внутрищепетильная нервозность

в тексте данном, бытовухой обласканном, пометки предвидятся. включены они не забавы ради, а дабы подсказать и указать на грани-границы мелочные, но значимые и в суть вогнать читателя не  знающего и не подразумевающего. читай(те) текст как-то и где-то обещанный, незаконченный, продолжения требующий и колющий.

(ночь перед возвращением из города клубного и целая черногория)
посматривала как-то хвостатая, плавниками обросшая, на скамейки то ли покрашенные, то ли красные, те самые кричащие и трубящие. а потом подцепила вдруг нечаянно чаю напившись внутрищепетильную нервозность. испугалась, чешуёй бросалась, уползая к воде наполненной, яме наводнённой. и как попробует белую бытовую бельевую отпустить, откинуть к белёсым пенистым ручонкам нехотящей возвращаться в яму волнистой волны нарощенной, беспокойной. да не вышло, не выросло ничего из этого.
(москва-ереван)
каплями облилась хвостатая, к коробке блочной возвратилась. рвалась да хваталась за авантюры промоченные, капризно сдобренные внутрищепетильной. заскучала приболевшая, разобиделась-разобидела кричащих окружающих прохожих или не очень прохожих.
(ереван-москва)
поигрывая пригребла к стоянке прилётной с охапкой полевых малопахнущих старушки-хохотушки, новоиспечённой подружки. кругов навернула, дворников прекрасных намучила вдоволь, испереживалась и испереживала всегда правую советчицу и левоватую родственницу. повстречала неуверенно, неспокойно друга щетинистого, не спавшего, но как-то и когда-то спасавшего.
(городские посиделки. похаживания/прохаживания/непроваживания/посиживания и прочие страсти)
насытившись чем-то весьма и весьма горячительным и градусным отправились в волосато-лиственную коробку для грузовика-полуночника (появится он позже в зарисовках да набросках земляных, а значит бытовых). там ластами обласкала русалка странника уставшего щетинистого и плавниками окутала. тут и явился или появился пятиутренний ранний грузовичок-мешатель, помешав дорогу комчатую и лиственную. и стали жить-поживать русалочка и человек. добра не нажили, по правде сказать.
(кофейня и невидение недельное, уставшее и недосыпавшее)
полезное увеселение, кофеёк помешивающее и погавкивающее шавково заело фартучную москвичку и недосыпом фееричным от друга увело. боролась, припаздывая, веки спичками (которые в дальнейшем роль немалую в эпизоде месячном сыграют) разгоняла. устала совсем, ссутулилась, силы растеряла, на поцелуй добрый не хватающие даже. среда заела, говоря жуковским слогом, и бежать заставила вон из поломоечных и посудочных лавок. снова оживилась и, бытовуху под мышку собрав, играть стала хвостатая, щетинистого обняв. да упала опять в яму-ямищу.
(спичечные проблемы)
раз так приползла-притащилась поспешно с охапкой полевых повторных к болеющему-больничному. кусок яблочного, еддистского упаковала да отдала. а на утро в трубке проводчатой услыхала, что спичка, видать, потухла и жизнь без милой мила оказалась. убивалась и капли лила русалка, прохожих, сидящих и утешающих мучила и обливала солёно-глазными водами. не смирилась и стратегию волшебную придумала, книгой старой премудрой подсказанную и рыже-щетинистой нимфой рассказанную. знакомый, добрый, глуповатый и небрежный охранник дворового проезда (благо не уезда) сказку-присказку поведал, за чудо-юдо крылатое, а может и окрылившее, выдав. сказал вдруг, морозностью и дождливостью укутанный, будто от погасшей спички жизненной сигарету вожделенную зажечь можно. бросилась во все тяжкие, следовала неаккуратно и поспешно стратегии волшебной и дождалась-таки сладостного признания, моления, погремушкой звонкой или не очень прогремевшего. возрадовалась, плавниками небрежно отмахиваясь, и возвратилась к стараниями возвращённому.
(общее)
радовалась, головой облысевшей на спину немужественную облокотясь, плотоядное корневое отдав на сожительство и соетельство.
(земле предана или просто предана)
узнала тут русалка не нечаянно, что нецелованными мимо щетинистого болонки хорошенькие не проходят. сморкалась долго в халат могучий домашний, но виду не подала. градус немалый подхватив-ухватив, отправилась в обычное городское метро (кстати, явлением современной жизни считаемое), дабы поиграть, и заигралась совсем, запуталась, выстроила образы поганые да заспанные. словам, но не действиям верила и разуверилась вовсе. бороться стала с сантиметрами нарушенными, каплями замучавшими и нервозностью той самой внутрещепетильной, нагрянувшей ночью выездной петербуржной и всё прощающей. с неуважением и плевочками, немаяковскими совсем, не справилась, не свыклась.
и борется до сих пор она, руками подёргивая.

Мне больше ног моих не надо,
Пусть превратятся в рыбий хвост!
Плыву, и радостна прохлада,
Белеет тускло дальний мост.

Не надо мне души покорной,
Пусть станет дымом, легок дым,
Взлетев над набережной черной,
Он будет нежно-голубым.

Смотри, как глубоко ныряю,
Держусь за водоросль рукой,
Ничьих я слов не повторяю
И не пленюсь ничьей тоской...

А ты, мой дальний, неужели
Стал бледен и печально-нем?
Что слышу? Целых три недели
Все шепчешь: «Бедная, зачем?!»
Ахматова, голубушка