Покалеченная душа

  Я потеряла зрение еще в 10 классе. Привычный для меня мир — мир насыщенный красками потускнел. А через год остатки светлых тонов поглотила немая чернота. Мне пришлось бросить школу. Моим классом стала собственная комната, а звучные напольные часы заменяли звонок. Только перемен у меня не было. Были перерывы на лекарства.

  Теперь я передвигалась практически на ощупь. Ловила себя на мысли, что слух мой чрезвычайно обострился. Эта жалкая замена зрения только усугубляла мою печаль. Я не могла читать, смотреть телевизор, сидеть за компьютером до утра. Я больше не совершала долгих прогулок по городу с друзьями. Просто не позволяла им со мной гулять. Мне было больно — я больше не могла видеть их улыбки. Теперь, зажмурившись, я представляла себе как возможно посмотрела на меня подруга – единственно оставшаяся из многочисленных знакомых – как зажала рот рукой, чтобы я не расслышала, что она плачет. Я отчетливо помнила ее черты лица, движение, мимику. Из воспоминаний о ней я составляла себе картинку, красочную картинку на фоне черной пустоты.
   
  Если бы пару лет назад мне сказали, что я так сильно заболею, и у меня полностью пропадет зрение – я бы рассмеялась или как обычно отшутилась. Но, порой, случай решает за тебя и наиболее гуманный выход только один – не противиться.

  Я больше не вижу фиолетовых, алых облаков на предзакатном небе. Долго смотрю на солнце, а иногда делаю это специально. Как будто надеясь, что теплые лучи смогут растопить ледяную темноту, но ничего не происходит. Даже черные точки, которые обычно появляются, когда мы закрываем глаза, после продолжительного взгляда на солнце, и те сливаются с черной безмятежностью.
 
  Слепота изменила меня. Вечная гонка за новыми удовольствиями, ощущениями, стремление к совершенствованию – все в один миг потеряло смысл. И хотя я отнюдь не смирилась с тем, что практически инвалид, все мои планы на будущее казались нереалистичной и бессмысленной забавой.
Но подруга не забывала обо мне. Приходила ко мне каждый день вечером. Мама к этому времени одевала на меня шерстяное платьице. Как она говорила, розовое.

  Оля садилась напротив и зачитывала мне все новости прошедшего дня. Для меня она вела дневник. Специально собирала интересные статьи, делала пометки в газетах или выписывала их. Мы вместе обсуждали все, строили догадки, иногда даже спорили, все равно приходя к общему консенсусу.

  Но однажды она не пришла. Потом приходила периодически. Я молчала. Она была для меня самым ценным человеком.
  Это она впервые поразила меня, когда заставила услышать, что каждая капля дождя отзывается от подоконника своим уникальным звуком. Помогла смириться с отягощающим сознание чувством безмолвной и одинокой пустоты. Дала понять, что даже от каждой неживой вещи чувствуется своя энергия жизни, как остаточный след. И только она не считала меня больным человеком.
  Она часто брала меня за руку и улыбалась. Я чувствовала ее улыбку и отвечала на нее. Но потом все изменилось. Потом она все реже приходила и все реже я чувствовала ее улыбку.
Мама шутливо говорила, когда мы садились за стол ужинать:
- Перекупил кто-то твою сиделку.
Я нервно сжимала ложку в руке и быстро отвечала:
- Она обещала. Она скоро придет.

  Она пришла. С парнем.
- Я скоро выхожу замуж.
  Он был красивый. Я знала. Он любил ее.
  Но сейчас его взгляд небрежно-удивленный скользнул по мне.

  Фиолетовые войлочные тапочки. Теплые черные колготки, ничуть не прибавляющие объема моим ногам-спичкам. Шерстяное платье в малиновую клетку сидело немногим лучше, чем на вешалке. Из-за своей худощавости я практически всегда сутулилась. Волосы мои длинные, темно-русые, мама собрала в косу, в которую по древнерусскому обычаю, как я всегда шутила, она вплетала разноцветную ленту.
  Сегодня белую.

- Нам уже пора. Всего хорошего.
Твердый мужской голос. Решительные шаги по коридору. Щелчок замка двери.
- До встречи, Лид.
Немного смущенная. Голос виноватый.
Я кивнула. Стояла пару минут молча.
- Закрой дверь за ними!
  Слова матери заставляли двигаться. Бесстрастно передвигать ногами.

  В подъезде кричали. Парень и девушка.
  Девушка плакала. Я толкнула дверь.
- Но она моя подруга!
- Она – инвалид, понимаешь?! Она уже не человек, а калека! Для нее не существует реальности! Она выдумала свой мир. Мир, где ты – ее подруга! Я не хочу, чтобы ты виделась с ней больше! Не хочу, чтобы ты потакала ее иллюзиям! Не хочу, чтобы это стало для тебя нормой, как и для нее…. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы отпустить к ней! Ее душа умерла.
   
  Потом я зажала уши руками, судорожно, до боли в голове. Я вдруг опять боялась плакать. Боялась признать, что это единственная функциональная прихоть моих глаз.

«Уже не человек»

«Выдумала свой мир»

«Ее душа умерла»

  Оглушительный стук сердца и прерывчатое дыхание. Где-то больно. Я не вижу. Чувствую только пустоту вокруг себя. Она сдвигается, сжимает меня, тяготит сердце. Разрастается, вдавливая в стенку, замедляя ритмичное биение. Оно все тише зовет меня войти в темную пустошь.
  Говорит, что за ней я увижу небо.
  Я почти его вижу.
   Рука коснулась моего плеча. Ее рука. Подняла меня. Обняла. Мокрая щека. У нее теплые слезы. На вкус горьковаты.
- Не брошу, слышишь! Не брошу тебя!

  В мире больше нет ничего, кроме ее слов. Громких, почти кричащих о нежности. Только для меня.
  Взяла мое лицо в ладони и подняла к своему.
Она улыбалась.