Цепь

Окна умылись росой, утерлись солнышком. Пора и на свежий воздух… Пчелы целуют цветки сирени. Когда-то у нас была своя пасека. Сейчас тропинка, ведущая к бывшему пчельнику, уже забыла следы отца, поросла густым спорышом.
С пасекой связан курьезный случай, хотя тогда было не до смеха. Чтобы пес Тархун не тревожил умирающего отца, собачью будку переставили подальше от хаты, ближе к пчелиным семействам. Ночью мы услышали заливистый лай Тархуна, потом он смолк. А утром к нам пожаловали незваные гости — с покаянием пришли дикие туристы. Их стоянка располагалась неподалеку. Ночью туристы сидели у костра: жарили шашлыки и баловались водочкой. Кому-то пришла в голову шальная мысль:
— Рядом пасека. Попробуем соты с медом, говорят: очень вкусно!
Послали на задание двух человек. Ночь стояла темная. Любители меда ухватили улей и потащили с собой. Тархун погнался за злоумышленниками и сопровождал до самой стоянки. Пчелокрады удивлялись:
— Какой надежный сторож, как верно несет свою службу!
Когда достигли привала, раздался дикий хохот, и открылась тайна собачьей преданности. Незадачливые воры притащили не улей, а собачью будку. Пес, прикованный к ней цепью, поневоле бежал за своим жилищем.
Автомобили на нашей улице — редкие гости, но Тархун погиб под колесами. Пса отвязали, чтобы он мог порезвиться, а он выбежал на дорогу. Если бы в тот день сидел на цепи, прожил бы дольше.
Залаявший Снежок прервал цепь моих размышлений. Все вокруг меняется: люди, звери. А вот я про свою жизнь не могу сказать: цепь событий. Абсолютно ничего не происходит. Комнатные стены и двор. Тридцать лет сижу, словно на цепи.
Человек полагает, а Бог располагает. В школьной юности я надеялся поступить в институт, стать инженером, завести семью. Накануне выпускного вечера решил искупаться. Разделся, нырнул в пруд. Вытащили меня едва живым. Воскресили, а на ноги поставить не смогли. Дно оказалось мелким, я сломал позвоночник. На всю жизнь оказался прикован к постели. Даже перебраться с кровати на коляску не могу самостоятельно. Чтобы перевернуться с одного бока на другой, вынужден держаться руками за натянутую надо мной веревку.
Первое время после полученной травмы сочувствующие одноклассники часто посещали меня. Потом разъехались кто куда. Девочка Надя, с которой я дружил, часто навещала меня. Постепенно ее визиты становились все реже. Через два года прибежала ко мне поделиться своей радостью: она выходит замуж. Притащила пластинку, чтобы дать мне возможность послушать свою любимую песню «Обручальное кольцо». Я пожелал девушке семейного счастья. Остался горький осадок от ее посещения. Не ревность — люди часто сближаются, а потом расстаются. Надежда поставила на мне крест, невольно дав понять: знай сверчок свой шесток, ты теперь вне любви. Словно физические недуги лишают человека способности чувствовать.
Надя уехала с мужем в Сибирь. Один раз прислала небольшое письмо и фотографию двух своих детей. Позже написала, что муж попал в аварию и оказался прикован к постели. Больше вестей от нее не было. Не ведаю: осталась ли она верна своим брачным узам… Мне подумалось: быть может, ей на роду было написано соединить свою жизнь со мной. Надя попыталась обмануть судьбу, но не удалось. Я ее не осуждаю. Жить рядом с больным — тяжкий крест. Это под силу разве что матерям…
Без любимой не может быть и детей, моего продолжения на этом свете. Хорошо одуванчикам. Их седина разлетается и превращается в новые цветы. Если бы так было у людей…
Травма, несомненно, повлияла на меня. В сутолоке дней людям некогда остановиться, задуматься. Они находятся в плену догм. В течение тридцати лет я поневоле был занят только размышлениями. Разорвал оковы предрассудков.
Будь моя воля, я хотел бы, чтобы душа жила без тела, чтобы никогда не умирать вместе с ним. Зачем бесплотной душе тюрьма из человеческой плоти, для чего душе свободные крылья, если она заперта в грудной клетке и не может оттуда вырваться на волю, чтобы подняться ввысь, на небеса.
Много лет я рвался на волю из паутины серых дней. Дни проходили, словно гости, а я все ждал. У меня хватало сил ожидать только потому, что был уверен: этому страданию наступит конец. И сам себе я придумал рай, в котором ежедневно стал скрываться от боли, отчаяния, надежды. Мне хотелось пусть на мгновение забыться в этом раю, потушить веру, которая еще дымит, и на куски порвать несбыточные мечты.
Прожорливое время хладнокровно и безразлично. Что толку умолять его о втором шансе. Время не дружит с простыми смертными. Миллионам людей выпал редкий шанс родиться на нашей Земле. Тем обиднее, когда жизнь омрачена недугами, делающими существование невыносимым. А другой жизни не будет…
Человек ко всему привыкает и смиряется. Немало моих одногодков погибло в Афганистане. Кто знает, не окажись я на цепи, может, погиб молодым в этой далекой стране?..
Несколько лет мама часто ревела, оплакивая мою судьбу. Старалась делать это незаметно от меня… Когда пуповину обрезают, ребенок становится самостоятельным. До шестнадцати лет я был таким. Последние тридцать лет мы с мамой скованы одной незримой цепью. Без материнской заботы моя жизнь мгновенно оборвется. Но и больную старую маму  удерживает на этом свете только осознание ее незаменимости для моего существования…
Рано в этом году заплакала осень. Горчит от сожженных листьев. Сердце щемит от журавлиного плача…
Хочется зазвать к себе в гости всех, кого уже нет с нами. Усадить рядышком на простой деревянной скамейке. Взять в свои ладони их руки. Пусть ушедшие в иной мир люди расскажут о своих жизнях и судьбах. А я помолюсь за них, заберу их боли, чтобы им было спокойнее на том свете.  Быть может, там они отыщут свое счастье…