромном причале одинокую стройную фигуру в длинном плаще. Обычное дело, здесь всегда можно встретить довольно много народа, но что-то мне подсказывало, что я знаю, кто это стоит, опустив голову и засунув руки в карманы расстегнутого плаща.